(Этот рассказ по мотивам событий из моего довольно далёкого советского детства. Он на 90% правдив и лишь на 10% оброс художественными деталями.)
Нюська позвонила в дверь ровно через тридцать секунд, как эта дверь захлопнулась за моим отцом. Ровно столько потребовалось, чтобы ему спуститься с третьего этажа, а ей, вытянув шею, убедиться, глядя в грязное подъездное окно, что он двинулся привычным маршрутом, не выказывая намерений вернуться домой.
Первым делом Нюська швырнула на тумбочку в прихожей свой портфель и рванула в туалет. Видимо, она уже давно толклась в подъезде.
Я прикинула. В музыкальную школу ей нужно было к 8:00, да ещё и ехать на трамвае. Отец на работу уходил к 9:00 и выходил минут за пятнадцать. Идти ему было недалеко.
Значит, часа полтора Нюська тёрлась возле батареи на площадке между этажами, висела на перилах, разглядывая «нижних» жильцов, и скромно прижималась к стеночке, когда мимо спускался кто-то с четвёртого и пятого этажей.
— Я у тебя побуду… — безапелляционно заявила она, выйдя из туалета. — Достали со своей музыкалкой!
Нюськины родители были последователями великого педагога Макаренко и придерживались классических методов воспитания. Действовали они по принципу: «Чем бы дитя не занималось, лишь бы задолбалась». Нюськин отец был уверен, что чем больше загрузить ребёнка, тем меньше от него будет проблем.
Я не знала, сколько проблем доставляла своим предкам Нюська, но ещё во втором классе они определили её в музыкальную школу по классу фортепиано, и вот уже четвёртый год она эту лямку тянула. Тянула-тянула, да, видать, не вытянула.
Хотя, может, и не зря её родители приобщались к трудам знаменитых педагогов. Потому что Нюська действительно была талантливой. Она очень талантливо находила приключения на пятую точку. И так же талантливо втягивала нас в свою приключенческую орбиту.
По-хозяйски пройдясь по нашей квартире, Нюська показала зеркалу язык и двинулась к книжному шкафу. Там, за стеклом, красовалась «Книга о вкусной и здоровой пище». Та самая, Микояновская, в коленкоровом переплёте и с тиснёной снедью на обложке.
Иногда, когда родителей не было дома, я извлекала книгу на свет божий и, давясь слюной, разглядывала картинку с пирожными. Центровая иллюстрация, с накрытым банкетным столом, тоже подвергалась тщательному изучению.
Нюська вытащила фолиант из шкафа, и он тут же услужливо распахнулся на пирожновой фотке.
— О! Вкусняшка! — облизнулась Нюська и предложила: — Давай трубочки испечём? С кремом?
— Там рецепта нет, — грустно поведала я и вздохнула.
— Зато есть рецепт слоёного теста! Трубочки же слоёные? — не растерялась Нюська, — Та-а-ак, что тут у нас?..
Читая на ходу, она деловито направилась в кухню. Я настороженно потащилась следом. С Нюськой всегда нужно было держать ухо востро.
— Чего нам нужно? — забормотала она, — Ага… 500 грамм муки, 400 грамм масла… Где тут у вас масло?
Нюська полезла, было, в холодильник, но тут я, неожиданно для себя, проявила твёрдость характера и в корне пресекла мародёрство.
— С ума сошла? Две пачки масла!! — возмутилась я. — Да меня родители прибьют! Мы в воскресенье с матерью три часа в очереди стояли. Там всего по полкило в руки давали! А ты его в трубочки.
Нюська отступилась.
— Мелкие вы люди, нету в вас полёта. Это ж тру-у-у-бочки!!! С кре-е-е-мом!, — прокомментировала она и снова зашелестела страницами. — О! Давай тогда просто бисквит испечём? Есть три яйца?
— Два есть, — хмуро ответила я, но доступ к холодильнику закрыла спиной. — Мне и за них попадёт.
— А за яйца-то почему? — удивилась Нюська, — Ты что, не имеешь права себе яичницу пожарить?
Я уже явственно ощущала, как меня накрывает торнадо Нюскиной энергии. Но ещё не сдавалась и всеми силами пыталась сберечь свою задницу от замаячивших на горизонте родительских звездюлей.
— Мне мать велела борщ на обед есть, — выдвинула я хлипкий аргумент, уже догадываясь, что позиция ни к чёрту, и её сейчас разобьют наголову.
— Ну так и хорошо! — подхватила Нюська, — борщ будет на первое, и скажешь, что яичница на второе!
— Я скажу, что мы с тобой вместе обедали, — начала я сдаваться, — Мать довольная будет, если мы вместе борща поедим.
Но в Нюське пробудился агент национальной безопасности.
— Ты чё!! С дуба рухнула?!! — разгневалась она, — Я же в музыкальной школе! Хочешь, чтобы меня выпороли?
— Так и так выпорют, — философски заметила я и полезла за яйцами.
