Возвращаясь с работы Антон медленно плелся вдоль рядов стихийного рынка – так он срезал приличный крюк до дома, и прикупил кое-какие нужные продукты для семьи. Два увесистых пакета с провизией не давали двигаться быстро и он решил, что покупок на сегодня хватит — денежной лимит исчерпан. Вдали показался серый бок девятиэтажки родного квартала.
Антон решительно шагал в ту сторону, когда услышал негромкое:
— Сынок, яблочки купи! Это свои, не крапленые…
Именно так «не краплёные» вместо «не опрысканные» бывало говорила его бабушка, и голос старушки был до боли знаком.
Антон медленно приблизился к сидевшие у эмалированного ведра бабушки. «Похожа, конечно, но не она», да и не могло быть по-другому — был ведь на похоронах.
— Точно не крапленое? — Уставился в ведро.
Женщина обрадовалась вниманию и защебетала:
— Точно-точно! Своя яблонька. В этом году родила как никогда. — Ее руки с узловатыми пальцами замелькали над товаром ,вертя яблоки с разных сторон. — Не гляди, что неказистые с виду, зато настоящие, вкусная и духовитые, не то что магазинные. На, сам попробуй! – Протянула она Антону некрупное румяное яблоко с малюсенькой червоточинкой. – Смотри, даже червячок им не побрезговал. – Тараторила она с восторгом. — А все потому, что выросли без химии, не крапленые.
Антон даже заулыбался бабкиной наивности:
— Так они все червивые что ли у вас?
Стружка округлила глаза и замахала на него сухонький ладошкой:
— Что ты, что ты, одно попалось – недоглядела.
Яблоки Антону были совсем не нужны, остановился он не ради них – просто старушка так напомнила родную бабушку своим говором и бесхитростными манерами убеждения, что он словно к месту прирос, в душе разлилось давно забытое чувство теплой нежности, захотелось хоть чем-то порадовать эту совершенно чужую незнакомую бабку. Поэтому он, не торгуясь, купил два кило этих самых «не крепленых» яблок и попутно рассказал, что дома ждет беременная жена и немного приболевший сынишка, что эти самые яблочки наверняка порадуют обоих, в общем, вывернул перед незнакомой старушкой самое наболевшее в душе. Та только качала головой:
— Ах, молодежь нынче хвора, старики и те крепче.
А потом стала сетовать, что в городах сплошная химия, и воздух тяжелый нездоровый. Антон кивал соглашаясь, а когда расплатившись он собрался уходить, бабка схватила его за руку:
— Слыш, милок, ты завтра опять приходи — я тебе липового меда баночку привезу и варенья малинового от простуды, пацану самое оно. Приходи обязательно!
Всю дорогу до дома Антон прошагал улыбаясь, на душе было светло и спокойно, будто бабушка родная по голове погладила и прошептала как в детстве на ушко: «Ничего, Антошка, все у нас будет хорошо!», и он вихрастый рыжий пацаненок верил бабушке — единственной родной душе. А кому еще верить — своих родителей Антон не помнил, отца даже бабка не знала, а мать, по ее словам, непутевой была — укатила в город после школы и вернулась только раз – привезла мальчонку, в одеяльце байковое завернутого, сдала с рук на руки бабушке и отбыла восвояси. Обещала, конечно, что заберет как только жизнь и наладится, только больше не вернулась — видимо жизнь не наладилась… Люди говаривали, сгинула по пьянке. Вот и остался он с бабушкой. Любил ее очень – больше-то никого…
Зимними холодными вечерами принималась она иногда вспоминать свою дочь:
— Прощу! – Плакала, тихонько утирая глаза концами белого платочка на голову повязанного.
Антошка утешать ее принимался:
— Не плачь, бабуля! — Шептал он тихо. — Я тебя никогда не брошу! Вырасту — подмогой стану! Веришь?
Тогда прижимала она его голову к груди, целовала в макушку, улыбалась и кивала сквозь слезы. Только не удалось Антошке сдержать свое слово. Ему всего 12 минуло когда бабушка умерла, тогда в детский дом и определили. Понаехали какие-то ранее неизвестные родственники, дом старушки продали, а он оказался никому не нужен — вот и отдали в приют. Но, несмотря на тяготы жизни в казенном доме, Антон не сломался, не пошел по наклонной — в армии отслужил, выучился на токаря, устроился на завод. Парень он был высокий, симпатичный, всегда вызывал девичий интерес, вот только узнав, что он детдомовский, потенциальные невесты быстро исчезали в неизвестном направлении. Ему, как сироте, уже и однушку выделили, только невесты все равно сбегали — не пара… Антон даже отчаялся.
