Скупщик положил драгоценности на электронные весы, пощелкал калькулятором.
— Шесть двести, — сказал он.
Вот так. Стоимость маминого колечка и сережек – всего шесть тысяч. Скупщик отсчитал нужную сумму, вручил деньги Ирине. Она чуть не сказала: спасибо.
За что? Он нажился на ней. Купил память о матери за бесценок. Хотелось швырнуть деньги наглому барыге в его сытую морду. Но Ира не стала этого делать. Она вышла из скупки и направилась в ближайший магазин — покупать продукты к ужину.
На плите кипел суп, скворчало мясо на сковороде. Ирина шинковала лук.
Зазвонил мобильник. Муж.
— Ну че, стенку получилось оттереть? Ладно, не кисни. Прощаю. Где восторги и тысяча благодарностей? – спросил Виктор шутливым тоном, будто и не было утром никакого скандала.
— Я мамино золото продала, — ответила Ира и бросила трубку.
Телефон вновь запиликал, вибрируя. Наверное, Виктор был вне себя от злости. Возьми Ирина трубку, на нее тот час же вывалится ушат помоев:
— Я – все в дом, а ты – все из дома!
Так всегда. Он – хозяин, она – грязь из под ногтей. Он – наследный принц мамы-лаборантки и папы тракториста, она – жалкое отродье учительницы средних классов, ныне покойной. Да и не в родителях дело. Просто он отчего-то решил, что осчастливил Ирку своим вниманием: купил однушку, работает и зарабатывает. А Ирка – рядом постояла. Хреновая хозяйка, никакая жена.
Он совершенно не хотел принимать простой факт: пока он выплачивает кредиты — кормит, поит семью, платит коммунальные счета и покупает одежду — Ира. Он не задумался ни разу, что мясо само в холодильнике не появляется. Что сосиски, увы, не растут на деревьях. Что его новые кроссовки стоят гораздо больше двух рублей.
Что Иркина зарплата? Ее катастрофически не хватало. Приходилось просить у Виктора, и Виктора Иркины просьбы напрягали. Он менялся в лице, раздражался и начинал скандалить. Все пять дней до зарплаты Ирка унижалась и плакала, выклянчивая копейки на хлеб. Не себе же! Сама она обошлась бы и макаронами.
Но Виктор не желал есть пустые макароны.
— Моя мама крутилась как-то, и ты крутись.
Мама… Ирке еще в конфетно-букетный период следовало присмотреться к маме Виктора. Точнее, к отношению Виктора к собственной матери. Уловить тревожные… не звоночки, нет – набат! Отношение к Ольге Васильевне было потребительским!
Виктор, взрослый мужчина, тридцати трех лет от роду, до этих тридцати трех проживал в квартире матери. Разговаривал с ней через губу и обзывал «дурой». Дура не купила ему квартиру, дура не обеспечила его наследством, дура не позаботилась о его будущем.
Мама стойко переносила оскорбления и продолжала скакать вокруг любимых муженька и сыночка. Словно она не человек, а прислуга. При том – бесплатная.
Ирка даже не задумалась. Даже не остереглась. Любила. И влипла. Со стороны посмотришь – перспективный парень, все горит в руках, стремится сделать семейную жизнь лучше. А внутри… Жадность. Жадность и привычка продвигаться по жизни за счет других. За счет надежного тыла, который представляла собой Ирка.
Она старалась, чтобы в доме царила чистота, чтобы обед горячий на плите, чтобы рубашки – чистые, чтобы все было хорошо. Никто не оценил ее старания. Виктор всегда находил повод, к чему прицепиться. Такой характер – он – идеальный, а Ирка – тьфу, и растереть.
Подруги с удивлением взирали на эту картину.
— Ты дурочка совсем? Ты что перед этой свиньей бисер мечешь? Уходи, пока детей не народилось!
Дети у Ирки, правда, не рождались. И Виктор ее за это постоянно пилил: неполноценная. Ирка не знала, что делать – не было никаких патологий. Так бывает. Надо подождать. С годами успокоилась и даже радовалась, что детей нет. Не хватало еще, чтобы она унижалась перед мужем у ребенка на глазах. Вырастет точно такое же чудовище.
Подруги уходили, прекращали с Ирой общаться. Мама умерла. Свекровь была доброй и покладистой, но ей и самой несладко. Ирка осталась наедине со своими проблемами.
