Старый чугунный рукомойник с медным носом висел у крыльца. Алевтина Сергеевна тщательно вымывала руки, удаляя из-под ногтей землю.
Она всегда любила свои руки, городские, холеные, музыкальные.
А теперь … теперь руки были другими.
И ещё сейчас надо спину полечить. Ну, да ничего. Главное – картошка окучена, дело сделано. Потихоньку, по рядочку в день, Алевтина справилась и с этим.
Усталая, она и не сразу заметила, что у нее гости. Сын и невестка заносили во двор пакеты с провиантом.
– А … Сынок никак? Лариса! – остановилась, разулыбалась. Редкие гости.
Евгений раскрыл объятья ей навстречу. Алевтина – маленькая, щупленькая, но крепко стоящая ещё на ногах, пришлась головой сыну в грудь.
Такая деревенская уже жительница в косынке.
Но выросла она в городе, городская, в общем-то, женщина была.
Детство её прошло в большом семействе, где все и всё переплеталось. Жизнь в узелок была завязана, в крепкий семейный узелок.
Жили они в квартире, которую сейчас бы назвали коммуналкой, но тогда…
В этой коммуналке жили и бабушка с дедом, и мамина сестра с мужем и детьми, и совсем чужие люди. Жили, как одна большая семья.
Бабушка и старшие дети возили её маленькую в музыкальную школу на другой конец города, пока уже сама не начала туда ездить. Потом она поступила в музыкальное училище.
А летом … летом всей семьей они ездили в деревню – в старый родовой дом, стоящий на берегу реки Трясухи. В этот вот дом.
Аля любила эти поездки. Долго потом вспоминала благодатную лесную тишину, их купания, ранние подъемы и завтраки бабушкиным киселем с горбушкой белого пушистого хлеба.
Вспоминала их ребячьи развлечения и вечерние разговоры взрослых, текущие так неспешно под стрекот саранчи – то время, когда поужинали, спать ещё рано, а телевизора нет. Но есть – семья.
Говорили, что когда-то этот дом был частью поместья – людским домиком на два крыльца, да на две горницы. Стоял он на отшибе между рекой и ручьем. Но поместье давно сгорело, а этот домик остался.
Было время, когда оказывался он совсем заброшенным. Люди ушли из него, и только ветер, сорвав двери с петлей, гулял внутри, гонял снег по ледяным половицам.
Деду эту избушку без окон и дверей, вернее место, посоветовал кто-то из родни – порыбачить тут. Место деду приглянулось, привез и бабушку.
Постепенно дом стал их огородом, дачей, местом для всей семьи. Справили и документы на него. Дом загордился желтеющими на крыше заплатками из новенькой дранки, настоящим стеклом в окнах и даже новенькими досками пола и крыльца.
Но все равно за зиму успевал загрустить. Опять супился и требовал нового ремонта. Тогда о нем говорили и как о ненужном совсем молодежи балласте.
Так и вышло. Ушли старики – затрухлявел и дом. Молодежи он был не нужен. Все получали городские квартиры, все разъехались по необъятным просторам для лучшей жизни.
Не нужен он был и Але.
Она работала по специальности. Рано развелась– муж нашел другую, а она растворилась в сыне, желая для него лучшей участи и только хорошего.
Сына выучила, женила. Вот только жену – сокурсницу Ларису, он привел жить к ним. Поначалу все шло прекрасно. Алевтина уволилась – помогала растить мальчишек, внучат — погодок. И Лариса, и Женя работали.
– Мам, ну, как бы без тебя!? – говорила невестка, и было приятно.
Годы начались тогда 90-е, с деньгами и зарплатами было туго, и они челночили – ездили даже в Китай.
Все у них шло хорошо, совсем нормально – для тех нелёгких лет.
Как оказалось, что квартиру дети приватизировали на всех, кроме нее?
Алевтина и не заметила. А когда узнала, только и сказала – правильно!
Она не вечная, пооформляй-ка это наследство… Так-то оно лучше.
Пожалела об этом она позже. Когда мальчишки подросли, когда в двух комнатах стало всем тесно, когда совсем незначительно поссорились они с невесткой из-за какой-то шалости детей, и та ей высказала пожелание – пожить у сестры.
Сын? Он всегда был ведомым. Лариса главенствовала в их семье.
Вот тогда и поняла Алевтина, что совсем беззащитна, что на старости лет оказалась без угла и без сбережений.
Все чаще вспоминалось детство, их многочисленное семейство, те совсем ничего не значащие тогда для них неудобства, то тепло, которое жило в семье, несмотря ни на что.
