Нина вытерла руки о полотенце, быстро посмотрела на часы и позвала мужа:
— Вить, ты стулья расставил?
Тот не ответил. Нина вздохнула. Муж опять сидит в комнате, слушает концерт классической музыки…
— Витя, скоро уже все приедут!
Нина прошла в их с мужем комнату. Самая дальняя от прихожей, с выходом на лоджию, небольшая и всегда холодная, так как углом врезалась на «чёрный» ход десятиэтажки, она Нине нравилась. Да, холодно, но зато так приятно спать в прохладе. Большие окна впускают в комнату свет от уличного фонаря, что грибом торчит аккурат напротив квартиры. От этого в комнате даже ночью светло, не нужно бояться, что наткнёшься на угол мебели.
Виктор, откинувшись в кресле, качал головой в такт музыке, что лилась из динамиков проигрывателя.
— Вить… Ну я зову, зову… — Нина хотела, было, отругать мужа, что не помогает, но невольно улыбнулась. — Витенька, это же наша…
Виктор кивнул, подвинулся в кресле, Ниночка селя рядом. Обнялись…
…Они познакомились в консерватории, на концерте симфонического оркестра. Виктор, тогда уже главный инженер, в костюме, в начищенных ботинках и при бабочке на шее, пришёл один. Друг дал билет, Витя не смог отказать, хотя в то время увлекался несколько иными ритмами… Чуть опоздал, потому что запутался в переходах метро.
Нину привела на концерт сестра, Катя. Долго выбирали платье, сапожки, потом решили взять с собой туфли и переодеться в фойе, думали над причёской, и стоит ли сильно красить губы.
— Девочки, вы на концерт идете или на смотрины? — усмехалась мать, глядя на суетливые, лихорадочные, полные сомнений сборы.
— Что ты, мама! В такие места надо и одеваться соответствующе, это же не кино или танцульки какие! — округлила глаза Катя и, обернувшись на сестру, покачала головой. — Нет, Нинка, это всё не то! Снимай, а то ты как капуста!
Ниночка стянула с себя бледно зеленое платье, осталась в одной комбинации и устало откинула голову, потирая руками шею.
— Кать, я устала, ну давай я в рабочем пойду, да и всё!
— В рабочем, как ты выражаешься, ты пойдёшь на мои похороны, поняла?! Так, примерь еще вот это, синее, если не подойдет, то брюки и кофту красную.
Катя, переводчик с английского, крутилась среди иностранцев, водила экскурсии по Москве, сопровождала приезжих на переговорах, помогала понять «быт и нравы московского обывателя», погружалась в московскую суету вместе с всегда немного растерянными гостями столицы, но и заграничного лоска не чуралась. У неё были свои связи, источники, пути, по которым в гардероб шустрой Катерины стекались кофточки, джинсы, колготки и платья, модные, новенькие, эксклюзивные. Этикетки сплошь заграничные, товар с трудом растаможенный, синтетический, но от того еще более притягательный.
Катя не была жмотом, всегда, если что–то находила подходящее, делилась с сестрой. Нина была на голову выше, шире в плечах. Фигура ее, в отличие от миниатюрной Катиной, была грушевидной, чуть утяжеленной снизу широкими бёдрами, а занятия атлетикой в ранней юности устранили намек на покатость плеч, сделав Ниночку, как выражалась Катя, гренадёром в юбке. Для такой фигуры маленькое черное платье не подойдет, и теперь надо постараться, чтобы сестра выглядела «отпад».
— Нет, нет и нет! — Катя, глядя на часы, хваталась за голову. — Нина, я тебя очень люблю, но больше сил моих нет!..
— Да что же я?.. — виновато разводила руками Ниночка. — Я в костюме пойду, ты не волнуйся!
Нина работала в школе. Весь ее гардероб составляли в–основном брючные костюмы. Коричневые, шоколадные, зеленые бутылочного оттенка, бордовые и темно синие, чуть разного покроя, они подходили на все случаи жизни. Совещание у директора, в Управлении или просто родительское собрание, зима, весна, осень, экзамены или каникулы, когда детей в школе нет – был костюм на любое событие.
— Ты в них, как в броне! — сетовала Катерина. — Застегнулась, закупорилась, и вперед. Ты же учишь молодежь! Ты должна быть примером моды и грации! Вот если бы я работала учителем…
Катя мечтательно поднимала глаза. Но Нина тут же одёргивала её:
— Если бы ты работала учителем, то от твоих свободных нравов у нас бы пол школы ушло в декрет, а вторая половина торговала шмотками на рынках.
Катя надувалась, отворачивалась. Да, она была немного ветрена, непостоянна, искала мужской идеал, любила вещи, новенькие, яркие, «не как у всех», так что в этом плохого?!
…— Ладно, надевай хоть мешок, мне всё равно. Вечером у консерватории, поняла? Я буду не одна, глаза не закатывать, укоризненно не смотреть, — застегивая шубку, напутствовала Катя сестру.
— И как же его зовут? — поинтересовалась Нина. — Ты скажи заранее, а то надо же еще потренироваться выговаривать!
Одним из последних сестриных ухажёров был какой–то иностранный дипломат с коверканным именем. Нина попыталась позвать его, когда вместе гуляли по Останкино, а он пошёл не в ту сторону, но опозорилась только. С тех пор очень долго репетировала, как будет обращаться к Катиным спутникам, но чаще просто помалкивала.
— Его зовут Никита, — буркнула Катька и открыла входную дверь.
— Боже, родная, ты мельчаешь! — с укоризной бросила ей вслед сестра. — Неужели все посольства и представительства расклеили твою фотографию и запретили встречаться с тобой своим молодым, перспективным работникам?!
