Александра втиснулась в толпу и юрко прорвалась вперед. Автобус был переполнен, он только что выпустил из своего нутра человек пять, а запустить должен был – двадцать.
Сашу практически внесли. Она на ходу сунула деньги усталому уже водителю и, несомая толпой, с рюкзаком и мокрым зонтом в руках и идиотской улыбкой на лице, плыла куда-то к центру автобуса.
Ей и правда было немного даже весело. В таких ситуациях она всегда почему-то улыбалась. Не психовала, не нервничала, а улыбалась, защищая психику от негатива, который был ей противопоказан.
Люди толкались, устраивались, переругивались из-за сырых зонтов, сумок, неудобства.
Толпа прижала её к пожилой даме с одной стороны и школьнику-подростку с другой. Школьник не знал куда деть толстый набитый ранец, и женщина в серой шапке, сидевшая у окна, предложила ему ранец подержать.
Сидящие были похожи на безучастные статуи. Эти счастливчики устроились, уткнувшись в телефоны или глядя в окна, где цвели на серых улицах лишь яркие зонтики.
Сидящие гнали от себя раздражение толпой, задерживающей отправление транспорта. Зачем наблюдать за посторонними людьми, за ситуацией не слишком приятной? Негатива и так предостаточно. Их не заботили стоящие. Никого. Время торжества рационального эгоизма тут было на лицо.
Исключение составляла только эта миниатюрная женщина в серой вязаной шапке, которая забрала ранец у мальчика. Теперь она сидела, водрузив на колени ранец и свой ридикюль. Она сидела у окна рядом с дородной дамой, набирающей что-то в телефоне. Она крутила головой, как галка, переживала за входящих, пыталась уступить место.
– Там ещё! Там ещё трое не зашли, может чуток пропихнетесь, а? – пыталась она руководить процессом посадки.
– Да, некуда уже, мы и так, как селёдки в бочке! Сидите уж!
– А может Вы? Сидайте, я встану, она подскочила.
– Да угомонитесь Вы! – рыкнула её соседка, которой она мешала набирать смс.
Женщина в шапке слегка обиделась, отвернулась к окну. Но обида эта была неглубокой, Саша видела, что она все равно поглядывает на вход, переживает, чтоб вошли все. «Чудотетенька какая-то», – определила про себя Саша.
Наконец, автобус скрипнул дверями раз, потом два, потом водитель попросил освободить пространство дверей, и последнему парню все же пришлось спрыгнуть со ступенек. Видимо он очень спешил, потому что сразу, не раскрывая зонт, побежал по бульвару вперед автобуса под проливным дождем, не замечая ни луж, ни ручьев воды, стекающих с его куртки и волос.
Саша видела, как чудотетенька провожала его сочувственным взглядом, как между ее бровями нарисовалась вертикальная складка от расстройства.
Эта впечатлительность и ещё «сидайте» и развесило и озадачило Александру. Ну, надо же! Откуда она такая?
Но вскоре Саша о ней уже забыла. Ушла в свои мысли.
Да, была б у неё тачка… И уже б была, если б …
«Стоп! Об этом не думать!»
Папа не хочет. Его можно понять. А уж в последнее время, когда появилась у него эта Алёнушка, и подавно. Как бы он ей вперёд машину не приобрел, с него станется! Средства у него есть, это Сашка знала точно.
Папа был «своим парнем». Всегда был. Хотя со стороны казалось, что мужчина он солидный – он преподавал в их университете, имел учёную степень. И иногда Сашка ездила с ним на его фольксвагене, но совпадало их расписание не часто. Папа был мягкий, практически – душка.
Это мама была строгая, требовательная, но мама была …
«Стоп! Об этом не думать!»
Чаще приходилось ездить в универ и обратно автобусом. Даже в такие вот холодные дождливые дни.
Наконец, пора было протискиваться сквозь толпу к выходу. Сзади – суета. Саша оглянулась. Женщина в серой шапке тоже пыталась выйти, тащила большую сумку.
– Да, куда ж ты прешься со своей сумкой, – театральной внешности мужчина ворчал, переживал за свой плащ и туфли.
– Простите, простите, ну как же. Я ж должна её вынести…
– Девушка, девушка, Вы выходите сейчас? – женщина рукой вытирала пот под шапкой, и Саша разглядела, что она совсем не старая.
– Да, – хорошо, что она выйдет вперёд этой огромной сумки, а то – прощай колготки.
