— Срок – десять-двенадцать недель.
— Какой срок? – Женя перестала возить салфеткой по животу, вытирая гель.
— Срок беременности, конечно, Женя. Ты врач или кто? Сама-то не поняла, что происходит?
— Ты что такое говоришь? Я не могу быть беременна!
— Почему?
— Я не замужем. Уже нет. И у меня… — Женя вдруг осеклась. Неужели…
Она зажмурилась на мгновение, пытаясь прогнать ощущение, что все происходящее – сон. Дурной, выматывающий душу, сковывающий страхом так, что кажется, уже никогда ты не сможешь вырваться из этих пут. Кончики пальцев онемели, как всегда, когда она слишком сильно нервничала и Женя открыла глаза. Нет уж! Не будет она истерику устраивать. Ни к чему это. Мама не одобрила бы. Сказала бы, что Женя в своем репертуаре – страус на асфальте.
Представив себе ту маленькую миниатюру, которую мама когда-то нарисовала для нее и повесила над письменным столом, Женя медленно выдохнула и улыбнулась. Все верно. Она такая и есть. Пучеглазая здоровенная птица, которая не знает «куды бечь». Стоит посреди города, перепуганная и нелепая, даже не замечая, что рядом есть как минимум один газончик с мягкой травкой и землей, куда можно воткнуть свою глупую голову и длинная дорога, по которой можно бежать очень быстро и очень далеко.
— Смотри! У этой птички выходов из ситуации полно, но она стоит на месте и боится. Ей кажется, что это единственная возможность. А как ты думаешь, она и правда, единственная? Присмотрись.
Женя, которой на тот момент было шесть, долго крутила в руках листок.
— Не знаю, — наконец, выдохнула она. – Мне ее жалко.
— Кого? Возможность? – мама смеялась.
— Птичку! – Женя уже чуть не ревела.
— От того, что ты ее пожалеешь, что-то изменится?
— Нет!
— А если вот так?
Мама сунула в руку Жени зеленый карандаш и взяла ластик.
— Смотри!
Ластик заерзал по бумаге, стирая город вокруг страуса. Дома исчезали один за другим, а Женя завороженно смотрела на то, что происходит, не понимая, чего мама добивается.
— А теперь давай вместе!
Мамины сильные пальцы, привыкшие держать кисть и карандаш, обхватили пальцы Жени, и вокруг страуса появилась зеленая травка, пара деревьев и даже облака, которые пусть и были обведены не голубым цветом, как обычно, но и так было понятно, что к чему.
— Видишь? Как думаешь, теперь птичке лучше?
Женя смотрела на картинку и ей показалось, что страус вот-вот помчится по этой траве куда-то вдаль и ему будет так хорошо и свободно, что он забудет обо всех своих печалях, которых, как казалось Жене, у него было навалом.
— Да! Ему теперь хорошо.
— А кто это сделал?
— Ты?
— Нет. Ты. Взяла карандаш и все сделала. Я только чуть-чуть помогла тебе. Дочь, ты можешь вот так менять реальность не только для птички. Но и для себя тоже. В любой момент. Раз – и придумала себе травушку-муравушку! Два – и побежала по ней, не оглядываясь на плохое! А на счет три – придумай себе самое заветное желание и исполни его. Ну, или хотя бы постарайся. Мечта – это всегда хорошо, даже если она мечтой и останется.
Мамы уже давно нет, а Женя помнит все-все, что она ей говорила. Все ее сказки, непохожие ни на одну из тех, которые Женя читала в книгах. Все серьезные и не очень разговоры, которые они вели, сидя на маленькой кухне, всегда чистой и аккуратной, в отличие от остальной квартиры, где все пространство было завалено холстами, красками, пастелью и прочим. У мамы не было своей мастерской, и она работала дома.
Такие разговоры, несерьезные на первый взгляд, но всегда дающие Жене гораздо больше, чем любые другие, мама называла «посиделками».
— О! Опять посиделки устраивать будем? – она заходила на кухню, пытаясь оттереть краску с носа или со щек. Почему-то, работая, мать всегда пачкалась настолько, что Женя, увидев ее, начинала смеяться.
— Мам! Ты сама как картина! Можно на гвоздик вешать! Яркая такая!
Пирог, который Женя пыталась достать из духовки, норовил оказаться на полу, а они хохотали, как сумасшедшие. Почему? Да просто так!
