— Зинка, очнись! – говорили ей доярки на ферме. – Муж бегает к любовнице, а ты хоть бы поругалась с ним, ей космы повыдергивала…
Зинаида на эти речи скупо улыбалась – тихоня, как ее звали в деревне, она и есть тихоня. Женщина и правда была спокойная, никогда ни с кем не скандалила, и тихая. Даже детям своим, а их было четверо, ничего не запрещала. Другие матери в ответ на просьбу частенько отвечали отказом, а Зина, когда дочки и сыновья просились на танцы, говорила всегда одинаково:
— Идите.
Дети у нее были хорошими, не чета многим. Без вредных привычек, работящие, мать и отца уважали. Отец, Михаил, был трудоголиком – как и жена. Работал на тракторе, в сезон дневал и ночевал в поле, зато и деньги домой приносил приличные. Зинаида тогда сама управлялась по хозяйству, возилась с огородом. Дети были на подхвате, а основная работа – на ней. Но никто не слышал от женщины ни жалоб, ни упреков.
Своей болью тоже не делилась. Она прекрасно знала, что у мужа есть любовница, – одинокая женщина, которая жила на другом конце деревни. Высокая, крепкая, мужеподобная.
— Вот уж выбрал Мишка бабу так выбрал, – шушукались сельчанки за спинами.
В глаза, Боже упаси, ничего не говорили – ни Михаилу, ни Настасье, любовнице. Они оба были горячими, можно было схлопотать запросто. Все началось со случая – Настасья строила баню, и ей нужна была помощь. Обратилась к нескольким мужикам, но не отказал лишь Михаил. Когда баня уже была готова и ее первый раз протопили, все у них и случилось…
Зинаиде донесли быстро, но она … промолчала. Не стала ничего у мужа выяснять или ругаться, это у них не было принято. Да и побаивалась, что может заработать за такое любопытство, – не часто, но муж давал волю рукам. Однако не это было главным. Во-первых, не хотела позорить детей – скандалы отразились бы на них. А, во-вторых, дело было в ней самой — всю жизнь была не уверена в себе.
— Ну что я хотела? – с горечью говорила бабке-соседке. – Миша – мужчина видный, а я – страхолюдина.
— Побойся Бога, Зинка, – отвечала ей та. – Нормальная ты женщина, а характер у тебя вообще золотой.
Но она все равно оставалась при своем мнении – некрасивая, и все тут. Хотя, если честно, из некрасивого в ее лице был только нос – большеватый, а так все обычное, не хуже и не лучше, чем у остальных женщин. Да и прическа не красила. Заплетала две косички и заматывала сзади узлом – так было удобно.
— Мама, давай сменим тебе прическу, – предлагала старшая дочь.
— Ай, куда мне, – отмахивалась она. – Коровы и так узнают.
Коров в группе было ни много ни мало — 45 и доить поначалу приходилось вручную. Помогали все, даже муж, когда был свободен. И подружки дочек прибегали – они любили тетю Зину, старались подставить плечо. А что, хоть пять коров подоят, и то помощь.
— Спасибо, девочки, спасибо, мои хорошие, – обнимала помощниц Зинаида и предлагала: – Приходите к нам после обеда, у меня будут пироги.
— Ох, и славные у тебя пироги! – хвалила соседка, заполучив желанный кусок, и говорила Михаилу: – Цены нет твоей жене. Береги ее!
— Угу, – отвечал с набитым ртом, запивая ароматный пирог кружкой свежего молока.
Жену он уважал, особенно, когда слышал в мастерской рассказы о других женщинах. А в детях души не чаял, что для деревенских мужчин было не очень характерно. То, что никогда не бросит семью, было ясно как белый день. Знала об этом и любовница, что ее не особо волновало, – она не собиралась отбивать мужчину, достаточно было, что просто приходил к ней и просто был.
— Сколько ты будешь терпеть, Зинка? – приставали доярки, управившись с работой. – Неужели тебе все равно, что муж бегает к другой?
Молчала. Конечно, не было все равно. Только подушка знает, сколько слез пролила, понимая, что муж не на работе, как утверждал, оправдываясь, а у нее, разлучницы. Тогда женщины переключались на Настасью:
— А тебе как не стыдно? Зачем лезешь в чужую семью? Зачем мужика сбиваешь с толку?
— Я сбиваю?! – делала та невинные глаза. – Он сам приходит, а чего мне отказываться, одинокой бабе? Да не бойтесь вы, никуда ваш Мишка не денется. Я давно уже все про него поняла и ни на что не надеюсь. Он до конца жизни будет в своей семье, и Зинку вашу любит, — при этом добавляла, подмигивая: — По-своему, конечно.
Шли годы. Выросли дети Зинаиды и Михаила, получили образование и хорошо устроились в городе. А мужчина по-прежнему периодически заглядывал к любовнице – по привычке уже.
