Раиса вышла из комнаты, где лежал её полупарализованный муж, и схватилась за дверной косяк. «Лучше бы ты умер сразу, чем это всё…» — снова подумала она невольно, как думала и в первый день, и в последующие, скрываясь под любыми предлогами от несчастья, не навещая Петра. Всё случилось в Ярославле, где жили его родители, а сами они были из Вологды, и только спустя полтора месяца Раиса приехала к нему. Она тихо закрыла дверь, за которой оставался лежать неподвижный Пётр, и остановилась, не понимая куда идти, впала в короткий ступор. Лицо её было бледнее простыни. Восстановив дыхание, Раиса быстро взглянула на свекровь, но не смогла вынести этот воинственный, острый взгляд. Ресницы её встрепенулись, губы дрогнули.
— Он меня не узнаёт. Не узнаёт, понимаете? — голос её предавал, он сглотнула, сказала в сторону: — он останется таким навсегда? Я не могу видеть его таким…
Надежда Игоревна, свекровь, сделалась каменной. Как мать, она горой стояла за сына — несокрушимой, многотонной горой, даже ноги её последний месяц были налиты свинцом: лишь бы устоять, лишь бы выйти из схватки с болезнью не побежденными. Она холодно ответила чернявой, яркой Раисе:
— Реабилитация нужна, это долго. Что же ты хотела после реанимации и двух операций? Я руки до мяса сотру, но сына поставлю на ноги.
«Тебе он таким не нужен, поняли мы уже по поведению, — продолжила она уже мысленно, — как здоровым был, так Петя-Петенька, а как беда пришла, то и тарелки с супом от тебя не дождались. А сколько мы для тебя сделали… А сколько он… Ой!.. Вот они, современные отношения — вместе только покуда в здравии.»
Бывают ситуации, когда молчит человек, только смотрит, но смотрит так выразительно и пронизывающе, что вы точно знаете о чем он думает. Так и Раиса в конец растерялась под взглядом свекрови — почувствовала осуждение женщины и материнскую боль.
— Я пойду… Мама с Полинкой ждут меня, до них ехать полтора часа на автобусе. Вы тут сами, я вижу…
Протиснувшись мимо свекрови, Раиса наощупь, пальцами ног, отыскала свои балетки — глаза ничего не видели, фокус разбегался. Неуклюже поправила задники, плащ накинула на одни плечи и взялась за ручку двери.
— Сумку не забудь, — кивнула Надежда Игоревна на банкетку.
— Ах, да… — обернулась Раиса и выхватила сумочку так резко, словно её удерживал вор, — ну, я пошла?
— Иди. Мне-то что, — возразила свекровь.
— Ну, до свиданья…
Пока спускалась с четвёртого этажа, казалось, что спину её продолжает сверлить взгляд Надежды Игоревны: крайне презрительный, враждебный, резко чужой. Но она вынырнула из подъезда и выдохнула — сразу стало легче дышать. Солнце светит, птички поют, играют на площадке дети, автомобиль выезжает задом с парковки… Жизнь продолжается. И её жизнь продолжается. Разве обязана она положить свою молодую, полную сил жизнь на алтарь служения инвалиду-мужу? Легко давать клятвы о том, что вы будете вместе и в болезни, и в здравии, стоя у алтаря в белом платье. Кто думает о болезнях на свадьбе? Да и то, смотря какая болезнь — одно дело простуда или перелом ноги, а когда человек становится овощем и все ждут от тебя невиданных жертв…
Какое-то время она шла бесцельно, проходила мимо остановок, перепрыгивала апрельскую слякоть, и удивлялась тому, какой на этот год выдался тёплый апрель. Чуть больше месяца назад всё было занесено снегами, дочка каталась на «ватрушке» с холма, а нынче сошёл снег и вода быстро впитывается в землю, только тротуары местами блестят, где выбоины.
Как ни пыталась она отогнать образ мужа, не получалось. Заметил ли он её вообще? В глазах пустота, никакого осознания действительности… Череп после трепанации весь бинтах… Правая рука и ноги неподвижны, он как-то невпопад шевелил только левой кистью. Может хотел, чтобы Раиса взяла его за руку? Она взяла и стала спрашивать, но он смотрел сквозь неё отрешённо, а потом закатывал глаза к потолку, словно старался хоть что-нибудь вспомнить… Его заострившийся нос, его щёки, впалые, как у всяких тяжело больных и какой-то специфический запах лекарств и бездвижного тела… Кожа серая с щетиной и торчащие костяшки исхудалых пальцев… Раиса почувствовала омерзение, ей стало дурно, душно, захотелось поскорее сбежать.