Им всегда было хорошо вместе. И пусть мама не была «правильной» матерью, и Женька с первого класса сама наглаживала себе одежду, готовила завтрак и училась печь пирог, единственный, который у нее получался потом всегда без огрехов. Жене было тепло рядом с ней. Она знала, что есть человек, который всегда поддержит и что бы не случилось – примет ее любой.
Несколько раз ей даже пришлось убедиться в этом. Первый раз это случилось, когда Женя-первоклассница пришла домой после школы в разодранной блузке и с огромным фингалом под глазом.
— Ого! Цвет-то какой! Просто королевский лиловый! Дочь моя, где тебя так угораздило?
Женя, которая почему-то страшно боялась, что мама будет ругать ее за испорченную одежду, разревелась так, что веснушки на ее «картофельном» носу, стали почти черными. Рассказывать о том, что первый хулиган класса, Тимур, попытался отобрать у нее портфель, чтобы помочь донести, а Женя не поняла, девочке не хотелось. Глупо вышло! И сама – красавица теперь, и Тимур сказал, что Женька ненормальная и от таких, как она надо держаться подальше. Но, она же не знала!
Как могла подумать Женя, что Тимуру она может понравиться? С ее-то кудрями цвета взбесившейся морковки, зелеными глазами, которые были похожи на ряску в том пруду в зоопарке, где Женя с мамой кормили уток, и кривыми ногами? Про волосы ей сказала мама, а про ноги Женька придумала сама, стоя перед зеркалом и поворачиваясь то так, то этак. И коленки у нее тоже были разные. Одна больше другой. По крайней мере, Жене так казалось.
И скажите, люди добрые, что может нравиться в такой девочке? Правильно – ничего! Та еще красавица!
Вот поэтому и решила Женя, что Тимур не может испытывать к ней ничего, а уж тем более симпатию. А это значит, что портфель ему нужен был только для того, чтобы опять устроить какую-нибудь пакость. Но, на это Женя была не согласна. В портфеле, таком необычном, кожаном, принадлежавшем когда-то деду, который мама отдала ей после долгих уговоров, лежала коробка с новенькой пастелью. Женя уволокла ее у мамы втихаря, надеясь поразить всех на уроке рисования. Ведь никто в классе не умел рисовать толком, а Женя, пусть и не была пока таким же художником, как мама, «подавала надежды».
Надежды эти так и остались надеждами. По стопам мамы Женя не пошла. На ее робкий вопрос, может ли она поступить в медицинский, мама только пожала плечами:
— Тебе жить.
А потом долго то ли смеялась, то ли плакала у себя в комнате, плотно прикрыв дверь и думая, что Женя уже спит.
— Нет! Ты подумай! Откуда что берется, а? Ведь она никогда с ним не виделась и не встречалась! Не знает его! Так, откуда эта тяга к медицине? Откуда, я тебя спрашиваю? Вот именно, апельсинка! И он апельсин! В чистом виде!
Женя знала, что мама разговаривает со своей единственной подругой, тетей Оксаной. На вопрос Жени, почему Оксана единственная, мама всегда начинала смеяться и говорила:
— Мне и ее много! Я – одиночка, Женечка. А учитывая то, что и Оксанка такая же – мы нашли друг друга. И друг друга понимаем. Если разговаривать неохота, то можно просто помолчать или вообще сказать, что не готова к беседе. И Оксана поймет. А это в дружбе самое главное. Чтобы тебя понимали.
— А почему вы никогда не здороваетесь друг с другом? Не говорите «привет» или «здравствуй»?
— Не говорим? Не замечала… Не знаю. Возможно, потому, что не видим каких-то временных рамок между собой. Мы всегда вместе. Даже, когда не рядом. Не знаю, как тебе это объяснить…
— Я поняла.
На самом деле, Женя ничего не поняла, но факт оставался фактом – Оксана была единственным человеком, которому мама доверяла безгранично. И именно она рассказала Жене об отце, когда мамы не стало.
— Хирургом он был, Женька. Хорошим таким, рукастым. Матери твоей после аварии так руку собрал, что она снова рисовать смогла. Умным очень был. Но, как мужик – несостоятельным. Сбежал, как только узнал, что мать тебя ждет. Не хотел проблем. Он был весь в работе, мечтал о том, что станет знаменитым.
