Что же в ней было не так, в этой молоденькой, похожей на цапельку, студентке? Ах, что же в ней было не так?!
Он, Василий Никодимович, силился это понять, но так и не мог. Скромная, тихая, волосы сосульками по бокам (она никогда их почему-то не собирала, наверное, уши торчат у неё, думал Василий Никодимович). У него у самого они торчали, но не сильно, а закрывать их было нечем — густая, по молодости, шевелюра, превратилась в жиденькие прядки волос, которые плотно облегали голову. И лысина посередине.
Одевалась она скромно. На остреньком носу носила большие нелепые очки, из под которых на мир смотрели орехового цвета глаза. Смотрели удивлённо, и в то же время грустно, и с какой-то ранней житейской мудростью…
Он знал, что она жила в общаге — там ей дали комнату напару с соседкой, красивой студенткой Лилей, на фоне которой эта пигалица смотрелась неприглядным серым воробушком. Тем не менее, они были подругами, эти две такие разные студентки.
Как-то раз он увидел, что она моет полы поздно вечером в одном из корпусов института — видимо, сердобольный декан «выбил» ей работу у местных техничек. Ему стало почему-то жаль её — в синем грязном халате, с тряпкой и шваброй она выглядела нелепо.
Он сам не понимал, почему думает о ней, и зачем обращает внимание на неё, когда входит в аудиторию. Она чётко посещала все занятия, вовремя сдавала рефераты и курсовые, он втайне интересовался, как она сдала сессию, помимо его предмета, и видел, что эта девчушка на тонких, худых ногах — очень прилежная студентка.
Зачем ему это всё было надо? Он и сам не понимал и злился от этого, от того, что не может разгадать эту загадку.
На втором курсе на первой лекции он увидел, что она сменила причёску — отрезала длинные пряди волос, и теперь бледные мочки действительно торчащих ушей по-модному чуть выглядывали из-под её причёски.
Когда она вышла защищать реферат, он присел напротив, рядом со студентами, и вместо того, чтобы слушать, разглядывал её. Солнце осветило просторную аудиторию, лучик упал на её лицо, и в маленьких ушах что-то блеснуло ярким, брызжущим светом.
Василий Никодимович пригляделся, прищурив подслеповатые глаза за стёклами очков, и понял, что это серьги с крупными, переливающимися камнями. Всё то время, что она рассказывала, он слушал в полуха, вглядываясь в эти капельки солнца, а проходя мимо неё понял, что таких совпадений просто не может быть…
Он отменил следующую пару, замкнул аудиторию изнутри и сел на своё место, задумавшись.
Сколько лет назад это было? Да, лет двадцать точно. Он тогда уехал в командировку в грязный, маленький городишко. Пригласили читать лекции для местных студентов, ну и позвали его. Так сказать, обмен опытом… Был он там всего два месяца, но они показались ему самыми счастливыми за всё время…
Зина. Она навсегда останется в его памяти той хрупкой, беззащитной девушкой, к которой его определили на квартиру. Она была намного младше его, жила одна, работала на телеграфе. Он никогда не интересовался, где её родители и почему в её квартирке пахнет одиночеством и грустью.
Он сам тогда чувствовал себя одиноким, имея семью. Наверное, потому, что обеспеченные родители сами выбрали ему жену, а он не стал противиться, главным в его жизни была наука история и его работа — преподавание. К жене он привык, у них даже появилось двое детей, но со временем отношения в семье стали чинно-холодными.
Он до сих пор чувствовал в своих руках лёгкое тело Зинули, как он ласково называл её тогда, помнил её руки с тонкими запястьями и маленькую, упругую грудь. Любил ли он её? Возможно. А она его? Вряд ли. Просто от страшного, дикого одиночества пыталась она скрыться, а потому привыкла к нему, прижалась всей своей истощённой от отсутствия тепла и ласки душой.
В последний перед отъездом день он подарил ей подарок — серьги с александритами, дорогие и очень необычные, сделанные тонкой рукой неизвестного мастера, ввиде цветков розы с камнем посредине. Она обрадовалась и удивилась подарку. Он боялся, что она расплачется — он не любил прощаний и сопутствующих этому слёз, обещаний помнить и так далее, но она держалась молодцом, собрала ему поесть в дорогу, ободряюще поцеловала в щёку и лишь когда поезд отошёл от станции, небрежно смахнула рукой слезу.
Неужели она тогда была уже не одна?
-Танечка — Василий Никодимович вошёл в приёмную, где сидела кадровичка — Танечка, ты же ведёшь личные дела студентов?
