Проснулись они одновременно. Резко открыли глаза от хлопка входной двери.
Дождь за окном все ещё моросил, вечерело рано.
Сашка почему-то не переживала по поводу реакции домашних. Она была уверена – имеет право. Покосилась на Марину. Та как раз смотрела на неё с волнением, и, наверное, именного от этого волнения невпопад продекламировала:
– И где-то хлопнет дверь, и дрогнут провода. Мы будем счастливы теперь, и навсегда!
Сашка хихикнула.
– Привет, пап! – она вышла из своей комнаты.
– Спишь что ли? А Алена не пришла ещё?
– Нет. Но я не одна.
Отец на секунду застыл, посмотрел вопросительно.
– С мальчиком? – вид у Сашки был сонный, явно из постели, поэтому отец и напрягся.
– Нет, – она оглянулась.
Из двери уже высовывалась голова гостьи. Она была похожа на потрепанного воробья. Волосы торчали. Она вышла торопливо, пытаясь пригладить вихры.
– Здравствуйте! Я вот попала в такую ситуацию …, а Ваша дочь любезно согласилась …
– Паап, короче Марина поживет у нас три дня. Она к сыну приехала, а он не знал и уехал. Случайно. Ну, квартира закрыта.
– К какому сыну? – И тут Сашка нашлась, придумала на ходу, чтоб сгладить эффект, – К сокурснику моему, ну, …– имени сына своей гостьи Сашка не спросила, поэтому оглянулась на Марину, но та не понимала намека и сейчас глупо улыбалась, глядя на отца Саши, – В общем, к Игорю.
– Неет, не к Игорю, к Андрею я, – Марина, продолжала улыбаться и смотреть на отца.
– Ой! Что говорю! – Сашка стукнула себя по лбу, – К Андрею, да. Они так похожи с Игорем.
Отец хлопал глазами.
– Но, если Вы против, я, конечно, сразу уйду, не беспокойтесь, – так же улыбаясь, произнесла чудотетенька.
– Ну, что Вы! – встревожился папа, – Если Саша Вас пригласила, то конечно…Мы не против… , – Дмитрий явно был ещё ошарашен, приходил в себя, – Если Саша Вас пригласила, то и я… добро пожаловать, – он протянул руку.
Марина ухватилась за нее, начала трясти обеими руками и приговаривать:
– Не беспокойтесь, буду тиха, как мышка, шустра, как белка и послушна, как хорошо выдрессированная собака. А вообще, собираюсь посмотреть Москву, поэтому буду приходить в берлогу лишь к ночи.
Отец уже улыбался уголками рта.
– Ну, покормите меня? Я проголодался. Да и гостью, Саш, – он пошел мыть руки и переодеваться.
– К Андрею, к Андрею…, – шепотом ругалась Сашка, – Не могли подыграть, что ли?
– Ну, блин, не сообразила. Не оскудела земля русская идиотами, – шептала в ответ чудотетенька.
Моросил за окном мелкий дождик, слабо ещё грели батареи, ранняя темнота собралась нагнетать уныние, но здесь на кухне было крайне тепло и весело. Марина в подробностях рассказывала, как она летела в Москву. А они утирали слёзы смеха.
Она вызвалась помочь дедушке с ходунками …
– А этот старичок такой чудной оказался. Ух! Кто б знал, что он баляка. Отношения наши развивались стремительно: от знакомства до близости. На полпути он уже запамятовал, что я по доброте души помогать ему начала, почуял собственность, и начал покрикивать на меня этак: «Ну, что ты возишься!» или «Где тебя носило? Отчихвощу щас». А я чего, чешу затылок – умный молчит, когда дурак ворчит.
Марина весело рассказывала о том, как пришлось силой усаживать старичка на его место, как она ударилась головой о полку.
– А потом он пристал к проводнице: «Почему самолёт моют перед полетом, неужели раньше нельзя было это сделать?», а самолёт от обледенения антифризом поливают. Еле объяснили. В середине пути ему показалось, что мы падаем, и он потребовал, чтоб меня к нему пересадили. Сказал, что я его давняя сиделка. А в аэропорту, когда его встретили родственники, он им сказал, что я поеду с ним. Я – его женщина и у нас отношения. Те смотрят на меня вопросительно так. Я машу руками у него за спиной, головой трясу, мол, не-не-не…. Чего тут строить, какие отношения – стройматериалы уже не те. Его повели, а он оглядывается так, грозит мне палкой, – Марина сделала суровое лицо со складкой меж бровей и тряся кулаком в воздухе скрипучим басом Яги пропела, – Придет осень – за все спросит!
