Отец, врач, имевший знакомство с самыми влиятельными людьми страны, всегда говорил ей:
— Никогда не унижайся, Лали, помни, кем были твои предки и кем являешься ты.
Первый раз он сказал ей эту фразу, когда Лали упрашивала соседскую девочку во дворе дать ей поиграть с новенькой куклой: у куклы были длинные золотистые волосы, огромные голубые глаза, тонкая талия и гнущиеся руки и ноги. Он строго отругал ее за неподобающее поведение, а потом отвел ее в магазин и купил ей точно такую куклу.
Урок Лали усвоила и больше никогда в жизни никого и ни о чем не умоляла. По крайней мере, до сего момента. Сейчас она стояла посреди светлого чистенького кабинета в чужой стране и переводила взгляд с пожилого врача на девушку-координатора, которая только что перевела его слова: «Этих денег не хватит, мы не сможем продолжить лечение».
Деньги собирали всеми знакомыми и родственниками: сначала Лали возила сына по больницам страны, но когда в последней сказали, что они ничего не могут сделать, кто-то подсказал ей, что можно отправить документы сюда, только вот лечение стоит дорого… Ее мальчик, ее чудесный Лука, не мог умереть в двадцать два года. Это понимал каждый, и деньги несли отовсюду: от мам бывших одноклассников, от коллег мужа, который не дожил до этого страшного дня, от соседей и просто незнакомых людей… Но, оказывается, и этих денег не хватает.
Надежда, которая только-только поселилась в душе Лали, стремительно таяла, словно и она не могла вынести этого жаркого солнца Хайфы, которое даже ей, проводившей каждое лето на юге у бабушки, казалось слишком уж раскаленным, будто даже внеземным. Но она не могла позволить себе сдаться. И Лали опустилась перед пожилым врачом на колени, снимая с пальцев дорогие перстни, доставшиеся ей от прабабки и протягивая их в подрагивающих ладонях.
— Я найду деньги – смотрите, эти кольца очень дорогие, я продам их. А еще продам квартиру, я возьму кредит, если понадобиться, я украду эти деньги! Пожалуйста, спасите моего сына, я вас умоляю!
Пожилой врач смотрел на нее растерянно, но, казалось, тут ему не нужна была помощь переводчика. Он неуклюже схватил Лали за плечи и принялся поднимать ее, бормоча что-то на иврите, и Лали вопросительно смотрела на координатора.
— Он сказал, что продолжит лечение, – с облегчением произнесла девушка. – Вам нужно будет обсудить это в юридическом отделе, подписать документы.
Это Лали понимала – она и сама была юристом, и больше всего ей сейчас хотелось расцеловать руки своему спасителю, но строгие глаза отца будто смотрели на нее с небес, укоряя за неподобающее поведение. И она встала на ноги, горячо повторяя слова благодарности, а врач все кивал и продолжал свое невнятное бормотание.
Уже потом координатор сказала Лали, посмеиваясь, что вовсе не ее порыв перевесил чашу весов в пользу продолжения лечения в долг – просто он не мог отказать такой красавице: несмотря на то, что полгода она провела в метаниях по больницам, Лали все еще сохранила свою необычайную привлекательность, что-то было в гордой посадке ее головы, в ярком румянце и блеске ее глаз, что сразу заставляло мужчин замолчать, переводя дыхание.
Луку удалось спасти. По крайней мере, в тот раз. Домой они вернулись измотанные, он бледный, а она подкопченная безжалостным солнцем, но одинаково счастливые от одного простого слова: ремиссия. Лали выплатила долг клинике, продав и кольца, и квартиру – ничего, заработает еще. Лука вернулся в университет, а Лали на работу, и жизнь пошла своим чередом. Им было подарено восемь счастливых лет, наполненных самыми разными событиями, включая свадьбу Луки на девушке по имени Алиса.
Лали не испытывала особого восторга по поводу выбора сына – Алиса казалась ей слишком юной и легкомысленной, но ничего не поделать, главное, чтобы он был счастлив, а она уж как-нибудь привыкнет к этой девице.
Недолго длилось семейное счастье ее сына. Через десять месяцев после свадьбы он потерял сознание в метро, и Алиса подумала, что это все духота и необычно жаркое лето, но Лали вмиг оцепенела, впуская в душу застарелый страх – рецидив.
На этот раз не помогли никакие деньги, хотя Лали сразу повезла сына к тому самому доктору. Слишком поздно, она опоздала, не смогла спасти своего мальчика. Она слышала о том, как люди седеют за одну ночь, но никогда не думала, что это действительно происходит вот так – еще вчера ее волосы были иссиня-черными, как ночное небо, а сегодня из зеркала смотрела незнакомка с серебристыми прядями.
Еще отец говорил: «Каждому человеку дается такая ноша, которую может вынести только он, другой сломается или не заметит ее». И он был прав – Лали выправилась. Хотя ей и казалось, что внутренности перемалывают жерновами, постепенно боль утихала – в конце концов, его отец тоже ушел рано, и Лали привыкла мириться с потерями.
Она думала, что Алиса быстро исчезнет из ее жизни – несколько месяцев брака с Лукой будут для нее лишь черточкой в бесконечной прописи жизни, так что… Вот почему Лали удивилась, увидев на пороге девушку спустя год после смерти Луки.
— Мама, мне нужно поговорить с вами.
