Стволы деревьев мелькали бурой рябью. Позёмка мела за окном старого дребезжащего автобуса. Видимость плохая. И как водители ездят в такую погоду? Сплошная белая мгла за окном.
Но Мария Семёновна была благодарна им. Она едет уже вторым автобусом с пересадкой.
Дымы из труб домов селений, которые они приезжали, коротко, низко трепались ветром над вереницей неприютных домов. Люди грелись от печек, от тепла друг друга, и ещё от того необъяснимого, что грело дом изнутри. Мария представляла лица живущих там людей, обстановку. И вот, казалось, стоящие в ледяном поле дома уже вселяли и в нее тепло и уверенность.
Марии Семёновне эта уверенность была очень сейчас нужна. Они так правы в своей любви, а она не права.
Автобус шёл нескоро. Было зябко, дуло по ногам, пахло бензином. Марию немного продуло на станции. Нашла время для путешествий! В последнее время вдруг почувствовала, что идут годы, организм стал изменять, да и болезнь подкосила.
Но Мария все равно была рада, что едет … Извелась вся. Лучше уж от ворот поворот получить, лучше занесет пусть её этими снегами, чем вот так … ночами не спать, мучиться.
Вот с гулом нагнал их тяжёлый бензовоз, порожняком грохочущий по тракту. Посигналил – поздоровался и быстро понёсся дальше. Вот так бы быстро сейчас и оказаться там – уже на месте, – подумалось Марии. Чтоб позади уже все, а то волнительно.
Как её встретят?
Там, куда она ехала, не то, чтобы видеть, даже слышать её не хотели. Номер её, видать, заблокировали. По крайней мере, так объяснил ей Витька – племянник. Но Мария ехала.
И вот это место – Семенов. Они въехали в небольшой городок. Казалось, очень долго колесили по его улочкам и, наконец, остановились на небольшой станции. Мария поплотнее натянула шапку, поправила шарф.
Она знала только адрес и никогда не бывала в этих краях. Обратилась за подсказкой к вышедшей из того же автобуса, что и она, женщине. А она ей:
– Да что ж Вы в автобусе не спросили? Вам бы пораньше выйти, было б ближе. Это вот где мост переезжали, прибрежная улица. А теперь вам надо возвращаться, вон там остановка, переходите. На второй маршрут Вам.
Мария перешла дорогу и послушно встала на остановке. Несмотря на такую погоду, народу здесь было немало. Так ведь будний день и время обеденное. Мария увидела очередь у ларька, доносился запах сдобного хлеба. Она проголодалась.
Настолько спонтанным и быстрым было это её решение – поехать, что она даже не взяла перекусить. Какое там – с собой, она даже не позавтракала.
Ночь не спала, проплакала, а в пять встала с постели и быстро собралась. Казалось, долетит стрелой. Но вот уже обеденное время, а она ещё не доехала.
Автобуса видно не было, и Мария встала в конец очереди у ларька. Долго балагурил с продавщицей рабочий в оранжевом жилете, набирала разнообразные булочки, как будто на пять семей, старушка.
Мария поглядывала на дорогу – вдали автобус. Она быстро вернулась на остановку, но автобус был не тот. Мария опять встала в конец очереди.
Почти прямо перед ней ларек закрылся – продавщица громко и безапелляционно объявила, что у нее перерыв.
Мария ждала автобус, спрятавшись от ветра за ларек. Его не было минут двадцать.
Но вот она уже выходит на нужной остановке. Спросила, миновала аптеку, какое-то заводское здание с зарешеченными окнами, потом серый кирпичный дом с продовольственным магазином во весь первый этаж, а там пестрели такие аппетитные продукты…
Но сейчас не до них. Сейчас она уже в самом конце своему пути, и будет ясно – зря или не зря она ехала. Но в любом случае дело будет сделано.
Снег не прекращался, а ветер, как препятствующая злая сила, мешал идти, не хотел, чтоб она дошла. Но Мария, закутавшись шарфом по глаза, все равно отчётливо видела улицу и перекрёстки, центральную площадь и белую ленту реки. Она напряжённо, до слёз, вглядывалась в номера домов, утирала выбитые ветром слёзы.