Саша выскочила, раскрыла зонт и, вдохнув сырость осеннего дня, направилась к переходу. Но там зачем-то оглянулась – чудотетенька спрашивала о чем-то прохожую старушку, та развела руками помотала головой.
Дорогу что-ли не знает? Зажёгся зелёный, но … нашло вот … Саша развернулась обратно. Она хорошо знала этот микрорайон. Хоть жила здесь всего-то третий год.
Раньше с мамой и папой они жили в другом районе города, потом, когда погибла мама, три года она жила у бабушки, а, поступив в универ, вернулась к папе. Папа продал за это время старую их квартиру, трудно было там – все напоминало о маме, да и у Сашки были психологические проблемы. Нужно было что-то менять.
Средства позволяли купить квартиру получше.
И Сашка приехала сюда, в новую, современно оборудованную квартиру.
– Это все для тебя! – сказал тогда папа.
И Сашка была благодарна. Она готова была наводить в квартире эстетику по своему вкусу, баловать отца кулинарными изысками. Благо пригодилась наука бабушки, да и интернет подбрасывал идеи. После бабушкиных чугунных сковородок, она быстро освоила комбайны и мультиварку, пекла деревенские булочки, устраивала романтические ужины при свечах, пробовала и экспериментировала. Кухня стала ее стихией.
– Сашка, я толстею с тобой! Если ты не прекратишь это, я скоро не войду в дверь, – шутил отец.
Чудотетеньку можно было назвать миниатюрной. Ее сумка, казалось, превышала её по весу и объему, но, благо, была на колесиках. Одета она была в джинсовую короткую куртку на меху, обтягивающую шапку, джинсы и черные ботинки.
Капюшона на куртке не было, как и зонта, и женщина натянула на голову вязаный шарф. Смотрелся он смешно, потому что натянула она его только наверх, затылок был открыт.
Саша вернулась.
– Вам адрес подсказать?
– Что? Да-да-да! – она поставила сумку, – Вот улица Березовая. Это куда, не подскажете?
Саше было по пути. Это как раз в той стороне, куда она идёт.
– Пойдёмте, и давайте я помогу.
– Не-не-не, что Вы, что Вы! Я сама. Она же лёгкая, на колесиках.
– Вы промокните, это не очень близко.
– Да ничего, вот ведь – шарф.
Саша ничего не сказала. Джинсовая курточка попутчицы уже пропитывалась водой, да и шарф тоже. Она просто старалась немного прикрывать её зонтом, но получалось не всегда. Они обходили ручьи и лужи.
Но женщина не унывала, семенила и слегка даже улыбалась.
– А Вы откуда приехали? – спросила Саша, перекрикивая шум дождя и колес машин, шелестящих по бегущим ручьям.
– Я-то? Из Челябинска, вернее, из поселка Свердловской области.
– Далеко!
– Ага! Но я на самолёте, так что быстро. Больше до Челябинска добиралась-тряслась, чем сюда к вам. А тут вот дождь. А там сухо было. Ну, если мечтаешь о радуге, будь готов попасть под дождь …
– Да какая уж радуга – осень же поздняя, зима скоро, – пожала плечами Саша.
– И то верно… Одни калужины тут…
– Чего? – не поняла Сашка.
– Ну, лужи…
Сумка женщины очень замедляла движение, встречались лестницы, бордюры и ямы. «В общем, калужины – вполне подходящее выражение» – подумала Саша. И в конце концов Саша тоже ухватилась за ручку, потащили вместе.
Наконец дошли до нужной улицы.
– Вон ваша Березовая, – махнула рукой Саша, – А дом номер какой? Ух ты, далеко, пошли, провожу.
– Да неловко мне. Отвлекла Вас. Может пойдете уж?
– Да я не спешу, а Вы совсем промокнете без зонта. Пошли, – Саша взялась за ручку, – А вы в гости?
– К сыну. Он у меня учится здесь, квартира съёмная.
– А что ж не встретил он?
– А не знает он. Я сюрпризом решила. Дай, думаю, как снег на голову….Он жалеет все меня, не приезжай, говорит. А я решила — поеду. Чего я … лежу на печи, жую калачи, а он тут один. Вот и собралась, домашнее ему везу. Да и сама по Москве погуляю. Что за город, что за норов – гляну.
– Не впечатлились пока?
Женщина пожала плечами, обошла большую лужу.