Катя скривилась, передразнивая сестру, ничего ей не ответила и захлопнула дверь, поехав по делам…
Никита оказался обаятельнейшим простофилей из семьи какого–то полковника. На Катьку смотрел с открытым ртом, всё порывался сбегать в буфет, купить мороженое, но Катя строго одернула его, мол, не для этого пришли. Мужчина смутился. Он–то как раз приехал лишний раз посмотреть на свою царственную подругу, грациозно скинувшую ему на руки свою шубку и поводившую плечиками всякий раз, как он что–то шептал ей на ухо. Ну, раз мороженое не пошло, надо наслаждаться музыкой.
Нина в строгом, темном костюме сидела по правую руку от сестры и, прикрыв глаза, слушала Вивальди. Торжественно, до мурашек мощно и в то же время легко, гармонично музыка разливалась по залу, смычки взлетали вверх, потом опадали, как будто кузнечик прыгает по траве; пианист, то и дело поглядывая на дирижёра, ловко перебирал пальцами по клавишам, духовые вплетались в общий ритм, Ниночкина душа уносилась к потолку, к висящей там огромной, многоярусной люстре, парила там, расправив крылья и позволяя забыть обо всём. Но внезапно появившийся Виктор всё испортил.
— Извините! — прошептал он, наклонившись к самому Нининому уху. — Вы сидите на моём месте.
Катя зашипела, Нина удивленно открыла глаза, будто на землю со всего маху упала и теперь терла лоб, прогоняя боль.
— Нет, у нас три билета как раз на эти места, это вы всё перепутали! — Катя, заметив, что на них оборачиваются, виновато пожимала плечами и кивала на нарушителя спокойствия.
— Да сядьте вы на любое другое! Места мало, что ли?! — заключила она.
Нина вынула из кармана билет, прочитала.
— Кать, мы места перепутали! — покраснела она.
— Чего? —протянула Катька и уставилась на бумажку. — Ой…
Вивальди бешено гнал метель по улицам города, дирижёр устало промакивал пот со лба, а в середине зала три фигурки медленно перетекали с одного ряда на другой, уступая место Вите.
— Мог бы и сам сесть на другое! — ворчала потом, в перерыве Катя, стоя перед зеркалом и поправляя причёску. — Никита, что вы не сказали ему, чтобы не мешал нам?!
Строгий взгляд, приподнятая бровь, плечики выпрямились, подбородок надменно приподнялся. Катя недовольна своим ухажёром, тот напуган.
— Не хотелось лишний раз… — начал мямлить он.
Но тут за спинами девушек кашлянули. Нина и Катя обернулись.
Перед ними стоял Витя. Эклеры на блюдечке в одной руке, тарелка с бутербродами в другой.
— Я тут решил свою вину загладить, вот, угощение принёс… — протянул он.
— Ой, спасибо! — обрадовалась Нина. Она страсть как любила пирожные, но Катя запретила что–то покупать здесь, «ведь пришли не есть, а вдохновляться!» …
Никита, чувствуя, что опять проигрывает в этой битве титанов, сгонял за чаем. Устроились за круглым столиком, молча поедали бутерброды, потом потянулись за эклерами.
— Спасибо, было вкусно, — аккуратно промокнув губы салфеткой, Катя встала и потянула за рукав своего спутника. — Никита, проводите меня на место, пожалуйста.
Мужчина с готовностью подчинился, а Нина так и сидела с Виктором, пока не прозвонил звонок с антракта. Они говорили о том, как смешно всё вышло, потом обсуждали музыку. Витя строго осудил первую скрипку.
— Врёт безбожно, уверяю вас! — твердил он.
Нина пожала плечами, потом добавляла:
— Но всё же они играют божественно. Хорошо, что выбрались, правда?
Витя с ней согласился, проводил до места, усадил на стул и улыбнулся.
— Тогда после концерта поговорим ещё, да, Нина? — спросил он.
Катя удивленно вскинула брови. Так быстро познакомились и даже подружились?! А ведь Нинка тяжело сходилась с людьми, мужчин боялась, и тут вдруг такие нежности!..
— Да, Витя, конечно!..
… Они поженились через семь месяцев. Просто на одном из свиданий Витя сказал, что свадьба будет в августе. Нина спорить не стала.
Катя долго еще дулась на сестру, что та замужем, а она нет. Яркая, стильная, знающая три иностранных языка, Катерина до сих пор была одна. С Никитой они расстались. Катерина не привыкла видеть рядом с собой человека слабее её самой, ей нужно было покориться мужчине, тогда она бы его зауважала. Никите покоряться она не захотела, уж больно мягкотел… Потом Катька уехала за границу, писала, иногда звонила, коверкая слова на манер иностранки, рассказывала о своём бытии, дальше сообщила, что родила девочку, назвала Полинкой. От кого, так и не сказала. Нина тогда нянчила своего первенца, Мишу, в личные дела сестры особо не лезла. Родила и родила, хорошо.
Полину трехлетним карапузом привезли в Россию, прописали в родительской квартире, Катя уговаривала мать оставить девочку у неё, пока Катерина смотается обратно, «за бугор» уладить кое–какие формальности. Но бабушка нянчиться с Полей не хотела.
— Катюш, я всё понимаю, у тебя дела, но мы с отцом хотим наконец пожить для себя! А ребенок – это большая ответственность!
Сколько себя помнит, Катя слышала от матери: «Вот вырастете, так мы отдохнём! Учитесь, будет нам хоть полегче! Поскорее бы замуж вас отдать… Я вас родила, сама тянула, теперь вы своих детей воспитывайте, постарайтесь, а мы с отцом пожить хотим!» И многое другое в таком духе. Оно, кажется, и понятно., много проблем пока сами росли, а тут две дочки, надо на ноги поднимать… Родители устали, вымотались… Но Полька же не чужая, своя кровиночка, внучка, да и Катя с Ниной вроде не «нагуленные», рожали–то их осознанно, так чего ж теперь жалеть?..
