— Обиделась вот… да. Не звонит, не пишет. А ведь сколько сил в нее было вложено, сколько денег и нервов, о-о-о-й…, — баба Таня печально смотрит вдаль, нервно перебирая узловатыми, морщинистыми пальцами повязанный поверх старенького синего халата серый передник.
Мы сидим на лавочке возле ее дома и беседуем «за жизнь». Я не была в этой деревне много лет. Так много, что не сразу узнала в этой маленькой сухонькой старушке некогда цветущую, красивую, полногрудую соседку тетю Таню, которая в былые времена часто приходила почаёвничать к моей бабушке.
Тогда, в годы беззаботного, счастливого до одурения детства, я дружила с ее дочкой — Иришкой. Вместе мы гоняли пескарей в ручье, ходили на сосновую опушку за земляникой, удирали от регулярно срывавшегося с цепи соседского водолаза-Ньюфаундленда, бегали в магазин за леденцами-петушками и страшно не хотели прощаться, когда лето подходило к концу, а мне надо было уезжать домой к родителям.
Я знала, что у Иришки были две старшие сестры, но с ними мы практически не общались, и все, что сейчас мне рассказывала баба Таня, никак не хотело вязаться с моими собственными воспоминаниями о прошлом.
Как оказалось, Ирина была дочерью ее двоюродной сестры Веры. После продолжительной болезни Вера скончалась, и тогда Татьяна с мужем приняли решение удочерить ее девочку, дабы той не пришлось переезжать в детский дом.
Порой отказывая в чем-то родным дочерям, тетя Таня старалась дать Ире все и любила ее всем сердцем. Но пришла и в их дом беда — умер их муж и отец.
Старшие девочки на ту пору были уже самостоятельными, жили и работали в городе, Татьяна ушла на пенсию, а Ира училась в колледже. Ну… как училась? Прямо скажем, неважно. Привыкшая всегда и во всем не знать отказа, девушка плохо ладила с одногруппниками и педагогами, зато прекрасно влилась в, как про такие говорят, «плохую компанию».
После смерти супруга, когда тетя Таня не смогла больше давать ей столько денег, сколько она просила, Ира и вовсе бросила учиться. Быстро выскочила замуж, быстро родила, а потом также быстро развелась, не забывая напоминать приемной матери, что «малышке снова нечего есть, а смеси сейчас такие дорогие».
Живущая на смешную пенсию и помощь дочерей женщина была в отчаянии. Ну как же, ведь должна помогать, раз приняла на себя судьбу сироты.
После нескольких лет отсутствия Ирина однажды появилась на родном пороге.
— Мам Тань… Я тут что подумала. Катька с Настькой хорошо живут, и мужья у них богатые. А мне с ребенком и приткнуться некуда. Ты не думай, я тебя стеснять не буду, не останусь. Да и что мне делать в этой глуши? Только домик свой ты все равно должна мне отписать. С собой ведь на тот свет не заберешь, а девчонкам твоим он и даром не нужен.
— Грешно али нет — не знаю, — разводит руками баба Таня, — Только терпение мое в тот же миг и лопнуло. Отказала я ей. Мы с мужем этот дом по досточке, по бревнышку сами поднимали. Здесь дети наши выросли, жизнь прошла, а она… А чего она? Вы, говорит, жизнь мне испортили, ничего мне не дали, и теперь без угла оставить хотите. Хлопнула дверью и была такова. С тех пор ее и не видали… Вот, одна только фотокарточка и осталась.
Со старого, засмотренного до дыр снимка на меня надменно смотрела стройная, ярко накрашенная молодая девушка, и я никак не могла поверить, что это и есть моя подружка из детства.
Я вновь подняла глаза на бабу Таню. От ее полного тихой грусти взгляда защемило сердце…
— Свидимся ли мы когда-нибудь теперь? — вздохнула она, тяжело поднялась и ушла в дом.
Перед моим внутренним взором вдруг возникло круглое, с глубокими ямочками на щеках, смеющееся Иришкино лицо, обрамленное мелкими кудряшками темных волос, в которых то и дело принимались за игру солнечные зайчики. В тот день мы играли с головастиками на пруду, и они своими хвостиками сильно щекотали наши ладошки.
Как же давно это было… И было ли вообще?
Да пребудет с вами счастье и все, чего вы сами хотите. Не забывайте нажать пальчик вверх, от подписки тоже не откажусь.