Марина рассказывала все столь комично, вставляя странные словечки, что Саша и Дмитрий Сергеевич смеялись до слез.
Если в первые минуты ужина он ещё думал только о том, как бы поскорее избавиться от общения с гостьей, так неожиданно свалившейся на шею в очень тяжелый день, то теперь на этом не слишком удобном стуле, ему было столь хорошо, что уходить из этой компании определенно никуда не хотелось.
Они уже поели, выпили два чая по кругу, а потом Дмитрий достал небольшую бутылку коньяка.
– Вы не против? За знакомство…
– Я не против, – скромно улыбалась Марина, – Я ж послушна, как выдрессированная собака. И вообще, никто не способен быть таким милым, как непрошенный гость.
Пришла Алена. Гость прошенный. А может уже и хозяйка. Ей представили Марину. Причем сделал это Дмитрий.
– Алёнушка, знакомься…Марина – мама сокурсника Саши. Она поживет у нас чуток.
Алена приняла, как должное. Но видно было, что обрадовалась не сильно. Но кто б обрадовался?
– А … Надеюсь, все будет хорошо? – подозрительно смотрела она на гостью.
– Не сомневайтесь, истинный интеллигент не занимается мокрухой без крайней на то нужды, – выдала чудотетенька.
Алена выпучила глаза, папа с Сашкой прыснули … Они уже познакомились.
Алена немного, кажется, обиделась, но присоединилась к ним. Она расспрашивала Марину о жизни в селе, а потом как-то резко, как будто хотела подчеркнуть контраст их жизней, начала повествовать о том, как сходили они с коллегами в ресторан.
– Всё-таки что ни говори, ресторан этот с именем! Здесь знаешь, за что переплачиваешь. Конечно, многие сочтут полным идиотизмом отдавать несколько тысяч за горячее. Но если бы они только попробовали эту оленину и это восхитительное вино. Мне кажется, я ещё не перестала чувствовать его аромат.
– Вы так вкусно рассказываете, – восторгалась чудотетенька, жуя веточку укропа.
Но с приходом Алёны, с её рассказами сидеть стало скучновато. И вскоре все разошлись. Саша и Марина заказали на утро билеты в Третьяковку. И, с чувством исполненного долга, разбрелись по комнатам.
Саша слышала еще, как тихонько разговаривает по телефону гостья с сыном, а потом она уснула.
***
– Ходила осень… Просила мира…
Желала счастья, дружить звала…
И рисовала дождём пунктиры…
Смотрела в души сквозь блеск стекла.
С этих слов гостьи начался у Саши воскресный день. Чудотетенька рассказала его на кухне, глядя на улицу, сквозь оконную туманную зыбкость дождя.
– Ох, брр, если честно, и идти-то никуда не хочется, – потянулась Сашка, – Там такая сырость.
– Мы почувствуем себя частью стихии, частью осени, – пропела Марина, размешивая ложкой чай, – Третьяковка ждёт нас! Но если ты не хочешь …
– Нет, хочу. Давненько я там не была, – вспомнила Саша, – Классе в восьмом нас туда возили. Я потом, кстати, в кафе пойду, на встречу с Эдиком.
– Парень твой? Чувак?
– Ой, откуда Вы таких слов нахватались? Так давно уже не говорят.
– А у нас говорят. Я ж дискотеки веду в клубе, тусуюсь, так сказать, не по возрасту.
Из спальни выплыли по очереди Алена и отец. Алена начала делать свежевыжатый сок с помощью соковыжималки.
– Ух ты, здорово! Я только по телевизору видела такое. Ну, и в инете, – восхищалась гостья.
– У нас только я такой пью. Дмитрий и Саша пьют кофе, – Алена продифилировала, полы шелкого халата зашуршали.
«У нас… Давно ль ты у нас-то?» – заметила про себя Саша.
– А я чай. Люблю очень чай. Знаете, такой … чтоб в чайнике заварить. Я липу добавляю в сезон, мяту… Осенью и зимой от такого чая вообще душа согревается, аж петь хочется.
– Любите петь?
– Люблю. Как не базлать? То ли просто музыку слушаю…
Разговор зашёл о музыке, и Марина оказалась знатоком. Они нашли общий язык, и Саша подумала, что, вероятнее всего, чудотетенька находит общий язык со всеми. А по знанию музыки она Алёну ещё и переплюнула. Во даёт!
***
В Третьяковку приехали в прекрасном настроении. Даже в метро с Мариной ехать было интересно. Ее восхищало все, от оформления станций, до собачки на руках у женщины. Она рассуждала то о стилях московского барокко и элементах русского зодчества, то смешно косилась на нелепо одетого мужчину, который вызвал у неё такой шквал эмоций, что Сашка насмеялась от души.