Сестра, единственный близкий ей человек, тоже жила с детьми, плохо видела, и сама нуждалась в заботе.
Алевтина съездила к ней в Пермь, погостила, а когда вернулась, увидела, что потеснили её здорово – вещи её были засунуты плотно в две полки, а кровать переставлена к окну так, чтоб уместилась новая мебель мальчиков.
И так сиротливо и неуместно смотрелась эта кровать на фоне новой красивой мебели, всем своим видом говоря – вот если б ее тут не было, насколько б было лучше!
И невестка – через губу …
Видимо, надеялась, что свекровь не вернётся. И сын – разбирайтесь сами, и внуки – ещё дети, и она – совсем не умеющая постоять за себя.
Вот тогда и полезла Алевтина в шкаф – искать документы и ключи того старого дома. Одно название – дом, так избушка, дача … Она давно думала о нем, но …
Она не была там много лет, и вероятнее всего, там остались одни лишь стены.
Шла осень тогда, уже октябрь. Но Алевтина собрала какой-то скарб, и, сообщила сыну, что завтра поедет на ту самую дачу, которая стояла давно заброшенной.
Он удивился:
– Там уж, поди, и нет ничего.
– Тогда вернусь.
– Да не могу я тебя проводить, работа же.
– Сама доберусь потихоньку.
– Ну, давай, – и показалось ей, что сын обрадовался, надоело быть посредником между женой и матерью.
– Бабуль, ты кидаешь нас? – шутил внук.
Рискуя, что ночевать придется почти на улице, днём следующим отправилась она на электричку.
В электричке, маленькая, одетая чересчур тепло для солнечного осеннего дня, чтоб поменьше нести в руках, она украдкой вытирала слезу.
Куда едет? Куда…
Село там, конечно, было – за ручьем. Но знакомых – никого. А просто стучаться в чужой дом, в поиске ночлега, совсем неловко.
Дом с дороги открылся внезапно, как гриб-боровик. Огорожен он был частоколом, уже невидимым в зарослях. Да и сам дом зарос вишняком и пожухлой крапивой так, что только крыша и торчала.
Но крыша есть – уже неплохо.
Алевтина буквально притащилась – до того устала идти сюда с электрички, волоча тяжелую сумку.
Села на разломанное крыльцо и заплакала. А дом, казалось, сочувственно подвывал её всхлипам всеми своими сквозняками, стонал заржавленными петлями.
Но …
Она встала, вздохнула, подошла к старому чугунному рукомойнику, спрятанному в зарослях высокой крапивы, нажала и вдруг – оттуда полилась холодная водица. Как будто дом ждал ее.
Она высморкалась, взяла в сарае топор и пошла рубить хворост.
Загудел в печи огонь, зашаркал по половицам старый облезлый веник. И дом со скрипом, не веря себе, своему счастью, стал возвращаться из небытия.
Он помогал, спешил отблагодарить новую хозяйку, изредка подсовывая ей, то теплую фуфайку с дедова плеча, то огромные резиновые сапоги, чтоб не промочить ноги у реки, то запасы керосина, и даже детские воспоминания – неизвестно как сохранившиеся игрушки на чердаке.
Да и сама погода будто сжалилась. Началось бабье лето, солнце играло переливами в жёлтой листве, а вечера дарили покой и умиротворение.
И несмотря на то, что матрас высокой кровати с железными набалдашниками и жёсткий старый диван совсем отсырели, Алевтина, легко засыпала у печи на сдвинутых стульях и накинутом тряпье.
Подушки просохли быстрее, а вот матрас несколько ночей лежал рядом, на скамье, чтобы днём опять быть вынесенным на солнце.
Вечерами на старой клеенке стояла маленькая керосиновая лампа, и на стены ложились огромные, расширяющиеся к потолку тени. В углах было совсем темно, но Алевтине было ничуть не страшно – с освещенной фотографии на стене смотрели на неё лица близких.
Они во дворе жгли тогда костер, а Витька купил новый фотоаппарат, он их и снял.
И тоже осень, и та же фуфайка, и тот же дом за их счастливыми лицами.
Первая зима была тяжёлой. Затыканные и даже зашпаклеванные Алевтиной щели выпускали тепло. К тому же электричество, сделанное на скорую руку, обрывалось даже от простого снегопада.
Алевтина по нескольку дней сидела без света, пока местный электрик Сережа не находил время починить.
– Столбы надо, Алевтина Сергевна. На деревьях провода не усидят.