Катя грустила, хмурой тучей кружила по квартире, таская за собой Польку, потом собрала дочкины вещи и поехала к Нине.
— Извини, понимаю, не вовремя, но я в безвыходном положении. Если не приеду на слушание в суд на следующей неделе, могут Польку заставить вернуть её отцу. Ой, не спрашивай, там такая муть, столько всего понамешано! Знала бы, не связывалась, но теперь уж что говорить!.. Подержи Полиночку у себя, я денег оставлю, скоро вернусь и заберу её!
Нина быстро глянула на мужа.
Катя, перехватив ее взгляд, обратилась к Виктору:
— Я, правда, заберу! Ну надо там одному нахалу показать, что русскую женщину так просто не сломить! Помогите, а!.. Витя, я знаю, ты ко мне всегда относился, мягко говоря, с усмешкой. Но сейчас не до личных отношений, ты услышь меня…
Витя покачал головой, потом, протянув Полинке конфету, махнул рукой:
— Да пусть остаётся. Мишке веселей будет…
Катя радостно запихнула в прихожую чемоданы, чмокнула девочку в щёку и исчезла.
— Ну вот как так можно, а? — вздохнул Витя. — Нин, она же кукушка!
— Ладно. Не надо осуждать её. Она всегда старалась матери угодить, поступила на «иностранные языки», потому что мама с отцом так хотели, Катя очень старалась быть достойной дочерью, но она слабенькая, велась много на всякие легкомысленные идеи, вот и результат. А матери вообще теперь всё равно, живём, их не трогаем, ну и ладно. Катя словно потерялась, не своей жизнью жила … А ведь любила литературу, могла бы редактором хорошим стать или журналистом…
— А по–моему, она просто хочет легкой жизни. Решила, что там, — Витя мотнул головой в сторону, — всё само ей в руки пойдёт. Не пошло, вот и вернулась.
— Не надо, Вить. Зато посмотри, какая девочка ладная получилась у Катьки. Красавица какая, умница. Гляди, сама разулась, лапонька. Ну, Поля, пойдем, покажу, где жить будешь!
Полинка всё оборачивалась, искала глазами мать, но потом успокоилась.
Катя была для Поли с самого рождения мимолетным праздником, внезапной вспышкой объятий, поцелуев, возни и подарков. Прошла вспышка, мама исчезала, оставляя ребенка с нянями в саду. Так что Поля научилась преданно ждать очередного Катиного появления без нытья и лишних скандалов…
Двоюродная сестра Мише сначала не приглянулась.
— Ма, а чего она всё вздыхает? Ручки свои заломит и стоит, глаза закатила… — недовольно брюзжал он. — Машинку мою вчера сломала, так сама и плакала, а не я. Ма, отдай ее обратно тете Кате, а!
— Мишук, так нельзя, нельзя прогонять. Она твоя сестра, ты должен быть ее защитником. А что странная, что ведет себя по–другому, так это даже хорошо. Нам интереснее! А про машинку я с ней поговорю, обещаю!
Миша ушёл недовольный, хмурый. Полька была всё же натурой для него загадочной, а потому немного неприятной. Но раз мать сказала, что надо терпеть, терпел. Мама для Михаила являлась непререкаемым авторитетом, он и уважал ее и боялся больше, чем отца, а еще больше жалел. Витя часто говорил, мол, бедная наша мама, устала… Виктор много работал, дома бывал только вечером и рано утром, вымотанный и сонный. На сына у него хватало времени только по выходным, да еще когда вел Мишу в садик. По дороге они беседовали на разные «мужские темы». Мишу интересовало всё – почему летают самолёты, а грузовики нет, почему девчонки прогоняют его из туалета в садике, почему ночью темно, и куда девается солнце… Витя подробно, но в доступной Мишуку форме объяснял незатейливые тайны вселенной, потом помогал сыну раздеться, толкаясь между другими родителями в маленькой садовской раздевалке, и уходил, а Миша гордо задирал нос. «Поговорили с отцом, без баб!» — говорил он друзьям. Те завидовали. Когда в сад определили и Полинку, она стала мешать таким разговорам, лезла со своими девчачьими нежностями. Миша терпел. «Ну куда ж ее денешь, малявочку?» — разводил руками Витя и подмигивал сыну…
Забирала днём детей Нина. Она убегала с работы пораньше, мчалась в садик, хватала Мишку с Полинкой, вела домой, кормила обедом и разводила по кружкам. Мишка ходил на плавание, Полиночка, как просила Катя, во Дворец Пионеров на балет. Вечером все сидели чистые и опрятные за столом, ужинали, радуя Витю. Создавалось впечатление, что колесо жизни легко прокручивается вокруг рессоры, не скрипит и не давит на крепление, грозясь отвалиться. Будто Полинка, страсть, как любит свой балет, а Миша обожает ходить в сад, а уж как легко Нине, кто бы вообще представлял… Так только казалось, но Нина и не думала жаловаться и детей учила радоваться. Домашняя возня с мукой по кухне, когда лепили пельмени, ворох цветной бумаги, если готовили костюмы к новогоднему утреннику, сказки перед сном, когда Нина садилась на кровать к Мишке, сын подлезал к ней под одну руку, Полинка под другую, горела на столе лампа, спали на полках игрушки, и было тихо–тихо, уютно — всё это не в тягость, не выпивает у Нины силы, а наоборот, питает её, делает счастливой. Нина любила, когда в доме весело и шумно, когда гости, дети и взрослые, снуют по комнатам, хотя сама говорливостью не отличалась, сядет в уголке и наблюдает, хорошо ли всем, не нужно ли чего. Вроде бы и мимо неё праздник или посиделки, но нет, чуть что, все смотрят на неё, что там Ниночка, как она…
Когда дети чуть подросли, Мишка пошёл в первый класс, а Полинка всё еще ходила в сад, их характеры стали меняться, будто расцветать, выпускать побеги, а иногда и колючки. Миша и Поля стали абсолютно не монтирующимся друг с другом, от соприкосновения летели искры.