Где-то здесь, на этой улице, в этих домах будет расти её внук. А она может и совсем не увидеть это. И все зависит от дня сегодняшнего, от этой встречи.
***
Она вспоминала розовенького малыша с любопытным личиком, таким родным, таким похожим на своего отца – её сына.
Тогда, когда появился он в их доме, также вот мело. До его появления все было просто прекрасно – готовились к свадьбе, которая запланирована была на апрель.
Мария Семёновна была счастлива: будущая невестка была из областного центра, познакомились с сыном они на учебе. Милая, приветливая, умненькая, а ещё и обеспеченная.
И хоть Мария никогда и не была так уж меркантильна, но и не маловажно это в жизни.
Молодые уже сейчас занимались обустройством новой квартиры, купленной дочери родителями, готовились к шикарной свадьбе в хорошем ресторане, а Мария гордилась тем, что и она не стоит в стороне, помогает– на свадьбу сына вовремя денег отложила.
Тогда она ждала как раз будущую сваху и детей, они должны были подъехать на машине завтра, сваха сама водила. Мария готовилась. Уже освободила вешалки в прихожей, убрала все лишнее, уже кипело и пеклось, уже поглажена свежая скатерть.
И тут…
Постучали. Мария широко открыла дверь, не боясь запустить холод – в доме котел, натоплено до жары. Да и, если б чужие, Верба б лаяла, а тут – молчок. Мария улыбалась, хоть и устала, но настроение было прекрасным.
На пороге дома стояла девушка, узкоплечая, тонкая, на плечо накинута сумка, нахлобучен капюшон куртки, а в руках увесистый свёрток – ребенок.
– Вам кого? – почему-то весело спросила Мария.
– Здравствуйте, Якимовы здесь живут? – лёгкий парок дыхания.
– Здесь. А кто Вам нужен? – Мария припоминала, где могла видеть она эту девушку.
– Мне Саша нужен. Саша Якимов.
– А его нет, приходите завтра, если надо. Он приедет.
– Завтра? Нет. Завтра – не могу, мне сегодня надо. Я издалека приехала.
Мария отстранилась, приглашая девушку в дом. С ребёнком же, да ещё и из далека.
– А зачем он Вам? Может я что-то передам.
Девушке, казалось, было плохо. Одной рукой она освобождала шею от шарфа, другой с трудом держала ребенка. Мария подхватила кулёк с малышом и посмотрела на младенца.
И охолонуло. Сначала не поняла, а через минуту все осознала. Это ребенок Александра. Она вспомнила: девушку эту видела в их селе раньше. Год назад бегал Сашка в столовую леспромхоза, а она там не то практику проходила, не то работала …
Мария отступила, ошеломленная.
Девушка зашла, присела на пуфик.
Мария держала малыша на руках, а самой хотелось повернуть время вспять – зачем открыла?
Вот не открой она дверь, и мир остался бы таким, каким был: светлым и радостным, наполненным предвкушением счастья для сына. Хотелось потеснить девушку за дверь, сунуть ей ребенка, закрыть дверь и забыть … как и не было.
– Девушка, я же сказала, он будет только завтра. Ничем не могу помочь, – голос предательски подрагивал.
Девушка посмотрела на неё так, как будто потеряла последнюю надежду.
– Да, я поняла, – опустив голову тихо произнесла она. А потом чуть смелее. – А разрешите я у вас ребенка хотя бы перепеленаю и покормлю.
– Ну, вообще-то … я занята, – так хотелось, чтоб она ушла, – Ну, перепеленайте.
Девушка разделась, прошла с сумкой в комнату, куда Мария уже положила мальчика.
Челка её прилипла ко лбу, мокрая от снега, вид совсем усталый, измученный. Мария вспомнила свою будущую невестку и подумала, что разница колоссальная. То ли эта угловатая некрасивая и плохо одетая девица, то ли её милая современная невестка.
И куда Сашка смотрел? И как побыстрее её выпроводить?