– Тут у вас, смотрю, всяк хлопочет – лишь себе добра хочет, а других не замечает. Плохо это… Вот, кажется, этот дом.
Они подошли к пятиэтажке. Сашка уже собралась попрощаться, но тут они увидели, что двери подъезда на кодовом замке. Зашли под козырек, здесь было сухо. Набрали номер квартиры, но никто не ответил. Женщина набрала телефон сына, но там раздались длинные гудки. Попробовали набрать с телефона Саши – тоже.
Соседка, которую набрали по домофону ничего определенного им не сказала, лишь ответила, что не видела соседа давно.
– А когда вы созванивались с сыном? – поинтересовалась Саша.
– Так вчера, вроде. Он, в институте, поди. Вы ступайте. Спасибо Вам от души и сердца чистого. Так помогли, помогли очень! Может Вас пирожком угостить? Ой, нет, лучше не надо, они просроченные. Конфет хотите? – Саша отказалась, – Ну, ступайте. А я погожу его здесь, не волнуйтесь, не волнуйтесь.
– Ну, тогда, до свидания! Всего доброго Вам!
Жаль, конечно, но Саше очень хотелось уже уйти с этого промозглого дождя. И так она сделала крюк. Пора было возвращаться домой. Она шла и улыбалась – так уютно было с этой чудотетенькой. Каким-то теплом веяло.
До дома дошла быстро. Сейчас никого тут не было, и это хорошо.
С некоторых пор перестала любить она домашние вечера. С тех самых, как появилась у них Алёнушка – папина пассия. Они с отцом долго встречались за пределами квартиры, но потом отец познакомил их, и как-то постепенно Алёнушка начала появляться в их доме все чаще и чаще.
Однажды утром вышла из папиной спальни в махровом халате, как ни в чем не бывало. Ну ладно, переночевала и вали, так ведь нет, была полдня.
Вести начала себя прямо по-хозяйски, как будто не она тут в гостях, а Сашка – этакая лишняя. Начала учить её готовить, мол, смотри, Саш, как я бефстроганов обжариваю… вот так и так…. Учись. А то, что Сашка это делает в сто раз лучше, её не интересовало.
– Я сейчас такой салат сделаю, Цезарь называется, – Сашка ж тупая, по ее мнению.
– Папа любит только с копченостями, а у Вас тут тупо простая вареная курица.
– Да? Ну, ничего. У папы возраст, копчености вредны.
Возраст! Раз у папы возраст, чего ж ты такая молодая на него клюнула-то? Старше Саши Алёнушка была всего лишь на одиннадцать лет. Или … любит и кошка мышку?
Пропали их с папой теплые уютные вечера, когда он дремал на диване, а она, обняв его, смотрела телек, когда обсуждали они университетские дела, когда дрались маленькими диванными подушками, и он её бешено щекотал.
Теперь к нему жалась эта Алёнушка, теперь она призакутывала его пледом, который так любила мама, а Сашка уходила к себе в комнату и сидела там одна.
Саше эта Алена определенно не нравилась. И можно сколько угодно рассуждать о дочеринской ревности, о том, что у папы должна быть личная жизнь, потому что когда-нибудь личная жизнь будет и у нее самой, но эта Аленушка …
Однажды пришла Сашка пораньше из универа, а та сидит на бежевом диване в их большом зале, объединенном с кухней, перед ней тазик, одна нога на диване – Алена делает педикюр.
– Ой, Саш, а ты пораньше, да? Присоединяйся, у меня тут такой набор для педикюра. Или ты не делаешь?
– Делаю. Правда, в ванной, – огрызнулась Сашка, взяла булку и отправилась к себе. Есть тут, за кухонным столом, расхотелось.
Алёнушка пыталась блеснуть какими-то знаниями, но и Сашка, и, казалось, папа прекрасно чувствовали их поверхностность. Алёну больше интересовали новости кино и музыки. Здесь она была профи. И надо сказать, благодаря ей, Сашка посмотрела несколько прекрасных фильмов.
– Пап, ты любишь её? – однажды поинтересовалась Сашка, когда остались они наедине.
– Скорее, привык. От добра добра не ищут, Саш. Упорхнешь, с кем-то мне ж надо будет оставаться, а Алена хорошая, добрая.
– Но она ж пустая, пап! И тобой командует.
– С чего ты взяла? Знаешь я ж никогда не был лидером. Скорее, наоборот. А женщина без капризов, как генерал без армии — форма есть, а эффект не тот!
