Знойный августовский день близился к закату. После изнуряющей жары вечер радовал долгожданной прохладой. Дед Иван выбрался из душной избы на воздух. Благодать… Уселся на покосившуюся от времени потресканную, давно не крашенную лавку. Достал из кармана помятую пачку «Ватры» и с удовольствием задымил. Хорошо… Тишина вокруг. Только сверчки да надоедливые комары нарушают благостное расположение духа старика…
Вдруг, неподалёку зашумели. « От чёрт их несёть»,– подумал дед и вздохнул. Хотелось одиночества и тишины. В голове трещали электрические провода. Похмелье давало о себе знать. А тут бабка ещё раскудахталась, обнаружив пропажу. С утра дедок разжился найденным в сенцах бабкиным самогоном и не удержался… Из соседского дома, тоже на воздух, вышли всем семейством Васильковы… Ванятка, самый младшенький, трёхлетний карапуз, только завидев деда Ваню, сразу же с радостным выражением лица подбежал к старику. Дед вздохнул…
— Дед Ваня, длассти.
— Здоров, тёзка.
Мальчишка с интересом следил за каждым движением старика.
— Чё жа, Ванятка, говорять, у тебе день рождения учерась был, а?
Тот кивнул в ответ и радостно заулыбался.
— И сколькя тебе лет стукнуло?
— Тли, — он показал три пухленьких пальчика, – воть…
— Юбилей…
— А?
— Молодец, говорю.
— Деда…
— А?
— А тебе сколько леть?
— Мине то? Эээх. У мине столько пальцев, Ванятка нету…
Из калитки показалась дородная фигура Матвеевны.
— Это ктой-то у нас тута шумить? А я слухаю, уроди голоса какия…
Дед злобно зыркнул на супружницу.
— А то как жа… Без тибе тута никак не управются… Выплыла…
— Молчи уж, упырь. Алкашина проклятыя… Чё, головушка болить?
— Ну усё… Начала…
Она повернулась к Ванюшке, улыбнулась розовощёкому малышу: « Гуляешь, Ванюшка?».
— Ага.
— А мамка иде жа?
— Вон, – он указал пальчиком на приближающуюся к ним соседку, — там.
— Здрассти…
— Здравствуй, Валюша,здравствуй.
Разозлённый дед только махнул головой.
— Подышать вышли ?
— Ага. Ванюшка перед сном пусть побегает…
— Ванюшка, прибегай заутри, я хочу вареники исделать, с вишнею, придёшь?
— Плиду…
— Чё, баб Мань, отлегнуло смотрю.
— Ды уродя ничё, полегше… Поживём ишшо…
А ночью её не стало… У бабы Мани было больное сердце. А как ему быть здоровым. Жизнь у старушки была не сахар. Всю свою жизнь та трудилась не покладая рук, дети, работа на ферме, хозяйство. Всё было на её хрупких плечах. А Иван в последнее время всё чаще стал прикладываться к бутылке, и всё меньше интересовался хозяйством. Она не боялась смерти вовсе… Только вот переживала за своего никудышного деда. Как он тут без неё будет…
Она ушла тихонько. Заснула и всё… Даже сразу и не поняла сама, как это так случилось. Посреди ночи защемило сердечко, застучало сильно, хотела позвать деда, да не успела. Только вздохнула глубоко и неожиданно для себя, вдруг оказалась прямо под потолком. Изумлённо вглядываясь сквозь ночную мглу на своё распростёртое на постели грузное тело, она сразу и не поняла что произошло. Спустилась вниз. Прошла в спаленку, где спал Иван. Толкнула его в бок.
— Вань…
Дед смачно похрапывал… Он видел сон. Во сне его мамка гладила по голове и приговаривала : « Маню вот заберу, сынок, один будешь управляться»…
— Ваня…
Он с трудом разлепил отёкшие веки. Перед ним стояла Мария.
— Чё тебе не спиться? Чего?
— Я, Вань, это… Кажись померла…
— Чё?
— Померла я…
— Совсем что ль уже… Шутница…
Он поднялся. Прошел через зал и чуть не упал от неожиданности. На кровати прямо перед ним лежала его жена. Старик обернулся не в силах сообразить. с кем же он тогда беседовал, но там уже никого не было. Он подошёл к Марии. Потрогал руку. Рука оказалась совсем холодной.
— Ты это… Марусь, ты чё !– потрепал за плечо,– ты чё, Мань, а?
Прислушался. Тихо как… Не дышит… Старик растерянно озирался не в силах принять горькую правду. А когда осознал, бросился к ней, своей верной спутнице, с которой были прожиты все его сознательные годы. В горе и в радости… Острая боль потери наконец настигла старика и он завыл, зарыдал в голос, так, как не рыдал никогда в своей длинной жизни…
А она сидела рядышком и ласково гладила его давно поредевшие седые волосы…
А потом она увидела как комната озаряется каким-то жемчужным сиянием. И посреди этого света перед ней возник он — ангел… Он посмотрел на свою подопечную глазами, полными сострадания и всеобъемлющей любви и тихо проговорил : « Мария, пора. Идём».
Она взглянула ему прямо в глаза.