– Надо, значит будут. Только весной, вот подкоплю.
В город, к сыну, в свою, в общем-то, квартиру, Алевтина съездила дважды – нужно было кое-что еще забрать.
Но однажды, когда взялась за купленную ей же самой старую сковороду с железной ручкой, удобной для печи, услышала спокойные слова невестки:
«Забираете? Ну ладно, значит придется новую покупать нам. Мальчикам на ней оладьи пеку. Берите что хотите. Нам ведь ничего не нужно!»
Больше Алевтина не приезжала.
Сын обещал быть, но первый раз приехал лишь весной.
Алевтина экономила. Перевела пенсию на местную почту в село, были хлопоты, и откладывала, как могла. Но пришлось купить дрова, позвать печника и часто платить за ремонт крыши – дом тек от таяния снега.
Она радовалась, как дитя, когда покупала новый сорокалитровый бидон для воды или просто тазик, удобные ведра или лопату.
Один раз съездила в баню, в соседнее село, но больше не поехала – решила мыться дома, нагрев воды в печи. Делала это не очень умело, по-быстрому – боялась простудиться, в доме никогда не было достаточно тепло.
Она скучала по удобствам, по городской сутолоке, по родной квартире, по мальчишкам. Иногда плакала вечерами, глядя на занесённые снегом пространства. Вспоминала прежние новогодние дни.
Иногда было так плохо, что хотелось умереть. Таскаешь себя весь день таскаешь, а зачем все это? Пора может?
В такие депрессивные дни Алевтина ложилась на кровать и подолгу не топила печь.
И тогда дом начинал бунтовать: он поскрипывал и свистел, как будто в возмущении.
– Ну чего тебе, старый? Ладно, затоплю сейчас…
Она, ежась от знобкой сырости, вставала и грела потом руки сидя у печи. Красивые, музыкальные руки.
Хотелось на Новый год съездить домой, но Алевтина понимала, что по снегу очень трудно дойти до станции, и опасно – боялась поскользнуться на почти нерасчищенной скользкой дороге. Она и в село-то старалась в эти дни ходить пореже.
Но все же зимой переболела, помогла новая знакомая из села – отправляла внука к ней с лекарствами и продуктами. Тот и воды приносил с реки.
Дни шли, Алевтина привыкала, ждала весны. Весной надо было начинать приводить дом в порядок. Она познакомилась с соседями в селе, и на её подоконнике уже зеленела рассада.
А ещё – ещё надо отдать документы на официальное оформление дома. Хлопотно, но надо.
Даже не сошел снег, а она уже махала топором, уничтожая древесные ненужные заросли вокруг дома, набивая нежные музыкальные пальцы до мокрых мозолей.
И дом открылся, улыбнулся ей с немного грустным, но добрым прищуром, с каким дряхлые бабушки глядят на играющих внуков.
Весной ненадолго вдруг неожиданно приехал сын. Дом уже был окружён огородом со всех сторон. Во дворе кудахтали куры, спала кошка.
Сын огляделся.
Раритетный рукомойник сверкал начищенностью. Но в остальном… Убого все тут – дом – повихнувшееся строеньице, старый забор, двор в колдобинах …
А вот старая мать, наоборот, как-то посвежела. То ли загар ей так шёл, то ли физический труд был на пользу.
Наконец-то нашел он время проведать ее. И когда уезжал отсюда, накормленный и выспавшийся, был очень доволен. Чувство исполненного сыновьего долга помогало осознать себя порядочным сыном – воды натаскал, огород покопал.
Не так уж плохо там у матери. Давно вот так не сидел он на крылечке вечером, слушая глубокую окрестную тишину, одинокую птицу и просто наслаждаясь жизнью!
Надо будет привести сюда семью, мать просила, скучает.
И привез летом. Недолго только побыли. Тяжело Ларисе без удобств, хоть была она уже поприветливей.
А Алевтина так привыкла тут, что уже и не хотела никуда. Перестала скучать по городу, нашла себе приятельниц в селе. Обустраивала дом, двор, собирала грибы и ягоды. Делала заготовки семье сына.
Жизнь шла своим чередом, хоть и старилась.
Первая зима была самой тяжёлой, её Алевтина вспоминала с грустью.
А лет через восемь в те места повалил новоявленный любитель деревенской тишины – дачник. В селе дома вдруг начали расти, как грибы. Окружающее дом Алевтины угрюмое запустение потихоньку рассасывалось, зарастало строениями.
