Мама родила Лену поздно и без мужа. Тогда, в конце шестидесятых, это был поступок, заслуживающий уж точно не уважения, а лишь нездорового любопытства: надо же, и от кого это, интересно?
Все годы они прожили в одной квартире. Мама считала, что дочь ее личная собственность, такая же, как например телевизор, прикрытый бархатной салфеткой, словно маленькая сцена за занавесом.
Лена выучилась в школе, окончила институт, получив по советы мамы скучную ей самой специальность экономиста, и работала в торговом техникуме преподавателем. Ученики ее не любили, а она их боялась: шумные, несговорчивые, непослушные.
Отведя занятия, она возвращалась домой, они с мамой ужинали, а потом садились к телевизору. Мама смотрела то на «маленькую сцену», то на тонкие пальцы дочери, играющие спицами, когда та выводила четкий вязаный рисунок, внимательно отсчитывая про себя изнаночные и лицевые.
Если шла передача сатириков или юмористов, мама весело смеялась, подначивая дочь, как бы желая возместить ей созданное ею одиночество.
Подруги у Лены были: Наталья, бывшая одноклассница и соседка Надя. С ними она встречалась иногда, но только строго до десяти. Иначе мама сляжет с сердцем.
А когда подружки обзавелись кавалерами, встречи стали и реже, и короче. У самой Лены кавалеров не было, но влюблена она была. Его звали Борисом, а в школе было прозвище Бонапарт из-за его чудно́й шапки, похожей на треуголку.
Борис жил неподалеку и, похоже, тоже обзавелся подругой. Лена переживала, ну а что делать, если предмет ее тайных вздохов никогда не обращал на нее внимания. Внешность обыкновенная, как говорила мама, застенчивость, робость, не свойственная девчонке-старшекласснице.
Вся ее жизнь, начиная с институтских времен, была, прямо скажем, незавидной.
Двадцатилетие дочери мама отметила праздничным обедом и разрешила пригласить подруг, только без парней. Девушки пришли нарядные, веселые, с цветами и подарками. Но обед получился скучным, под мамины рассказы о ее юности.
На столе стояли салаты, обильно сдобренные майонезом и взирающие на гостей своими любопытными глазками-горошинами. В хрустальном графинчике золотилось сухое белое, а на горячее подали жаркое с грибами.
Девушки вкусно поели и заторопились по домам, даже не дождавшись торта-медовика, который у мамы не получился. Чай с тортом они попили вдвоем, и Лена, давясь слезами, оделась и ушла, сказав маме, что пойдет прогуляться. Праздник ей не понравился.
Она дошла до дома Бориса в надежде встретить его, но не встретила. Словоохотливые соседки на лавочке сообщили, что он отбыл в другие края, на заработки. На этом круг ее одиночества и замкнулся бы, но случилось непредвиденное.
Неожиданно полил дождь, она ускорила шаг, как рядом неожиданно остановилась машина. Дверца распахнулась, и незнакомый мужчина предложил ее подвезти.
Звали мужчину Михаилом. Узнав, что у Лены день рождения, он тут же подвез ее к кафе и пригласил на кофе.
И все бы ничего, но Михаил был не в ее вкусе, словоохотлив и… женат. Жена в командировке, а он скучает в одиночестве. После бокала шампанского и пирожного с кофе Михаил совсем освоился и пригласил Лену к себе в гости.
Не будь она еще более одинокой, чем он сам, она конечно же отказалась бы. Но звон в голове, мамина скучная компания дома и теплые руки малознакомого мужчины сыграли с ней злую шутку: она приняла приглашение.
Проснувшись около двенадцати ночи на чужом диване под колючим пледом, Лена испугалась. Все, что с ней произошло этим вечером не укладывалось ни в какие логические рамки добропорядочной молодой женщины. Михаил сидел на кухне и пил чай.
Она быстро оделась, он вышел ее проводить, виноватый весь такой, ничего не обещающий. Сделал попытку дружеского поцелуя, но она отпихнула его и помчалась домой, даже отказавшись от предложения подвезти.