Миша был резок и безапелляционен, в своём классе командовал ребятишками, те слушались. А Полина не слушалась. Вроде глазки закатит, воздушная такая, а как что не по ней, так и отдубасить может.
— Это в Катю, — качала головой Нина, — сложный характер, ох, намучается она с собой…
Были моменты, когда брат с сестрой выступали единым фронтом против узурпаторских требований Ниночки. Каша, не хочется надевать кусачие рейтузы, рано, поздно, хочется гулять, не хочется гулять, не купили леденец – вот тут Миша и Поля брались за руки и дружно канючили.
— Мама Нина, ну как же… — закатывала глазки Полинка.
— Мам Нин! — вторя ей, отрывисто продолжал Миша, — чего ж нам такое наказание? Мы ж ничего такого не просим!..
— Да, ничегошечки не просим! — поддакивала за его спиной сестра.
— Ну спелись! Ты посмотри, утром дрались, а теперь не просят они!.. И ведь как складно у вас получается…
Нина таяла, дети получали, что хотели, а через час уже опять делили краски в баночках, выясняли, кто из них выше. Мишка жульничал, вставал на мысочки, Полька тут же кричала, что он «нечестный», потом дело доходило до дележки комнаты и выяснения, кого больше любит мама Нина.
А она любила обоих. Ну как тут выделишь, если оба ребенка твоя кровь. Миша полностью наполнен тобой, выращен во чреве и выпущен на свет Божий ради того, чтобы целовать его потную, сонную щечку по утрам. Поля – племянница, тоже носит частицу тебя, преломленную в генах, спрятанную, переиначенную, но твою. Катиного много, от отца, видимо, тоже повадки достались, но было и Ниночкино.
Иногда Поля вдруг успокаивалась, брала с полки книгу, садилась в кресло и листала, рассматривала картинки, не замечая ничего вокруг.
Понимала ли она там что–то? Сплошь химия да биология, которые преподавала Нина в школе. Не понимала, но зато видела, как часто эти книжки брала мама Нина, значит, важные, надо и Польке их изучить…
Миша, видя, что Польку хвалят, стал водить пальцем по отцовским чертежам.
— Дверки, окошки… — шептал он. — Пап, а это что?
— Где? — рассеянно оборачивался Виктор.
— Ну тут, какие–то черточки. Чего тут?
— Трубы, вода по ним в дом пойдёт. Понял?
— Понял. А как пойдёт? — чесал лоб Мишка.
— При помощи насоса, — отвечал Витя и тут понимал, что опять попал в засаду. Теперь придётся объяснять, как работает этот агрегат, какие они бывают, и почему он, насос, иногда ломается, и в кране нет воды…
Полина подкрадывалась сзади, прислушивалась, потом шлёпала Мишку по спине кричала: «ВОда, вОда, вОда!»
Ребятишки срывались с места и носились по квартире, визжа и смеясь…
А Катя всё не приезжала. Звонила, писала письма, посылала деньги, но ни дочку к себе не просила отправить, ни сама в Москву не торопилась.
— Нин, ты прости, но тут пока всё сложно, работа есть, это очень хорошо, но с Полиной ничего не получится! Я вам побольше в следующем месяце пришлю денег, ты не думай!.. А Полинка пусть пока с вами…
Нина устало кивала. Деньги – это хорошо. Только вот на что они ей, если в магазинах пустые полки, всё сметается сразу, как только вынесли со склада!.. Нина сразу после уроков или если было «окошко», бегала в продуктовый, хватала всё, что могла, и заполняла этим холодильник в столовой. Повариха даже ей полочку выделила.
— Да клади, жалко что ли?! — кивала она.
Но потом продукты, спрятанные на заветной полке, стали пропадать. Нина не знала, кто берет, вроде бы все свои, коллеги… А у Польки день рождения, надо было хоть что–то к столу… Нина, расстроенная, шла по улице. Миша и Поля скакали рядом, что–то рассказывали, потом заметили, что мама Нина грустная.
— Мама, ты что? Ты обиделась? Мам, да исправлю я эту двойку, делов–то! — дергал ее за руку Миша.
— Мам Нин, а я тебе рисунок нарисовала… — вторила ему Полинка.
— Да… Да… — Нина рассеянно кивала.
А пока ждали лифт, расплакалась, увидев у соседки, тёти Ани, в авоське шоколадки. Нина тоже такие купила, хотела детям подарить, а украли… И колбасу, и сыр, маленький кусочек, тоже…
— Нинусь, ты чего? Да что случилось–то? — Анна Петровна удивленно оглянулась.
Нина шепотом всё рассказала, потом добавила, что Витя, наверное, будет ругаться, что вот какая она раззява…
Анна Петровна поцокала языком, поругала тихонечко, но крепкими, бранными словами, выученными от фронтовика–отца, воров, потом, прикинув что–то в уме, сказала:
— Идите домой, будет вам праздник. Ишь, такую семью обижать! Да не в жизнь!..
В субботу Нина испекла пирог, поджарила котлет. В гости ждали Полькиных подружек из садика, но чем кормить?..
Звонок в дверь, раньше, чем назначали приход гостей, заставил всех вздрогнуть.
— Неужели Катька приехала?! — радостно прошептала Нина. Почему–то казалось, что Катя приедет с огромным баулом деликатесов.
Виктор открыл. На пороге стояла Анна Петровна с кульками в руках.