— Стал?
— Не знаю. Уехал куда-то, когда тебе лет пять было. Почему так хорошо помню? Потому, что он и мне операцию делал. Сделал и умотал. Жизнь мне спас, чтобы ты понимала. Но уехал некрасиво. Даже попрощаться не захотел.
— А мама предлагала?
— Да. Хотела, чтобы он тебя увидел. Хотя бы раз за все время. И очень обиделась, что он так и не пришел.
— И не надо! – Женя стянула с головы нелепую черную косынку, которую повязал ей кто-то. Рыжие кудри полыхнули на солнце. Поймав недоуменный и укоризненный взгляд сначала одной, а потом другой соседки, которые суетились вокруг, Женя вытащила шпильки, удерживающие строгую «гульку» и тряхнула головой.
— Правильно, девочка! Мама бы одобрила! – Оксана кивнула и шикнула на соседок. – Живи! Она хотела, чтобы ты жила и дышала! А все, что этому мешает – вон!
К Оксаниным словам Женька прислушалась. Жила… Университет, учеба, бессонные ночи за учебниками и полный вакуум вокруг. Людей, которых Женя хотела бы видеть рядом, не было. Она и в школе плохо сходилась с ребятами. Ее дразнили за высокий рост и неуклюжесть, не говоря уже о рыжих волосах и веснушках. По этому поводу Жене доставалось всегда и везде.
— Слоник! Рыжий слоник! Видали вы такое? Слоники, оказывается, бывают рыжими! И косолапыми!
Она сидела на задней парте, гордая и независимая, и отчаянно мечтала, чтобы появился хотя бы один человек, которому просто понравятся и ее кудряшки, и глаза, и большие руки-ноги, и вообще все в ней.
Но, этот таинственный кто-то где-то загулял и Женя его в школе так и не дождалась. Ее лучшим другом была мама. Вот она-то Женьку любила без условий и придирок, да еще и понимала лучше всех. Так зачем было искать кого-то еще?
Максим появился в жизни Жени, когда та училась на третьем курсе. Уставшая, сонная, она плелась по коридору на очередную лекцию, когда ее кто-то толкнул и тетради, которые Женя держала в руках, полетели в разные стороны.
— Простите, ради Бога! Я не хотел!
Невысокий, чуть не на голову ниже Жени, паренек в смешных очках, суетился, подбирая с пола ее тетради.
— Вот! – привычным жестом поправив на носу очки, парень сунул ей в руки подобранные тетрадки. – Вы здесь учитесь?
Женя, которая почти всю ночь не спала, готовясь к экзамену, только вяло кивнула и пошла дальше. Она не видела, как вздохнул у нее за спиной этот странный парнишка. Как опустил голову и сердито пнул свою сумку, которая так и осталась валяться под ногами, куда он уронил ее, кинувшись помогать Жене.
Экзамен она в тот день сдала, на удивление, хорошо. Выйдя из аудитории, Женя прислонилась к двери, думая только о том, что хочет есть так сильно, словно ее морили голодом лет сто, а может быть и больше.
Максима, стоящего у окна, она даже не заметила. Протопав по коридору до лестницы, она поразмыслила немного, и, глянув на часы, решила все-таки поехать домой. Столовая, конечно, ближе, но дома было спокойнее. И в холодильнике стояла кастрюля с окрошкой. А это значило, что деньги, которых и так было немного, останутся целы.
Максим догнал ее уже у остановки.
— Подожди! Прости, пожалуйста, за глупый вопрос. Как тебя зовут?
Женя удивленно смотрела на запыхавшегося парня.
— Женя. Евгения.
— Здорово! А меня – Максим! Приятно познакомиться!
Они глазели друг на друга, не зная, что сказать еще, и не слыша, как посмеиваются вокруг люди, наблюдавшие за ними.
Автобус, который подошел к остановке, заставил их засуетиться.
— А ты куда сейчас?
— Домой.
— Что делать будешь?
— Окрошку есть.
— Ух ты! Я очень люблю окрошку!
— Тогда, чего мы стоим? Поехали! Я умею готовить очень вкусную окрошку! Тебе понравится! – Женя сама себе поразилась, насколько естественным и правильным показалось ей сказанное.