Мама лежала, отвернувшись к стенке. Лена лечила ее три последующих дня, подавала ей настойку пиона. Она была бледна, на работу не ходила, взяв больничный. С дочерью почти не разговаривала, сообщив, что Лена довела ее до «сердечного приступа».
И это она еще не знала о ее безнравственном поступке, который точно добил бы ее окончательно. Как он внутренне добивал и саму Лену.
К счастью на выходные мамина подруга пригласила их на дачу, подышать свежим воздухом и «вкусить природы». Оттуда мама вернулась улыбающаяся, выздоровевшая, и все вернулось на круги своя.
Борис возвратился в родной город, когда Лене уже исполнилось тридцать. Приехал с семьей, женой и двумя детьми.
Напрасно Лена теплила надежду, что рано или поздно они встретятся, и тогда, возможно, судьба сведет их. Не свела пока. Ее одиночество давно превратилось в образ жизни. А годы шли…
Вот и мама состарилась, вышла на пенсию. Тогда-то у нее и появился друг, Павел Ильич, седоватый и подслеповатый, в очках с толстыми стеклами. Он водил маму гулять в парк и беззастенчиво спрашивал почти сорокалетнюю Лену:
— Где же ваш суженый, голубушка? Негоже это, не берите пример с мамы.
Она хотела ответить ему, но передумала, получилось бы невежливо, а других слов не нашлось. Так он и захаживал к ним в дом, пока не слегла мама. На этот раз не помогла ни настойка пиона, ни уходы врачей. Мама тихо угасала и наконец оставила этот мир.
Маму они хоронила вместе с Павлом Ильичом. Лене было тяжело, спасали только подруги, которые не оставляли ее одну, забросив свои семьи и мужей. А мамин друг к счастью испарился, в доме Лены не показывался.
Как-то поздним вечером в квартире прозвенел звонок. «Неужели этот старый хрыч?» — мелькнуло у Лены вы голове. Но на пороге стоял Борис. Встревоженный взгляд, морщины не переносице, выдающие этакую озабоченность.
Лена растерялась, сама выглядела ужасно: лицо, все еще опухшее от слез, мамин халат, тапки. На голове «воронье гнездо». Предупреждать же надо!
— Извини, — сказал Борис, оглядев ее с головы до ног. – Наташка сказала о твоем горе, я не знал.
Она провела его на кухню, а сама быстренько переоделась в спортивный костюм и причесалась. С лицом бороться бесполезно. Придется ему такой ее потерпеть.
Пока переодевалась, поняла, в чем дело: неосторожно призналась Наташке на днях, что влюблена в Бориса «Бонапарта» со школы. Вот же дура!
Значит она ему все рассказала, и вот он здесь. И что теперь? Очередной женатый мужчина в ее жизни, ненужный и бесполезный.
Они пили чай молча. Но потом Борис все же рассказал о себе, а она смотрела на него и думала: «Где мои семнадцать лет?»
Он говорил о своем не очень счастливом браке, о детях, которые больше любят мать, чем его. И вообще, несмотря на внешнюю благополучность, душой он одинок.
— Знаешь, — сказала она ему напоследок перед уходом, — совсем плохо будет, приходи.
Он смутился.
— Как Бонапарт на остров Святой Елены? – невесело пошутил он.
— У каждого свое пристанище в этой жизни, Борис, — ответила Елена.
***
И через год все так и вышло. Сын Бориса уехал на учебу, окончив школу, а жена развелась с мужем и забрала дочь. Он пришел к Елене понурый, зачерствевший весь какой-то и спросил:
— Пристанище свободно?
Она посмотрела на его рано поседевшие виски, потухшие глаза, слегка дрожащие руки и ответила:
— Свободно.
И одиночество отступило, ушло в небытие. Ее любовь приняла реальные очертания, окутав Бориса заботой, нерастраченным теплом и хранимой только для него женской лаской.
Любил ли он ее? Этот вопрос она сама себе не задавала, и для нас он остается без ответа. Но одно ясно: счастье там, где любят и где умеют ценить любовь. Борис умел, и он сделал Елену наконец-то и прекрасной, и счастливой.