— Я вот тут деткам, да и вам принесла. Немного, но на праздник хватит. Слава! Славка, ну неси уже! — крикнула она, подзывая мужа. — Где тут наша именинница? Где наша красавица?!
Полинка с бантиками и в сшитом из старого тюля платьице высунулась из–за спины Вити, поздоровалась, радостно сообщила, что выпал зуб, и что она теперь принцесса.
Анна Петровна умиленно засюсюкала, а из ее квартиры выплыл с подносом в руках Вячеслав Игоревич. На подносе – утка. Настоящая, запеченная утка, смиренно ножки сложившая и картошкой по бокам украшенная.
— Откуда, Анна Петровна?! — всплеснула руками Нина.
— Дык Слава у меня охотник. Пропади пропадом эта его охота! — ударила Анна Петровна себя двумя пальцами по шее. — Вот, трофей. У нас еще две. Вчера приехал, привёз. К столу вам!
— Спасибо! — Нина, обычно скромная до проявления чувств, вдруг обняла соседку, шепнула ей, чтобы и они с мужем приходили на праздник.
— Придём. На касаточку посмотреть придём! Ну, побежала, мне там рыбу чистить надо. Полька, Мишка, держите по леденцу! — Она вынула из кармана фартука «петушков» и сунула в руки детям.
Те поблагодарили и убежали, а Витя и Нина растерянно стояли в прихожей. Виктор — с уткой на подносе, Ниночка с кулёчками.
Праздник тогда удался, дети играли, взрослые сидели за столом, беседовали. Приехали бабушки и дедушки. Ниночкины родители любили внуков издалека, привезли подарки, поцеловали в щечки и больше не касались. Мать и отец Виктора Мишку и Польку не разделяли, тискали и сюсюкали обоих поровну, а заодно и всех остальных ребятишек, что пришли в гости. Ближе к концу пришла Анна Петровна. Мужа не привела, он слегка нетрезв, спит, пояснила она… Только Кати опять не было…
После того, как гости ушли, Анна Петровна помогла Нине убрать посуду, Витя остался укладывать детей. Потом пили чай на кухне, шептались о политике, о том, что будет дальше.
— Да не думайте вы, что уж теперь! Живём, как живём. Хорошо всё будет. Летом на дачу вас заберу. И не возражай, Ниночка. А вообще, — Анна Петровна провела рукой по скатерти, — уютно у вас, добро… У нас, когда детки были маленькие, тоже так…
Соседка всплакнула. Два её сына погибли в Афганистане, так и не успели жениться, внуков не оставили…
— Ты, Нин, вот вроде тихая, в застольях помалкиваешь, а такая теплота идёт, сразу чувствуешь, что ко двору у тебя все. От мамы? — Анна Петровна улыбнулась.
— Наверное, — смущенно пожала Ниночка плечами.
Её мама никогда не любила домашних посиделок. Или совсем не звали гостей, или только взрослых. Подружек дочерей никогда не приглашали, все праздники были быстрыми и тягостными для родителей. Нина и Катя, как выросли, стали отмечать свои дни рождения у кого–нибудь другого. Мать не возражала…
— Ладно, пойду. Спокойной ночи! — Анна Петровна погладила соседку по плечу, кивнула Вите и ушла…
… Екатерина вернулась в Россию и приехала за дочерью, когда Поле было шесть с половиной лет. Девочка должна была скоро идти в школу. Приезд Кати был внезапным, а потому несколько неловким. Полька совсем ее не узнала, хотя Нина постоянно рассказывала девочке, какая у нее замечательная мама.
— Это кто? — громко спросила Полина, замерев в коридоре.
Катя повесила на крючок своё пальто, улыбнулась девочке яркими, рубиновыми губами, кивнула.
— Здравствуй, Полиночка, иди сюда! Мама приехала!
Мишка подтолкнул сестру к гостье, но Полинка только насупилась.
— Детка, я же тебе говорила, что мама у тебя в Америке, фотографии показывала! — старалась наладить всё Нина. — Подойди, поздоровайся, пожалуйста!
Нина подтолкнула девочку к матери, зыркнула на Мишу, чтобы помог Польке, потом, обняв наконец сестру, прошептала:
— Ты не переживай, мигом приручишь, привыкнет!
Катя с досадой кивала, потом, отстранившись, строго спросила:
— А где платье, что я дочери присылала? Голубое, с бантом.
— Кать, оно ей мало. Мы померили, надо чуть в поясе расставить. Я сделаю, она тебе завтра покажет.
— Раскормила ты её, вот и не влезла. Поля! Полинка, иди сюда!
Девочка послушно подошла.
— Что тётя Нина на завтрак вам даёт, а?
— Мама Нина кашу варит, ну еще колбаску отрезает или хлебушек с маслом, — ответила Поля. Она чувствовала, что мать недовольна, но как ответить правильно, не знала.
— Ага! А из чего эта колбаса делается, вы понимаете? Неужели нельзя было ребенку нормальную еду покупать?! Я же вам деньги присылала, и не маленькие!
Нина испуганно смотрела на сестру, потом нахмурилась.
— Катя, так нет других продуктов у нас, понимаешь?
— Ты просто плохо ищешь! Сэкономила на ребенке, а другие люди места знают, не все так питаются, как вы! — отрезала Катерина.
— Поля, Миша, идите в комнату, — велела Нина, потом, подождав, пока дети закроют дверь, повернулась к сестре и тихо сказала:
— Знаешь, что, дорогая! Ты меня деньгами не попрекай. Не признаёт тебя ребенок, на то причины есть. Ты где всё это время была, а? Чем занималась, чтобы меня отчитывать? Я не нянька и не невольница, чтобы все твои упрёки терпеть. Растила, как могла.
А растила Нина племянницу хорошо. В пять девочка уже читала. По слогам, но уверенно и с пониманием каждого слова. Считала до двадцати, могла сказать, сколько времени, внимательно посмотрев на циферблат и пошептав что–то; лепила из пластилина зверюшек и танцевала на в балетном кружке.
