— Аля! Что случилось?! Почему вы в такое время? И Мишенька…
— Тише мама, не разбуди! – Алина дернула молнию на комбинезоне сына и всхлипнула.
— Аленький, что случилось? – теплые руки матери отстранили Алину от ребенка, прошлись по волосам и плечам, а потом легонько подтолкнули в сторону бывшей детской. – Иди! Я сама! Постели пока себе. А у Мишеньки я только вчера все поменяла на чистое.
Сонный внук зачмокал во сне, завозился и Евгения Сергеевна отвлеклась от дочери.
— Бай-бай- бай! Котя-котя, коток… — колыбельная зажурчала, завораживая переливами и малыш успокоился.
Через пару минут он уже спал в кроватке, когда-то принадлежавшей его матери, а Женя обнимала на кухне рыдающую дочь.
— Алина, у меня сейчас сердце разорвется! Что случилось? Почему ты в ночь, одна? Где Роман?
— Я не знаю… Дома, наверное… Ох, мам! Все плохо…
— Доченька, я не слепая. То, что ты не от хорошей жизни ко мне прибежала – понимаю. Не понимаю только одного – почему?
Женя провела ладонью по щекам Алины и скомандовала:
— А ну! Отставить рев! Что папа сказал бы, увидев тебя в таких соплях? А?
— Слезами горю не поможешь…
— Вот именно! Давай-ка я тебе водички дам, и ты мне все расскажешь по порядку.
Стакан Алина удержать не смогла. Силы почему-то оставили ее, и она поразилась сама себе. Только что вела машину, несла сына, стелила постель и все это четко, размеренно, как всегда. А сейчас сидит – кисель-киселем и даже стакан с водой в руках удержать не может. Слабость накатывала волнами, как когда-то в юности и было уже все равно, что происходит и о чем говорит сейчас мама. Глаза сами собой закрывались и голос мамы зазвучал вдруг где-то далеко и еле слышно.
— Господи, да ты спишь совсем! Так, все! Вставай! Давай, Аленький, я тебя не унесу! Ты тяжелая! Вот так! Шагай к себе и ложись! Завтра поговорим!
У Алины хватило еще сил дойти до комнаты и взглянуть на Мишу, что спал, разметавшись и скинув с себя легкое одеяло, которым укрыла его бабушка. Алина потянулась было, чтобы поправить, но передумала. Не замерзнет. Дома тепло.
Дома… Это стало единственной мыслью, дарящей хоть какое-то чувство стабильности и покоя, и Алина ухватилась сейчас за нее, не давая ускользнуть.
Она дома! Миша рядом… А с остальным… Мама права – утро вечера мудренее…
Алина улеглась на свою кровать, вытянулась и закрыла глаза. Она еще успела почувствовать, как мама укрыла ее, подоткнув одеяло, как в детстве, легонько поцеловала и теплые губы задержались на лбу Алины таким же знакомым, выверенным движением, каким она сама проверяла температуру у сына.
— Спите, мои хорошие! Что бы с вами не случилось – вы дома!
Легкая полуулыбка скользнула по губам Алины и Женя вздрогнула. Так ее дочь улыбалась редко и только тогда, когда ей было по-настоящему плохо.
Женя поежилась. Значит, случилось что-то совсем нехорошее. То, что выгнало ее ребенка из дома в ночь, заставило проехать через весь город с сонным сыном, и отняло силы настолько, что дочь уснула почти мгновенно, словно спасаясь от этой напасти, как делала когда-то в детстве.
— А если я посплю, то быстрее поправлюсь? – алая от жара пятилетняя Алинка утыкалась носом в ладонь матери.
— Конечно! Сон все лечит!
Алина в это поверила. И спала «как сурок» всегда, когда ей было плохо. Когда она болела или кто-то огорчал ее. Были это сложности в школе или разочарование от первой любви, которая случилась у Алины в старших классах – девочка просто приходила домой, укрывалась с головой одеялом и засыпала. Будить ее в это время занятием было совершенно неблагодарным и бесполезным. В лучшем случае отмахнется, что-то сердито пробурчав.