Марина вертела головой, наблюдала. Она была внутри всего ее окружающего, и была его частью …
В Третьяковке она тут же познакомилась с очень пожилой женщиной – интеллигентной седой старушкой с палочкой. Та оказалась знатоком ценностей Третьяковки, рассказывала очень интересно, и они ходили втроём.
– Смотрите, эта женщина, которая скоро умрет от туберкулеза. Княжна Тараканова находилась в тюрьме за лжесвидетельство, что она была дочерью императрицы Елизаветы. Но кто его знает, может она говорила правду…, – рассуждала старушка.
– Да что Вы говорите! Как жаль бедняжку, так страдает, – впечатлялась Марина, а потом очень долго стояла перед картиной, смотрела и смотрела, как будто сама хотела вклиниться туда – в то время, в ту камеру, в ту женскую душу.
Вскоре она откидывалась, вдыхала глубоко, как будто возвращалась оттуда – с зазеркалья картинного полотна.
Саша наблюдала за ней – серый свитерок, джинсы, короткая стрижка. Эта женщина слилась с галереей, была её частью.
И ей тоже вдруг захотелось проникнуть вот также глубоко, попробовать – как это. Она подошла к картине «Явление Христа народу» и долго рассматривала лица. И на секунду ей тоже показалось, что и она среди них, но лишь на секунду.
– А Вы знаете, что вот этого персонажа Иванов писал с Гоголя, они дружили, – старушка-знаток тихонько подошла сзади.
В зале иконописи Марина совсем замолчала. Обычно она говорила без умолку, а сейчас растворилась в залах галереи, иногда ловила глазами Сашу, легко улыбалась и вздыхала. Вздыхала, как человек испытывающий сейчас огромное счастье, улыбалась, как будто делилась его частичкой.
И Саша тогда подумала, что такие вот выставки и создаются именно для подобных Марине людей. Здесь они в своей стихии.
– Марина, а Вы не ищите работу в Москве? Моей правнучке ищут няню. Мы хорошо заплатим, больше сотни. И проживание. Мне б хотелось, чтоб это была женщина, подобная Вам, – вдруг предложила старушка при прощании.
Марина разулыбалась.
– Ух ты! Соблазнительно. Но нет. Пока ещё у себя поработаю. Жаль, что у нас не такие зарплаты. А Вам от души желаю, чтоб с няней правнучке повезло!
Настроение было осенне-романтичным. Времени до встречи с Эдиком достаточно, и дождь ушёл на передышку. Правда он ещё оседал на людей с оголённых ветвей, с крыш домов, обрызгивал всполохами ветра.
Они шли по парку. Воздух был прохладен и чист, пропитан запахом мокрой листвы.
– Я вот думаю – а почему она предложила Вам работу, она же совсем не знает Вас…
– Не знаю, – развела руками Марина, – Сама диву далась. Но, если поразмыслить, в принципе, не так много надо времени, чтобы узнать человека. Надо просто быть с ним в гармонии какое-то время.
– Это как?
– Ну, как объяснить? На одной волне что ли. Это уметь надо.
– Я, наверное, не умею, – Сашка ничего не понимала.
– А сейчас многие не умеют. Вот смотри. Сейчас идем мы по парку, и людей вон сколько. А ты знаешь, зачем они тут?
– Как зачем? Гуляют, так же как и мы, воздухом дышат.
– Вот-вот. Я не умею объяснить, наверное. Но, понимаешь, многие из них не гуляют, а как это … выгуливают себя, что ли… Получают что-то от мира, а свое не отдают.
– Так чего отдавать-то?
Марина вздохнула.
– Наверное, себя, свою любовь. Мне кажется природа и мир ждут этого от нас, и люди ждут. Улыбнёшься человеку, он этому так рад, и тоже в ответ, так и весь мир … Когда любишь его, он отвечает тебе тем же …
Сашка все думала и думала об этом. Внутри её как раз жила обида на этот мир. Чего ему улыбаться? Он с ней обошёлся как-то не очень хорошо – забрал столь близкого человека. Так где же справедливость?
А Марина показывала ей маленькие чудеса. Вот махнула рукой на рябиновый куст. С высокой крыши падали крупные капли и густая рябиновая кисть трепетала под ними, сбрасывая на асфальт ягоды.
– Смотри вон, видишь, дождь клюет рябину. Здорово, правда?
Или
– Ох! Теперь эта клумба с наголо облетевшими цветами.