– Тихо, Димочка, тихо, – успокаивала она плачущего ребенка. А Мария рассмотрела розовенькое тельце, любопытные и внимательные глаза.
Чаю Мария все же предложила. Лучше б и не надо. Вот за чаем все и началось.
Людмила, как звали девушку, вдруг начала жаловаться на жизнь, заявила, что ребенок от Саши, что не знает теперь куда ей с ребёнком ехать.
Мария молчала сначала, поджав губы. А Людмила жаловалась.
После роддома возвращаться в общежитие, где она делила комнату с девчатами, было нельзя. А дома её встретили крайне плохо. Кому понравится, что нагуляла?
Саму её воспитывали тетка и бабушка. В доме живёт семья тетки, средств у Людмилы нет… Разругались через некоторое время, и из дома, практически, выгнали.
Вот и приехала к Александру от безысходности. Саша знает о ребенке, но старательно ее игнорирует.
Все, чему так радовалась Мария, чем так хвасталась перед соседями, все могло пойти прахом! Из-за этой глупой девицы!
А кто виноват?
И тут Марию понесло. Чего только не наговорила она тогда. И о женской чести, и о распутстве, и о том, что раньше себе такого не позволяли. И о том, что » это ещё доказать надо», и о том, что жизнь сыну она никаким шалавам испортить не позволит… Вспоминать было даже стыдно наговоренное тогда.
Кричала долго, пока девица заворачивала своего ребенка, пока собиралась сама. Кричала до тех пор, пока та не собралась сделать шаг за порог.
– Да погодите Вы! – что-то кольнуло в груди, – Давайте я вам такси хоть вызову до станции и оплачу.
– Не надо, – сначала сказала девушка, а потом посмотрела на ребенка и передумала, – Вызовите! И оплатите … холодно очень, не застудить бы.
Так и сидела она на пуфике одетая, молчала, пока не приехала машина.
– Может заплатить Вам? – с вызовом предложила Мария.
– За что?
– Чтоб забыли сюда дорогу впредь, не придумывали небылиц, ну, и Александра, конечно, забыли, – говорить о том, что сын женится Мария предусмотрительно не стала, вдруг да надумает палки в колеса вставлять.
– Я уже забыла, – сказала спокойно со вздохом, – Больше Вы обо мне не услышите, вот как только уеду… Считайте, что нет у него сына, и внука у Вас тоже – нет, – и она с какой-то болью посмотрела на младенца.
***
– Я уже забыла. Больше Вы обо мне не услышите, вот как только уеду… Считайте, что нет у него сына, и внука у Вас нет, – она грустно посмотрела на младенца.
***
С того момента прошел год. Он был таким разным.
Весной пролетела свадьба, молодые упорхнули в заграничное путешествие. Мария молчала о том визите девушки Людмилы. Приглядывалась к сыну порой, хоть дома бывал он не часто.
Нет, не заметила, чтоб грустил он или переживал. Видно, совсем не думает о том, что есть у него сын. А Марии всё думалось.
В груди порой нехорошо так становилось от чувства стыда, от греха на душу взятого. И однажды летом, когда сын приехал к ней без жены, все же завела разговор – спросила.
Начало рассказа здесь…
Сын раскричался, замахал руками, заходил по комнате. Только теперь Мария поняла, что знал он всё и сразу, что признавать дитё своим совсем не хочет, и тема эта для него очень больная. Это только казалось, что не думает он об этом, на самом деле тоже совесть ест. Поэтому так и кричит, оправдывает себя, обеляет…
Именно поэтому.
У сына в городе вроде все было отлично. Настолько, что к матери он ездить практически перестал. Закрутился его бизнес, было некогда. Но если б только это.
Вдруг Мария осознала, что сын вообще ее игнорирует.
Как-то опять завела разговор она о внуке и такое услышала…
– Ты опять за свое! Нет у меня никакого сына. Одна дура соврала, другая поверила. У тебя маразм, мать, уже, ага – старческий. Ты проблемы себе сочиняешь на ходу! Мне стыдно тебя в гости звать, веришь? Вообще из ума выжила!