Четыре года назад он встретил в супермаркете подругу свою по несчастью. Маринка, бывшая детдомовка, обрадовалась Антону, как родному. Он тоже был рад. Свадьбу они сыграли через полгода, сына Юрку родили — грех судьбу гневить, сейчас у него все хорошо — дочку Машеньку ждут…
Все еще улыбаясь, Антон зашел домой и поставил полные пакеты в прихожей. Поцеловал вышедшую встречать жену и протянул ей кулек с яблоками:
— Это вам с Юриком, домашние не крапленые, — пропел на бабкин манер и подмигнул.
Маринка в детдоме с рождения, не поняла его юмор и просто вымыла яблоки и на стол выставила, а спустя полчаса уплетала их с аппетитом и носом водила восхищенно:
— Слушай, какие классные, а пахнут как!
И Юрок не отставал от матери, хрумкал за обе щеки и улыбался впервые за несколько дней.
А ночью к Антону пришла бабушка как в далеком детстве. Она снова гладила его по голове и что-то шептала в макушку. Он не разбирал ее слов, чувствовал только теплые губы в волосах и был абсолютно счастлив. Но противная трель будильника прогнала этот сладкий сон — начался новый день, пора на работу.
Антон промаялся весь день, душу грызла непонятная тоска и беспокойство, а собираясь домой, он поймал себя на мысли, что очень хочет снова встретить на рынке ту старушку с яблоками. «Светлана Степановна, — вспомнил он ее имя и улыбнулся, — может, сегодня свидимся?»
Светлана Степановна тряслась в холодной электричке и тихонько вздыхала — чем-то зацепил её
этот вчерашний парень — может сына Митю напомнил… Давным-давно Митенька погиб при исполнении. Пожарным был. Даже к награде представлен. Вот так и получается, что награда сына у нее есть, а больше никого и нет. Митька даже жениться не успел. Пока муж был жив держалась она – кому пенять если бог так распорядился. Только ушел и Феденька, почитай уже два года как. И свет для Светланы Степановны померк. Зачем ей это жизнь, если осталась совсем одна? Купивший яблоки молодой человек всколыхнул ее душу, поговорил, не прошел мимо. Да так хорошо поговорил, что сон к бабушке не шел до самого утра, все вспоминала его глаза с затаенной внутри болью. Она эту боль сердцем материнским сразу почувствовала, потому и позвала прийти вновь, гостинцев пообещала.
И вот сейчас она с тревогой всматривалась в бегущие за окном телеграфные столбы, гладила сухонькой ручкой завернутые в газетке баночки в лукошке и корила себя, что больше ничего не прихватила. Уж больно хотелось ей порадовать того парня с грустными глазами и хоть чуть-чуть еще поговорить.
Когда Степановна добралась до рынка было уже около 5, место и конечно занято, ну и ладно — ей не торговать, главное знакомца не пропустить. Вот и устроилась возле ворот — тут уж точно не пропустит. К вечеру народ повалил. Старушка даже головой завертела — конец рабочего дня, люди идут закупаться на ближайший рынок, а давешний парень все еще не шёл.
Светлана Степановна разнервничалась, засомневалась. «Старая ты дурра! – ругала себя последними словами. — И зачем ты сдалась ему со своим вареньем. Вот же всех дел у паренька старуху слушать». Но взглядом по толпе шарила, а вдруг…
И Антон шел домой в сомнениях, хоть и не предал он большого значения словам старушки, но мало ли что… «Торговка она. Говорит чтобы товар свой всучить». Но в душе теплилась надежда. Нет не на обещанные гостинцы, уж больно хотелось еще раз на бабушку глянуть, к потерянному детству сердцем прикоснуться. «А что если приедет? — Он даже заулыбался вспоминая. — Лепит про червячка, вот же придумала». Тряхнул головой, сворачивая на рынок — все равно так ближе к дому идти, проверит на всякий случай.
Проходя по ряду, где встретилась ему давешняя старушка, Антон завертел головой, только бабушки нигде не было, и он сплюнул мысленно: «Дурак. Повелся как пацан несмышленый. Хорошо хоть Маринке медку с малинкой не пообещал». Настроение разом ухнуло вниз и Антон сгорбившись заспешил к выходу больше не глядя по сторонам. Он уже почти выбрался из толпы когда позади раздался громкий крик:
— Милок, постой! Тут я, тут! — Расталкивая людей за ним задыхаясь от бега спешила взъерошенная Светлана Степановна.
