— А разве в таком возрасте рожают? – голубоглазая девица цокала по экрану своего мобильного телефона длинными накладными ногтями и одновременно щелкала тыквенные семечки, ловко раскусывая их передними зубами.
Катю положили в эту палату три часа назад, и сначала она лежала молча, отвернувшись к стене, чтобы соседки не видели ее слез и не задавали вопросов. А еще она боялась, что ее узнают. Но когда принесли ужин, пришлось подняться – есть ей не хотелось, но ребенок не должен из-за этого страдать.
Другая девушка, с длинными черными волосами, скорее всего, крашенными, которая до этого целый час ворковала с кем-то по телефону, цыкнула на соседку.
— Надь, ну ты чего! Что за глупые предрассудки.
— Да я что? Я ничего, что, спросить нельзя?
Эта самая Надя две минуты назад ничуть не смущаясь поинтересовалась у Кати, сколько ей лет, и Катя ответила честно – сорок пять. Ее волосы рано поседели, и обычно она их красила, но забеременев перестала, боялась, что краска повредит ребенку, и корни волос вкупе с отечным усталым лицом выдавали ее возраст. А ведь скажи она им, кто она на самом деле, ни за что не поверят!
— Ничего страшного, – мягко сказала она. – Я и сама не планировала, так получилось.
Обсуждать все это с незнакомыми девушками совсем не хотелось, но после сладкого чая и бутерброда с сыром ее настроение немного улучшилось, и портить его совсем не хотелось.
— А еще дети у вас есть? – не унималась Надя.
— Нет, – покачала головой Катя.
В носу засвербело, приоткрытое окно, в которое то и дело залетали белые шарики тополиного пуха, начало расплываться. Она посмотрела наверх, несколько раз быстро моргнула, прикрыла глаза, сделала вид, что зевнула, после чего снова улеглась на кровать и отвернулась к стене.
Надя, продолжая цокать ноготками по телефону, пропела себе под нос: «Тополиный пух, жара, июль…», и перед глазами Кати словно наяву встала картинка – она в голубом выпускном платье стоит на крыльце школы, обхватив щуплые плечи, покрытые мурашками, и не может решить – пойти домой или вернуться в зал, где «Иванушки» распевают свой новый хит про жару, июль и первый поцелуй, который у нее случился вот только что, в душной подсобке, после чего она убежала, то ли от страха, то ли от смущения. Пока она собиралась, Он вышел, накинул на ее плечи пиджак и спросил:
— Давай провожу?
Ее сердце сильно забилось, ладони вспотели. Катя что-то попыталась сказать, сама не понимая, что, но Он уже взял ее под руку и повел по дороге, и совсем не в ту сторону, где был ее дом. Небо у горизонта уже светлело, какая-то одинокая птица вовсю заливалась на верхушке дерева, и Катя вдруг почувствовала себя взрослой – она больше не школьница, через неделю поедет в Москву совершенно одна, без мамы, и будет поступать на актерский факультет, а сейчас вот идет под руку с Ним, вдыхая запах его одеколона, доносившийся с пиджака, совсем как героиня фильма, в котором она собралась однажды играть.
— Как бы тебе не простыть, – заботливо проговорил Он. – Я тут рядом живу, давай зайдем, я сделаю тебе чай.
Катя что-то пролепетала насчет того, что неудобно, но Он сказал, что все нормально — жена с детьми уехали на море, в квартире никого нет.
Он и правда сделал ей чай, который она успела лишь пригубить – Он нечаянно толкнул ее, чай разлился на платье, и чтобы она не обожглась, Он принялся стягивать его с Кати, а она замерла, не в силах сопротивляться – было стыдно, страшно неловко и немного интересно, что будет дальше.
