Когда я была маленькой, то больше всего на свете боялась темноты. Мама всегда оставляла возле моей кровати включенный светильник и часто сама ложилась рядом со мной, особенно, если я никак не могла заснуть.
Когда мне исполнилось шесть лет, мамы не стало. Я с трудом понимала, где находится сердце и почему оно может остановиться. И отчего маме нельзя быть со мной с остановившимся сердцем? Я бы любила ее и такую! Это я только куклу выбросила после того, как двоюродный брат изрисовал ее и оторвал голову. Но без мамы я не могу жить! Я не хочу жить без мамы!
Отец со мной не особо церемонился. Сказал: «Теперь ты спишь без света», и все! Я плакала каждую ночь, а потом, обессилев, засыпала. И тогда во сне ко мне приходила мама, и мне вновь было хорошо и спокойно, как раньше.
Так продолжалось до того времени, как я пошла в школу. С момента поступления мною в первый класс, отец сказал, что теперь я взрослая и чтобы он больше не слышал истерик по ночам. Так же он сказал, что теперь я обязана сама следить за собой. Это предполагало, что я должна сама себя кормить, стирать одежду и прочие мелочи.
Отец действительно перестал обращать на меня внимание и жил будто обособленно. Самым страшным в те времена для меня были ночи, когда я оставалась в квартире одна. Не знаю, куда отец уходил, но мне он говорил, что я достаточно взрослая и вполне могу переночевать без него. Когда в квартире никого не было, дом неизменно наполнялся странными пугающими звуками. Даже, когда я нарушала отцовский запрет и включала электричество, шорохи не пропадали, они прятались под шкафы и плинтуса и оттуда следили за каждым моим движением.
Однажды отец привел домой Аллу и сказал, чтобы я называла ее мамой. Я не смогла выговорить это слово, оно словно застряло в моем горле. Оказывается и звуки можно забыть, особенно если они тебе так дороги, и спрятаны слишком глубоко. Отвешенная от отца затрещина, не помогла мне излечиться от выборочной немоты и он перестал со мной разговаривать. Самой Алле было совершенно наплевать, как я ее называю, вернее на то, что я ее никак не называю. Она вообще не обращала на меня внимания. Алла целыми днями лежала на диване, смотрела телевизор и листала журналы. Как я поняла из их разговоров, Алла болеет и мне стала ее жалко. Даже мне иногда было позволено выходить во двор и гулять, а Алла все время проводила в квартире. Потом у нее стал расти живот, и я испугалась. Нет, я конечно уже знала про беременность, но никак не относила ее к Алле. Они с отцом не были мужем и женой, соответственно у них не могло быть ребенка. Но ребенок появился. Маленький, сморщенный, словно старушка на скамейке возле дома. Но, несмотря на его внешний вид, он отчего-то казался мне очень милым и очень вкусно пах. Я боялась прикасаться к нему, да в первое время мне и не давали. И отец, и даже Алла ходили возле ребенка, как привязанные, а когда он плакал, то и вовсе постоянно носили на руках.
Вскоре Сашка немного подрос и мне разрешили потрогать его. Вернее Алла велела смотреть за ним, пока она варит кашу. Видимо у меня хорошо получилось смотреть за малышом, потому что мне позволяли это все чаще и чаще. А потом Сашка и вовсе занял все мое свободное время. Алла больше не лежала на диване, она уходила гулять и гуляла порой полдня, пока папа не приходил с работы. Но мне нравилось проводить время с Сашкой, пожалуй, он единственный кто проявлял в отношении меня какие-то эмоции. К тому же внутри меня он вызывал такой взрыв чувств, которые я уже успела позабыть. Однажды, любуясь его беззубой улыбкой, я прошептала: «Я тебя люблю», и отчего-то заплакала.
***
— Маша, ты в курсе, что планета крутится, жизнь идет вперед, и ты не молодеешь? Пора, наконец, подумать о себе? Ты что так и хочешь прожить всю жизнь, обслуживая своих неблагодарных родственников? — отчитывала меня по телефону подруга Аня.