Вниз по реке построили дом отдыха, а ещё ближе – лодочную базу. Уже и к Алевтине заглядывали покупатели старых домов, предлагали квартиру в городе взамен даже.
Но Алевтина не соглашалась. Нет.
Дом этот родной, глядящий на неё со стен старыми фотографиями, спасший тогда, когда и жить не хотелось. Разве может она его продать?
Нет…
Она уже обеспечена была сотовой связью – внуки постарались.
И все равно сегодня дети приехали неожиданно, без звонка, когда она закончила окучивать картошку.
Усталая, она и не сразу заметила, что у нее гости. Сын и невестка заносили во двор пакеты с провиантом.
– А … Сынок никак, Лариса, – остановилась, разулыбалась. Редкие гости.
– Решили пораньше в этом году, мам, – объяснила Лариса, – И как же нам нравится тут. Невероятный лес, чистый воздух, прозрачная вода реки!
– А мальчики?
– Да им уже это не интересно. Они на море едут с друзьями.
Они гостили несколько дней. Невестка смотрела заискивающе, помогала во всем, крутилась по хозяйству, давая отдых больным ногам свекрови.
Алевтина рада была несказанно.
– Ну, и как вы тут без воды? Давайте скважину оплатим, – предлагала Лариса.
– Дорого это мне, – Алевтина думала об этом не раз, но это было ей точно не по карману.
– Так, а мы на что? Мы оплатим, не переживайте.
И вот уже рабочие копают скважину и ставят хороший мотор, вот уже и колодец готов. Алевтина благодарна была очень.
Но эти изменения в поведении детей …
Эта лесть и ласка невестки были уж слишком какими-то … наигранными, что ли. И так интересовалась она жизнью местных дачников, так вдруг неожиданно изменилась, так резко захотела обустроить жизнь свекрови.
Алевтина была совсем не глупа. Видела – дети что-то удумали.
И, наконец, сын выдал:
– Мам, мы вот что подумали. Мальчишки растут, студенты, Витька вон женихается, а мы стареем. Уж я и пенсионер. А как ты смотришь на то, если мы … Ну, если мы с Ларисой постепенно тоже сюда переберемся? Нет, не к тебе. Мы здесь строительство нового дома начнем, вокруг твоего. А потом снесем этот старый, – он, не взглянув, махнул рукой в сторону дома, – Дом большой построим со всеми удобствами. Газ, отопление…Тут все можно, мы уже все узнали, проект заказываем. Только документы и разрешение твое нужно.
Лариса взволнованно летала по кухонке, наливала свекрови чаю, ставила перед ней зефир.
– А у вас отдельный вход будет, все свое. И годы ведь … Сами понимаете, присмотр нужен.
Ну, теперь все встало на свои места.
Когда-то вот также мило и дружно начали они жить в двухкомнатной квартире. А чем всё закончилось?
Дети ждали ответа. Алевтина вздохнула. И показалось ей, что вот также, как и она вздохнули, расширившись, стены её дома.
– Я подумаю…
И опять уговоры и обещания … Невестка говорила так много. О грандиозных её планах, о проектах, о дизайне двора, об освещении, о бытовых новшествах … Она, оказывается, уже так много знала и о местной земле, и о соседях, и об экологии, и о ценах…
А вечером, Алевтина пошла к реке, к её любимой урчащей подруге. Оглянулась на дом и показалось ей, что он смотрит на нее своими красными окнами – глазами бабушки – с прищуром добра и любви.
Чего только не пережил этот дом, а вот, видать, пришла пора…
И думала она о том, как короток век человеческий, если в доме этом столько поколений прожили …
Они любили друг друга нежно и заботливо – дом и она, его хозяйка. Вот только сил у них было мало, и всей этой любви хватало лишь на то, чтоб поддерживать друг в друге тлеющий уже огонек жизни.
Но ведь хватало… Ещё хватало. Ещё и картошку … Ещё могут они, значит …
Она вернулась с реки:
– Знаешь, сынок, нет пока. Пока ещё и сама я справляюсь. А вам спасибо за предложение такое, но погожу, не дам ломать старый дом. Не обижайтесь на старуху …
Дети громко шептались на улице, ругались, вроде…
А Алевтина засыпала, обняв старую подушку.
«Спи и ты, дом мой. Ещё поживем»
Проснулась рано утром от шума – дети собирались уезжать. Её не будили, не прощались. И она вставать не стала, пока они не уехали …
«Ну, что ж … Значит так. Надо подниматься – на полив пора. Спасибо хоть за скважину.»