— Спасибо. Где я пропадала, тебе лучше и не знать. Полину я забираю, больше она тебя не побеспокоит.
Катя стала судорожно кидать вещи дочери в чемодан.
— Да что ты, Катюша! Ты не поняла меня, я просто… Ну прости меня! Я очень рада тебя видеть!
— Ладно, не будем. Полина! Полинка, собирайся, домой пора!
Девочка удивленно посмотрела на маму Нину.
— С мамой теперь будешь жить, Полиночка. Пойдем, помогу вещи сложить…
Катя изменилась, стала резкой, грубой, нетерпимой. Слетел с неё былой лоск, тоска в глазах появилась. Катерина настолько разочаровалась в жизни, той, которую она себе намечтала и которая не сбылась, что выть хотелось.
Перед отъездом Нина усадила всех за стол, пообедали.
Катя, разомлевшая, уставшая после перелета, забралась с ногами в кресло и уснула.
Сестра накрыла ее покрывалом, провела рукой по растрепавшимся волосам.
— Катька… Катюша, как же я по тебе соскучилась… — прошептала она. — Как ты жила, чем жила?..
О многом хотелось поговорить, рассказать, посплетничать, расспросить, но Катя так сладко спала, будить было жалко…
Катерина, пожалуй, впервые за последние полгода спокойно отдохнула. Проблемы, суета, скандалы с бывшим гражданским мужем остались там, за границей, а тут, у Нины, было тепло и уютно, просто и по–домашнему ласково…
Она проспала до самого ужина, не слышала, как пришёл Витя, как совещались на кухне, решали, что сказать Полиночке, Мише, чем помочь Кате… Она ведь сама не попросит, гордая, а видно, что вся душа порвана, в клочья изрезана. От прошлой Катерины ничего не осталось, только Полинка и Ниночкина сестринская преданность, безусловная и горячая, как раскаленная лава…
— Мама! — Полька подошла к спящей Кате и тихо позвала её. — Мама, а мы собачку заведем?
Катя кивнула во сне…
Они уехали рано утром, на следующий день. Виктор вызвал такси, Катерина обняла сестру, шепнула, как она ее любит, и чтоб та простила за грубость. Зятя благодарила, сунула ему в руки портсигар заграничный.
— Кать, так я ж не курю! — усмехнулся Витя.
— Дык пора начинать! — нашлась Катя. — Модно теперь.
Полина плакала, всхлипывала тихонько, уткнувшись в маму Нину.
— Ну всё, детка, всё, пора вам! Ты в гости приезжай, хорошо? Мишку не забывай!
Михаил, крепко схватив руку отца, все никак не мог поверить, что чужая тётка забирает его Полинку навсегда.
— Па, зачем она вернулась, а? Без нее хорошо было! — прошептал он, подёргав Виктора за рукав.
— Нет, Мишка. У всех есть мамы. У Полины тоже. Надо им вместе учиться жить…
У Кати была квартира на Оболенском, небольшая, в доме из красного кирпича. В соседях – сплошь скульпторы и художники, люди пафосные, в свой мир никого не пускающие. Катю они и не помнили уже, да и не хотели знать.
… Екатерина, пройдя в душную, пыльную комнату, распахнула окно и впустила внутрь квартиры свежий, влажный от моросящего дождя воздух.
— Я не буду тут жить, — упрямо топнула ногой Полина.
— А я буду, — пожала плечами Катя, скинула пальто, вынула из шкафа халатик, быстро переоделась и занялась уборкой. — Помогай! Полька, давай–давай! Комнату себе выбери – эту или ту?
Катя махнула рукой, девочка обежала квартиру.
— Ту.
— Ну тогда за уборку. Скоро новоселье отметим, Мишку твоего позовём, ну! Выше нос!..
… Жизнь Кати потихоньку налаживалась. Она устроилась на работу в бюро переводов, брала еще заказы от студентов, потом ее порекомендовали в качестве переводчика на одной конференции. Там ее заметил бизнесмен Петька Ушаков. Мужчина занимался поставками медицинского оборудования в частные клиники Москвы, в английском ничего не понимал. Врач по образованию, он не прижился в больнице, куда был направлен после института, всё бросил, год жил, мотаясь по квартирам и ставя нелегально уколы и капельницы, потом проснулся однажды с идеей, а не заняться ли своим делом. Деньги, чтобы начать всё с нуля, были, благо имелась квартира на Мичуринском проспекте, ее Петя выгодно сдавал вот уже три года. Закрутилось, нашлись помощники из своих же бывших сокурсников, сколотили фирмочку. Но наладить контакт с иностранцами не выходило, словари в руках не помогали. Тогда призвали Катю.
Катерина, гордая, неприступная, пришла в кафе, где была назначена встреча, села, поджав губы и равнодушно смотря на своего собеседника, выслушала предложение Петра, поблагодарила за чай и помотала головой.
— Я не могу. Терминология мне неизвестна, — пояснила она.
— Да Бог с ней, с терминологией, вы нам помогите хоть как–то объясниться. И письма писать. Оплата сдельная, не обидим.
Петру вдруг захотелось пригласить Катьку на танец. Уж так захотелось, что сил нет, но она бы отказалась…
— Сколько?
Петя назвал примерную цену, Катя ахнула.
— Ладно, попробуем. А вы не знаете хорошего детского окулиста? — вдруг выпалила она.
— Кому надо? — деловито уточнил Пётр.
— Моей дочери.
— Есть. Вот телефон. Роман Егорович. Позвоните завтра, скажите, что от Ушакова.
— Спасибо, — Катя первый раз улыбнулась.