И в тот день она сбегала к матери в деревню без особого чувства вины. Она на такое не подписывалась! Муж — это тот, кто зарабатывает, обеспечивает семью, делает жизнь женщины комфортной, а не тот, кто висит мёртвым грузом на шее, не работает. Муж не должен быть инвалидом, требующим ухода. Да, он не виноват, что так случилось, но и Раисе не улыбалось всё на себе тянуть: и работать (а ведь придётся работать!), и сиделкой быть, и дочь растить… А как всё хорошо начиналось!
Познакомились они на озере: Петя отдыхал в палатках с друзьями, а Раиса из местных была, поселковых, пришла туда искупаться с матерью. Яркая брюнетка с мало типичными для славян чертами сразу привлекла внимание Петра. Впоследствии оказалось, что отец Раисы был армянином. По съёмным квартирам молодые таскались недолго — подвернулось очень выгодное предложение в Вологде, квартира убитая в хлам после алкоголика, и родители Петра купили её для сына перед свадьбой. Петр не сильно был привязан к работе по месту жительства, он занимался перевозками грузов, поэтому проблем с переездом не возникло.
Так и жили: Пётр мотался по бесконечным разъездам, а Раиса, пока не забеременела, раз в три дня работала «девочкой», то есть была одной из тех девиц, которые сидят целый день в какой-нибудь будочке при торговом центре, где продаются чехлы для телефонов, разные аксессуары или бижутерия, духи на разлив и прочее прочее. Сменщицами её были студентки, стремящиеся заработать хоть какую-то копеечку, да и работалось там не пыльно, не суетно — можно и почитать что-то, и конспекты сделать. Но Раиса не читала и вообще ничего, кроме мазания губ, любования на себя в зеркало и «залипания» в телефоне, не делала. Образование её ограничивалось одиннадцатью классами сельской школы — среди женщин в их семье не принято было обзаводиться профессией, женщина, по мнению отца, вообще не должна работать, это обязанность мужа.
Художник Юрий Гавриленок
Декрет освободил Раису от необходимости изображать хоть какую-то деятельность. Даже когда ребёнку исполнилось пять лет, она продолжала прикрываться материнским долгом, хотя Пётр на неё и не давил, приняв как данность философию любимой жены и её семейства. Просто работал больше. А потом ещё больше.
— Петя, заедь к нам, передохни пару дней, — просила, беспокоясь, мать.
— Через пару дней, мам, вот ещё один груз довезу…
Выезжал Петя и в снег, и в дождь, и в мороз жуткий, северный. Если совсем заметало, останавливался и спал на стоянках в пути. И опять в дорогу: Медвежьегорск — Пудож — Вытегра — и уже милая сердцу Вологда. Остановится, бывало, на отдых, залюбуется издали закованным в лёд Онежским озером, перекурит, снегом оботрёт лицо, крикнет «Эге-гей!». Постоит, послушает, как отбивается ото льда его возглас, и снова за руль. Тверь — Москва — Ярославль — Владимир — Нижний Новгород…
А Раиса в это время живёт припеваючи: деньги есть, дочка сбагрена в деревню к бабушке, на свежий воздух, свёкры без конца передают мясные консервы (отец Петра продолжал работать на консервном заводе и, как сотрудник, приобретал для себя продукцию по себестоимости). Хорошие консервы, качественные. Благодаря им Раиса забыла как мясо готовить. А зачем? Открыл баночку и в спагетти её, аль в пюрешечку, или вообще просто так ложкой ела, если совсем лень. А свёкры и рады высылать, чтобы помочь молодым — они и не догадывались, что тем самым ещё больше разленили Раису. Да если бы она сама их ела все! Если бы использовала в хозяйстве те вещи, которые ей дарила свекровь! Большая половина добра всегда передавалась матери в деревню. Что бы ни подарила ей свекровь, что бы муж не привёз с дороги — всё туда, к мамочке, ей нужнее, там семья большая, небогатая. Кастрюли, ложки, поварёшки, пледы, постельное бельё, второй телевизор — всё для мамы и папы, а сами они ничего, перебьются, им много не надо.
— Раиса, ты меня извини, конечно… — говорила, недоумевая, свекровь, — но я хочу объяснить тебе почему у нас всё есть, а у вас ничего до сих пор, считай квартира голая. Потому что я, в отличие от тебя, всё берегла и никому не раздавала, поэтому и хранятся у меня до сих пор и фамильные ценности, и золотые серёжки прабабушки, и подушки с одеялами и постельным бельём, и вообще навалом у нас всей-всей этой казалось бы мелочёвки домашней… А жизнь, она из мелочей и складывается. Так и наживали мы потихоньку недвижимость, дачу, две машины… Вот поэтому и ездим отдыхать каждый год. И оба работаем. А ты всё маме да маме отвозишь.
