— Ешь, что дают и не дёргайся! Ишь, какую цацу привезли, — нервничала бабушка, помешивая в кастрюле щи из кислой капусты. – Не голодала никогда, вот и выкобениваешься. Если не доешь, получишь ложкой по лбу.
— Я не люблю капусту-у, — стонала пятилетняя Вера, плача над тарелкой с тушёным блюдом. – И мама тебе об этом говорила-а.
— Твоя мама тебя избаловала. А я сейчас возьму и папе твоему позвоню, чтобы ты не строила из себя принцессу.
Серафима Олеговна ушла в комнату и позвонила своему сыну Андрею.
— Андрюшенька, ну я так больше не могу. Она совсем от рук отбилась. Я её кормлю, а эта рот кривит и хнычет. Что это за воспитание? Это всё Инка виновата. Сделала из девки капризулю.
— Мам, её от капусты рвёт. Мы же тебя предупреждали. Ну не давай ты ей этот гадкий овощ. И, кстати, я её тоже не переношу, — оправдывался Андрей, обедая в заводской столовой. – Вспомни, как у меня потом желудок болел, когда ты в меня капусту впихивала. Не лезь к Вере, дай ей лучше яичницу или картошки пожарь.
— Ага, сейчас! У меня здесь не ресторан! – взъерепенилась женщина, стукнув кулаком по комоду. – Что приготовлю, то и будет есть!
Разозлившись на сына, Серафима Олеговна вернулась в кухню. Увидев, что суп лезет из-под крышки, заорала на ребёнка, сидевшего за столом:
— Ты что, выключить не могла? Вся плита залилась!
— Я не умею, — испугалась девочка и спрятала руки под стол.
— А что ты вообще умеешь? Есть не можешь, ночами ссышься! – выключив конфорку, обозлённая бабушка хотела переставить кастрюлю на разделочный стол, чтобы убрать пену с плиты, но неудачно взялась за руки, и щи полились на линолеум. – А-ха-а! — заорала Серафима, когда кипяток плеснул на ноги. – Неси тряпку! А-а-а!
Девочка осталась сидеть на месте, трясясь от страха. В её доме никто не кричит, а у бабушки постоянно стоит ор, дикий, пронзающий до глубины детской, ранимой души.
— Что сидишь? Бегом за тряпкой! – вопила Серафима, стягивая шерстяные носки с обожжённых ступней.
Потом были упрёки, что внучка глухая, тупая и слишком медлительная. Как и её мама, которую зачем-то выбрал Андрей себе в жёны. После Вера оказалась в углу, голодная и оцепеневшая от трёх шлепков и приличной тряски за шиворот.
— Я писать хочу, — простояв полтора часа, девочка почувствовала природную потребность.
— Ссы в штаны, — огрызнулась бабушка, уставившись в телевизор.
— Я очень хочу, — сквозь слёзы пролепетал ребёнок, но вновь получил отказ.
Через десять минут Вера описалась.
— Др янь какая, а! Ты посмотри, что творит! – Серафима узрела лужу. – Ссать в моём доме?
Через день приехали родители и, увидев как ребёнок бежит с радостными воплями встречать их, поняли, внучке здесь нравится. Веру привозили к бабушке раз в год. Когда ей исполнилось два года Серафима убедила, что ребёнку необходим свежий воздух и ягоды с огорода. Долгое размышление на тему, как оставить маленькую дочь в деревне без мамы и папы, были подкреплены бабушкиным «у вас в городе выхлопные газы, ребёнок травится». Но Веру оставили всего на два дня, чтобы проверить, как она будет себя вести, не заскучает ли. Бабушка утверждала, что девочке здесь хорошо, ей всё нравится. Через год оставили на неделю, Серафима также твердила, что Вера в её доме чувствует себя прекрасно. Тогда было принято решение привозить ребёнка на месяц.
По возвращении в город, Вера жаловалась на злую Бабу-Ягу, мол, она кричит и пугает Букой, лупит по попке и ставит в угол, но родители не поверили, потому что знали, Серафима Олеговна читает сказки на ночь, чтобы Вера привыкала к «народному творчеству».
Когда Вере исполнилось десять, её не смогли отправить к «любимой» бабуле, потому что в это лето в семье Андрея случилось горе: жена попала в аварию и разбилась насмерть. Андрей долго горевал, а потом сломался под натиском матери. Та уговорила отправить внучку к ней. Насовсем. Что-то вроде, ему нужно жизнь налаживать, искать новую жену, а Верка пусть живёт с ней и помогает по дому. Подумав с неделю, Андрей согласился.
— Не хочу! – плакала Вера, цепляясь за пиджак отца. – Я хочу жить с тобой!
— У бабушки тебе будет лучше, — похудевший мужчина понимал, что не сможет следить за подростком, так как сам до сих пор не пришёл в себя.
Зачем брать ответственность, когда руки опустились? А дочери на самом деле будет лучше с бабушкой. Женщина всегда поймёт женщину, нежели мужчина.
Вера росла в аду, настоящем, пропитанным лавой огненной. Серафима взяла её не просто на воспитание, а как личную помощницу, которая обязана пахать в огороде и по хозяйству. В голове Веры теплилась лишь одна мысль: поскорее вырасти и сбежать. Отец приехал навестить её всего один раз, а потом пропал. Вот так просто, без объяснения причин. Девчушка ощущала себя натуральной Золушкой: принеси, подай, приготовь, погладь.
— Бог верно решил, тому и быть, — довольная Серафима сидела на крыльце и плела венок из одуванчиков. – Если бы Инка не погибла, то я так бы и жила, как бобыль на холме. А тут, видишь как, и мне подмога, и тебе серьёзное воспитание. А то выросла бы такая, как твоя мамка, ни к чему непригодная, а так я тебя всему научила.
— Не научила, а издевалась, — пробубнила семнадцатилетняя Вера, поливая грядку с огурцами.
— Ты там не скули, а шибче воду лей, иначе огурцы будут горькими, — бросила ей бабушка, нацепив на свою голову готовый венок.
Этим летом нужно подавать документы в училище, пора становиться взрослой и думать о будущем, но вредная бабка спрятала паспорт, опустив девушку с небес на землю:
— Сиди тут и не выдумывай. У меня уже здоровье не то, а ты уедешь и не вернёшься.
— Я хочу учиться и работать, — всхлипывала Вера, не найдя своих документов.
— А мне как прикажешь быть? Я так и знала, вся в мамкину породу! Вот смотрю на тебя и вижу все её повадки, черты, ухмылку! Я тебя для этого растила, чтоб ты потом меня на произвол судьбы бросила? Не поедешь – и точка!
Шли годы. Вера всё также живёт в деревне и работает, где придётся. Без документов никуда не устроиться, а просить чужих людей о помощи – стыдно. Если уж решила сама разобраться со своей судьбой, тогда не думай, как быть.
Когда Вере исполнилось двадцать лет, Олеговну постигла ужасная участь – отказали ноги. Вот тут-то Верка ей всё и припомнила: и еду, которую терпеть не может, и шлепки по губам, если она отказывалась есть ненавистную капусту. А бабушка, как назло, готовила её почти каждый день.
— Ты можешь сварить что-нибудь другое? – вспылила старушка, увидев тот же суп, которым её пичкают вторую неделю. – Издеваться решила? Да я тебе сейчас все рёбра переломаю… — и потянулась к внучке, чтобы схватить её за грудки.
— Жри, что дают! Здесь тебе не ресторан! – рявкнула Вера, оскалившись на Серафиму.
Как говорится, каков привет, таков и ответ.