— Илюшенька Муромец! Не трогай ее! Пусть дрыхнет! – отчим Алины, заменивший ей отца, со смехом обнимал недовольную Женю. – Ну что ты волнуешься? Все по уставу! Солдат спит – служба идет. Поспит-поспит и снова в бой. Она же у нас сильная! Наша девочка…
Своей Аркадий Семенович Воронцов Алину считал не просто так. Она носила его фамилию и другого отца не знала.
Женя вышла замуж, будучи на пятом месяце беременности, и Аркадий отлично знал, что ребенок, которого ждет его любимая женщина – не от него.
Они познакомились случайно. Ее, «лимиту», выгнали из общежития, как стало ясно, что она на сносях. Денег оставалось только на дорогу до дома, где Женьку никто не ждал, и на пару пирожков с картошкой, которыми торговали на Курском вокзале. Именно таким пирожком давилась Женя, присаливая его слезами, когда возле лавочки, на которой она сидела, остановился высокий, подтянутый молодой человек в военной форме.
— О чем дева плачешь? О чем слезы льешь? – вдруг тихо пропел он и присел на корточки, подобрав полы шинели.
Почему-то эти, до боли знакомые строки, которые Женькина родня старательно выводила на всех семейных праздниках, сидя в обнимку за большим столом, стали последней каплей в ее страданиях по своей непутевой жизни. И она ухватилась за протянутую руку, вцепившись в нее так, что парень поморщился, а потом заревела уже в голос, совершенно не стесняясь тех, кто оглядывался, проходя мимо.
Парень, однако, ее вой слушать не стал. Он достал из кармана платок, протянул Жене и скомандовал:
— А ну! Отставить слезы! Вытирайся и поехали!
— Куда? – Женя от удивления даже плакать перестала.
— Сначала ко мне, а там посмотрим!
Он подхватил Женины скудные пожитки, ее саму и, загрузив доставшееся добро в такси, отвез будущую свою жену в небольшую двухкомнатную квартиру на окраине Москвы.
— Располагайся!
— Да ты что?! Нельзя так!
— Почему?
— Твои родители вернутся и выгонят меня! А тебя отругают!
Парень усмехнулся, но невесело. Боль, скользнувшая в этой улыбке, резанула Женю по сердцу.
— Что ты?
— Да так… Ничего! Не бойся! Никто тебя не выгонит. Я один живу. Родителей у меня нет. Точнее, не так. Отца нет, а мама… Ее не стало два года назад. Поэтому, я сам себе хозяин.
— Оно и видно! – Женя прикусила бойкий свой язычок, но было уже поздно.
— Ты о чем? – парень нахмурился и его густые, почти сросшиеся на переносице брови, сошлись в одну темную линию.
— Да бардак вон какой! Пыли – огород развести можно! У тебя тряпка есть?
— Есть! И веник тоже! А то, что бардак… Служба… Я сегодня впервые сюда попал после того, как мама…
Договорить ему Женя не дала. Шагнула ближе, закрыла рот ладонью и помотала головой:
— Не надо… Не вспоминай сейчас. Больно тебе… Лучше дай мне тряпку, я пол вымою…
Так началась их совместная жизнь.
Расписались они быстро и Алину из роддома забирал Аркадий на законных основаниях.
Это уже потом Алина поняла, что столько любви, сколько ей досталось от Аркадия, получают редко даже родные дети. И для него она всегда была роднее некуда. У отца на руках она засыпала всегда сразу и без капризов. А стоило Аркадию достать с полки любимую книжку и начать читать сказку про аленький цветочек, как уходили любые печали и огорчения.
— Ты мой Аленький цветочек, Алиночка! Мое счастье и моя радость!
— И мамина!
— И мамина, конечно, тоже! Наша!
О том, что он ей неродной отец, Алина узнала случайно. Бабушка с маминой стороны, которую Алина лет до двенадцати знать не знала, вдруг вспомнила о том, что у нее есть дочь и внучка и прикатила погостить в столицу.