– Вот только эффект у неё и есть, больше ничего.
– Не знаю, мне кажется, она меня любит…. Не ревнуй, Саш. Лучше подумай и о своем личном. Пора уж…
Но Сашке все равно жаль было отца. А почему? Не могла она понять… может и правда, просто ревность, просто – это место мамы …
Она пришла домой, переоделась и зашла в ванную, смыла с себя всю тяжесть дня, машинально отмечая, что на полках прибавился новый бальзам для волос и гель для умывания. Алёнушка заполняет собой пространство квартиры.
Не успела она ещё перекусить, как раздался звонок с чужого номера.
– Алло, Вы мне звонили, я пропустил, – приятный бас на том конце провода.
– Нет, Вы ошиблись….Постойте, постойте, Вы…, – и только тут Саша поняла, что не знает не имени парня, не имени его матери, – Вы живёте на Берёзовой?
– Да, а что случилось?
– К Вам мать приехала сюрпризом, а Вас дома нет. А там дождь…
– Мать? О! Спасибо, девушка…
И он бросил трубку.
Саша пошла готовить себе перекус. Раздражённо убрала жирную сковороду, оставленную Алёной. Ох…
Вскоре позвонили опять.
– Девушка, простите ради Бога. Но тут такие обстоятельства. В общем… Я на Украине.
– Что?
– Ненадолго, на неделю. Всероссийское движение, мы волонтеры – студотряд. Матери не сказал, сами понимаете, изохается… Но я дозвониться сейчас до нее не могу – короткие гудки. Звоню звоню… А ключ есть – у хозяйки квартиры. Она живёт недалеко, но сейчас до понедельника уехала на дачу. Что и делать – не знаю… Может, Вы сообщите матери, чтоб не ждала, или чтоб в гостиницу на пару дней устраивалась. Я не знаю, как быть… Мама вечно – с сюрпризами.
– Да уж, ситуация, я далековато живу, – Сашка была уже в теплом велюровом костюме и уютных носках, посмотрела на серую улицу с моросящий дождем. А потом представила стояшую под козырьком подъезда женщину с большой сумкой … и ответила:
– Да, я сейчас схожу и дам ей трубку. Вы обязательно ответьте только, мы наберём Вас.
– Как я благодарен Вам! Спасибо огромное! Спасибо!
Саня оделась потеплее, натянула резики, взяла зонт и направилась на Берёзовую, решив, что на обратном пути забежит в супермаркет. По пути она обдумывала, где ж тут рядом гостиницы? Она знала лишь одну, но поговаривали, что цены там несусветные, хватит ли у женщины из Челябинска средств? Хотя – ведь всего на пару– тройку дней. И сама виновата, кто сейчас ездит вот так – сюрпризом.
Под козырьком никого не оказалось. Саша огляделась и сразу заметила синюю куртку на веранде детской площадки. Она была обвита плющом, конечно уже обезлиствевшим.
Женщина скрючилась, спрятала обе ладони между колен. По всему видно – замёрзла.
– Здрасьте ещё раз! – шагнула на веранду Саша.
Чудотетенька встрепенулась, распрямилась и улыбнулась, хотя получилось это у неё совсем невесело.
– Вы похожи на воробья на жердочке. Замёрзли?
– Есть немного. А Вы откуда?
Саша достала телефон, набирала.
– Вам сын не может дозвониться.
– Так у меня сел телефон, я звоню ему, звоню…
– Держите…
Женщина схватила трубку и как только услышала голос сына, зачирикала, как будто тот нахохлившийся от холода воробей, на которого она только что была похожа, вдруг почувствовал весну.
– Как в отъезде? А где? В Краснодаре? Все хорошо, сынок. Конечно, устроюсь … Не беспокойся… Все будет отлично … Я тебя дождусь!
Лицо ее сияло от счастья и сейчас казалось, что все её проблемы решены.
– Ну, и куда Вы теперь? – спросила Александра.
Женщина улыбалась, отрешенно смотрела по сторонам, как будто обдумывала, в какую сторону лучше двинуться. Она была просто счастлива от заботы сына, но совсем не думала о себе.
– И куда? – ответила она вопросом на вопрос, вставая, собираясь куда-то пойти.
– Вот и я спрашиваю, и куда?
– А есть тут гостиницы? – она подняла голову от сумки, – Вы не знаете?