А потом дождь пошел опять – неожиданно и резко. И они заскочили в кафе, которое располагалось в подвальчике. Заказали горячий чай.
И пока ждали заказ, Марина смотрела за окно под потолком и читала стихи.
– Я , с хитростью в душе, вошла в кафе. Я спряталась за стол, укрытый нишей. Дождь за окном пристроился, как нищий, и сквозь стекло желал пройти ко мне. И вдруг я увидала — там, в окне, мой верный дождь один стоял и плакал. В моих глазах двумя слезами плавал лишь след его, оставшийся во мне.
– Это кто написал?
– Ахмадуллина, ещё в 60-х. А звучит современно, да? Потому что ничего в этом мире не меняется. Тебе ко скольки на встречу с юношей-то?
– С чуваком-то? – вспомнила Сашка, – Ещё полтора часа. Кстати, мы вечером, наверное, в клуб. Так что…
– Не волнуйся за меня, я ещё погуляю по Москве. Хочу в Кусково сьездить. Хороший парень?
– Парень как парень. Свой давно. Я привыкла.
– Любимый должен вызывать восторг и гордость. Разве нет?
– Да какой – любимый. Он просто… удобный что ли. В душу не лезет, на всяком там не настаивает. Дружим, в общем.
Марина молчала. Принесли чай.
– Вы какая-то другая после Третьяковки, задумчивая что ли…, – заметила Сашка.
– Да? Ну да. Так ведь и ты немного другая, Саш. О чем думаешь? ….Стой, не отвечай. Я знаю, о чем ты думаешь. Ты думаешь, что мир несправедлив.
– А чего, справедлив что ли?
– Мир как мир. С жизнью и смертью.
– Вот именно, со смертью…
– А как без смерти? Без нее не будет движения, а если хочешь – не будет развития. Так суждено, а ты закрылась в свою раковину и не хочешь говорить ни с кем о маме. Ты чувствуешь вину, – Марина говорила, как будто упрекала.
– А если и есть там моя вина?
– Ты ошибаешься. Ее там нет. И эта твоя ошибка не даёт тебе жить нормально.
– Почему Вы так считаете? Я нормально живу, – Саша насупилась, эта тема была ей неприятна. Сердце выпустило привычные иголки.
Но Марина как будто этого не замечала, как будто издевалась. В кафе почти никого не было и дождь захлестал по асфальту, как будто искал покаяния.
– В чем твоя вина? Расскажи.
И Сашка разозлилась. Да чего она пристала? Зачем лезет в душу! Никто, никто к ней с этим давно не лезет! Отец вообще молчит о маме, и бабушка. Эдик и Светка давно знают, что тема эта для неё закрыта. Ей хватило там в детстве идиотских психологов, которые только и делали, что говорили – расскажи, давай поговорим…достали …
Но было бы странно злиться или уходить. Почему-то Саша опять начала говорить откровенно. Откровенно, но с этакой злостью «получайте, раз так хочется…»
– Хотите? Ну, пожалуйста! Только, боюсь, Вам это не понравится. Я совсем не такая, какой показалась Вам. Я злая и капризная была, уж точно. Мы ругались сильно с мамой, я уходила из дома. Маме хотелось, чтоб я была пай-девочкой – скрипка, языковая школа … Она … она очень требовательная была, очень. У меня даже телефона нормального не было, как у всех. Она решила, что девочке четырнадцати лет интернет вреден. А мне хотелось, понимаете! Я завидовала, ну и начала отстаивать свои права… Вот, вот Вы спрашивали, что у меня в руках, там на фото… Эти часы – её подарок, в день смерти ее, я выкинула в окно. От злобы, от желания иметь нормальную обычную жизнь, телефон, планшет, свободу… А она меня практически закрыла, понимаете. Я часы выкинула, а она уехала, села в машину и уехала, а я … Я больше её не видела. Понимаете? Она уехала из-за меня, она расстроена была из-за меня… Она погибла из-за меня! – Сашка почти кричала.
Марина секунду помолчала, а потом спросила:
– Скажи, а если б можно было все вернуть, как бы ты себя повела?
Сашка молчала. Она давно так не высказывалась, все это таила внутри.
Как бы она себя повела, если бы …? Что тут отвечать, неужели непонятно?
– Как как? Конечно, не так бы. Я б сейчас все отдала, чтоб она тогда не уехала, – сказала она себе под нос.
– В чем же тогда твоя вина? В том, что ты не знала будущего? В том, что тебе не явился ангел и не подсказал, как будет?