Почему она не появлялась раньше, Алина не знала. Мама никогда особо не рассказывала ей о своей семье, твердя, что самые близкие люди для Алины это родители.
— Зачем тебе знать о тех, кто о нас с тобой даже знать не хочет? У тебя есть я, есть папа… Разве мало?
— Мне хватит!
— Вот и хорошо! Не спрашивай меня ни о чем, доченька. Просто запомни, что больнее, чем самые близкие, родные люди, никто на свете сделать не может. Где тонко – там легче рвется, а такая связь – это всегда… Очень близко и очень крепко, потому и рвать больнее…
— А зачем рвать?
— Всякое в жизни бывает. Все мы разные, Аленький! И все по-разному смотрим на эту жизнь. Я только хочу, чтобы ты знала – что бы с тобой не случилось, у тебя есть дом и мы с папой! Тебе есть куда идти, понимаешь?
— Я знаю! — Алина кивала так уверенно, что Женя была почти спокойна за нее.
А зря…
Именно эту детскую уверенность в том, что бояться в этом мире ничего не стоит, пока рядом есть те, кто тебя любит, и попыталась пошатнуть Алинкина бабушка.
Глядя, как девочка вьюном вьется вокруг Аркадия, мать Жени поймала момент и шепнула внучке:
— Что ты его все отцом кличешь? Никто он тебе, поняла? Отчим! Отец у тебя – невесть кто. Даже мать твоя и то небось не знает, от кого тебя прижила. А папка твой, которого ты так называешь, лопух! Чужого дитя тетёшкает, а своих не нажил!
Алина, отшатнувшись от той, кому еще накануне была так рада, и ничего не ответила. В глазах вдруг потемнело, мир качнулся раз, потом другой и завертелся вдруг вокруг в бешеной тошнотворной пляске.
Женя заглянула в комнату на шум и ахнула. Алина, белая как мел, лежала на полу, раскинув руки.
— Мама! Что случилось?!
— А я знаю?! Нежные такие стали все – слова не скажи! Что стоишь? Воды неси!
Когда Алина очнулась, бабушки в их доме уже не было.
— Она…
— Уехала, Аленький! И больше никогда сюда не вернется!
— Зачем, мама? – Алина, уткнувшись носом в ладонь Жени, дрожала так, что кровать ходила ходуном.
Женя, вздохнув, приподняла дочь, посадила ее к себе на колени и, закутав в одеяло, прошептала:
— Не знаю… Счастливая я слишком… Наверное, поэтому…
Так Алина узнала, что люди, даже самые близкие и родные, могут сходить с ума от зависти. Историю своей матери она узнала в тот же день и, благодаря тому, что Женя ничего не стала скрывать от нее, поняла многое, если не все.
— Отца твоего… Настоящего отца, Алинка, я очень любила.
— А он?
— Не знаю. Мне кажется, что не особо. Я была для него удобным вариантом. Ничего не прошу, не требую, готова отдать все и сразу, лишь бы меня любили… Мне ведь этого всегда не хватало, Аленький. Так уж получилось, что до Аркаши, я и не знала, что такое любовь. Не страсть, от которой искры летят во все стороны и небу жарко становится, а настоящая любовь. Тихая такая, ласковая, которая обнимет и укроет от любой беды и всякой печали. Только с ним я поняла, чего именно искала с самого детства. Меня ведь не любили родители. Так уж получилось. Я ведь третья в семье, да еще и девка. Отец очень о сыне мечтал. А мать почему-то все девочек рожала. На мне споткнулась. Что-то там не задалось, и врачи ей рожать еще запретили. Вот и получилось, что вроде как я виновата.
— В чем, мам? Разве от тебя что-то зависело?
— Ничего, конечно. Но кого это волновало? Меня назначили виноватой. Надо же было на ком-то злость сорвать.
— Не понимаю…
— Я тоже. Ни тогда не понимала, ни сейчас. Не мне судить их, конечно, но так нельзя! Дети ведь на этот свет сами не приходят и не просятся. Так, за что?