Мария верила. Не так давно отмечала юбилей сваха, в ресторане гуляли. Та звонила – приглашала, невестка звонила, а сын прилетел – отговаривать. Мол, ничего там хорошего, далеко … дома сиди.
Стал сын, как чужой. Весь дерганый и раздражительный. Все мысли о деньгах, о бизнесе, о себе. Он много хвастался и мало помогал. С детьми они с женой решили подождать. Аня открывала салон, он крутился и там …
Не до детей сейчас.
Мария уже тогда почувствовала неладное. Сон приснился. Как будто стоит она на высокой горе, и вдруг толкает ее кто-то. И вот она заскользила по траве, катится, и видит, что наверху на горе он стоит – сын Саша. И уже не от камней под лопатками больно, а от осознания того, что сын толкнул…
И вскоре Мария разболелась, да так сильно, что попала в реанимацию. Диагноз известный – дышать нет сил. А перед глазами он – мальчик этот, всего мельком виденный. Там, на больничной койке она себе слово, что найдет внука, что будет просить прощение.
Сын звонил, но в больницу не приезжал. Аня приезжала, невестка, передавала кое-что. Видеться было нельзя, карантин.
Но … Долго шло восстановление. Обещания, данные перед страхом смерти, отошли на второй план. Поправилась – и ладно. Чего только себе не наобещаешь в пылу горячки!
Да и где их искать, девушку эту с внуком? Да и надо ли искать…
Но как-то случайно от знакомой с леспромхоза услышала она разговор о том, что на областной ярмарке та встретила бывшую работницу их столовой.
– А сейчас опять нам работник нужен. Звала я ее. Да нет. Не пойдет. Ребёночек у неё родился, и не замужем, вроде. Говорю ей – подумай. Вот бы такую, как Людмила нам прислали. Вот девка была золотая! И повар, и кондитер, и человек хороший!
– А где живёт она? Не знаешь?
– Сказала, что снимает. Там же, где и жила, вроде, живет, в Семенове. А тебе зачем?
– Надо мне, Зин. Потом расскажу.
– Так ведь у меня телефон её тетки есть. Она Гали нашей знакомая, через нее и устроилась сюда Людмила. Вот держи …
Мария набрала вечером, опять сердце мучило. Тетка сначала сказала, что телефон Людмилы удалила, что та ободрала их, как липок, и ничего о ней сейчас она не знает.
Но, когда Мария передала привет от общей подруги – Галины, мило заворковала, вспоминая прошлое, та немного обмякла. Нашла и номер телефона Людмилы и даже новый её адрес.
Мария позвонила на следующий день, всего один раз. Сбивчиво пыталась поговорить, но Людмила положила трубку, как только поняла, кто звонит. Больше Мария не дозвонилась.
А потом махнула рукой, решила, что сделала все, что могла. Нет – так нет. Она пыталась исправить ситуацию. Но если человек сам не хочет!
Пыталась забыть, не думать, не переживать. А боль не давала…
И вот недавно позвонила сваха. Вести были печальные – молодежь разводится. Причина – Саша загулял. Нашел себе развлечение где-то на работе. Смятение перед случившимся навалилось. Не возможно было сразу осмыслить происходящее.
Сын, как всегда, кричал, оправдывался, и валил все прегрешения на Аню. Поливал ее такой грязью, что Мария бросила трубку. Это слышать было невозможно. Для неё открылось новое настоящее, неожиданно придавившее её своей тяжестью – её сын – подлец.
Его поступок в отношении собственного сына ничуть не тревожит его. Его измены жене, его слова в отношении Ани, его слова, сказанные матери… – все это её сын.
Это она его таким вырастила, она где-то недосмотрела, за работой своей, за тем, что в главный смысл вложила, чтоб одет-обут был не хуже прочих, чтоб денежки были отложены. Работала, как проклятая. А он.. а он сам себе предоставлен.
Вот и он теперь за большими деньгами тянется, а в душе – пустота.
Что теперь сможет сделать мать?
Начать с себя…
***
Белым занавесом спускался на землю снег. Ветер поутих. Мария подошла к неказистому черному бревенчатому дому. Да, это был тот самый адрес.