Деревня пустела, оживая только летом, когда привозили внуков. Давно не стало бабки-соседки. А вскоре их деревню признали неперспективной, и Михаил сказал жене:
— Надо и нам перебираться куда-нибудь, поближе к городу. Здесь уже никого не остается.
У Зинаиды чесался язык спросить: «Любовница тоже с нами поедет?», но не в ее характере было лезть на рожон, поэтому просто согласилась:
— Подыскивай место.
Вскоре переехали. Перебралась в другую деревню, не туда, куда они, и Настасья. И вот здесь Зинаида впервые вздохнула полной грудью – не надо было бояться за мужа, переживать, где находится. Она даже внешне изменилась, и Михаил порой поглядывал с удивлением. Уже не распускал руки, если что не по нем, – однажды хотел ударить, так жена схватила сковородку, что стояла на полке рядом с печкой, и заявила:
— Только попробуй, мало не покажется!
— Тьфу, — сплюнул сердито и ушел во двор.
— Что с тобой, Зинка, произошло? – не выдержав, спросил как-то за столом. – Всегда тихая была, слова поперек не скажешь, а теперь я даже побаиваюсь тебя.
— Ничего не произошло, – услышал в ответ. – Просто поняла, что я тоже человек.
Последние годы жили ладно и дружно. Соседка, с которой подружились вскоре после переезда, даже завидовала по-доброму:
— Такая хорошая у вас семья, и пара вы удивительная, все друг возле друга. Повезло тебе, Зина, с мужем.
— Ага, — кивала, не вдаваясь в подробности, а сама думала о том, что, если кто пострадал в молодости, страдания компенсируются в старости.
Михаил умер внезапно – сердце. На пенсии успел побыть всего ничего, и дети стали перетягивать мать к себе:
— Зачем тебе оставаться одной в деревне? Купим небольшую квартирку, будешь жить рядом с нами. И тебе хорошо, и нам спокойнее.
Сначала сопротивлялась, потом согласилась. Дети купили однушку, недалеко от старшей дочери, и Зинаида неожиданно для себя стала горожанкой. Ей понравилось! А дочь, невзирая на протесты, отвела в парикмахерскую, заставила обрезать редкие коски и сделать легкую завивку.
— Какая ты стала красавица, мама! – не скрыла восхищения.
И правда, новая прическа как будто сделала ее моложе. Обновили гардероб. Если поначалу Зинаида стеснялась другой себя, то вскоре в зеркало уже смотрела с удовольствием. Она по-прежнему охотно пекла, на чай забегали дети и внуки. Чаевничала и с соседками – две из них оказались не просто ее ровесницами, тоже переехали из деревни в город по настоянию детей.
— Дочка, собираюсь на Радуницу в нашу деревню, к отцу, – сказала дочери накануне поминального вторника.
— Хорошо, – согласилась та. – Только я работаю, поехать с тобой не могу. Ты как, съездишь одна?
— Конечно, съезжу. Не переживай!
Идя мимо некогда родной деревни, которая заросла травой и кустами, место своего дома узнала только по деревьям – Михаил любил березы и высадил возле дома целую рощу. Остановилась, постояла с грустью и направилась дальше, в сторону кладбища. Людей там почти не было – несколько молодых людей, которых не признала. Обтерла гранитный памятник, с которого на нее смотрел улыбчивый муж, – дети выбрали именно эту фотографию, смела листья с плит, разложила еду на скатерти и села, задумавшись, на скамейку в ограде.
— Привет, Зина, – услышала голос, который меньше всего хотела слышать. – А я сразу тебя не узнала, другая стала.
Зинаида, обернувшись, увидела Настасью. Та почти не изменилась – только лицо стало грубее, усилив мужеподобность.
— Можно мне войти? – спросила Настасья и после кивка Зинаиды вошла в ограду.
Стоя перед памятником мужчины, который связал обеих женщин, она вдруг глухо сказала:
— Ты прости меня за все. Понимаю, как тебе тогда было непросто, но отказаться от Михаила было выше моих сил. Я не собиралась уводить его из семьи, да он и не ушел бы – вы с детьми были для него всем.
Некоторое время Зинаида молчала, потом стала складывать сумку, забирая с могилы тарелки с нетронутой снедью.
— Что теперь об этом говорить? – подняла глаза на давнишнюю соперницу. – Крови вы моей попили много, попортили мне жизнь. Но время все расставило по своим местам: Михаила нет, ты одна, как перст. А у меня большая семья, где меня любят. Я живу и радуюсь жизни, так что могу подтвердить — хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Зинаида, правда, не засмеялась – место было не самое подходящее, но улыбнулась и улыбка сказала обо всем. Настасья не верила своим ушам – вот так тихоня, и, идя прочь от кладбища, Зинаида еще долго спиной чувствовала изумленный взгляд.
