Юрик расстегнул молнию куртки, запустил руку за пазуху и стал рыться во внутренних карманах.
Проводница устало и недружелюбно следила за ним.
Сейчас окажется, что у парня нет билета, он начнет ныть, что «очень и очень нужно…», она, конечно, прогонит его, возможно, даже вызовет полицию… Очередной скандал в очередную смену…
Хотя, нет, сегодня Маша вышла вместо Инночки. У той уважительная причина – день Рождения матери. Инна поменялась с коллегой в последний момент, и, небось, сидит сейчас за столом, ест салатики, а Машка торчит тут, у распахнутой двери вагона и наблюдает, как грязноватый, с небритыми щеками парень ищет документы.
— А, вот, я ж сюда сунул! — Юра хлопнул себя ладонью по лбу и расстегнув рюкзак, вытянул оттуда билет и паспорт.
Маша вздохнула, выхватила документы из рук пассажира и, пробежав их глазами, кивнула на дверь.
— Через десять минут отправление, – бросила она.
— Спасибо, сестренка, — улыбнулся Юра и подмигнул ей.
Маша брезгливо скривилась и отвернулась. Тоже мне, нашелся кавалер! Сначала бы привел себя в порядок, а уж потом глазки строил.
В Юрике ее отталкивало всё – и вытертые джинсы, и непонятного цвета кроссовки, и куртка, заштопанная на локтях.
— Из тюрьмы, что ли? – подумала она и на всякий случай взяла парня на заметку…
По перрону, то и дело оглядываясь, шла женщина. Она тянула за ручку кислотно–салатовый чемодан, тот стучал по асфальту и шкрябал распухшим от вещей краем. Женщина останавливалась, кричала кому-то в толпе, чтобы поторапливался, потом поправляла берет и снова рвалась вперед.
— Это какой вагон? — громко спросила дама в берете, смерив съежившуюся от холода Машу. — Что вы молчите, я говорю, какой это вагон?
— Шестой.
— Гриша! Гриша, вот наш! — закричал берет, повернувшись к Маше профилем.
Григорий, суетливо вынимая из пакетика билеты, протискивался между провожающими.
— Вот! Вот документы, Анечка, я здесь. Не нервничай, мы успели. Ну, что ты так спешишь, тебе же нельзя!
Маша проверила протянутые ей бумаги, кивнула и отступила в сторону. Проплыл мимо кислотный чемодан, ведомый беретом, прыгнул следом Гриша. Григорий тащил еще два таких же больших, но сиреневых, чемодана.
Отъезжающие выглядывали в окошки вагонов, провожающие кивали и махали руками, кто-то играл на гитаре, плакал ребенок, часы на столбе щелкнули стрелками, диктор объявила, что скорый поезд до N–ска отправляется через пять минут.
Из толпы к Маше протиснулась пожилая женщина. Серенькое пальто, шляпка, ботиночки на устойчивом каблучке, а в руках саквояж.
— Только зонтика не хватает, тогда была бы Мери Поппинс! — подумала Мария.
— Извините, барышня, это шестой вагон? Я что-то совсем запуталась, вы уж простите, – виновато опустила глаза женщина.
— Да, да, шестой. Заходите скорее, сейчас отъезжаем.
Раздался предупредительный гудок, Маша зашла в тамбур, бросила последний взгляд на перрон и захлопнула дверь.
— Граждане, пройдите на свои места, не толпитесь в коридоре! — громко сказала Мария. — Поезд сейчас отправится. Ну, займите же свои места!
Люди потихоньку рассаживались, согласно купленным билетам. Контингент, как всегда, был разношерстным и пестрым. Где-то уже отмечали встречу, кто-то выяснял, где сядет он, и куда пойти соседям, шуршали упаковками чипсов, пшикало пиво, прорывалась через наушники музыка.
За окном поплыли лица остающихся, фонарные столбы, семафоры и ждущие открытия дороги автомобили.
Юрик сидел на нижней койке и глядел в окно.
Напротив него села, сняв свой берет и расстегнув накидку, Анечка. Рядом топтался Григорий. Он всё пытался засунуть куда-нибудь чемоданы, но они никуда не влезали.
— Извините, а можно, я поставлю этот чемоданчик под стол? — Гриша смущенно посмотрел на Юрия.
Тот пожал плечами.
— Валяй! Помочь?