Лали усмехнулась – видимо, хочет сообщить, что второй раз выходит замуж. А зачем пришла к ней, благословения просит? Думает, что Лали посчитает это неблагородным? Так ведь год уже прошел, для такого короткого брака более чем достаточный срок для траура.
Но Алиса заговорила не про брак. Захлебываясь и давясь словами, она путанно объясняла что-то про материал, который брали у Луки в первую поездку в Хайфу, про то, что он упоминал об этом, но она не придала значение, а сегодня прочла в интернете и ее словно молнией ударило.
— Я могу родить от него ребенка, – завершила она свой рассказ.
Лали это показалось святотатством. Родить ребенка от ее Луки, когда сам он зарыт в земле? Да, она жалела, что Лука не успел оставить ей внуков, но так уж вышло, что теперь…
— Я подумала, что правильнее будет получить ваше согласие, мама. Но я хочу, чтобы вы знали – я все равно это сделаю, даже если вы будете против.
Злость и беспомощность переполнили Лали – да как она смеет, кто она такая? Пигалица, которая знала ее сына всего два с половиной года! Какое право она имеет распоряжаться, словно это она стояла на коленях перед седовласым врачом и ездила к Стене Плача, пряча записку с единственной просьбой – пусть Лука будет жить.
— Нет, – спокойно произнесла Лали, хотя внутри у нее бушевала буря. – Я не дам тебе этого разрешения.
— Я не прошу разрешения, я прошу вашего согласия. Разрешения мне не нужно, я и так его имею.
— Это мы еще посмотрим…
Лали была юристом, и неплохим юристом – она не позволит наглой девчонке просто так распоряжаться клетками ее сына. Да, Лали помнила про эту процедуру, она еще удивилась зачем, а врач сказал, что после лечения может так получиться, что он не сможет иметь детей, и это будет его спасением. Спасением? Нет, это будет надругательством, нельзя позволить случиться этому!
Прецедент заставил поломать голову судью, но Лали была уверена в своей правоте. Она изучила мировую практику, подняла все старые связи, даже в церковь сходила. Не преминула она обратиться в клинику, чтобы они ничего не отдавали Алисе до судебного решения.
Помог ей тот самый врач – напомнил, что сын оставил юридически заверенное разрешение ей, Лали, распоряжаться этим материалом. Ведь тогда он еще не был женат.
Суд был выигран. Лали торжествовала. Алиса с красными глазами и распухшим носом умоляла ее изменить свое решение. Лали была несгибаема – ее белоснежные волосы контрастировали с темными, блестящими глазами, с ярким румянцем на щеках, делая из нее настоящую княжну, как ее прабабка, чьи кольца она продала, чтобы спасти Луку. Уже на улице, невзирая на острые капли дождя, Алиса повалилась перед Лали на колени и запричитала:
— Я так люблю его, мама, позвольте мне родить его ребенка, я умоляю вас!
Что может знать о любви эта пигалица? Разве она носила Луку на руках, когда у него резались зубки или болел животик? Разве она хранила его детские рисунки, первый дневник и открытку с неровными буквами «С дном раждения мама!»? Разве она сидела в больничной палате, вслушиваясь в его дыхание, молясь, чтобы снизилась температура, чтобы помог новый протокол? Разве она бросилась на колени, стаскивая с пальцев кольца, которыми так всегда дорожила в память о своих великих предках?
Лали сделала шаг в сторону и сказала:
— Молодая еще, встретишь другого.
***
В осеннем парке свежо и тихо. Цветные лодочки кружатся в воздухе, с шорохом опускаясь на пожухлую траву, путаясь под ногами, залетая в карманы. Лали идет, не спеша, вдыхая грибной влажный запах, вглядываясь в тусклое, почти негреющее солнце.
Сегодня ее день – каждую субботу Алиса привозит ей Ивана, оставляя бутылочки молока, памперсы и сменные ползунки. Пытается что-то там говорить, как правильно, будто Лали сама не знает, как ухаживать за младенцем. Она играет с ним, кормит из бутылочки, потом надевает комбинезон и везет в коляске по тихим аллеям парка.
Он совсем непохож на Луку – нос картошкой, как у Алисы, волосы хоть и темные, но тонкие как у нее, похожие на мочалку. Только глаза и ямочка на подбородке – вот что он унаследовал от ее сына. Темные умные глазки смотрят на Лали точно так, как смотрел на нее когда-то Лука. Спрашивать сейчас правильно ли она поступила, нет смысла – ну что теперь можно сказать, когда короткие пухлые пальчики вцепляются в ее костлявые пальцы? На одном из ее пальцев блестит перстень – тот самый, от прабабки. Алиса полгода искала его, объездила всех ювелиров, собирая цепочку покупок и продаж, потом умоляла новую владелицу продать кольцо за любые деньги. Та отказалась, но когда Алиса объяснила ей, что за необычный ребенок в ее животе, скучающая театральная дива растрогалась и согласилась продать перстень. Правда, цену заломила втридорога. Но Алиса готова была заплатить любые деньги – как еще она могла отблагодарить Лали? А Лали в ответ на это сказала:
— Знаешь что, Алиса? Никогда больше не унижайся и не проси ничего, помни, к какой семье ты теперь принадлежишь – старинный княжеский род, между прочим. И ну, довольно слез, ребенок икать будет…