— Ты поэтому домой не вернулась, когда узнала, что меня ждешь?
— Нет. Я уехала бы, потому, что идти мне было совершенно некуда. Мать меня из дома выставила, едва я девять классов окончила. Просто собрала мои вещи и отправила в город – учиться. Да только какая могла быть учеба, если есть было нечего? Сестры мои, когда учились, забот не знали. Раз в две недели отец в город ездил и возил «гостинчики». А я за все время, сколько здесь жила, даже банки огурцов и тех не видала. Зачем? Сама же справляюсь…
— А ты не справлялась?
— Нет. Меня девчата, соседки по общаге подкармливали, пока я все не бросила и на работу не устроилась. Полегче стало. А потом я твоего отца встретила. Думала – вот оно, настоящее. Будет семья, и у меня опора появится. А получилось все наоборот. Опору у меня из-под ног выбили окончательно. И если бы не Аркаша, кто знает, где бы мы сейчас с тобой были…
— Он тебя пожалел?
— Наверное. Не знаю. Мы никогда не говорили об этом. Нам вообще лишние слова не нужны были. Мы и так все друг о друге понимали. Только, знаешь, что я тебе скажу?
— Что?
— Даже, если и пожалел, то ничего плохого в этом нет. Раньше на Руси не говорили – «люблю». А говорили – «жалею». Понимаешь?
— Кажется, да… А его… Ну моего отца, ты еще видела?
— Однажды. Мы с тобой в поликлинику ходили и по дороге его встретили.
— И что?
— А ничего! Он меня с коляской увидел и на другую сторону улицы перешел. А я обрадовалась. Врать не люблю, ты знаешь. А тут соврала бы. Не сказала бы про тебя ни словечка. У тебя есть отец и ты это знаешь. Лучше его и на свете-то не бывает, поняла?
— Мам! Я что, по-твоему, совсем глупая?!
Больше они к этому разговору не возвращались. Алина точно знала, что для Аркадия она родная дочь. Потому, что невозможно так любить чужого ребенка. И, даже когда на свет появился ее младший брат, Алина видела – к ней отношение никак не изменилось. Она все тот же Цветочек. Самый нежный и драгоценный, который нужно беречь.
И ее берегли. Иногда даже слишком.
О том, что она собирается замуж, Алина первым делом сообщила отцу, а не матери.
— Пап, ты ее подготовь как-нибудь, ладно? А то она нервничать будет, а ей нельзя! Опять по ночам спать перестанет.
— Хитрюга! Хочешь, чтобы все мамины ахи-охи мимо тебя прошли?
— Все не пройдут. Но хотя бы половиночка, а? – Алина, ухватив отца под локоть, приноравливалась к его широкому шагу. – Реветь будет…
— А как же! И я буду! Каждый день мы дочь замуж выдаем, что ли?
И он правда плакал. И когда вел Алину под руку к цветочной арке на берегу озера, где ждал ее жених. И когда танцевал с ней на свадьбе, уже зная, что отмеряно ему совсем немного на эту радость.
Отца не стало, когда Мише, сыну Алины, едва исполнился месяц. Он еще успел увидеть внука и попенять Алине за ее слезы.
— Не реви, Аленький! Я всегда буду рядом, и ты это знаешь! Не рви мне сердце! Я хочу быть спокоен за тебя! Ты меня что, совсем не любишь, если решила утопить?
— Я тебя жалею, папка! Если бы ты знал, как я тебя жалею! – Алина целовала похудевшие руки отца. – Больно тебе?
— Нет. Хорошо. Вас увидел и все прошло!
Проводив отца Алина на время перебралась к матери.
— Мы с тобой поживем, мам. Вовка уехал, и ты совсем одна.
— Скоро вернется. Обещает невесту привезти показать. Алинка, мне страшно!
— Почему?
— А мало ли. А если мы ей не понравимся?
— Поверь, мам, она боится так же, как и ты.
— Откуда ты знаешь?
— А я с ней разговаривала.