— Гриша! Ты что?! Спрячь туда, наверх! Нам целую ночь ехать с этим… — она смерила взглядом неопрятного Юрку. — Постарайся, дорогой, нужно всё уместить подальше от… от пассажиров, чтобы не мешало.
Гриша вскинул сиреневый чемодан, всунул на полку, на него–салатовый, но Аня вдруг всплеснула руками.
— Подожди! Подожди, а ужин-то?! В этом, сиреневом, или в том? — она кивнула на одинаковые чемоданы.
— Ну, что же ты раньше-то?.. — Юра заметил, как Григорий тихо выругался. — Опять всё вынимать?
Аня кивнула, он потянул на себя ручку нижнего чемодана, та звякнула и отскочила.
Гриша зарычал.
— Григорий! Спокойно! — скомандовала Аня. — Мужчина! Ну, что вы сидите? Помогите, видите, сложности у нас!
— Да, слушай, помоги, а то я с этими переездами совсем спину надорвал, боль адская. Пожалуйста! — повернулся Григорий к попутчику.
— Да не вопрос! Давай, я сниму верхний, поставлю на пол, потом нижний подтолкну. Ты, Гриша, не суетись, ужин еще не скоро!
Юра встал, скинул куртку, поправил на плечах футболку и стал аккуратно снимать чемоданы.
Аня пренебрежительно следила за его движениями. Ей не нравился ни он, ни его сильный парфюм, ни эта манера говорить «ты» всем без разбора.
— Спасибо! — кивнул благодарно Гриша, когда наконец нашли и завернутую в фольгу курицу, и контейнер с салатом, и нарезку брауншвейгской.
Аня поставила на столик бутылку минералки и вздохнула.
— Всё, Гриша, спасибо. Садись.
— Благодарю вас, — Гриша протянул Юрику руку. Тот ответил на рукопожатие.
На пальцах Юркиной руки были татуировки. Гриша сделал вид, что он их не заметил…
… Старушка в сером пальто всё никак не хотела заходить в свое купе. Она, поставив саквояж на устланный красным паласом пол и отодвинув шторку, искала кого-то глазами в толпе, вздыхала, потом снова сосредоточенно вглядывалась в лица на перроне.
— Женщина, пройдите на своё место.
Маша прошла по коридору, остановилась рядом с саквояжем и выжидательно уставилась на пассажирку.
— Да, конечно, извините. Я сейчас уйду… Сын… Я думала, что будет провожать, но не успел, наверное…
Она грустно задернула шторку и пошла в купе.
— Здравствуйте, — старушка тихонько просунула голову в Юркино купе. — Извините, но мне, кажется, сюда. Юноша, вы посмотрите, пожалуйста. Я не разбираюсь в этих билетах.
Она протянула Юре свой билет.
— Да, вы зашли по адресу. Вот ваше место, внизу. Тогда я почапал наверх, — улыбнулся парень и уже хотел запрыгнуть на верхнюю полку, но женщина, слегка прикоснувшись к его плечу, виновато замотала головой.
— Нет–нет! Что вы! Сидите, если, конечно, хотите. Вы мне нисколько не помешаете.
— Хорошо, спасибо. А как вас зовут? — кивнув, спросил Юрик.
— А я не представилась? Надо же, суета эта сбила меня с толку. Я Ольга Андреевна. А вы?
Ольга протянула ему руку, быстро сняв с нее перчатку.
— Юрик… То есть, Юрий, — прикоснулся к тонким, ухоженным пальчикам мужчина.
— Очень приятно, Юрий. У вас такие глаза… Как это, сейчас… Слово не могу подобрать… Они лазоревые, очень красивый цвет!
Юрка смутился и отвел взгляд.
Анечка фыркнула, Гриша поджал длинные ноги, чтобы Ольга могла сесть и поставить на пол свой саквояж.
Оля еще повозилась, сняла пальто, шляпку. Надела очки и затихла, глядя вниз, на сложенные на коленях руки. Потом в саквояже зазвонил телефон.
— Сынок? Здравствуй, дорогой. Да… Да, я села… Да, я помню, куда еду. А я всё ждала тебя, думала… Ты занят? На работе… Я поняла. Спасибо, я люблю тебя, сынок. Эдик, слышишь, я тебя люблю…
Но там уже повесили трубку…
Минут десять ехали молча, потом был небольшой всплеск суеты с выдачей постельного белья, проверкой документов, Аня велела проводнице принести стакан, Гриша открыл бутылку с минералкой, Аня налила в стеклянный стакан шипящую воду, отпила сама, дала попить Грише, а потом накрыла стакан носовым платком.