Стоя у доски со списками зачисленных, она уже чувствовала себя нехорошо, а когда прочла свое имя, к горлу вдруг подкатила тошнота, и она ринулась со всех ног, еле успев добежать до туалета. Но даже это ничего ей не подсказало, она подумала, что просто переволновалась, к тому же больше такие эпизоды не повторялись. Вернувшись домой, она провела месяц в радостном предвкушении новой жизни, встречаясь с подружками и слушая наставления матери и бабушки. Как-то раз они с девчонками шли по улице, и кто-то заметил:
— Смотрите, там физик, Данияр Давлетович идет, давайте поздороваемся!
Катя уткнулась глазами в землю и долго не поднимала их, даже когда девчонки уже перестали кричать и махать ему рукой.
Беременность обнаружили ее соседки по комнате, когда она вскользь упомянула, что цикл у нее сбился. Третьекурсница Маша Шамшурина притащила тест, и от волнения у Кати кровь пошла носом. Так и есть – положительный.
Строгая врач в женской консультации сказала, что аборт на таком сроке не положен и что она сама виновата, что тянула. Катя плакала, соседки по комнате предлагали разные «проверенные» методы, но ни один из них не помог. Она утягивала свой живот, как могла, но к Новому году скрывать его стало невозможно. Ребенка Катя не хотела: она только-только начала учиться, да и куда ей с ним, к маме и бабушке в малосемейку? А когда он родится, что она скажет? Ведь у ребенка наверняка будут такие же восточные глаза, как и у Него.
Сессию Катя сдала на отлично, домой не поехала, сославшись на болезнь. Она и правда заболела, подхватила грипп и лежала с высокой температурой три дня. А на четвертый день у нее отошли воды.
Девочка родилась недоношенной, ее сразу забрали в реанимацию. Наверное, поэтому Кате было так легко написать отказную и уйти из роддома.
Зазвонил телефон. Катя посмотрела на экран, поморщилась.
— Ты где? – чуть ли не кричал Павел. – Я целый день не могу до тебя дозвониться, ты с ума хочешь меня свести?
Конечно, можно было все ему рассказать. Про физика, ее малодушное решение, девочку, которую она даже не знала, как зовут… Про то, что те безжалостные слова генетика были ей наказанием за ту юношескую слабость, как и все предыдущие выкидыши. Сколько они ни старались с Вовой, ребенка так и не удалось родить: четыре выкидыша, после последнего, случившегося на восемнадцатой неделе, Вова ушел, не смог так больше. И с тех пор все свои силы она отдавала карьере, стараясь не думать о той пустоте, которая царила у нее внутри.
А потом случился Паша. Он был младше на десять лет, и она не планировала ничего серьезного. Но серьезное случилось само – думала, ранний климакс, но оказалось, что это беременность. Шестая по счету, и такая же нежеланная, как и первая, но… Но потом все закрутилось – Паша потащил ее в ЗАГС, врач успокаивал, Катя поверила в чудо.
Чудо закончилось в тот день, когда пришел плохой анализ по генетическим рискам. Потом был амниоцентез, и, хотя врач обещал результат через несколько дней, прошла уже неделя, и ничего. И Катя почему-то подумала – нужно найти ту девочку, попросить у нее прощение, и тогда все будет хорошо.
Конечно же, никто ей ничего не сказал в том роддоме. Она и без этого знала, что такую информацию не разглашают. Пыталась заплатить, упрашивала, придумывала несуществующих покровителей, но ничего не помогало. И когда она уже отчаялась, ее догнала девушка, совсем молоденькая, с ямочками на щеках.
— А я тоже на актерский поступала, – призналась она. – Провалила… Вы – мой кумир, я все ваши фильмы смотрела!
Она обещала выяснить что-нибудь про девочку. И через неделю, когда Кате пришло письмо из генетического центра, эта девушка позвонила и сказала:
— Я узнала только, что ее усыновили и увезли в Тверь. Больше ничего, к сожалению, простите.
Объяснить, зачем она поехала в Тверь, было невозможно не то, что Паше, даже себе. Не надеялась же она встретить свою дочь на улице?
— Прости, я уехала, мне надо побыть одной, – наконец сказала она.