— Аня, я же тебе говорила, в четверг у Сашки концерт, я никак не могу.
— Вечно у тебя одно и то же, то у Сашки то, то у Сашки се! Как жениха будешь искать?
— А я не буду, — рассмеялась я, — пусть он меня ищет!
— Ну-ну! — закончила разговор Анька.
Я повесила трубку и, улыбаясь, покачала головой. Анька была моей лучшей подругой и личным «тренером» заодно. Она тренировала во мне все! Любовь к себе самой, чувство стиля, умение расслабляться и так далее. Более настойчивого человека я в жизни не встречала, так что некоторый прогресс от ее тренировок все же присутствовал. Например, я перестала тащить на себе весь дом. Нет, я по-прежнему прибирала всю квартиру, потому что ненавижу грязь, но я перестала ходить за всеми. То есть Алла теперь стирает свои пододеяльники сама и вроде бы так и не отпаривая их, застилает постель, но это уже не мое дело. Так же, и это главный прогресс, я перестала на всех готовить! Сама я ем настолько мало, что, как выразилась Анька, глупо таскать пудовые сумки из магазина, а потом пропахивать луком, будто ты бабка на базаре. Когда я отказалась готовить, на бедную Аллу было жалко смотреть. Отец мой к этому времени сильно раздобрел и покушать любил. Можно сказать это стало его единственным интересом в жизни, так что Алла, которая уже много лет не прикасалась к плите, поглядывала то в кулинарную книгу, то на чемодан, наверняка планируя побег.
Сегодня Аня настаивала на продолжении знакомства с двумя парнями, которые провожали нас накануне вечером. Ребята, конечно хорошие, но, во-первых, я еще не пропустила ни одного выступления брата, зря, что ли я столько лет и в дождь, и в стужу таскала его в музыкальную школу, а во-вторых… Во-вторых, был мой личный секрет, способ распознавания чего-то особенного в моей жизни. Когда со мной происходили по-настоящему важные события, мне всегда во сне являлась мама. Она поддерживала меня, помогала принять решение, утешала и ободряла. Не знаю, как именно, ведь суть сна я обычно не помнила, но всегда оставалось ощущение, и оно было крайне реальным.
«Может быть и к лучшему, что я не согласилась на второе свидание так скоро, — подумала я, — если я понравилась парню, то он подождет».
Я как раз ехала на концерт к брату, когда началась гроза. Гром громыхал так, что казалось еще чуть-чуть и на землю упадет отколовшийся кусочек неба. Но вместо этого полил дождь, настолько сильный, что передвигаться под ним было просто нереально. Я нырнула под навес какого-то дома и нервно поглядела на часы. Время поджимало, так что я с надеждой всматривалась в небеса.
Вдруг из-за пелены дождя прямо передо мной выскочил молодой человек:
— Простите, — извинился он, широко улыбнувшись.
— Ничего, — улыбнулась в ответ я.
С его черных волос струйками стекала вода, падая на и без того промокшие плечи. Я засмотрелась на это зрелище и не сразу расслышала его вопрос:
— Я испачкался?
— Что простите?
— Вы так внимательно на меня смотрите, что я подумал, возможно, сверху пролетал наглый голубь и, не сдержавшись, решил осчастливить меня.
Я еще несколько секунд таращилась на него, а потом помотала головой.
— Нет, голубь не посягнул на вашу светлость.
Сама не знаю, почему я так среагировала на его замечание и зачем до этого пялилась на его мокрые волосы. Обычно я не делаю ни того, ни другого. Зато после моей реплики, парень поднял на меня глаза и рассмеялся. Затем мы, как-то одновременно покинули укрытие, хотя дождь еще шел, но уже не выливал на голову целые цистерны воды.