Калитка открыта. Двора вроде как и нет. Какие-то ящики навалены кучей и занесены снегом, дровница слегка расчищена с одной стороны, следы, узкая тропинка к крыльцу. На верёвке пестреет белье.
Мария подошла к двери, почувствовала жар в лице и в руках. Отерла лоб и подняла было руку, чтоб постучать, но замерла, услышала громкий голос:
– Дима! Дима, ты опять. Нельзя туда. Нельзя, – а потом раздался обиженный детский плач….
Мария перекрестила дверь, а потом перекрестилась и сама.
– Ну, Господи, помоги.
Она дождалась, когда ребенок успокоится и постучала. Дверь очень быстро открылась. За дверью – Людмила, руки в тесте.
У неё и бровь не дрогнула. Она тихо без удивления посторонилась, и Мария шагнула в комнатку. За ее спиной она притворила дверь.
Мария помолчала. Людмила была все такой же – худой, незавидной, усталой. Темные подглазины расплылись на поллица.
Около печи, почему-то за намотанной на ножки стола бечевкой, на красном ватном старом одеяле сидел мальчик. Он был уже такой большой, Мария не могла оторвать от него глаз, а мальчик смотрел на нее.
Одет он был в колготки и теплые штаны, вязаный свитерок. В доме, несмотря на горящие в печи дрова, было прохладно. Домишко был настолько старый, что, видимо, уже не держал тепло.
Домотканые полосатые половики, по стенам – узлы, у двери – ведра с водой. Но по всему видно, что хозяйка пыталась наводить здесь уют. Красивые занавески на старой раме окна, современная посуда на самодельном тяжёлом столе, какие-то невиданные Марией кухонные приспособления на печке, картинки на бревенчатых стенах, затыканных паклей, на старом холодильнике ржавчина прикрыта магнитиками.
За простенком без двери – в узкой комнатке – разложенный диван со сложенным бельем, комод и небольшой узкий старый шкаф, оклеенный пленкой.
На большой деревянной доске раскатано тесто. Людмила, ничего не говоря, отвернулась к столу и продолжила месить тесто, валяя кругляши в муке.
Мария поставила сумку на пол, она ей все руки отмотала, сняла сапоги, спустила платок, и, не спрашивая разрешения, тихо присела на единственный табурет сбоку от стола.
– Не ждала меня, небось, Люд?
Людмила молчала, продолжала месить. Мария увидела, как малыш, её внук, аккуратно перелезает через веревки. Вот он перемахнул ногу …
– А я вот явилась. Об одном жалею – что долго думала. Давно надо было … Впрочем, сразу надо было … В общем, прости, Люд, зря я тогда … Столько наговорила, так каюсь. Ты уж прости дуру старую …
И вот сейчас сильная, в общем-то, женщина – Мария совсем ослабела. Нервы, усталость – все поспособствовало, и Мария вдруг заплакала.
Людмила не реагировала, продолжала нарезать и месить тесто. Только делала это ещё резче, сильнее, как будто не месила, а боролась с тестом или с чем-то внутри себя.
Мария тихо плакала, утирала хлынувшие слёзы, сейчас вся жалость к себе выплеснулась наружу. И тут случайно подняла глаза. Мальчонка уже стоял у вёдер с водой, схватился за край, одно ручкой опёрся, а другой уже полез в воду.
– Дима! – прыгнула она к нему, – Нельзя, Димочка! Иди ко мне…
Она подхватила его на руки. А потом поняла, что пальто её мокрое, поставила его на пол и начала расстегиваться.
– Ох! – Людмила оторвалась от теста, – Дима! Ты опять! – а мальчик спрятался за Марию и она, повесив пальто, ещё сопя носом от слёз, взяла его на руки.
Людмила посмотрела на них и опять вернулась к тесту. Но сейчас она все убирала со стола, перекладывала на полки к печи.
Потом загремела посудой, достала холодную картошку в кастрюле, хлеб в пластмассовой вазе. Поставила сковородку на плиту.
Мария с Димой на руках присела к столу, показывала ему свои сережки, Дима очень заинтересовался. Людмила покрошила картошку, отложила нож и присела напротив по ту сторону стола. Клеёнку разгладила рукой.