У Полинки быстро падало зрение. В поликлинике разводили руками, посылали на спецобследование, а там очередь, месяц надо ждать. Катерина жутко переживала. Полькин биологический отец почти ослеп к своим пятидесяти…
Роман Егорович принял Полину, а на следующий день назначили операцию. Катя, с круглыми от страха глазами влетела в прихожую Ниночки и стала, захлебываясь в рыданиях, рассказывать, как боится за Польку.
Нина растерянно слушала. Вышел из комнаты Виктор, подтянулся Миша. Катя замерла, почувствовав, что ее все внимательно слушают. Слишком внимательно, она от такого уже отвыкла.
— Кать, ты проходи, наверное. Поедим, поговорим. Сама Полька–то где? — стянула с сестры пальто Нина.
— С бабушкой. В кои–то веки мама согласилась посидеть с внучкой… А я к вам вот приехала… У вас не страшно…
Катя мяла руки, закусывала губу и следила за спокойной, прямой спиной Ниночки. Сестра наливала чай, подогревала в кастрюле суп для Мишки, быстро нарезала салат, бросила на сковородку кусочки рыбы.
— Мама взяла Полинку? — удивленно переспросила Нина. — Так не бывает!
— Я сама удивилась. Но ты же знаешь, иногда мать способна на широкие жесты. Ну, когда насладилась жизнью «для себя»…
За обедом только и говорили, что о Полинке. Миша дотошно выспрашивал, что сказал врач, что ответила тётя Катя, Полина что сказала.
— Миш, а приезжайте к нам, когда всё закончится, а? — пожала плечами Катерина. — А то столько вопросов я уже не осилю.
А потом она опять спала на том же кресле. Как будто в черноту поваливалась, обнулялась, чтобы дать голове отдохнуть. У Нины в комнате было прохладно и пахло розами. Катя привезла ей букет, теперь он стоял на тумбочке у кровати.
Нина велела Мишке идти гулять, напекла блинов, собрала гостинцев для племянницы.
— Катюш! Катя, пора тебе, слышишь?
Ниночка нежно погладила сестру по плечу.
— Еще минутку, ладно?
— Ладно. Но блины тогда остынут, или Витя съест всё до крошки.
Катя открыла глаза и поняла – она дома. ДОМА. И дело не в стенах или мебели, не в расположении квартиры и районе города, а в Нине, нескладной, длинной и с большими плечами, с ее вечными костюмами и первыми морщинками вокруг глаз. Нина была старше Катьки на три года, но по тому, как вела себя, держалась, кажется, лет на шесть. Катя чувствовала себя с ней маленькой девочкой. Но это не отталкивало, а наоборот, заставляло тянуться к сестре, мудрой, спокойной, нежной…
— Ну нет, Витя твой хороший человек, но блины, чур, на всех!..
Пили чай, смеялись, специально не говоря о Польке, потом провожали Катю.
— Всё будет хорошо, Катюша! — шепнула Нина, обнимая сестру. — Вот увидишь!..
…Ушаков привозил Кате и Полинке еду, пока те лежали в клинике, там же Петя познакомился с Ниной и Виктором. Нина показалась ему очень строгой, рассудительной, а потом, когда вместе ехали до метро, Ниночка оттаяла. Она очень боялась, что Петя сделает Кате больно, опять у неё ничего не получится, расстанутся, бросят, обидят друг друга. Но она ошиблась, поняла это и приняла Петра, улыбнулась ему…
Катя долго отказывала Пете в регистрации брака, обжигалась уже не раз, теперь дула на воду.
— Кать, если ты не доверяешь мне, так и скажи. А то манишь, потом отталкиваешь, потом снова звонишь… — Пётр обиженно одевался в прихожей, Катя грустно следила за ним.
— Я доверяю. Ты Полинке помог, ты хороший. Я только не для тебя, Петя, как говорится, «с прошлым», не очень приглядным…
— Ты расскажи, я сам решу, приглядное оно или нет.
— Не сейчас…
— Тогда позвони, когда созреешь.
Пётр ушел, а Катерина долго еще стояла в темной прихожей, задумчиво облокотившись о стену.
Она позвонила Пете через три дня.
— Мне приехать? — спросил он.
— Нет, можно я по телефону…
— Хорошо.
Она рассказала ему всю свою жизнь – про детство, как мечтала, что угодит родителям, потом до отъезда за границу – жизнь веселую, из разряда «дорого–богато», потом как уехала, пыталась найти счастье на других берегах, там познакомилась с мужчиной, думала, он жениться собрался на ней, оказалось, уж давно женат на другой… Катя сначала растерялась, потом было ужасно стыдно, сбежала от него, поняла, что беременна, родила Полинку, судилась с ее отцом, тот из вредности хотел отобрать ребенка. Рассказала, как отвезла дочку к Нине. Было так страшно, словами не описать!.. Самой же пришлось улететь обратно. Катя тогда еще думала, что поймает свою жар–птицу за хвост… Не сложилось. Осталась без гроша, работала в забегаловке, копила деньги на возвращение домой…
Катя замолчала и услышала в трубке:
— Ты здесь, ты вернулась. Ощипанная, но не поверженная.
— Что?! Пётр, вы грубиян!
— Да ладно тебе, не обижайся. Прошлое есть у каждого. Только не такое бурное, как у тебя.
— Ты учти, Нина ничего не знает. И не должна узнать! — беспокойно прошептала Екатерина.
— Я – могила, — ответил Петя, потом заспешил куда–то, попрощался.
И это всё… Катя поняла, что Пётр ищет себе женщину более порядочную, светлую, без сомнительного прошлого и порочащих связей. Ну и без детей… Нет! Полинка умничка, ее ни на кого не променять! Катя ее любит, пусть даже это стыдно – иметь ребенка от иностранца, «внебрачную».