Почти налетев на Антона, бабулька радостно ухватила его за рукав:
— Я там у ворот пристроилась, тебя выглядываю, а ты мчишься как скорый поезд — не догнать! — Потянула его назад старушка.
Антон смотрел на нее с улыбкой, как зачарованный. Этот говор, эта жестикуляция, это желание порадовать человека, все было невероятно знакомым и так напоминало родную бабушку. А когда он глянул на вручённую корзинку, чуть не прослезился.
— Сколько я должен? – поинтересовался, сглотнув тугой ком в горле.
Только Светлана Степановна насупилась и руками замахала – гостинец.
— Эта со своего огорода. Зачем деньги, обидеть хочешь? — И опять затарахтела про свою малинку «хоть и неказистая, но полезная и вкусная».
Антон смотрел на говорунью, а перед глазами стояло лицо своей родненькой. На миг ему показалось, что это все же она.
— А картошечка рассыпчатая у вас есть? — Спросил неожиданно и сам смутился от своего нахальства.
Почему-то вдруг вспомнилась ему эта самая картошечка «со своего огорода» желтая внутри, разваристая и рассыпчатая. Ох, и вкусная она с чесноком и укропом! После бабушкиной смерти он никогда больше такой не ел. Степановна замолчала, будто осеклась, потом радостно закивала:
— Есть! И рассыпчатая, и потверже для супа. Ты бы ко мне в деревню приехал — любую найду. — Она с надеждой уставилась на парня. — У меня много чего есть. Только старая сумки таскать. Приезжай!
Антон смотрел сверху вниз на крошечную старушку, но мыслями был далеко в солнечном детстве на огромном огороде с ровными убегающими вдаль зелеными грядками. Заметив, что парень не слушает Степановна потянула его за рукав:
— Суббота завтра – выходной. Приедешь?
Антон словно очнулся и качнул головой:
— Приеду! Жди!
И он приехал, ведь Степановна жила в соседнем с его бабушкой селе. Поехал вовсе не за картошкой, а за теплыми воспоминаниями детства — за растерянными с годами добротой и нежностью, за ощущением нечаянной радости от встречи с чем-то родным.
На следующий год радостная старушка стояла в местном сельмаге:
— Оксанка! Конфеты это свежие? — Тоненький пальчик Светланы Степановны упирался в стеклянную витрину. — Моих завтра жду!
Глядя на неё высокая дородная молодуха недовольно скривила губы:
— Свежие. Чего я врать то буду?
Только старушка не поверила на слово и потребовала одну на пробу. В очереди зашушукались: «Совсем Степановна умом тронулась, чужих голодранцев привечает, детьми кличет. Всё лето городская штучка по двору кружила со своим выводком. Понравилось видно, раз снова едут».
Первая сплетница на селе Никитишна, стоявшая сразу за старушкой, громким шепотом произнесла:
— Оберут до нитки чужаки, а то и вовсе жизни лишат, чтобы домик к рукам прибрать! Фёдор покойный этого бы не допустил.
Услышав это Степановна поджала губы, но промолчала. Велела взвесить пару килограмм шоколадных с вафлями, прикупила сладкой газировки и молча расплатилась. Высоко вскинув остренький подбородок, она как победительница прошествовала к выходу.
— Не тех кормишь, дура старая! — Понеслось ей в спину, но старушка только хмыкнула.
Она спешила домой по деревенской улице и радостно улыбалась: «Что есть бабские сплетни? Будто они лучше знают, кого кормить на старости лет». Завтра приедут её родненькие – Антоша с Маришей и малые. Что они деревенские знают, им бы только свой бабий яд излить. Антон очень даже помогает, и по хозяйству, и копеечкой… Впрочем не в помощи дело — вместо сыночка стал. Смысл жизни вновь появился. А то что не родные, так это ерунда полная — вон у Никитишны сыновей трое, как только из села уехали — забыли о матери – нос в окне не кажут, стыдно сказать, внуков ни разу не видела, а поучать горазда. Её же Антошенька каждую неделю к ней едет и семью везет. Как она рада миленьким, своих-то внуков бог не дал…
Разве это плохо когда люди счастливы вместе! И какая разница родственные это связи или нет!