— Когда?!
— Вовка звонил по скайпу, хотел племянника увидеть. Вот тогда и познакомились.
— И как она тебе?
— Пока сложно сказать. Но, похоже, хорошая. Пока мы разговаривали, она Вовчику дважды кружку с чаем меняла.
— Заботливая…
— И видно, что не на показ это. Просто, как само собой разумеющееся.
— А Вовка как?
— По-моему – счастлив. Разве это не главное, мам?
— Конечно, ты права, Алиночка…
Вовка женился через год после ухода отца. И Женя уже без страха обнимала на свадьбе свою невестку. Алина оказалась совершенно права. Сын Евгении был совершенно и неподдельно счастлив. А что еще матери надо?
Она немного успокоилась, радуясь тому, что дети пристроены. И сегодняшний демарш дочери был ей совершенно непонятен. От этого становилось не просто страшно, а даже немного жутко. Немного, потому, что Женя понимала – безвыходных ситуаций на свете бывает не так много. Зятя своего она знала и могла уверенно сказать, что обидеть Алину он не мог. Хотя… Чужая душа, как и семья – тот еще секретик. С виду все хорошо, а копни… Главное, что Алина не пошла искать защиты у кого-то, а пришла домой. Женя понимала, что это значит. И готова была сделать все, чтобы ее дочь и дальше понимала – здесь для нее всегда есть место и помощь.
Сон не шел. Впрочем, так было всегда, когда Женя нервничала. Она стояла у окна в кухне, грея руки о неизвестно какую по счету чашку с чаем и глядя, как в соседних домах зажигаются одно за другим окна.
Люди… Сколько окон – столько и судеб… Собираются на работу или просто не спят, радуются и огорчаются, любят и ненавидят… Все там, за тонкими стеклами… Хрупкое, сложное, и… прекрасное в любом своем проявлении. Потому, что это – жизнь! Пока она есть – все хорошо! Ведь что-то можно исправить, изменить, переосмыслить. А когда… поздно! И ничего уже не поделаешь!
Жена вздохнула и опустила глаза, глянув во двор.
Машину Романа она узнала сразу. Зять стоял, запрокинув голову наверх и глядя на ее окна. Она махнула рукой раз, другой и подобралась. Идет… Сейчас главное – не сорваться! Не заистерить попусту, не накинуться с упреками. В ссоре всегда виноваты двое. Это Женя знала очень хорошо. А значит, нужно постараться понять, что случилось, выслушав обе стороны. И это даже хорошо, что Роман приехал сейчас, пока Алина спит. Ведь, выслушай она первой дочь, все было бы гораздо сложнее. Свой ребенок всегда ближе…
Женя открыла дверь и покачала головой:
— Синий весь! Сколько мерз там? А?
— Не знаю. Она здесь?
— Да. Спят с Мишенькой. Что ты встал? Проходи! Чай будешь?
Чашка, сахар, кипяток… Мысли путаются, а надо бы по полочкам все.
— Что стряслось, Рома?
— А Алина ничего не сказала?
— Нет пока. Она была не в том состоянии, чтобы что-то рассказывать. Ты знаешь, как она на стресс реагирует.
— Знаю… Сурок мой…
— Вот я и хочу тебя послушать для начала. Объяснишь мне, почему она примчалась среди ночи с ребенком, да еще в таком состоянии? Ее трясло, Рома! Что у вас случилось?
— Это я виноват… — Роман опустил голову, не решаясь поднять глаза на тещу.
— А поподробнее?
— Алина видела… Меня с другой девушкой.
Женина рука дрогнула и кипяток, который она наливала в чашку, брызнул на пол, заставив ее отпрыгнуть от стола.
— Ничего себе!
— Я не буду оправдываться. Это прозвучит глупо. Могу только сказать, что между нами ничего не было. Дурацкая ситуация! И оправдания мне в ней совершенно никакого нет. Сам виноват!
— Ну-ка, дорогой зять, расскажи-ка мне все с самого начала и без посыпания головы пеплом. Я сама вулкан включу, если надо будет.