Я со всех ног бросилась к дому культуры, где должен был проходить концерт классической музыки. Впереди до сих пор маячила спина парня, который прятался от дождя вместе со мной, но я старалась не смотреть в его сторону и не наблюдать за тем, как перекатываются под футболкой его мышцы.
— Вы что преследуете меня? — резко остановился он.
— С чего бы такая честь?
— Не знаю, может быть вам нравятся мокрые музыканты!
— А вы что музыкант? — я вдруг поняла, что парень, скорее всего, спешит на концерт, и поэтому мы с ним следуем одной дорогой.
Он посмотрел на меня, как на умалишенную и только тут я заметила в его руках скрипку. Ничего не сказав, парень зашагал вперед, и мы почти одновременно вошли в здание. Здесь наши пути разминулись. Я прошла в зрительный зал и, заняв свое место, стала высматривать Сашку. Музыканты уже готовились к выступлению, концерт начинался с минуты на минуту. Сашка стоял во втором ряду и перед началом бросил на меня быстрый взгляд, убедился, что я на месте. Я не пропускала ни одного выступления брата, потому что Саша говорил, что в моем присутствии чувствует себя намного спокойнее. Концерт начался. Я заворожено наблюдала, как мой брат выводит смычок и становится частью этой прекрасной музыки. Каждый раз меня охватывала неимоверная гордость за него.
Моего недавнего знакомца на сцене не было, и я уже подумала, что он не участвует в концерте, испытав при этом одновременно и облегчение и разочарование. Однако он появился во второй части и играл просто божественно, мне казалось, даже со своего места я слышала звуки только его скрипки.
— Сашка, а кто этот парень? — спросила я брата, когда мы спускались по ступенькам в фойе, а новый знакомый стоял возле сцены, общаясь с двумя мужчинами.
— Ты что запала на Городецкого? — тут же выпалил Саша.
— Почему сразу запала? Саша, когда ты начнешь общаться нормальным языком?
— Просто на него все западают, так что не парься.
— Не западала я на него, мы даже будто немного повздорили.
— А, ну это ты в своем репертуаре, — засмеялся брат. — Вот, наверно Городецкий удивился, что очередная красивая девчонка спорит с ним, вместо того, чтобы лежать у его ног и пускать слюни.
— Я ни по кому не пускаю слюни, — отрезала я, тут же припомнив себе черные волосы с каплями дождя на них.
В ту ночь мне приснилась мама, так что утром мне ужасно не хотелось просыпаться и покидать свой чудесный сон. Я, как всегда, не помнила его содержания, но теперь при воспоминании о встреченном вчера во время дождя музыканте внутри меня разливалась нежность. Я старалась гнать от себя и эти мысли, и эти ощущения, но тщетно.
Естественно я не собиралась выстраиваться в очередь за будущей знаменитостью и даже радовалась тому факту, что мы с ним фактически с разных планет и скорее всего никогда больше не встретимся. Но судьба распорядилась иначе…
— Маша, готовься к трудному дежурству, — вздохнув, сообщила Тамара Михайловна, старшая медсестра в больнице, где я работала.
— Что стряслось? — спросила я, с потяжелевшим отчего-то сердцем.
— Скрипачи разбились на выезде из города. Ехали на концерт в соседний регион, да так и не доехали.
— Какие скрипачи? — побелевшими губами спросила я. Я точно знала, что Сашка был дома и ни на какие концерты не собирался, поэтому моя реакция была не понятна даже мне самой. Аварии на дорогах случались не так уж и редко, так что ситуация не была из ряда вон выходящей. Однако мои руки дрожали так, что даже Тамара Михайловна заметила это.
— Ты в порядке? Твой брат, кажется, занимается музыкой?
— Саша дома, — вымолвила я, — он не может быть среди пострадавших.
— Тогда ладно. Готовься.
Конечно, среди пострадавших моего брата не было, но был недавний знакомый, гениальный скрипач, с которым мы вместе пережидали дождь. Городецкий был в сознании и даже пытался шутить:
— Похоже, вы все-таки преследуете меня?