По рецепту их полагалось «добела» взбить с сахаром. Вооружившись вилкой, мы по очереди лупили ею в миске, содержимое которой никак не хотело окрашиваться в белый цвет.
— Мешалку специальную надо, — проворчала упревшая Нюська. — У меня у мамы есть. За ручку крутишь, а снизу такие штуки вращаются и всё взбивают.
— У нас нету. — буркнула я в ответ, как раз усердно орудуя вилкой. — А ещё бывают электрические. Миксер называются. У нас соседке сестра на юбилей подарила. Говорит, по блату достала.
— Ух ты! — восхитилась Нюська, забрала у меня миску и замолотила с удвоенной силой. — И как? — заинтересовалась она.
— Не знаю, не видела. Это соседка матери похвасталась. А я слышала.
— Так, хватит взбивать! Тут уже всё достаточно белое. — решила Нюська, — Дальше мука и масло!
— Масло не дам! — опять воспротивилась я. — Давай молоко добавим? В нём тоже жирность есть. В блины же добавляют, значит, и в бисквит можно.
— Фиг с ним, доставай молоко, — согласилась Нюська. — И муку надо просеять через сито. Мама всегда так делает. У вас сито есть?
Сито у нас было. Отличное пластмассовое сито было размером примерно с блюдце для хомяка. Через три минуты в кухне можно было снимать кино про Антарктиду.
— Лучше бы не просеивали, — ворчала я, тщетно пытаясь кухонной тряпкой собрать муку хотя бы с доступных поверхностей.
— Я не виновата, что в это сито муку по ложке нужно насыпать! — оправдывалась Нюська, сидя на корточках возле духовки.
Там, за жаропрочным стеклом, в старой алюминиевой сковородке с отломанной ручкой, зарождался бисквит. Нюська глазела на будущий шедевр кулинарии и бухтела негромко:
— Сорок минут, а! Чё ж так долго-то?! Слушай, а мы вместо трёх яиц два положили. Это же меньше, да? Может, быстрее будет готово?
Нюська совала свою чумазую физиономию к краешку дверцы, откуда струйкой исходил тёплый пар, принюхивалась, и смотрела на меня с надеждой. Но в вопросах приготовления выпечки я была слабо подкована и на Нюськин вопрос дать развёрнутый ответ не могла. Поэтому я старательно отворачивалась и пялилась вокруг себя. И то, что я видела, мне категорически не нравилось.
Кухня изобильно топорщилась грязными мисками и тарелками. Под ногами скрипела то ли мука, то ли сахар. По столу была размазана серая клейкая масса, которую мы с Нюськой гордо именовали тестом. И в воздухе отчётливо пахло не бисквитом, а суровыми репрессиями.
Я пнула прилипшую к горячей духовке подругу и сказала:
— Завязывай разглядывать! Это тебе не «Ну, погоди!». Тащи, давай, веник из туалета. Прибраться надо. И отец на обед прийти может.
— Оте-е-ец… — забеспокоилась Нюська, — что ж ты не предупредила! — Мне идти надо! Я же в музыкалке!
— Ничего, скажем, что ты уже пришла из музыкалки. Через час в школу выходить. Давай быстрее! — распорядилась я, и Нюська заметалась по кухне с веником. Сама я отмывала миски и кропотливо скоблила кухонный стол.
Заметая следы своей кипучей жизнедеятельности, мы слегка отвлеклись от творения в духовке. Через двадцать минут в кухне запахло потенциальным пожаром. К этому аромату подмешивался дух весьма вероятных звездюлей, который с каждым мгновением катастрофически усиливался.
Ещё через три минуты Нюська хоронила на мусорке останки бисквита, а я отдраивала старую алюминиевую сковородку с отломанной ручкой.
Отец зашёл в квартиру, когда мы старательно размахивали по кухне мокрыми полотенцами, разгоняя по углам дым подпалённого отечества. Нюська уверяла, что к мокрому полотенцу дым пристаёт лучше, чем к сухому, и от души повышала влажность в помещении.
— Здассте, Фёдор Фёдорович! — радостно поприветствовала она отца и так же радостно сообщила: — А Вы знаете, мы яичницу нечаянно сожгли! — и вдруг свернула мокрое полотенце и деловито направилась в прихожую, приговаривая: — Ну всё! Мне пора. Ещё ведь переодеться надо. — У порога она быстро обулась, схватила портфель и уже на выходе распорядилась: — Давай тоже быстрее собирайся! Жду через двадцать минут на нашем месте.
Через два дня Нюська снова нарисовалась на пороге. Привычно кинув портфель на тумбочку, она объявила:
— Суфле будем делать! Я у мамы рецепт списала! С тебя молоко и сахар. Яйца и желатин имеются!
И она гордо хлопнула себя по карману куртки. Сразу стало понятно, что это ошибка.
— Ой! — громко расстроилась Нюська, и следующие десять минут мы чайной ложкой вычерпывали из кармана будущее суфле.