Легко сказать – уйди. Но легко ли это сделать? Быт держал крепко. Все в этой квартире было сделано Иркиными руками, а она уж умела сделать конфетку из ничего. И что? Отдать так просто все муженьку? Он во время скандалов постоянно стращал ее:
— Ничего тебе не дам. Это все мое, и на меня записано. Ты вилки сюда не купила. Так что, можешь валить в свой задрипанный поселок, в свою задрипанную мамину хату, не держу. Найти себе какого-нибудь алкаша и радуйся!
Он не слушал никаких возражений. Ирка даже слова вставить не могла: Виктор был ярким типом тех самых кухонных тиранов, подавляющих волю своих рабов.
Был такой случай: в конце войны освободили узников концлагеря. Открыли перед ними ворота и сказали: выходите. Вы свободны!
Но люди стояли и не решались перейти незримую черту. Они привыкли к нечеловеческим условиям и не понимали, как теперь жить без своих грозных повелителей. Ведь повелители «заботились» о них…
Ирка обладала мягким характером, не умела выяснять отношения и доказывать свою правоту. Она – самая нежная, самая желанная добыча для таких, как Виктор. И там, где любая другая нормальная женщина, сверкнув глазами, пошлет своего мучителя лесом, да еще и по морде съездит, Ирка совершенно терялась и думала, что «так и надо. Это нормально». Она вела себя именно так, как несчастные, замученные узники. Она любила своего «хозяина» и была уверена, что без него пропадет.
И мама у Ирки была такая же. Честно говоря, непонятно было, как она вообще работала в школе со своим мягким, уступчивым характером. Ей просто повезло: поселковая школа, маленькая и уютная, как оазис среди пустыни, хранила еще строгие традиции советского воспитания.
Педагоги не дрожали от страха в отделе образования, когда их туда срочно вызывали по «сигналу от родителей» того или иного оболтуса. Родители уважали учителей, считая их главным авторитетом и примером для подражания. И уж если необходимо было пресечь недостойное поведение какого-нибудь лентяя, сами просили:
— Вы не стесняйтесь, Елена Владимировна. Начнет бузить – указкой смело трескайте по лбу. Так до него лучше доходит…
Конечно, педагоги не пользовались такими «вольными грамотами», но на уроках маленькой поселковой школы держалась почтительная тишина, и Елена Владимировна не напрягала связки и не трепала нервы. Работала с душой, любила детей, и они платили ей той же монетой.
Преподавательница литературы и русского языка жила в своем собственном мире, и Ирку вырастила на книгах. Мужчин в их доме не было никогда. Отец Ирки умер вскоре после возвращения из армии от облучения: участвовал в группе ликвидаторов чернобыльской аварии. Тоже – книжный человек, считавший, что высшим благом для человечества является готовность мужчины беспрекословно отдать свою жизнь для спасения Родины.
И Елена, и Ирина верили в любовь, в дружбу и уважение. Женщина должна быть поддержкой, лучшим другом и любимой для единственного мужчины на всю оставшуюся жизнь.
Никаких пустых ссор и пререканий, никаких требований, только любовь. Если у супруга дурной характер, значит этот характер нужно смягчить. Смысл жизни двоих – стремление к стойкости перед семейными невзгодами, умение прощать и понимать свою вторую половину.
И вот такое чудо попало в лапы Виктору. Даже не сопротивляется. Как пластилин!
Мужчины вздыхают: где бы найти добрую, милую, тихую подругу? Что же с этими мужчинами делается, когда им улыбается счастье? Почему они вытирают ноги об таких милых и добрых? А может, правы опытные дамы, говоря, что не нужны мужикам покладистые и нежные. Декабристки умерли двести лет назад. Современные женщины должны уметь постоять за себя. Стерва – вот кто сейчас главный! В руках стервы сегодняшний мир!
После смерти мамы остались маленькая неприватизированная квартирка в бедном поселке, колечко и сережки. Не нажила богатств Елена Владимировна. И в поселке работы никакой не было. Пришлось искать счастье в большом городе. Ирка устроилась на работу, сняла комнату и напоролась на Виктора… Вот тебе и счастье…
Говорят, таким, как Ирка уже ничто не поможет. Даже хороший пинок. Но в то утро что-то случилось.
Виктор проснулся не в духе. Он взглянул на коврик – крошки. Потом специально провел пальцем по полкам – пыль. В ванной – гора нестиранного белья. На завтрак – яичница. Ирка не сварила ему молочную кашу, так как в холодильнике не было ни молока, ни сливочного масла.
— Почему – нет?