— Вряд ли с учетом того, что я работаю здесь несколько лет. А вам пока лучше не разговаривать, врач сейчас подойдет, так что постарайтесь сидеть смирно.
Я видела, что он все еще пребывает в состоянии шока и старалась не акцентировать его внимание на его же травме. Жизни парня ничего не угрожало, но то, что его правая рука висит, словно плеть и явно угрожает дальнейшей карьере, музыканту пока лучше не знать. Утром я убедилась в своей правоте, просмотрев медицинские отчеты. У Никиты, как звали Городецкого, был крайне сложный перелом плеча.
Узнав об этом и осознав всю серьезность своего положения, он впал в депрессию. Ни с кем не разговаривал, отказывался от еды и честно сказать вел себя по отношению к персоналу довольно отвратительно.
— Что случилось? — я увидела в коридоре плачущую молоденькую медсестру.
— Городецкий, — всхлипнула она, — обозвал меня.
— Ну, он сейчас у меня получит, — взвилась я и, вбежав в палату, остановилась возле кровати, презрительно глядя на него.
— Считаешь себя крутым? Этакий царь, снисходительно раздающий собственные плевки своим подданным? Только знаешь, что? Твое поведение выдает тебя с потрохами! Нет в тебе ничего королевского, кроме самомнения! Ты даже не можешь достойно принять удары судьбы, хотя именно это и способствовало бы твоему восстановлению!
— Что именно? — выдавил он.
— Достоинство! Которое ты, видимо, растерял по дороге на вершину славы.
После этого я вышла за дверь и перевела дух. Никогда в жизни я не разговаривала подобным тоном с посторонними людьми. «А что если он нажалуется на меня заведующему, — подумала я. — И пусть жалуется, я не могла промолчать!».
Городецкий никому не нажаловался, а даже напротив, сначала он извинился перед девушкой, которую обидел, а также перед многими санитарками. Им, конечно, его высказывания были, как слону дробина, тетки и сами могла так послать, что побежишь как миленький, но и им извинения красавчика были приятны.
Вскоре он отыскал меня в процедурном кабинете и, войдя, молча, встал рядом.
— Что-то болит? — спросила я.
— Душа.
— Это хорошая боль. Обычно за нею следует осознание и, как следствие счастливая жизнь.
— Ты желаешь мне счастья?
Я подумала, когда это мы перешли на «ты», а потом вспомнила, что первой переступила этот порог, бросая в его сторону обвинения.
— Желаю, — отчего-то еле слышно произнесла я.
Никита подошел ко мне и, взяв за подбородок, прикоснулся жесткими губами к моим. Сотня бабочек, словно впервые потревоженных, вспорхнула рядом со мной и в каждой клеточке проснулась та самая нежность, как, когда мне снится мама. Я подняла на него умоляющие глаза и спросила:
— Зачем?
— С первой встречи мечтал сделать это.
Встречаться с Городецким было не просто. Особенно с Городецким, который не мог вывести смычок так, как раньше. Но всякий раз, когда его рот недовольно кривился, он поднимал на меня глаза и, задержав взгляд, начинал мечтательно улыбаться. Что творилось в его голове в тот момент, мне не ведомо, но главное плохое настроение Никиты тут же улетучивалось.
Как-то раз мне приснилась мама и на этот раз я в точности запомнила свой сон. Мама шла по полю среди васильков и вела за руку маленькую девочку с такими же ярко-синими глазами. Наутро я не сумела сдержать счастливой улыбки.
— Что такое? Ты провела ночь с Бредом Питом? — с наигранной строгостью спросил Никита, глядя в мои сияющие глаза.
— Мне кажется, сегодня я видела нашу дочь.
Никита внимательно посмотрел на меня, а потом прижал к себе, поцеловав в макушку.
— Она похожа на тебя? — спросил он.
— Скорее на тебя. Только глаза у нее, как у моей мамы.
Автор: Светлана Ю.