-Да, Василий Никодимович — улыбнулась ему сильно накрашенными губами кадровичка.
-Дай мне дело студентки Голиковой. Второй курс.
Она не стала спорить и ссылаться на кучу работы, — уважала старого профессора — быстро отыскала ему тоненькую папку. «Не густо» — подумал мужчина и, сев в угол за свободный стол, открыл дело. Так, Голикова Нина … матери нет … детдомовская … отец неизвестен … Из родных только тётка матери… Отчество — Васильевна… Внутри всё ухнуло и провалилось куда-то вниз… Он вдруг понял, что его всегда смущало в этой скромной студентке — она была похожа на него в молодости… Как была фамилия у Зины? Он и не вспомнит сейчас, да и интересовался ли он этим. Хранил только в бумажнике её старенькую, потемневшую от времени карточку. А вот город совпадает… Сомнений быть не может, Нина — дочь Зинаиды, она родила её и ничего ему не сказала, хотя он оставлял ей свой адрес — мало ли, вдруг помощь понадобится… Но Зинаида предпочла оставить ребёнка и при этом остаться одной. Не хотела разбивать его семейную жизнь и карьеру? Она, Зина, такой и была — лёгкой, доброй, не желавшей никому мешать…
Девочка в детдоме с десяти лет… С десяти лет она одинока, как была одинока её мать. И он, Василий Никодимович, одинок. Наверное, он не был таким, пока в его жизни была Зина. Молчать он больше не мог, поэтому после следующей лекции сказал:
-Голикова, останьтесь пожалуйста.
Она непонимающе уставилась на него своими глазами-орешинами. Он замялся, а потом спросил как-то неловко:
-Я хотел у вас спросить, Голикова… Откуда у вас эти серьги?
Она посмотрела на него удивлённо и, помедлив, ответила:
-Это мама мне подарила. Сказала, чтобы я берегла. А что?
-А мама не сказала, откуда они у неё?
-Сказала, что это мой отец ей подарил.
Василий Никодимович достал фотокарточку из бумажника:
-Скажи, Нина, это твоя мама?
Девушка посмотрела на фото и удивилась:
-Да. А откуда у вас её фото?
-Видишь ли — Василий Никодимович собрался с духом — я твой отец, Нина…
Она отошла от него и посмотрела, как на сумасшедшего:
-Отец? Что вы говорите?
-Это я подарил эти серьги твоей маме. Они одни такие… И ты из того же города…
Оказалось, Зинаида никогда не рассказывала Нине, кто её отец. Сказала только, что у них был быстротечный роман, и он был женат, а она не хотела разбивать его семью. Под конец разговора девушка сказала, что ни в чём не винит его, ведь он не знал, что она появилась на свет.
Василий Никодимович долго думал о том, рассказать ли всё своей жене. Ведь они прожили вместе очень много времени, и хотя большой любви промеж них не было, семья их, особенно в последнее время, строилась на взаимном уважении друг к другу, да и что уж скрывать, привычке. У детей уже были свои семьи, жили они в разных городах, и вряд ли бы осудили отца. А вот жена… Поймёт ли она…
Он всё-таки решился поговорить с ней, и в один из дней признался, что у него есть дочь, уже взрослая. Жена некоторое время молчала, а потом сказала ему:
-Я знаю, Вася.
Опешивший Василий Никодимович наблюдал, как она достала из своей тумбочки шкатулку ручной работы и взяла оттуда письмо.
-Вот — протянула ему — это было единственное, что пришло от неё. Она в нём ничего не просила, просто оповещала о том, что ты стал отцом. Я решила тогда не отдавать это письмо тебе. Сгорала от ревности, решила сохранить семью. Знаю, что ты не любил меня никогда… Только я в нашей семье любила тебя, но натыкаясь на твою холодность, боялась признаться тебе в этом…
Василий Никодимович обнял жену и подумал, что отсутствие коммуникабельности между людьми приводит к тому, что они живут несчастливой жизнью. Вот и в его семье… Он, пожалуй, виноват в том, что сделал несчастной свою жену и свою дочь… А вот Зинаида, наверное, была счастлива… Тем счастьем, которое было непонятно и недоступно ему.
Нина постепенно вошла в семью отца и даже подружилась с женой, которая оказалась хорошей и простой женщиной. Она понимала, что пережила девушка, оставшись без матери в десять лет, и постаралась дать ей как можно больше тепла и участия. Отец тоже всячески поддерживал дочь, словно стараясь нагнать всё то, что упустил когда-то.
Нина по-прежнему бережно хранит серёжки с александритами и других украшений не носит…