Пётр, действительно, куда–то пропал. Рабочие вопросы Катя решала с другими сотрудниками, заместителями, секретарём.
— А Ушаков сам когда будет? — спросила Катя.
Секретарь Пети, Алина Фёдоровна, пожала плечами.
— А кто его знает… Сказал, как только, так сразу… А вы что хотели–то?
— Заявление на увольнение у него подписать, — пожала Катерина плечами.
— Ой…
Алина Фёдоровна почему–то смутилась, покачала головой.
— Катя, одумайтесь! Он никогда не согласится!
— Главное, что я соглашусь.
Катя положила заявление на стол и ушла…
Пети не было месяц. За это время Полинка совсем оправилась от операции, хвасталась Мишке, что тааакое пережила, тааакое, что ему и не понять! Миша обиженно кричал, что ломал руку, у него была пневмония, и вообще…
Но всё же Полина его переплюнула, это правда…
Катя часто приезжала к Ниночке, просто так, без повода. Сестра видела, что с Катериной что–то не так, грустит.
— Кать, ну что Петя? — решались наконец спросить.
— А ничего, я его уже месяц не видела.
— Ну мало ли, что там у него за дела, объявится! — успокаивала Нина.
— Да мне всё равно. Я у него больше работать не буду.
Виктор, вошедший было на кухню заварить кофе, ретировался, увидев строгий взгляд жены.
— Работа работой, а вот что любишь ты его, и он тебя – это точно. Сколько можно нервы друг другу трепать?..
Пока укладывали детей спать, в дверь позвонили.
— Вить, посмотри, кто. Поздно уже для визитов! — тревожно прошептала Нина, услышала, как муж открывает дверь, потом какое–то бурчание, шепот, кто–то спорил.
— Ну подожди ты до утра! Только ж легла она! — возмущался Витя.
— Не могу.
— Что не можешь?
— Всё не могу. Позови Катю, пожалуйста!
Вышла из детской Екатерина, встала в коридоре, сложив руки на груди.
— Привет! — радостно зашептал Петя. — Собирайтесь с Полькой, поехали!
— Куда?
— Сюрприз.
— Ночью?
— Ну да. Пока доедем, утро будет. Полинку сзади в машине устроим.
— В багажнике? — усмехнулась Катя.
— Кать, ну прости, я пропал, мне Алина передала, что ты увольняться собралась, но я просто тебе готовил подарок. А ты подумала…
Он вздохнул. Да, вот всегда мать ему говорила, что мало он о чувствах других думает, мало…
…Они выехали за город уже после двенадцати ночи. Полина спала, Катя дремала на переднем сидении.
Пётр разбудил ее на рассвете.
— Кать, Катюш, просыпайся!
Женщина открыла глаза, потянулась, повертела головой.
— Это что? — прошептала она, глядя на старый, но добротный бревенчатый дом с участком, огороженным ровным железным забором.
— Это мое имение. Ну, наше имение то есть, твоё, ты хозяйка теперь. Мне один мой пациент, алкоголик древний, которому я исправно капельницы ставил, завещал. Я всё наладил, отопление сделали, баня есть, душ, вода подведена. Я торопился, с мебелью пока туго, только одна кровать, ну и для Полины диванчик…
— Да? Так надо было надувной матрас захватить… — спохватилась Катя, потом замолчала, уткнулась головой Пете в грудь и вздохнула.
— Так вот я и спрашиваю, на когда свадьбу назначаем?..
Катерина пожала плечами.
Пётр довольно улыбнулся, видно было, что Кате дом понравился, а это она ещё внутри не была!.. Королева!
… Через год после свадьбы у Кати и Петра родился Андрюша. Полинка сюсюкала с ним, а он хватал ее за нос и тянул своими сильными ручонками за волосы. Нина чуть раньше подарила Виктору девочку, назвали Викторией, Викой.
Годы катились кубарем к старости. И вот уже Нина с Виктором давно на пенсии, Катя с Петром тоже. Дети выросли, теперь они сами родители. Стараются видеться как можно чаще. Все праздники, или просто так, если хочется собраться вместе, приезжают к Нине. Там дом, тепло и всегда ждут. Пробовали у Кати – не то. Как–то сумбурно всё. Катька все навертит каких–то тарталеток, волнуется, что не хватит на всех, суши да роллы закажет, а никто не ест. Только нервы тратит! А Ниночка любит угощать и привечать, просто это для неё. Если беда, то поплачет вместе, если радость – преумножит стократно. Виктор гостей тоже любит, но быстро устаёт от людей, уходит в комнату, сидит, слушает музыку или смотрит телевизор. Старость подкралась к нему раньше других, наваливалась слабостью, но стоит внучкам сунуть голову в дверную щель, дед уже на ногах.
— Деда, можно? — пищат голоса.
— Можно.
Сядут, книжки притащат, сами листают, сами всё рассказывают.
— Вот, деда, тут принцесса, тут ее дракон «ам», тут спасли…
Спорят, сюжет поправляют. А Виктор только гладит причёсанные головки и улыбается.
Всем тепло, радостно. Все у мамы Нины рядышком, все согреты ее солнышком.
— Нинок, я люблю тебя, я тебе говорила? — шепчет Катя, обняв сестру.
— Уже раз сто! Но всё равно приятно. И я тебя люблю, Кать! Ой, да не сжимай так, дай вздохнуть!
Сестры тихо переговариваются, вытирая посуду, смеются. Прошлое, настоящее и будущее перемешивается, мелькает и кажется, что вся жизнь еще впереди, вот она маленькими ножками бежит по полу.
— Баба Нина! Баба Нина! — гундосит голосок.
— Иди, Нинок, я приберу! — кивает Катя и улыбается. Если бы ей предложили родиться второй раз, она бы выбрала мамой Нину. Но и в сестрах у неё тоже очень даже хорошо!..