– Садитесь, сейчас поищем, – и они уткнулись в телефон Саши в поисках гостиницы. Долго искали. Мест не было. Или цены зашкаливали. Начали искать квартиру посуточно…
– А может я это… Может я вещи в камеру хранения, а сама … Я так хотела погулять по Москве. Вот как раз мне и суждено.
– Смотрите какая погода! Вам бы согреться, – Саша решительно встала и закрыла чехол телефона, – Ну, вот что. Пошли к нам, – она подхватывала сумку на колесах, – А то так и простудиться недолго. Побудете у нас эти три дня, а там и хозяйка квартиры приедет с ключом.
– Не-не-не! Что Вы! Я ж чужой человек! Вдруг, я – аферистка какая! Мало ли нас, аферистов-то. В смысле… не нас. Я не аферистка, конечно, но ведь Вы меня не знаете, а вдруг – аферистка. Сейчас, ох, сколько расплодилось этих мошенников, – она потрясла кулаком в воздухе.
Женщина лепетала ещё что-то, потом замерла и, выпучив «страшные» глаза, вероятно, представляя, что именно так выглядят аферисты, смотрела на Сашу, как будто пугая.
Саша слушала её какое-то время, пытаясь въехать в то, что сказала она сейчас. Эта «аферистка», в намотанном шарфе, сейчас была столь комична, что Саше вдруг стало невероятно смешно, и она прыснула от смеха, схватившись за живот. Подхватила смех и чудотетенька.
– Ой, я …я … Мне б уже в туалет, – лепетала сквозь смех женщина, скрещивая ноги.
По моросящему дождю они двинулись к дому Александры.
– Мы с тобой, как рыба с водой, – перешла на «ты» чудотетенька.
– Давайте уже знакомиться, я – Александра, студентка.
– А я – Марина, заведующая ДК, и по совместительству плясун-голосун.
– Ух ты, целым Дворцом культуры заведуете?
– Нет, до дворца нам далеко. У нас ДК – дом культуры, клуб, в общем.
– А плясун-голосун, это как?
– Ну, работников у нас на селе не хватает, специалистов, вот и веду я и танцы, и хор сама. Хорошо, хоть уборщица есть, а то б…
Видно было, что женщина устала. Но несмотря на это она ещё и ещё раз предлагала Саше отказаться от идеи – тащить чужого человека в дом. Переживала, спрашивала, не против ли будут близкие, предлагала оплату…
А потом восхищалась квартирой, ходила по комнатам, хлопала себя по бедрам и хвалила. Стрижка у неё была тоже смешная, почти мальчишеская, но ей это шло. Без шапки, без дурацкой своей джинсовой куртки на меху, которую водрузили они сушиться на батарею, выглядела она совсем девочкой.
Пока гостья принимала душ, Саша сварганила обед. Для гостьи нашлась даже отдельная комнатка, квартира у них была большая.
– Ух ты! Сколько книг у тебя. Любишь Айтматова? И я люблю. А Платонова целое собрание! Вот это да! Подь сюда… , – она открывала книгу и зачитала какой-то фрагмент, – Вот никак не могу понять плакать или смеяться. Поэтому Платонова когда читаю, плачу, когда кошки скребут или смеюсь, когда счастье. Ни пойму, как на него реагировать, хоть ты тресни…
– Вы много прочли. А откуда тогда это «сидайте», говор этот?
– Так ить, диалект наш. Все так говорят на селе, а я средь народа всегда, вот и … Саш, если отец станет против, то я сразу съеду без обид. Скажешь мне без стеснения, ладно? А то робко мне че-то…
– Да не робейте. Он же привел эту Алёнушку, а мне чего, нельзя? Она тоже тут без прописки живёт, и не три дня… А это и моя квартира, имею право.
– Не любишь её?
– Неа, нам и вдвоем с отцом было нормально.
– Так ведь в доме как? Семерым бывает просторно, а двоим тесно, это от близости. Знать – не случилась она у вас, близость-то.
– Не случилась, – Саша перемешивала борщ.
– Может впереди все? В семье ж и каша гуще.
– Ну, так это – в семье. Вот мама была жива, была семья, а сейчас….
Они пообедали, быстро вместе убрали со стола.
В комнате Саши висела фотография мамы и ее. Ей было лет десять, мама обнимала ее сзади и прижимала к плечу. Такая красивая мама, с копной кудрявых волос, с лёгкой улыбкой на лице.