Сразу выяснилось, что в том же кармане Нюська доставляла и желатин, причём без упаковки, россыпью.
— Ну, куда мне его отсыпать было, если мама всего на минуточку вышла! — оправдывалась подруга, выковыривая желатиновые крошки из яичной массы.
Хомячье сито опять пригодилось. Желатин отцедили от яиц и замочили в гранёном стакане. Правда, отсыпать его в нужном объёме Нюське не удалось, но мы решили, что лучше что-то, чем совсем ничего. Кулинарный процесс усовершенствовали:
В отцовском ящике с инструментами откопали ручную дрель и к сверлу изолентой примотали две вилки. Дрель, казавшуюся неподъемной, держать пришлось на весу. Поэтому миску с будущим суфле поставили на табуретку. Яйца взбились превосходно. Правда пол вокруг был сплошь устряпан липкой белой массой, но это было мелочью.
— Во что разливать будем? — озадачилась Нюська, когда основные ингредиенты были смешаны в соответствии с рецептурой.
— Не знаю, — растерялась я. — А твоя мама во что разливает?
— Ещё ни во что. Это новый рецепт, — пояснила Нюська и полезла рыться в кухонный шкаф. — Бли-и-ин!! У вас что, даже розеток нет?! — возмутилась она через минуту. — Из чего вы варенье-то едите?
— Я его не ем. Мама в блюдечко накладывает. А папа прямо в кружку с чаем, — пояснила я и обиженно добавила: — А розетки у нас есть. Хрустальные! Они в стенке, в серванте стоят.
— Отлично! — подхватила Нюська и отправилась добывать ёмкости для суфле.
«Бумс!» — раздалось через секунду, и я испуганно рванула следом за ней.
— Ты чего тут разбила?! — заорала я, застав Нюську, ползающую по ковру.
— Ничего не разбила. Рюмку задела, и она куда-то укатилась. О, вот она!
Подруга встала на ноги, сунула рюмку обратно в сервант и проворчала:
— Чё ты нервничаешь? Мама говорит, что посуда бьётся к счастью.
— Ваша, может, и к счастью, а наша к ремню! — упрекнула я Нюську, хотя до сих пор меня ремнём лишь усиленно пугали, и я не помнила, чтобы моя задница хоть раз пострадала от столь грубых репрессивных мер.
Суфле разлили в хрустальные розетки, поставили в холодильник и стали ждать. Проверяли каждые десять минут, неустанно тыкая пальцем в сладкую жижицу, которая категорически не желала застывать.
— Ну что это такое, в конце концов! — негодовала Нюська. — Ну, всё же делали по правилам!
— Может, желатина всё-таки мало? — предположила я и виновато кивнула на часы: — В школу пора. Сейчас, наверное, отец на обед придёт.
Нюська горько вздохнула и поволокла выливать суфле в унитаз. Розетки помыли и вернули в сервант.
— Знаешь! Так не годится! — подруга никак не хотела смириться с очередной неудачей. — Женщины мы с тобой или кто?! Будем стряпать вкусное, пока не получится!
В ответ я лишь обречённо кивнула.
С этого дня Нюська три раза в неделю стала тусоваться на нашей кухне. Если бы с таким же рвением она занималась музыкой, то сейчас, наверное, победила бы в конкурсе Чайковского. Но музыкальная школа была брошена в жертву кулинарному молоху.
Бисквит мы испекли уже через неделю. Нюська из достоверных источников выяснила, что масло заменяют не молоком, а маргарином.
Бисквит был кривоват, в двух местах подгорел и не особо поднялся. Вместо крема мы обмазали его смородиновым вареньем и позвали на чай соседа Витальку.
Съесть весь гостинец за раз он не смог, и мы завернули ему с собой: я всё ещё опасалась, что родители не одобрят наши кулинарные практики.
Так оно и пошло…
Внезапно я «полюбила» молоко и яичницу, а сахар и муку в промышленных масштабах «носила в школу на уроки труда». Нюська тоже регулярно осуществляла поставки сырья. Карманы её куртки вытянулись и задубели.
А месяца через два моя родительница «зацепилась» языком с соседкой по подъезду, матерью того самого Витальки, которого мы стабильно снабжали свежими кондитерскими изделиями. Соседка рассыпалась комплиментами, какая я расту замечательная, хозяйственная, трудолюбивая девочка.
И-и-и-и…. контора была провалена.
Меня, как ни странно, не ругали. Правда, мама расстроилась, что пол в кухне я мыла вовсе не повелению сердца. И папа обиделся, что бисквитом в обед кормили не его. Поэтому в следующий раз мы с Нюськой постарались порадовать папу.
Но маховик провалов только начал набирать обороты. Через неделю в школе было родительское собрание. И там мой папа встретился с Нюськиным… И за промотанную на бисквиты целую четверть в музыкальной школе Нюське реально пришлось отвечать задницей.
С тех пор я не особо люблю тортики, а Нюська так и не стала великой пианисткой.
© Окунева Ирина