Дима держал бабушку за ухо. Мария посмотрела Людмиле в глаза, та глаза отвела и быстро сказала:
– Я уж и веревками угол обвязала, а он все равно к этим ведрам лезет. Беда просто. А их сейчас на улицу нельзя, снег ведь, а мне больше и некуда тут. А печь мне надо…
– А кроватки … – заикнулась Мария… и поняла, что не стоит об этом спрашивать, наверное.
Но Людмила поняла.
– Нет. Кроватки нет. А зачем? Он все равно спит вместе со мной, на диване, – и Людмила, почему-то волнуясь, оглядела собственные стены.
Мария кивнула. Все она понимала. И что денег у Людмилы крайне не хватает, понимала тоже. Было видно невооружённым взглядом. На плите уже шипела, потрескивала картошка.
– Давайте поедим, – предложила Людмила как бы безапелляционно. Голос ровный и спокойный.
Людмила усадила Диму к себе на колени и очень ловко, разминая картошку, начала его кормить. Ел внук с аппетитом. Мария тоже. Только сейчас она вспомнила, что очень голодна. А картошка была такой вкусной. Она сопела носом и как маленькая уплетала картошку. Людмила посматривала на неё немного исподлобья.
А Мария не знала, что и думать. Неужели прощает? Или … или сейчас может и выставит. Скажет, вернее, напомнит свои слова – «нет у Вас внука».
А Людмила поглядывала на эту женщину и думала о своем.
Вот перед ней сидит та, из-за которой она пролила так много слёз. Из-за которой ощутила себя распутной девкой. Та, которая выставила, когда и не знала Людмила куда ей с ребёнком податься, сын которой не хочет даже слышать о своем сыне…
Тогда она с трудом доехала до общежития и направилась к заведующей. Той на месте не оказалось, и Людмила села перед вахтершей. Идти ей было некуда, вечерело.
Вахтерша сжалилась, пустила. А на следующий день заведующая, которая всегда к Людмиле была предрасположена хорошо, немного помогла – нашла этот домишко какой-то знакомой, у которой недавно умерла мать. Правда мебели тут почти не было, одно старье, да и дом готовили под снос. Но пока жить было можно. Правда за плату.
Девчонки собрали кто сколько может, заведующая добавила.
Когда Люда сюда заселилась, прорыдала три дня, хоть давись. А потом взяла себя в руки. Надо было жить, Димка помог. Надо было платить за, хоть и плохонькую, но всё же – крышу над головой, надо искать работу.
Поехала к тётке. Людмила была там, в доме, прописана. Предложила сделку – она выписывается, но за это ей заплатят. Просила немного, но разговор превратился в склоку. Иначе и не могло быть с её тёткой.
Вскоре встретились, тетка осознала выгоду, сделка состоялась. И Людмила купила себе все, что нужно для кондитерского дела. Сейчас только её умение и могло спасти. Первые торты пекла соседям.
Потом выяснила, что неподалеку от ее домишки расположена воинская часть. Привязала к груди маленького Димку, водрузила за спину табурет, в руки – сумку с пирогами и булками, встала в обеденное время рядом. Её выпечка разошлась влёт.
Пошла и на следующий день, испекла втрое больше, но опять не хватило. А потом познакомилась с хозяйкой маленького магазина, и самой торговать уже не пришлось. Просто носила туда. И продолжала печь на заказ торты и пирожные. Ездила и сама по выходным на рынки и ярмарки, торговала своей выпечкой.
Ушёл страх, Людмила поняла – выживет. Она была очень коммуникабельна, уступчива, легко сходилась с людьми, а её изделия были виртуозны и недороги.
Она считала, что зимует здесь последний раз. Собиралась искать съёмную квартиру получше и поближе к рынку.
Нет, она ещё кормила мясом только Диму, покупала одежду только ему, она не могла приобрести вещи дорогие для дома, но все равно это было уже другое время, не было безысходности.
Самое плохое было позади. Позади слёзы, позади полное безденежье, опустошенность и депрессия.