Марина подошла к фото, смотрела долго, внимательно. Так внимательно, что Саше стало тревожно, как будто разглядит она сейчас то, чего не надо разглядывать, что и она сама никогда не разглядывает.
– Тут у тебя в руках что-то. А что, непонятно.
Сашка сидела на кровати, а Марина села на диван.
– В руках у меня часы. Мама только что купила, – пульс участился, но она не сказала «Стоп», а пульс утих.
– Расскажи мне о маме.
Почему? Но рассказать вдруг захотелось очень.
Сашка начала свой рассказ. Тот, который она рассказывала только самой себе, только ночами и только первый год после маминой смерти. Тот, который приводил ее к срыву.
Кому она могла его ещё рассказать? Папа и бабушка переживали за неё так, что, казалось, тревожить их не стоило. Светке, подружке – не поймет. Эдика – зачем ему это? Он вообще далек от житейских страданий.
А отец с бабулями тогда переживали, потому что первый год Сашку трясло. Она тогда очень их напугала. Каждую ночь она билась в слезах, заливалась истериками. Она включала мамин голос в чате и начинала кричать.
Ее водили к врачам, кололи уколами, папа поседел тогда враз. Бабушка и сама лечилась от горя, а тут ещё и внучка…
Четырнадцатилетней девочке тогда не хотелось жить. Боль вживалась тогда в нее, вкручивалась железным винтом в сердце, холодным свинцом охватывала виски и сжимала голову. Невыносимо давила и сковывала, не давала дышать.
Мамы нет! Тогда казалось, что она и мама – это одно целое, один организм и невозможно пережить потерю своей половины. У неё забрали телефон, фотографии, перевезли к бабушке. Но это не кончалось.
Она звала маму, просила присниться, но мама не приходила. Она просто пропала, выпала из её жизни, и все.
А потом Сашка научилась наглухо зашторивать эту часть своей жизни, не думать, говорить себе – стоп.
Мысли о маме не ушли, но из болезненных они превратились в светлые, немного поверхностные. Нельзя было углубляться, нельзя было вспоминать мелочи, запахи, тонкости, иначе опять повторится то, что было тогда…
Мама разбилась на скользкой дороге, когда на встречку выскочила другая машина. Не справилась с управлением, погибла.
И сейчас, рассказывая этой совсем посторонней женщине историю её и мамы, всплыли все потаённые картинки их с мамой отношений, даже мамины ароматы, тонкие венки на кистях рук, родимое пятно на покатом плече.
Насколько сильна была та любовь, осознать пришлось лишь после случившегося. Саша говорила и говорила. О маленьких их секретах, об обещаниях, о том, какие мама делала ей прически, о том, как прижимала её к себе, когда встречала из школы, о том, как много целей перед ней ставила, как хотела, чтоб Саша выросла самостоятельной.
И как подарила эти часы – тоже. Утаила только дальнейшую их судьбу. Она не боялась сорваться. Всегда – боялась, а сейчас – нет. Как будто в этой слушательнице сидел её «стоп» и мог предотвратить последствия.
А Марина сидела и слушала очень внимательно, и эта складка между бровями … И тут Сашка посмотрела на неё и вспомнила – такая же была и у мамы, когда она сердилась.
Саша не замечала, что по щекам её текли соленые слёзы, а Марина слушала внимательно и серьезно.
– Ой, я кажется плачу, да? – потрогала она воротник.
– Дождь ведь. И всплакнуть – не грех, за компанию же. Поплачь ещё, Саш, ты хорошо плачешь, спокойно. Нельзя затаивать скорбь, надо принять ее. Так можно. Так нужно. И мама б одобрила.
И Саша поняла, что сейчас она первый раз плачет о маме без истерики и надрыва. Спокойно и мягко. И остановиться может в любой момент. И почему именно сейчас?
И почему она открылась перед чужим человеком?
«Ну точно – чудотетенька» – подумала Саша перед тем, как уснуть.
Марина тоже уснула прямо здесь, на диване, она не ушла в свою комнату.
Деревья на городской аллее безропотно отдавали земле долги, по первому дуновению ветерка сбрасывая в грязь тяготящее их золото и багрянец.
А дождь все лил, размывал, стирал границы между небом и землёй, между горем и радостью, между вчерашним и будущим.
Он как будто закруглял воспоминания Саши, итожил их и подводил к завершению. Ведь дождь не мог быть вечным.
***
Продолжение уже опубликовано на нашей странице