Сашка не знала, что ответить. Сейчас она сама себе напоминала ту, четырнадцатилетнюю обиженную девочку. Но, если вдуматься, ведь Марина права. Но если бы, если бы …
А на улице стеной встал ливень. Казалось, тучи вот-вот спустятся на Московскую улицу, задавят всех своей громадой и мрачностью. Деревья поклонились земле, они все уже отдали, все, что могли. Что требовала от них ещё осень?
А Марина смотрела на эту стихию и продолжала.
– Мама знала, что это всего лишь период. Что вы его преодолеете. Она тревожилась, потому что боялась за тебя, она была строга, потому что хотела как лучше. Она может и ошибалась, ведь она не Господь Бог, она имела право ошибаться. И ты ошибалась. Но это был кусочек вашей жизни, который надо помнить тоже, – Марина положила руку на руку Саши, – Не надо бояться это вспоминать, Саш. Надо принять, что маму постигла смерть, но в этом нет ничьей вины, ни её, ни твоей, ни мира тебя окружающего. И говорить об этом нужно. И вспоминать маму надо. Вместе с папой, с бабушкой, с друзьями, наедине с собой. Ради себя самой … Это не должно мешать жить дальше.
Сашка только сейчас поняла, как давно хотелось ей об этом поговорить. Как хотелось. Хоть с кем нибудь. «Стоп» – командовала она в такие минуты. Она об этом не говорила даже с собой, не вспоминала эту ужасную сцену перед смертью мамы. Мамы! Любимой мамы! Родной мамы!
– Вы думаете … нет, а Вы уверены, что она меня простила?
– Она простила тебя ещё при жизни. Это я знаю точно. И она обязательно пришлет тебе какой-нибудь знак.Ты не получала его только потому, что замкнулась в себе, прикрыла гармонию с миром, вот он и не может передать тебе весточку. Откройся, говори с мамой, вспоминай. И не проси прощения, зачем? Она давно простила.
– Она мне даже ни разу не приснилась, – Саша начинала плакать.
– Сон – это продолжение жизни. А ты исключила маму из своей жизни, вот и не снится. Верни, и она придет.
Саша тихо плакала. Утерла нос, только когда позвонил Эдик, отменил встречу. Он сказал, что в Москве стихия. Сильные дожди обрушились на неё, кругом потопы, транспорт встаёт.
– Сань, а чего это? – Марина показала рукой на вход в кафе.
По ступеням к ним вниз бежала вода … Официант и тот ещё этого не заметил.
Они выскакивали из кафе с подвизгиванием и смехом. Вступили в поток прямо ботинками, потому что иначе было невозможно.
И, несмотря на дождь, на промокшие ноги, Сашка почему-то улыбалась своим мыслям. Она встряхнула головой, и слезинки слились с каплями дождя.
– Вы были правы, – кричала она сквозь шум дождя, – Мы стали частью стихии.
***
Дождь, потоп отрезали от них Алёну. Она не смогла приехать с работы к ним и вынужденно осталась ночевать дома. Она нервничала, без конца звонила отцу. Дмитрий тоже разнервничался.
– Алена! Успокойся! Езжай домой! Все же хорошо…
И правда было все хорошо.
За окном бушевала стихия, а у них был прекрасный вечер. Они играли в нарды. Марина жёстко проигрывала, жутко расстраивалась и обещала отыграться. Но проигрывала опять.
Они поужинали, но холодильник не закрывался, они таскали еду.
– Ну, в холодильнике ночами еда полезней и вкусней, – цитировал Дмитрий.
Все бегали к холодильнику по очереди. И когда Марина выдала во время увлекательной игры:
– Я в туалет, вам принести чего-нибудь? – опять смеялись до слез.
– Марина, а Вы замужем? – поинтересовался Дмитрий.
– Вдова! Уже давно. Почти с самого рождения Андрюшки. Мы и попали в этот поселок по службе. Военный городок там. Муж военный был, но погиб при несчастном случае, не в боевых действиях. Мне там квартиру дали, так там и осталась.
Саша покосилась на отца. Но он просто спросил. Наверное, хотел позавидовать мужу Марины. Такая славная она …
Вечер был прекрасный. Дождь играл свою музыку осени, смывал все мирские заботы, успокаивал душу и постепенно стихал. Ведь дождь не может быть вечным.
***
Понедельник принес беду. Марина пропала.
Сашка приехала из универа, а Марины нет. Гуляет по Москве? Но не было её вещей, сумки. Не было записки. Саша не сохранила её телефон. Она начала звонить отцу, Алёне, но они ничего не знали.
Окончание уже опубликовано на нашей странице