Чем больше Женя слушала, тем больше светлело ее лицо. Господи, какое же счастье, что она научилась у Аркадия не рубить с плеча сразу, без разбора! Он всегда настаивал, что человек достоин того, чтобы его хотя бы выслушали, прежде, чем выносить приговор. И сколько раз эта простая истина спасала их брак, Женя даже посчитать не могла. В отличие от мужа, она всегда была взрывной и эмоциональной. И, когда дело доходило до настоящей ссоры, Аркадий обычно говорил:
— Так! Расходимся по углам! Два часа на размышления и выпуск пара, а потом будем разговаривать.
Роман закончил говорить и Женя взяла его за руку.
— А теперь все это ты спокойно расскажешь Алине. И, если она захочет покричать и поругаться, пусть! Главное, не отпускай ее! Понял?
— Да.
— Тогда, иди! Хотя, нет. Погоди минутку.
Женя вышла из кухни, заглянула к дочери и с минуту просто стояла в дверях детской, прислушиваясь к дыханию своих любимых. А потом тихонько вошла и забрала из кроватки внука. Уложив его у себя в спальне, она вернулась к Роману и посмотрела ему в глаза:
— Иди! И в следующий раз думай, прежде, чем быть слишком вежливым мальчиком там, где это не надо! У тебя прекрасное воспитание, мой дорогой, но не все это оценивают правильно. Некоторые думают, что ты даешь надежду на что-то большее, чем простая вежливость в их адрес.
— Следующего раза не будет! – Роман обнял тещу и закрыл за собой дверь детской.
А Женя ушла к себе, прилегла рядом с внуком и тихонько поглаживая спинку спящего Миши, прошептала:
— А что? Умный, красивый, успешный! Конечно, на него охотницы найдутся! И сделают все так, чтобы мама твоя сбежала куда подальше! Подумаешь, в щечку эта кикимора его поцеловала! Глупости какие! Эх, Мишаня, иногда хорошее воспитание для мальчика может закончиться большими проблемами! Не смог отпихнуть эту мымру! Конечно, не смог! Потому, что папка у тебя – мужчина… А мужчины с девочками не дерутся. Хотя иногда не мешало бы! Ты меня не слушай, маленький, я просто очень сержусь сейчас… А мама папу твоего очень любит… Ох, дети… Ну, да ничего! Помирятся! Куда денутся! В отличие от твоей бабушки, мамочка у тебя, мой хороший, умная женщина! Это потому, что и у нее воспитание было хорошим! Дедушка твой постарался. Сначала меня воспитал, а потом и маму твою, за что огромное ему спасибо! Жаль, Мишенька, что ты его так и не узнал… Вот, кто научил бы тебя всему-всему… И как в мячик играть, и как рыбку ловить, и как сказки слушать… Знаешь, какая сказка была у мамы любимой? Про аленький цветочек… Хочешь, расскажу?
Когда Алина заглянула в комнату матери спустя пару часов, Женя сладко спала рядом с внуком.
— Давай не будем их будить? Ладно? – Роман обнял жену и улыбнулся, почувствовав, как та прильнула к нему.
— Давай…
— Ты на меня еще сердишься?
— Очень! Будешь теперь вымаливать у меня прощение!
— На коленях? Или так, пешком постою?
— Пошути мне еще! Джентльмен! Не мог даме дорогу указать? И направление задать?
— Не мог… Ты же знаешь…
— Ой, молчи! Все я знаю! Только видеть такого больше не хочу, понял?
— Куда уж понятнее! Аленький, а хочешь, я тебе завтрак приготовлю?
— Хочу! И кофейку свари. Твоего, фирменного! Пойдем! Буду выдавать тебе индульгенцию, так уж и быть!
Дверь в спальню закрылась, Мишка причмокнул во сне, а Женя улыбнулась.
Вот и хорошо! Вот и ладно! Так и должно быть…
Тихий смех донесся с кухни и Женя снова зажмурилась. Хорошим будет день… Правильным…