К сожалению, никакие слова Надежды Игоревны, чужой женщины, не доходили до Раисы. Как отвозила она всё к маме, так и продолжала отвозить под предлогом того, что надо навестить ребёнка. А как ребёнок тот рос! Девочка совсем неразвитая, до четырёх лет ни слова не говорила, в детский сад не ходила, детей других, вне семьи, толком не видела. В пять лет только мычать начала. Свекровь плакала — не давала ей Раиса внучку, только летом на месяц, и вот чему успевала свекровь за месяц лета дать девочке, чему научить, что показать, развить в ребёнке хоть какую-то сторону, то и оставалось при девочке.
В ту зиму, когда беда с Петей случилась, был он по счастливому стечению обстоятельств в Ярославле — по пути заехал к родителям на день отдохнуть. Был конец февраля и Пётр решил сходить с давней подругой и сыном её на горку, чтобы мальчишка покатался на ватрушке. Петя ватрушку сам на горку затаскивал, пацан-то мал ещё, всего четыре года. В один момент наклонился Петя за ватрушкой… И стрельнула ему в голову резкая, обжигающая, адская боль, словно разлился кипяток внутри черепной коробки. Петя вскрикнул, пошатнулся, схватился было за голову… и потерял сознание, до того это была сильная и внезапная боль.
Надо сказать, что ранее у Петра бывали эпизоды затяжных головных болей, но никакие обследования не находили причин.
У вот у Пети случился разрыв аневризмы. Состояние крайне тяжёлое. Отец и мать примчались в больницу по следам скорой помощи. Целый месяц они боролись за жизнь сына, покидали больницу только на ночь и то не всегда, сняли комнату впритык к медучреждению, с утра до ночи находились они рядом с сыном, забыв о работе, еде, обо всём… Ведь Пётр мог умереть в любой момент, состояние постоянно нестабильное. Они донимали врачей, бежали по любому зову покупать что-то, узнавать, договариваться, поддерживали друг друга, молились за Петра… Они должны быть рядом, если не дай Бог… Пётр почти не приходил в сознание, а если и приходил, то никого не узнавал, говорить не мог, ничего не понимал, душа его была в густом тумане, память стёрлась, все навыки утратились.
Вскоре после первой операции на мозге выявили у него ещё одну аневризму, которая тоже грозила разорваться. Вторую операцию, молясь, пережили родители… Раскроили Петру полчерепа, обещали, что как всё заживёт и войдёт он в стойкую ремиссию, поставят ему титановую пластину. Но до этого ещё далеко, Надежда Игоревна с мужем дежурили в больнице, боялись лишний раз за порог ступить. Знали они, что Раиса всё это время у матери, то есть в этой же области, дескать, срочно нужно помогать, а о Пете она беспокоится, только приехать никак не выходит…
— Раиса, ну приедь ты хоть раз, побудь в нашей квартире, свари нам хоть супа, так супа охота, на одной сухомятке сидим уже сколько, — просила её Надежда Игоревна.
— Хорошо, хорошо, приеду, вот только освобожусь… — обещала Раиса.
Но обещания давать — это не дело делать. Так она ни разу и не приехала, покуда Пётр находился в больнице: то в Вологде была, то у матери — некогда.
И Надежда Игоревна ещё в больнице поняла, что Раиса бросит Петра. Это было ясно по тону голоса, по редким звонкам, да и вообще, какая жена будет сидеть, сложа руки, когда с мужем происходит подобное? Не прошло и двух недель, как Раиса начала прощупывать почву:
— Он же у вас порядочный человек, правда, Надежда Игоревна? — волнуясь, мурлыкала в трубку Раиса, — он же не станет подавать на меня на алименты, как инвалид?
— А почему ты спрашиваешь?
— Развестись хочу… Но он должен понимать, что у нас ребёнок, мне содержать его! И жить где-то надо.
— Вот когда он придёт в себя, тогда и спросишь, — холодно ответила свекровь, — а из квартиры тебя никто не выгоняет, живи сколько хочешь, только за коммуналку плати сама, теперь всё сама, нам и так тяжело сейчас, я с работы ушла, чтобы за Петей ухаживать и заниматься его реабилитацией, а это тоже немалые деньги. Я поставлю сына на ноги!
Но Раиса в это не верила, видела она во что превратился Петя. Так как работать она не привыкла и не хотела, жить в городе стало трудно. Она переехала назад в деревню, к родителям. У родителей её даже туалет был на улице, простая дырка в полу, но Раису это не смутило — всё лучше, чем ходить на работу!
