В детдом я попал, когда мне исполнилось 12 лет.
Аварию, оставившую меня сиротой, я почти не помнил. В памяти остались, только какие-то обрывки, да иногда снился сон.
Во сне я сам вел машину, а папа с мамой сидели на заднем сиденье и о чем-то спорили. Вдруг из-за поворота выехала огромная фура. Прицеп вывернулся и помчался мне навстречу. Я старался достать ногой педаль тормоза и что-то кричал. Прицеп, как в каком-то замедленном фильме ужасов все приближал, я сидел, вцепившись руками в руль, и ждал удара, а потом все заканчивалось, и я просыпался в холодном поту.
После той, настоящей аварии, я провел в больнице три месяца, а потом меня привезли в детский дом. Первое время я ждал, что кто-то из родственников придет, и меня заберут домой. Но проходили недели, месяцы, а меня никто даже не навещал, словно все родственники забыли, что я есть.
У меня было три тетки, два родных дяди, куча двоюродных бабушек и дедушек и еще кого-то. Где-то в Смоленске жили папины родители. Папа никогда не рассказывал о них. Но я знал, что дед мой был потомственным офицером.
Я не мог понять, почему меня все бросили, и обозлился на весь мир. Стал замкнутым, даже злобным, за что мне теперь стыдно. Ни одно происшествие в детдоме, не обходилось без моего участия. Все воспитатели и даже заведующая пророчили мне скорый тюремный срок. Но каким-то образом я балансировал на грани и не переходил ту невидимую черту, после которой тюрьма могла стать для меня реальностью.
Мне исполнилось 15 лет, когда нашу заведующую сняли, а на ее место пришел Григорий Иванович. Он вызвал меня в кабинет и попытался «поговорить по душам». Но я только исподлобья смотрел и молчал. И вдруг меня словно «прорвало» и я выложил все, что я думал о своих родственниках, о своей обиде на весь мир. Я говорил и говорил, а Григорий Петрович подливал мне крепкого сладкого чаю и тихо слушал. Под конец разговора я только всхлипывал, не в состоянии выпить ни глоточка.
— Отца твоего как звали? – спросил вдруг заведующий.
— Виктор Петрович Трегубов – ответил я.
Директор детдома удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Две недели после нашего разговора пролетели незаметно. Прошло уже несколько лет, но я как сейчас помню тот день, когда меня опять вызвали к заведующему детским домом.
У окна, в кабинете Григория Ивановича стоял какой-то пожилой мужчина со звездами полковника на погонах.
— Вот, Борис, знакомься. Петр Викторович Трегубов. Твой родной дед.
Дед внимательно посмотрел на меня. Он не протягивал мне руку, не пытался обнять. Он просто сказал:
— Извини, внук, я не знал, что ты тут… — и эти простые слова перевернули весь мой мир.
Через несколько месяцев я стал жить с дедом. У меня, оказывается, еще и бабушка была, замечательная женщина, которая отогрела мое омертвевшее сердце.
А еще через пару месяцев я уже учился в кадетском корпусе в Смоленске. Я сам настоял на военном образовании. Я не хотел быть ни бухгалтером, как отец, ни экономистом, как мать.
Я хотел стать офицером как дед. И продолжить нашу военную династию.