И зачем сейчас ей нужна эта женщина? Она нужна была раньше …
Но, глядя на нее, на бабушку своего сына, заплаканную, шмыгающую носом, с любовью глядящую на её малыша, такую поникшую сейчас, жующую пустую картошку, Люда понимала – вот так выгнать, как её когда-то выгнали, она не сможет. Уходила обида, проступал контур прощения.
После обеда, пока Людмила убирала со стола, Мария села на пол, играя с внуком, но он тёр глаза.
– Уложите? – вдруг спросила Людмила.
– Конечно, – с радостью согласилась Мария. Она прошла в комнату, неся Диму на руках и так на руках его и укачала.
Аккуратно уложила на диван, подложив подушку, чтоб не скатился, закутала. «Как же тут дует везде» – подумалось.
– Спит, – Мария села к столу.
Людмила молча крутила свои булки.
– Зина тебя добрым словом вспоминает. Говорит – повар и кондитер от Бога. Им, кстати, опять повар требуется, ищут.
– Я знаю, мы виделись.
– Да, говорила она. Она и помогла найти тебя, Люд. Я ведь простить себя за тот поступок так и не могу. Плачу ночами, как вспомню, что внук где-то растет. Он ведь копия – Саша. А он, Саша, вроде и не хочет вспоминать о сыне. Стыдно мне, Люд. Прощение у тебя за такого вот сына приехала просить.
– Да разве за кого-то прощение просят. Прощение человек сам захотеть должен. Вы ведь захотели.
– Верно, – Мария распрямилась, – Верно, Люд. Бог – ему судья, а я сама себе суд Божий. Ты меня прости, а он – как хочет.
Людмила молчала.
– Как живёте вы тут? Дует ведь… – продолжила Мария, почувствовав сквозняк от ненадежного старого окна с облупленной краской.
– Ничего. Тепло одеваемся, я пеку постоянно, от печки – жар. Это сейчас ветрено просто очень.
– Снимаете?
– Да…
– Люд, может я и бесцеремонной тебе покажусь, но скажу все же… А если я вас с Димой к себе позову, поедете? – сказала, а потом затараторила, объясняя, – Ведь дом у меня большущий, а я одна. И работа есть там тебе, и знакомых много, Диму в садик потом определим, да и я не работаю уже, посижу… А?
– Нет, не поедем. Спасибо…
В груди у Марии нехорошо заныло, но Людмила продолжила:
– Я вот так думаю. Коль хотите бабушкой Диме стать, я – не против. Приезжайте. А подрастет, и в гости отпущу. Но жить в дом к вам не могу поехать. Это же и дом Александра. А я – мать одиночка. Отца у Димы нет. Как же поеду я к Вам?
– Так ведь мой это дом! Мой! Александр хоть и наследник, но там вообще не появляется. Редко когда… А в последнее время уж и не звонит. У него своя жизнь, Люд, а у меня – своя. Я вот в последнее время думаю, что нехорошего человека воспитала. Все о деньгах заботилась. А теперь вот и сбережения есть, а сына, считай, нет…
Мария опустила руки, вспомнила о сыне … расстроилась.
– И все же – нет, – определенно сказала Люда, ставя булки в духовку, – Сын – есть сын. Не поедем.
– Ну, так, значит так… , – Мария не стала спорить. И так уж хорошо. То, что простили её за прошлый поступок, за то, что год не знала внука – простили. Не много ли и без того уже…, – А ты булки на продажу печешь? – чтоб сменить тему, спросила.
– Да, завтра на рынок пойдем.
– С Димочкой что ли?
– Конечно, я всегда с ним.
– Так ведь метёт как!
– Да, что-то сильно разыгралась вьюга, – с тревогой поглядывая в окно, согласилась Людмила.
– Даа, – протянула Мария, тоже глядя на снежный вихрь.
Людмила глянула на печь и, накинув куртку, слишком лёгкую, как показалось Марии, выскочила во двор за дровами.