Поженились они через полгода. Больше Максим ждать не хотел. Но, Женя и не была против. К тому времени она поняла, что ей с Максимом спокойно. Не так, как было с мамой, но тоже хорошо. Впервые за долгое время кому-то было дело до нее и это не могло не радовать.
Свекровь, Анна Алексеевна, была Женей очень недовольна. Эта рыжая, странная немного девушка, которая в два счета отобрала у нее единственного сына, Анне не нравилась совершенно. Она искренне считала, что Максим достоин чего-то большего, чем девица, которая мало того, что была выше на голову, чем будущий муж, так еще и жила так, как ей вздумается, не оглядываясь на окружающих.
— Женечка, так нельзя! Что люди скажут?! – Анна Алексеевна искренне недоумевала, что за блажь пришла в голову «детям», которые решили не устраивать торжество, а потратить эти деньги на путешествие.
— Какие люди? – Женя удивленно смотрела на будущую свекровь. – У меня нет никаких людей. Даже родственников нет.
— Но, у нас-то они есть! И много! Вы входите в нашу семью, поэтому нужно считаться с ее устоями. А у нас принято отмечать подобные события, чтобы хотя бы познакомиться с будущими родственниками.
Женя, глянув на приунывшего Максима, только пожала плечами.
— Хорошо. Если вы считаете, что так будет лучше…
Ссориться не хотелось. И, хотя Женя пожалела о своем решении почти сразу, Анне она этого не показала, послушно кивая, когда та помогала выбрать платье и фату, настаивая на своих предпочтениях и улыбаясь каждый раз, когда будущая невестка соглашалась с предложенным вариантом.
Свадьба прошла суматошно и бестолково. Женя откровенно скучала и мечтала сбежать. Гости радостно судачили о невесте, обсуждая ее немалые достоинства и огненную шевелюру, которую Женя не позволила скрутить в прическу.
— Зачем мне этот дом на голове? – недоумевала она.
— Как скажешь. Тебе виднее, как будет лучше. Это же твоя свадьба.
В итоге Женя отцепила фату и сидела «растрепанная», потешаясь над тем, как разглядывают ее гости.
— Женька! Ты всех шокировала! – Максим улыбался матери и теткам, а сам смеялся вместе с женой.
— Хоть какое-то развлечение!
Как не настаивала Анна Алексеевна на том, что молодым лучше пожить с ней, пока они не окончат университет, Женя отказалась.
— Зачем это все? У меня есть квартира. Там полно места и до учебы добираться в три раза быстрее, чем от вас.
— Но, Женечка! А кто же будет создавать уют? Готовить, стирать, убирать в конце концов? Вы же все время в цейтноте.
— А это так важно?
— Разумеется! Максим привык к определенному порядку! Ему будет сложно!
Женя спорить не стала. Она просто спросила мужа, что делать. И Максим, который вполне спокойно мог обойтись без маминых котлеток, без раздумий заявил:
— Конечно, будем жить отдельно. А то мама тебя просто съест.
— Зачем?
— Не зачем, а почему, Жень. Потому, что ты — моя жена. А значит, имеешь на меня права.
— Проблема!
— А то! Готовься, дальше их будет еще больше. Мама растила меня одна. Вот, где настоящая проблема. Она считает, что я ее собственность.
— Ты так спокойно об этом говоришь.
— А чего волноваться? Мало ли что она считает? Важно же то, как считаю я. А я ее очень люблю и уважаю, но жить-то хочу с тобой.
Потом Женя поняла, что переезд Максима к ней стал первым колышком раздора, вбитым между ней и свекровью. Мелочи, какие-то незначительные обмолвки и намеки со стороны Анны Алексеевны, на которые Жене просто некогда было обращать внимание, постепенно копились и превращались из незаметной кучки в большую гору, на которую уже невозможно было не реагировать.
— Максим! Вы вместе уже семь лет, а детей у вас так и нет. Это же о чем-то говорит? Не пора ли думать о будущем?
— О каком будущем, мама?
— О твоем, разумеется! Неужели ты хочешь, чтобы наш род прервался вот так глупо и беспечно? Евгения не сможет стать матерью, понимаешь ты это?
— Понимаю, мама. Но, это ничего не меняет. Я ее люблю.
— Господи, если ты хочешь наказать человека, то лишаешь его разума! – Анна Алексеевна театрально заламывала руки и принималась страдать.