— Деньги кончились.
— Почему? – Виктор занервничал, — я работаю, вкалываю для того, чтобы давиться твоей яичницей?
— Но…
Виктор никогда не давал Ире договорить фразу.
— Ты задолбала, овца тупорылая. Засранка! Что ты вообще делаешь? Какой от тебя прок?
— Витя, я не успеваю! Я работаю на двух работах, да еще и подработка… Я прихожу домой без сил, а ты…
— Закрой рот! Рот закрой! – как всегда, не стал слушать муж.
Но обида разрывала Иру на части, она не захотела «затыкаться».
— Я устала! Я не ломовая лошадь! Ты мне ни копейки не даешь! Я вся в долгах – помоги мне немного, в конце концов! Хотя бы за квартиру заплати!
В ответ в Ирину полетела тарелка с яичницей. Жирные пятна расплывались на стене. Она уже не плакала – молча подобрала осколки и принялась за очистку обоев от жира.
— Мне наплевать, где ты работаешь и сколько! Мне нужно, чтобы дома был порядок, а в моей тарелке – мясо! Каждый день! Поняла? – орал Виктор, — я тебя спрашиваю: ты меня поняла?.
Ира заплакала, когда за Виктором закрылась дверь. От испуга и обиды она плохо соображала. Потом открыла шкатулку, достала колечко и серьги, и побежала в скупку. Только бы больше не ругался муж.
Она знала о переменчивом настроении мужа. Вот он орет, швыряется посудой, а через пять минут мило улыбается и шутит. Пусть он подольше шутит, лучше не обострять конфликт. Сбыв последнее, что было, барыге, Ирина побежала в магазин. Потратила там триста рублей – умела экономно отовариться – талант.
Дома приступила к уборке. Взглянула на мамину деревянную, опустошенную шкатулку и вдруг отбросила тряпку.
Что она творит? Что она делает? Кто она – человек или тварь дрожащая? Ничем хорошим это не кончится. Все. Амба! Это же память о маме: колечко и сережки в форме листиков! А она продала их за копейки! Чтобы ОН просто прожрал эти вещи! Чтобы ОН сожрал память о детстве, о материнских руках, о материнской ласке!
НЕТ! ХВАТИТ С НЕЕ!!!
Если так получилось – пусть будет так. Ирина собрала чемодан за час. Нищему собраться – только подпоясаться. Хотела написать записку, но… передумала. На губах заиграла злая улыбка. Так Ирка никогда в жизни не улыбалась. Так улыбалась Маргарита, когда обмазалась волшебным кремом.
Ира открыла ящик в прихожей. Достала бейсбольную биту, принадлежащую мужу. Приноровилась… и размахнулась. Зеркало в прихожей посыпалось мелкими сияющими осколками. Потом зазвенело зеркало в ванной. Стеклянный журнальный столик. Новомодная напольная лампа. Новый телевизор. Люстра.
Ира включила все краны. Первый этаж – соседям не навредит. На диван вылилось около десяти литров воды и борщ. Вещи мужа Ирина методично разрезала на мелкие полоски. А его часы и цепочка полетели в унитаз. Из мясной поджарки в густом томатном соусе получился весьма эффектный пейзаж в духе французских эмпрессионистов.
Ира весело рассмеялась. Как гора с плеч! Она схватила чемодан, закрыла на замок дверь и выбросила ключ в почтовый ящик. Пусть Витя знает, что такое – настоящая жена!
А мамины драгоценности она выкупит! Обязательно!
***
Ирине Ивановне уже сорок пять лет. Она не замужем. Детей нет. Ирина Ивановна нисколько об этом не жалеет и одинокой себя не чувствует.
— А зачем мне муж? Мне и так хорошо. Комфортно. Хватило мне замужества пятнадцать лет назад за глаза и за уши!
Ирина Ивановна прекрасно выглядит, следит за собой и балует себя поездками на разные курорты. Женщины завидуют ей. Когда какая-нибудь является на работу в слезах, а то и синяком под глазом, Ирина Ивановна рассказывает свою историю. Все коллеги любят слушать рассказ, о том, как мамино колечко и сережки в форме листиков послужили отличной мотивацией для Ирины Ивановны – научиться уважать себя и изменить свою жизнь.
— Вот они, смотрите, девочки, — Ирина Ивановна показала на сережки – изящные золотые листики в мочках ушей.
Они, кстати, невероятно шли Ирине Ивановне.
—
Автор рассказа: Ирина Акимова