Надежда Игоревна героически взялась возвращать здоровье сыну: логопеды, лечебная физкультура, массажи, бесконечные поездки в реабилитационные центры… Через время Петя кое-как стал ходить, но по-прежнему разговарил плохо, слюна текла, лицо перекашивалось и он ничего не мог с этим поделать. Как на улицу выйдут они, так обязательно им встретится какой-нибудь давний знакомый, знавший Петю симпатичным, сильным, высоким, здоровым, жизнерадостным… А Петру стыдно, ужасно неловко за то, что он теперь такой жалкий, перекошенный, беспомощный, за то, что слюна течет, что глаз нервно дёргается, губы сами по себе расплываются в умственно-отсталой улыбке… Да и мало кого узнавал он, память возвращалась тяжело, словно в болоте утонула она где-то, и чтобы всплыло хоть что-то, надо было хорошо побарахтаться.
Замечала Надежда Игоревна, что сына начала подтачивать депрессия… Год прошёл после трагедии. Петя уже и разговаривал более-менее, и ходил не настолько криво, мог до магазина сам дойти или до ближайшего дома, а если дальше, то терялся, заблудиться мог, опасно его было отпускать одного. И Надежда Игоревна за ним следила, если видела, что он в прострацию впал — подходила и отводила домой, объясняя ориентиры, как маленькому, напоминая элементарные вещи…
Петя другим стал, не таким открытым, мрачнел больше, не хотел выходить на улицу, позориться перед здоровыми друзьями не хотел. Думал он, что если бы начать жизнь заново, в другом городе, там, где его никто не знает, то легче бы было, а здесь всё на глазах у других. И мать, хорошо чувствовавшая сына, сказала:
— Петя, а давай переедем? Жизнь заново начнём, с чистого листа.
— Вы готовы на это ради меня? Всё бросить?
— Мы на всё готовы ради тебя.
— Только сперва я должен кое-что сделать. Развестись. Мне ничего от Раисы не надо, пусть живёт как знает, — сказал он упрямо.
И начали они готовиться к переезду, занялись продажей недвижимости, но не своей, а той, что была в Вологде, и дачу ещё продали. Квартиру родителей решили оставить нетронутой, потому что всё равно нужно будет приезжать на реабилитацию, да и врачи-специалисты, которым они доверяли, были только в этом городе. Мало ли что…
— Если что, звоните в любое время дня и ночи, я всегда буду на связи, — заверил их лечащий врач, достаточно молодой ещё, который прошёл с Петром через все этапы.
— Да ну что вы, вы о нас уже и забудете, не вспомните кто это такой, — не согласилась Надежда Игоревна с улыбкой.
— Шутите? Вы думаете, что таких, как Петя, много у меня, с такой сложной картиной болезни и таким прогрессом? Единицы! — возразил врач, — ты помнишь, Петя, каким ты приходил ко мне? Сказать ничего не мог и слюна по подбородку сбегала? А теперь? Хо-хо, — посмеялся доктор и дружелюбно погладил по плечу пациента, — Тебе есть чем гордиться, и мне тоже есть. Мы вместе прошли через этот ад.
Новый город взбодрил Петю, придал ему уверенности, жизнелюбие стало возвращаться. Ведь он любил жизнь! Ведь он так её теперь ценил! Прошёл ещё год и никто со стороны, если не присматриваться, не мог бы сказать, что Петя инвалид. Нет, так, конечно, он не вполне здоров: походка замедленная, чтобы не выдать себя, рука, бывает, сама куда-то поведётся… Но Петя не унывал и старался выглядеть как все. Дочь к себе брал время от времени, а Раису и видеть не мог, ребёнок передавался от бывшей жены к Надежде Игоревне, а потом уже к нему.
Сложная работа теперь была не по силам Пете, но дома, на шее родителей, он сидеть не хотел. Взяли его охранником в детский сад. Так и работает там тихо и спокойно, дети его обожают.
А Раиса? А она, видя на фотографиях в соцсетях Петра и слушая от дочери, что папа хорошо себя чувствует и даже работает, всё чаще стала звонить бывшей свекрови, намекать, что не против бы и вернуться. Надежда Игоревна — к Пете. Но Петя не хочет.
— Нет, мам. Я долго не мог её разлюбить, но она бросила меня в самый критический момент. Зачем мне такая жена? Чтобы быть со мной, пока я в здравии? Разве такому человеку можно что-то доверить? — категорически отвечал он, — не хочу её больше и видеть. К тому же, не одинок я, есть одна женщина… В детском саду со мной работает.
— Ой!.. — обрадованно всплеснула руками Надежда Игоревна. — И какая она?
— Хорошая, добрая, я ей всё рассказал, даже шрамы показывал, думал, напугается… А она говорит, что прошла через подобное, за мужем ухаживала после аварии, но он через два месяца умер, не приходя в себя.
— Ах, божечки!
— Приведу её к вам познакомится, — сказал Петя, — только это… она старше меня немного, на четыре года, но это незаметно.
— Какая разница, лишь бы человек был хорошим! — поспешила согласится мать.
— И ребёнок у нее…
— Да хоть двое, Петенька, лишь бы ты был счастлив, сынок!