Пора было собираться. Мария совсем забыла о том, что не посмотрела расписание обратных автобусов. Настолько вся была погружена в итог этой поездки, что о возвращении и не думала. Ну, ничего. Доберется как-нибудь. Уж если совсем плохо, может и такси себе позволить оплатить.
Сейчас она почувствовала, что очень вымоталась. Напряжение ушло – пришла усталость.
Зашла Людмила, глянула на неё.
– Подите, прилягте с Димой на диван. Вы устали.
Мария встрепенулась.
– Да что ты, Людочка, мне, наверное, ехать пора. Спасибо тебе, что не выгнала к ядрёной фене. Я ещё и автобус когда идёт – не знаю. Так что пойду потихоньку, – Мария начала одеваться, – Дима такой … век бы с рук не спускала. А ты уж трубку бери, коль позвоню. Пожалуйста. И предложение мое в силе остаётся, а ещё … прости, спрошу. Можно я денежек тебе подбрасывать буду, вот и сейчас бы дала, да обидеть боюсь… Того раза достаточно.
– Не-ет, денег не надо. Но …
Мария замерла.
– Я вот что предложить хочу, – продолжила Людмила задумчиво, – Мне завтра на рынок, так может остались бы Вы с Димой. Метёт, настудить боюсь его. Да и Вам сейчас – в метель, и автобус – будет ли, – пока Людмила это говорила, Мария уже кивала и начала снимать опять пальто, – Вот только у меня один диван. Спать-то как? – Мария застыла, потом опять надела пальто.
– Ну вот что. Я в магазин, я останусь. Тут недалеко магазин видела. Я быстро.
И не успела Людмила очухаться, как Мария, подхватив маленькую свою сумку, скрылась за дверью.
Она вернулась на автомобиле. Водитель разгружал детскую кроватку и всё для неё. А ещё теплый женский пуховик, а ещё утеплённые штаны для внука, и, конечно, продукты: там была и колбаса, и сыр, и фрукты, и каша малышам…
Людмила сердито брюзжала, ругала за покупки. Штанам для Димы, правда, порадовалась, а за пальто–пуховик начала высказывать.
– Это матери моего внука. Прими, Люд! Так порадуешь.
Померяли. Чуть великоват, но так даже лучше.
И Мария осталась на выходные, на две ночи. Потихоньку возилась с нехитрым хозяйством и внуком. По дороге на рынок Люда узнала точное расписание, и в понедельник Мария уехала.
Она ещё не знала, что через пару дней вернётся и заберёт Диму к себе на целый месяц, потому что Людмила позвонит – попросит. Ситуация её будет почти безвыходная. Сообщит о том, что сильно заболела и ей надо лечь в больницу.
Но, конечно, она поправится и приедет потом к ней, к Марии, даже погостит. Нет, жить они вместе не будут, но у Димы будет любимая и единственная бабушка, у которой он будет проводить почти все летние месяцы.
А сын … Есть надежда, что и у него что-то встрепенется внутри. Не каменный же он. Мать будет надеяться на это.
А сейчас Мария возвращалась одна. Стволы деревьев опять мелькали бурой рябью. Солнце светило где-то позади старого дребезжащего автобуса. Лес замер в безветренном оцепенении. Прошли ветра. И во всем была яркая щедрость и ожидание чего-то лучшего.
В сияющем белоснежном свете, как-то по особому торжественно замерли дымы из труб домов селений. Люди грелись там от печек, от тепла друг друга, и ещё от того необъяснимого, что грело дом изнутри.
Мария улыбалась – она тоже грелась от тепла своей любви.
Она устала за эти дни очень, но сейчас, казалось – она готова обнять целый мир. По душе были и эта зима, и ширь полей, и это удивительное, ни с чем не сравнимое ощущение полета, так радующее сердце.
Стволы заснеженных сосен мелькали и растягивались в сплошную серую ленту. Мария клевала носом от наступившего покоя. И во сне перед глазами в снежном пространстве двора бегали, семенили маленькие ножки внука, которого Марии так хотелось коснуться, так хотелось взять на руки.
Теперь у нее есть внук и есть – ради кого свернуть горы.
***
Самое главное, друзья, это покой душевный … А каяться никогда не поздно.