Раз за разом эта тема поднималась снова и снова, и Женя не выдержала.
— А вы уверены, что дело только во мне?
Анна Алексеевна возмущенно задохнулась:
— А в ком же?! Максим совершенно здоров!
Женя хмыкнула и достала из сумки результаты обследования, которое прошла вместе с мужем.
— Я не была бы столь уверена.
Анна Алексеевна, решительно отстранив от себя папку с документами, покачала головой:
— Это все филькина грамота, моя дорогая. Ребенок – это подарок свыше. И если его нет, то это может означать только одно – нет благословения на ваш брак.
Женя замечала за свекровью некоторые странности. Она стала набожной, ездила по монастырям, увешав свою спальню иконами от пола до потолка. Максим только пожимал плечами на вопросы жены:
— Не знаю, что тебя так беспокоит. Не вижу здесь ничего страшного.
— Меня беспокоит то, что теперь, кроме претензий твоей матери, мне идут претензии откуда-то «свыше». А это уже не смешно, Макс.
— Я и не думал смеяться, Жень. Могут быть у человека маленькие слабости? Вот и воспринимай это так. Зачем ты заморачиваешься?
Но, Женя уже не могла иначе. Ей все надоело. Надоело оправдываться, скрывать что-то, подбирать слова, пытаясь сохранить хотя бы худой мир, не говоря уже о том, чтобы наладить нормальные отношения в семье.
Она даже не мыслила о том, чтобы рассказать свекрови о двух выкидышах, которые перенесла за эти годы. О том, как ждала этих детей, представляя новую жизнь. А потом долго не могла прийти в себя, понимая, что этой придуманной, так отчаянно желанной, жизни никогда не будет. И, потеряв надежду, она достала из дальнего ящика комода маленькую коробочку со смешными пинетками, похожими на настоящие кеды, и отдала ее коллеге, ожидающей ребенка.
А после поставила крест на своих мечтах, запретив себе даже думать о том, что сказала бы по этому поводу мама.
На развод Женя подала в феврале. Снежная, морозная зима вдруг сменилась слякотью и стылыми дождями. И настроение природы так совпало с Женькиным, что они ревели на пару, не стесняясь и поливая слезами стекло на кухонном окне сразу с двух сторон. С улицы старался дождь, а в квартире прижималась к теплой батарее Женя, чертя пальцем на стекле одной ей известные слова.
Максим ее не понял. Пытался поговорить, как-то наладить отношения, но Женя стояла на своем.
— Не могу больше. Я устала, Макс. Пусть это звучит странно и действия мои глупые, но это моя жизнь. Другой у меня не будет. И я не готова потратить ее всю без остатка на эту бессмыслицу. Я все время во всем виновата. Бред же?
— Бред…
— Вот поэтому я и хочу нарисовать сейчас травку, понимаешь? Мне нужен зеленый карандаш и собственная реальность. В которой я буду хорошей. В которой будет то, что нужно мне, а не кому-то.
Женя точно знала, что Максим ее не поймет и поэтому прекратила с ним всякое общение, надеясь, что это поможет им разорвать все, что связывало еще, не давая расстаться.
Собрав и отдав вещи Максиму, она сменила номер, поменяла замок в квартире и перестала открывать двери, когда слышала звонок или стук. Ей уже все было безразлично. Видеть никого не хотелось и сил выяснять отношения больше не было.
Женя забыла, что такое нормальный сон. Она бродила по квартире ночи напролет, то плача, то думая о том, что больше всего ей хотелось бы сейчас, чтобы Максим был рядом. Чтобы спал, закинув руку за голову, как это делал всегда. И можно было бы забраться к нему под одеяло, прижавшись озябшими ногами. Услышать, как недовольно пробурчит он что-то, а потом повернется и обнимет, прижимая к себе. И уснуть, проклиная будильник, который поднимет их уже совсем скоро, ведь за окном уже светает, не дав насладиться этим теплом и нежностью…
Но, Максима не было… И больше уже не будет, как казалось Жене. И нужно было жить дальше, а не прятать голову в песок, пытаясь вернуть прошлое.