— Григорий, вот, я наш накрыла, чтобы чужие не трогали. Ты видишь?
Мужчина кивнул.
— Да не волнуйтесь, мамаша! — усмехнулся Юра. — Мы тут все культурные.
Аня сделала вид, что не слышала этого наглого выпада. Ее муж спрятался за газету. Ольга Андреевна посмотрела на женщину поверх очков, потом вздохнула и перелистнула страницу маленькой книжечки.
Юра, снова набросив на плечи куртку, откинулся назад и, сложив руки на груди, задремал.
Заглядывала Маша, спрашивала, не хочет ли кто чай. Ольга Андреевна попросила налить ей стаканчик.
— С сахаром? Лимон нужен? — уточнила Маша.
— Да, пожалуй, да. А вы, Юрочка, будете? — Ольга коснулась плеча попутчика. — Мне кажется, вы замерзли.
— Вентиляция в купе не регулируется! — тут же огрызнулась Мария. — Молодой человек, вы чай будете?
Юра встрепенулся, чуть подумал и отрицательно покачал головой.
— Чай не нужно, а вот кондиционер вы бы поубавили. Еще и из окон дует, — начал, было, он, но Анна строго перебила парня.
— Нет! Ни в коем случае не выключайте. Я хочу дышать свежим воздухом, а не чьими-то выхлопами!
— Аня! — одернул ее муж.
— А что Аня! Сейчас столько вирусов ходит! А у нас в купе бывший заключенный! Ведь вы сидели? Да? И не отвечайте, я и так вижу!
Она победно вздернула подбородок.
Маша, не желая ввязываться в купейную склоку, быстро закрыла дверь, буркнув, что постарается что-нибудь сделать.
Юрка вдруг вскочил и вышел за ней вслед.
— Нам, может, скотчем бы заклеить низ окошка. А то пожилая женщина едет, продует ее, беда будет! — он сунул Маше денежку, та поджала губы, кивнула и ушла в свою каморку.
— Так что, чай тебе сделать? — бросив напоследок.
— Нет, я на диете. Ты лучше Ольге Андреевне, ну, нашей пассажирке, к чаю что принеси…
Минут через пять Маша, дребезжа подстаканником, внесла чай, блюдце с лимоном и кусочками сахара.
— Извините, закуски нет, только печенье, — она выразительно глянула на Юру.
— Ничего, сестренка. Переживем.
Юрий благодарно кивнул и помог проводнице снять с подноса угощение.
— Ой, девушка, Маша, да, Машенька, спасибо большое! Вы так красиво всё расставили! Вы волшебница! А чай восхитителен, это же черный, крупнолистный, такой теплый, спасибо!
Ольга Андреевна благодарно кивала, Мария, смутившись, пожала плечами и юркнула обратно в коридор.
— К чаю! — Юрик вынул из рюкзака пачку пряников и положил на стол, подвинув пузатую курицу и контейнер с салатом.
— Да что вы! Мне неудобно! Юрочка, не стоит! А вам чай? — Ольга сняла очки и погладила парня по плечу.
— Не, я поем, пить пока не хочу. Вы не тяните, остынет ведь!
Юра вынул пряник и не спеша откусил кусок.
Аня принюхалась. Пряники мятные, сердечками. Как она любит…
— Гриша, давай ужинать. Иди, руки помой, потом я тебе их продезинфицирую.
— Пойдем вместе, вдруг там очередь! — предложил Григорий.
— Нет, по одному! — Анна зыркнула на Юрку, тот улыбнулся ей, уронив крошки на джинсы, стряхнул их и причмокнул, наслаждаясь угощением…
… Дед любил такие пряники. Только их и покупал, не признавая другие лакомства. Если пряников не было, брал сушки, приносил домой упаковку, раскрывал и сажал Юру продевать сушки через бечевку, потом связывал два ее конца и вешал на гвоздь в кухне.
Дед… Месяц, как его нет. Родной, милый дед… Он был для Юрки всем. С девяти лет, как не стало родителей, как появился на небольшом сельском кладбище двойной холмик с обрывающими надежду надписями, Юра стал жить с ним, Михаилом Трифоновичем, по-домашнему — дедом Михайло.