— Я не могу… Понимаешь… Хотела ба, но не могу. На кого я его здеся брошу. Дети у городе. А он… Сопьётся ведь совсем. Пропадёть…
Ты можешь и там за него молиться…
Старушка мотнула головой : « Не могу я».
— Как знаешь… Это может плохо кончиться…
— А там, — она указала пальцем куда-то вверх,- мы встретимся?
— Если он не изменится, то вряд ли.
— Я остануся тута… И усё…
Ангел понимающе кивнул ей напоследок и растворился в воздухе, оставив после себя лишь нежный аромат райских цветов и луговых трав…
После похорон дед Иван впал в депрессию. Проводив детей, по привычке решил залить своё горе самогонкой. В сенцах нашлась припрятанная в старом диване чекушка. Старик достал и боком стал пробираться в летнюю кухню. Потом вспомнил, что прятаться то теперь вовсе не надо. Но от этого стало ещё хуже. Слёзы вновь навернулись на морщинистом лице старика, и вырвавшись на свободу, большими каплями скатывались прямо в седые усы Ивана.
— Ээхх, Маруся, Маруся…
— Ну, чё ты, старай, опять за своё любимыя дело узялси, ирод…
Старик вытер шершавой ладонью мокрые щёки. Ему вдруг на мгновение показалось, что он услышал голос бабки. Он остановился, прислушался… Вздохнул… Повернул голову на какоё-то шуршание за забором. Из-за куста калины появилась голова его давнишнего собутыльника и по совместительству соседа по имени Витёк.
— Степаныч?
— Чё тебе?
— Дык я, это… Поддержать что ли…
Иван тяжело вздохнул…
— Ну заходь, чё уж… Помянем…
Они двинулись к летней кухне, где на столе Степаныч оставил бутылку…
— Эт чё?
— Чё, Степанач?
— Дык я жа чекушку вот, прямо тута и поставил. Чё эт,а ?! Кто???
Пустая чекушка валялась неподалёку, не асфальте перед крыльцом. А рядом с ней, с неповторимым ароматом, растеклась самогонка… Дед непонимающе уставился на соседа.
— Можа кот?
— Можа и кот…
Пить расхотелось.
— Ты это… Шёл ба, Витёк. Пойду я, лягу что ль…
— Ладно. Ты давай, Степаныч… Держися тут…
— Ага.
Ночью Матвеевна тихонько сидела рядом, утирая невидимой рукой скатывающиеся на подушку слёзы старика. Но Иван этого не замечал…
А утречком явился Витька.
— Дядь Ваня.
— Здорова Витёк.
— Я вот…Проведать, – он помахал рукой с запотевшей холодненькой бутылочкой беленькой,-вот…
— Заходь…
Расположились в увитой зимним виноградом беседке. Дед выложил на стол нехитрую закуску — помидорки, хлеб, колбасу. Разлили по стаканам. Иван с удовольствием крякнул. Протянул руку к стакану. Как вдруг, будто кто-то сильно ударил его по руке. Стакан со звоном упал на пол и разбился.
— От ить… Ежики зелёныя… Не держуть руки-то…
А рядом с ним злорадно улыбалась его баба Маня…
— Эх, Ваня, Ваня…
Попытки напиться дед Ваня предпринимал ещё не один раз, но все они оканчивались плачевно.
Однажды вечером, дед вышел на улицу, сел на скамейку. К нему подошла Валюшка.
— Привет, дядь Ваня.
— Здорова…
— Как ты?
— Ды так… Скучно без Мани моёй…
— Да… Жалко её… Еще пожила бы…
— Дааа…
— Я ить, Валюх, будто её чую.
— Как это?
— А вот не поверишь, как выпить соберуся, так будто она рядым, как прям при жизни.
— Чё эт, дядь Вань?
— Дык вот, то бутылка пропадёть, то стакан уроню, то ишшо чего…
— Не хочет она, чтоб ты спился, дядь Ваня…
Дед тяжело вздохнул.
— Чё жа, теперя вообще не пить что ля?
— А ты, дядь Вань и правда… Поберёг бы себя что ль…
Валюшка ушла. А Степаныч вдруг почувствовал лёгкий ветерок. Запахло свежей сдобой. Так пахла его Маруся. Как же он любил этот запах.
— Марусь. Ты тута?
— Тута…
Дед тряхнул головой: » Фууу… Кажется что ли». Но голос жены вдруг продолжил : «Ты, Ваня, берися уж за ум то. Я долго тута не смогу быть. Ты, Ваня молися главное, и исповедуйси, причастися. А будешь пить, не быть нам с тобою умести»…
Дед заплакал.
— Не буду я… Обяшшаю… Не буду!
— Вот и ладно… Пойду я теперя…
Старушка ушла, сопровождаемая своим Ангелом по широкой деревенской улице, поднимаясь всё выше и выше, в самые небеса, пока их фигуры совсем не пропали… А дед так и остался сидеть, размышляя над тем, что же это за чудо с ним случилось.
Слово своё он сдержал. Пить бросил. В храм сходил. Покаялся… А через год, в такой же летний день, сердце старика остановилось. Он встретился со своей Марусей. Теперь они были вместе… Навсегда…