Коробка с мамиными карандашами и красками, которую Женя не позволила выкинуть деятельной Анне Алексеевне, помогавшей невестке наводить порядок в квартире, нашлась на антресолях. Женя вытащила ее, расчихавшись от пыли, а потом долго сидела на полу, перебирая карандаши, очиненные матерью и ласково поглаживая кисточки с обгрызенными концами. Подходящей бумаги в доме не нашлось и Женя решила, что зайдет до работы в магазин и купит большой альбом. Ей о много нужно было подумать, а лучше всего это удавалось сделать только маминым способом – рисуя.
— Давно я этим не занималась, мам. Может, зря? – Женя провела ладонью по фотографии матери, стоявшей на полке. Легкая пыль, которую никто не вытирал уже неделю, осталась на пальцах и Женя невольно дернулась в сторону ванной. Тряпку нужно! Вытереть, ведь может прийти Анна Алексеевна… Нервно рассмеявшись, Женя хлопнула в ладоши. Нет. Никто ее больше ругать не будет. Потому, что некому. Теперь она одна… И может делать все, что захочет.
Но, на следующий день Женя в магазин не попала. Утро выдалось вовсе не радостным и на работу Женя опоздала. Влетев в кабинет, под которым уже собралась очередь, она накинула халат и позвонила той самой коллеге, которой отдала в свое время пинетки.
— Кира, посмотришь меня? Что-то неважно себя чувствую.
Прием отвлек ее, как всегда, заставив сосредоточиться на работе. Люди шли и шли, а Женя, забыв про время, машинально делала свою работу, стараясь не думать о том, что скажет ей Кира. Ничего хорошего – это же ясно. Поэтому, какой смысл гадать? Проще просто не думать пока о том, что предстоит. А будет лечение. И, возможно, стационар. А это значит, что нужно куда-то пристроить кота и попросить соседку присмотреть за цветами. Теперь Женя одинокая женщина и больше уже не получится вручить ключи свекрови и не думать о том, как там Гамлет и не сожрал ли он очередной цветок.
Новость, сообщенная ей Кирой, настолько выбила Женю из колеи, что остаток дня прошел как в тумане. Доехав до дома и поднимаясь по лестнице, привычно не дождавшись лифта, Женя не считала ступеньки, как это делала с детства. Она думала. И, возможно, поэтому Анну Алексеевну, которая ждала ее под дверью, просто не заметила.
— Женя…
Обернувшись, Женя недоуменно подняла брови:
— Вы?
— Я… Женечка, прости, что беспокою! – Анна Алексеевна, так непохожая на себя, вдруг заторопилась, заспешила, глотая окончания слов и пытаясь сказать как можно больше до того, как Женя закроет перед ней дверь. В том, что бывшая невестка на такое способна, Анна не сомневалась. – Я не хотела… Нет, не так. Мне нужно поговорить с тобой! Это очень важно! Если, конечно, ты позволишь…
Женя справилась, наконец, с ключом и распахнула дверь.
— Входите.
Анна Алексеевна просеменила в квартиру, погладив на ходу Гамлета, сидевшего на тумбочке в прихожей.
— Привет! Ого, как ты раздобрел! На диету пора сажать, а то совсем на шарик похож будешь. Вредно это.
Женя, слушая, как Анна разговаривает с котом, скинула ботинки и пальто, а потом достала тапочки.
— Это же мои…
— Да.
— И ты не выбросила? Почему?
Женя не стала отвечать. Она просто молча прошла на кухню и щелкнула кнопкой на электрическом чайнике.
— Вы хотели о чем-то поговорить?
— Да… — Анна, засмущавшись, что вообще не было похоже на нее, опустилась на стул. – Я очень виновата перед тобой, Женя. Перед тобой и перед Максимом.
— Виноваты? В чем же?
— Это я вас развела. Я рассорила. И теперь теряю сына. – Анна Алексеевна заплакала, а Женя, думая о своем, только пожала плечами.
— Вам не приходило в голову, что мы взрослые люди и сами способны принимать решения? И наш брак – это наша ответственность, а не ваша?