Михаил Трифонович, чуть прихрамывающий и подволакивающий правую ногу, которую когда-то перебило отскочившим буксировочным тросом, работал завхозом в школе. Туда он и записал Юру.
Мальчишка учился неважно, математика шла лучше, с чтением беда. А как погибли родители, и вовсе отказался учиться.
Михаил договорился, чтобы парнишку записали в класс, но он пока посидит в дедовой каморке. Там, помаленьку, пока Михаил чинил настольные лампы и сколачивал расшатавшиеся табуретки, Юра оживал.
Дед Михайло что-то говорил, потом, зажав во рту гвоздь, мычал, чтобы Юрик подал ему молоток («Да ни этот, а тот! Да, махонький!»)
Юра бросал книжки, помогал, забывая о том, что где-то внутри болит, а где, и не понять.
— Это душа болит, — кряхтел дед Михайло. — Душа, она нежная, порвалась, надо ждать, пока зарастет…
В поселке у деда был свой дом, бревенчатый, с настоящей печкой, сенями и скрипучим крыльцом…
… Юра, жуя пряник, вспомнил, как пахло в том доме. Немного щами, немного смолой и дедом — уютным, мягким, бородатым, с закручивающимися, косматыми бровями и морщинками вокруг лазоревых глаз…
Юра вздрогнул и, прищурившись, раскрыл глаза. Аня разворачивала курицу, облизывала пальцы и выкладывала на пластиковые тарелки себе и мужу ужин.
— Салатик положить? Сколько, смотри! — пнула она Гришу локтем.
Тот пожал плечами.
— Да, вот так, хватит…
Григорию было немного неудобно перед попутчиками. По купе поплыл вкусный запах томленной в духовке курицы и свежего, хрусткого салата.
— Гриша, хлеб бери. Я вот тебе кусок положу сюда, на тарелку. Вы свои пряники отставьте, некуда еду поставить! — не делая паузы, обратилась она к Юрику.
— Мы отодвинем, Юрочка, я вот сюда, к окошку положу. Да? — Ольга Андреевна вопросительно посмотрела на паренька.
— Да. Приятного аппетита, Анна-как вас там! — улыбнулся Юра и поклонился Анечке.
— А что вы ухмыляетесь! — Аня никогда не даст насмехаться над собой! — У нас с Гришей ужин по часам, мы привыкли к здоровой пище.
— Так вот я и говорю, приятного!
… Если б она знала, что такое здоровая еда… Это когда полная ладонь малины, это огурец, теплый, с цветочком на конце, прямо из дедова парника, это вишня, сочная, бордовая, с гладкой, крепкой косточкой, и шашлык… Дед умел делать шашлык. Научил его какой-то тайне армейский друг… Теперь ни деда, ни шашлыка. Нет, кажется, и самого Юрика. Кто он? Вот Аня – сразу видно, уважаемый человек, состоялась в этой жизни. Гриша – несчастный мужик, но при такой бабе не пропадет. Ольга Андреевна вообще из другого мира, она — воплощение грации и благородства. Её жизнь, видимо, была сложной, но она пронесла свою сущность через всё. Сына любит, имя только дурацкое у него – Эдуард…
А Юра… Так, закавычка на линии жизни… Школу окончил, а дальше понеслось… Пока жил дед, держал парня в узде, устроил на работу, на завод. Токарный станок пел под руками, выплевывал детальки, А за детальки давали зарплату. Скоро Юре стало скучно, ушел с завода, устроился на причал, сначала грузчиком, потом приемщиком грузов. Надоело, хотя плечи стали квадратными, и на Юрку стали засматриваться девчонки…
Потом был магазин, лихая компания, из которой Юрия за шкирку вынул Михаил Трифонович. Он даже не постеснялся обходить ремнем оробевшего от небывалой силищи Юру.
— Ты мне что сына позоришь, окаянный! Ты что удумал?! Не посмотрю, что внук. Сам сдам в тюрягу! Не посмотрю, что мою фамилию носишь, пусть уж лучше Татаровы сядут, чем воровать будут!
Юра тогда, пьяный и уставший, крепко сжал зубы. А еще кулаки. Но так и не решился ударить деда. Это как разбить хрустальную вазу. Потом можно будет склеить, но уже прежней она не будет…
Тогда же выбил себе Юрка на руках татуировки. Так, ерунда, а две последние буквы – инициалы Михаила Трифоновича.
— Ты что с руками сделал?! — охнул Михаил.
Юрик спрятал ладони за спину.
— Ничего, так надо, мне так лучше… У отца же тоже были! — тихо ответил он.
— Ну, да… Да… — Михаил Трифонович сразу сник.
Юркин отец и мать разбились на машине. По чистой случайности вышло, что Юра тогда не поехал – приболел, и его оставили дома… Родители ехали к Михаилу, за урожаем…
Юрик плохо помнил их лица. Это пугало его. Парень мог вскочить среди ночи и, вынув фотоальбом, сидеть за столом и рассматривать свое прошлое. Тогда Михайло тоже вставал и, накинув на плечи сына олимпийку, ставил чайник и вынимал из шкафчика пряники…
… — Гриша, ты наверх ложись. На сумку мою, в голову положи. Так не залезут! — громко прошептала Аня и ткнула свою авоську мужу.
— Аня, хватит! Я не возьму!
— Ты, что, не видишь, с кем мы попали в одно купе?! Григорий, поверь, так будет лучше!
Ольга Андреевна замерла на миг, потом снова суетливо стала натягивать на койку простыню. Недавно Маша принесла скотч, им заклеили окошко, теперь в голову не дуло, можно было ложиться…
Аня отправила в туалет мужа, потом юркнула сама, вернулась, улеглась, отвернувшись к стенке. Она не спала. Не могла спать при чужих, всё прислушивалась, как на верхней полке напротив ворочается Юрий, как вздыхает, шепча молитву, Ольга Андреевна.
Старушка недавно звонила Эдику, но тот быстро прервал их разговор.
— Спокойной ночи, Ольга Андреевна! — тихо сказал Юра.
— И вам, Юрочка, добрых снов…
Ольга ехала к сестре. Так велел сделать сын. Его жена, Ульяша, отчего-то не могла жить со свекровью. Нет! Они не ругались, Ольга старалась не лезть с советами, но всё же Эдик попросил ее съехать. Он сам купил ей билет, сунул его тайком, в прихожей, пообещав, что будет поливать цветы и регулярно звонить.
Ольга собралась быстро, может, много чего забыла, но это уже не важно. Она попросит Эдика выслать остальное посылкой…
Ольга Андреевна не сторожила свой саквояж, она даже не открыла глаз, когда Юра завозился наверху, соскочил на пол, пошуршал пряниками и вышел в коридор.
— Ужас какой–то! — прошипела Аня. — Совершенно невозможно спать! Везде, везде ждешь беду!
— А вы не ждите, живите, радуйтесь! — подала голос Ольга.
— Да как же так! Надо быть бдительным! Вот этот ваш Юрий! Он же, небось, только из тюрьмы!
— Бросьте! Не стоит судить по одежке.
— Ну, знаете, эти татуировки… Нет, как хотите, а я за то, чтобы таким вот браслеты специальные вешали, опознавательные. Мы, нормальные люди, должны видеть их издалека!
— Аня, перестань! Хватит! Гадко! — свесился вниз Гриша. — Юрик нормальный парень. Дай Бог, таким и останется.
— Вы правы, молодой человек, — улыбнулась Ольга. — У Юры большая душа. Счастлива будет та женщина, что станет его женой.
Все разом замолчали, потому что дверь отъехала в сторону, впустив внутрь черный силуэт Юрки.
— Ну вот, еще и табаком будет пахнуть! — ворчливо буркнула Аня.
— Я не затягивался, тётя Аня! Я больше не буду!
Анечка промолчала.
Через час, когда поезд остановился на какой-то станции, бухнули сцепления, а фонарь слепым глазом заглянул в купе, Ольга вдруг спросила:
— Юрочка, а куда вы едете?
— Я? Не знаю. В город. Найду работу, сниму комнату, или общежитие дадут. Не могу дома… Тяжело…
— Куда же вы пойдете по приезду? У вас есть деньги?
— Деньги–то? Есть, — соврал Юрка. Последние сбережения он истратил на памятник деду и билет на поезд. — Пойду объявления искать. Рабочие всегда нужны. Я, Ольга Андреевна, простой, без образования. На должности не претендую.
— Вы зря так о себе говорите. В вас есть духовный стержень. Это видно. И глаза очень красивые… Чьи?
— Деда, упокой, Боже, его душу…
— Извините, хватит лирики. Мы спать хотим! — встряла Аня.