— Да-да, ты права, конечно, но… Знаешь, Женя, у нас в храме сменился батюшка. Ты только не сердись сейчас и выслушай меня. Я все скажу и уйду, а дальше уже – решай сама. Только не перебивай меня, пожалуйста, я и так собьюсь. Не знаю, где найти такие слова, чтобы объяснить тебе, что у меня на сердце творится. Я ведь была уверена, что все делаю правильно. Что оберегаю сына от плохого, пытаюсь дать будущее. А в итоге отобрала его. Женя, Максим тебя очень любит. Он так и не смирился с тем, что вы расстались. Места себе не находит. Даже выпивать начал. Правда, тут же и бросил. Какая выпивка, если от тебя столько жизней зависит? Он не бросит оперировать, не сможет. В этом вся его жизнь. В работе, но не только в ней. Главное – в тебе. Знаешь, Женечка, я тебе никогда не рассказывала, но Максим у меня не первый ребенок. До него было еще четыре. И ни один из них на свет не появился. Кого-то я теряла раньше, кого-то позже. Перед Максимом была девочка… Хорошая такая, очень красивая, крошечная… Муж тогда чуть не проклял меня. Не понимал, что я во всем этом не виновата. Врачи говорили, я твердила, а он не слышал. Даже ушел тогда на какое-то время, но потом вернулся. Мы не смогли жить отдельно друг от друга. А потом родился Максим. И все переменилось. Я была теперь мамой, и жизнь стала совершенно иной. Она приобрела смысл, которого я раньше не знала. Мне очень хотелось, чтобы ты этот смысл поняла и приняла тоже. А ты сопротивлялась.
— Вы ошибались.
— Это сейчас я понимаю. Как и многое другое. Понимаю, что не должна была вмешиваться. Что должна была поддержать тебя, а не строить из себя судью. Кто я такая, чтобы решать, кому и что должно дано быть Богом?
— Это вам новый батюшка объяснил?
— Да, Женя. И еще много чего. Что вы с Максимом муж и жена, и в ваши отношения никто не должен вмешиваться. Что мы часто берем на себя роль Бога, думая, что можем диктовать какие-то условия Ему. Вот это Ты должен дать, а это нам не надо… Условия, понимаешь? Вроде вот этого – если есть ребенок, то есть благословение, а если нет, то и пара эта неугодна и не нужна. Я понимаю, конечно, что для тебя это все пустой звук, ведь ты в Бога не веришь…
— С чего вы взяли?
Анна Алексеевна растерялась.
— Но… ты ведь никогда не говорила об этом.
— Я просто считаю, что вопросы веры – это очень личное. И обсуждать это просто так, за чашкой чая – не самый лучший вариант.
— Да-да, ты права, безусловно. Все люди разные. – Анна Алексеевна оживилась и перестала прятать глаза.
— Я думаю, что нет врача, который рано или поздно не бы задумывался о том, что Бог существует. Работа обязывает. Но, если вы не против, эту тему мы отложим на потом. Сейчас я не готова говорить об этом.
— На потом? – Анна Алексеевна стиснула чашку и пристально посмотрела на Женю. – Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что Максим может вернуться. Нет не так! Я хочу, чтобы он вернулся. Потому, что я тоже без него не могу. Мне плохо.
Анна Алексеевна выдохнула с таким облегчением, что Женя невольно улыбнулась.
— Но… Почему? Почему ты передумала, Женечка?
— Потому, что я нашла свой зеленый карандаш. И вы свой, похоже, тоже. А остальное я расскажу вам позже, хорошо? Вы меня простите, но я очень устала и хочу спать. Я теперь все время хочу спать. Вот! – Женя положила на стол связку запасных ключей. – Отдайте, пожалуйста, Максиму. И скажите, что я его жду.
Женя почти не помнила, как дошла до дивана в гостиной и упала, уткнувшись носом в маленькую подушку. Гамлет, который пристроился рядом, недовольно заворчал, когда час спустя Максим турнул его на пол и устроился рядом с Женей.
— Ты пришел… — она обняла мужа, устраиваясь поудобнее на таком знакомом плече.
— А куда я от тебя денусь?
А четыре года спустя Анна Алексеевна пристроится за маленьким столиком рядом с внучкой и спросит:
— Что рисовать будем?
— Птичку!
— Какую?
— Большую!
— А зачем тебе зеленый карандаш тогда?
— Для травки! Чтобы птичка могла бегать и лапки у нее не болели!
— Ох, чувствую, что в нашей семье появится еще один доктор! Маме твоей эта идея понравится. Да и папе тоже. Что ж! Давай будем рисовать птичку! – Анна Алексеевна поцелует рыжую макушку и улыбнется.