Поезд рванулся вперед, замер, опять рванулся и зашлепал по рельсам железными катушками колес.
— Да и правда, Ольга Андреевна, отдыхайте! Вы очень хороший человек, и очень уставший… Спокойной ночи!..
— Спасибо, Юрочка, и вам… Михаил Трифонович был прекрасным мужчиной. У вас его глаза…
Юра не слышал ее, провалившись в сон…
А утром, когда Юрка открыл глаза, ее уже не было в купе, сошла на какой-то станции…
— Маша! Маша, вспоминай, где вышла? — приставал с расспросами Юра.
— Да в Шиваново. Зачем она тебе?
— Надо. Спасибо, Маша.
— Чаю?
— Нет, нет, я пойду.
… Юра невидящим взглядом смотрел в окно, где мелькали высокие свечи елей, корабельные сосны, какие–то деревеньки и перепаханные тракторами поля.
Анечка, проснувшись, вынула из–под головы мужа сумку и проверила кошелек, потянулась и зашуршала фольгой.
— Гриша, вставай. Надо курицу доесть!
Снова хрустел салат, скукожилась на тарелке курица, лилась в стакан минералка…
— Прибываем черед полчаса! — пробежала по коридору Маша, стуча в двери купе.
Юра надел куртку, застегнул рюкзак и снова прикрыл глаза в полудреме.
…— Выходим! Не забываем вещи, до свидания! — Мария щурила глаза под лучами свежего, апельсинового солнца.
— Гриша! Гриша, чемоданы. Так, снимай! Аккуратнее же! Там фарфор! Ну, что ты всё со своей спиной носишься! Потом запишу тебя к массажисту! — нервничала Аня.
Григорий, согнувшись пополам, зажмурил глаза и дышал, сжав зубы.
— Я помогу, – кивнул ему Юра. — Отойди, сядь. Вот так. Кучером! Кучером сядь. Дед так меня учил. Расслабь руки, плечи тоже.
Юрка легонько прикасался в мужчине, тот благодарно кивал.
— Так, теперь фарфор! — парень легко снял чемоданы и, кивнув Ане, велел идти за ним.
— Да не трогайте! Гриша, он же убежит! Григорий, иди за ним!..
Маша провожала их глазами.
— Влюбилась что ли? — подтолкнув плечом Марию, спросила напарница.
— Да ну тебя! — отмахнулась проводница…
… — Всё, дальше сами. Мне на автобус. Аня, душа моя, — улыбнулся Юрик, — а вы порядочная растяпа. Кошелек выронили. Эххх!
И потянул женщине кожаный, пузатый кошелек, поднятый с пола еще в купе. Та выхватила его из рук парня, хотела раскрыть и пересчитать деньги, но Григорий вырвал кошель и положил к себе.
— Спасибо, Юра! Счастливо! Может, помочь чем?
— Не надо. Тебе и самому нелегко! — пожал протянутую руку молодой человек и пошел через площадь к остановке.
Только тут, сунув руки в карман куртки, он нашел там две пятитысячные бумажки и записку от Ольги Андреевны с пожеланиями счастливой жизни.
Юра замер, потом потер лоб рукой и еще быстрее зашагал вперед…
… В маленькой прихожей заверещал звонок. Ольга Андреевна, покачав головой, так как варила варенье и никак не могла отойти от плиты, а сестра была в гостях, выключила плиту и, сняв фартук, пошла открывать. Она уже год жила в этой квартире, но никак не могла приладиться к замку…
— Да! Секунду, я иду! Я сейчас! — повозившись с задвижками, женщина распахнула дверь. Думалось, а вдруг Эдик?..
— Вы? Юрочка, это вы?!
Перед ней стоял Юрик, в костюме и начищенных ботинках, с букетом цветов и улыбкой на загорелом лице.
— Я, Ольга Андреевна! Я.
— Заходите, молодой человек! Ой, как я рада! Ты красавец!
— Цветы вам, моя спасительница, и вот, в конверте, долг.
Ольга Андреевна замахала руками.
-— Нет! Не обижайте меня!
Но Юра настоял, чтобы деньги взяла.
— Юрочка, вы любите яблочное варенье? — наконец, промолвила она. — Пойдемте пить чай с плюшками и вареньем. Вот только пряников у меня нет.
Юра улыбнулся и вынул из пакета мятные, сердечками, пряники…