— Что, результаты пришли? – упавшим голосом спросил он.
— Нет, – соврала Катя. – Еще нет.
Низ живота начало тянуть еще на вокзале, и она вызвала скорую прямо туда, кляня себя всеми словами – и зачем она потащилась сюда, о чем только думала? Хотя может оно и к лучшему – если все подтвердится…
Письмо она так и не открыла. Боялась. Надо было открыть, но вот если бы Паша был рядом, а он там, в Москве.
— Ты где? – спросил он. – Я сейчас приеду.
— Не надо. Я сама приеду. Завтра, – вновь соврала Катя.
Когда она закончила разговор, Надя отложила телефон в сторону и спросила строго:
— Вам лежать надо, врач же сказал, куда вы собрались?
Черноволосая опять цыкнула на нее. Катя не ответила, отключила звук на телефоне, отвернулась к стенке и заснула тревожным сном.
Проснулась она рано – в коридоре принялись ходить, и от незнакомых звуков сонливость как рукой сняло. Сначала Катя не поняла, где она, но тут же вспомнила – в больнице. Вскоре проснулись и остальные. Она проверила телефон – Паша звонил семь раз. Написала ему успокаивающее сообщение.
После завтрака пришел врач.
— Капельницу пока не отменяю, – сказал он. – Но тонус снизился, это хорошо.
Катя и сама чувствовала, что снизился. Хотелось поехать домой, но рисковать она не могла – помнила, как это бывало в прошлые разы, а ведь тогда ей было тридцать лет, а не сорок пять.
Когда дверь в палату раскрылась и зашла уже знакомая медсестра, Катя сидела, открыв почту и набираясь храбрости, чтобы прочитать письмо. Она мельком бросила взгляд на девушку, которую вела медсестра, указывая той на свободную кровать, и вернулась к телефону. Но письмо так и не смогла открыть.
— Простите, – услышала она хрипловатый голос. – Но мне кажется, что я вас знаю.
Оторвавшись от телефона, Катя посмотрела в сторону девушки, и онемела. Разрез глаз у нее и правда был восточный. Но все остальное… Тот же самый разлет бровей, что она видела каждый день в зеркале, та же родинка на ключице, косой верхний клык, который Катя исправила уже во взрослом возрасте при помощи брекетов… Неужели это она? Или такое вот странное совпадение?
— Вы же актриса, да? – спросила девушка, глядя Кате в глаза.
Катя кивнула, не в силах выдавить ни звука.
— Ух ты! – обрадовалась девушка. – Как круто! А что вы здесь делаете? Вы же в Москве живете? Или съемки у нас проходят?
Тут она, видимо, поняла, где именно они все находятся, и по-детски всплеснула руками.
— Ой, вы ребенка ждете, да? А по вашему аккаунту и не скажешь! Я же пописана на вас, мне все говорят, что мы похожи, и я ваш стиль копирую, – ничуть не смущаясь сообщила она.
Соседки тут же вмешались в беседу, затараторили, и Катя поняла – теперь не избежать огласки, хорошо, если селфи не начнут сейчас делать, нужно срочно отсюда уезжать!
Ее звали Дарина. Через полчаса Катя знала про нее все – третья беременность от второго мужа, две дочки, у старшей сегодня выпускной в детском саду, поэтому Дарина и плакала – так хотела попасть туда! Но с утра начало кровить, пришлось ехать по скорой, муж настоял. У нее так было со второй дочкой, покровило и прошло, но он не верит, переживает очень. И мама ему подпевает – вы знаете, какая у меня мама, я только поэтому согласилась в больницу ехать, она такая тревожная, весь мозг бы мне съела! Всегда такая была, и с внучками так же носится. Обещала снять все на телефон и прислать, я вам потом покажу…
Дарина болтала и болтала без умолка, а Катя исподтишка рассматривала ее – может ли она быть ее дочерью? Можно было бы спросить, родная она дочь или приемная, но как про это спросишь? Разве что…
Когда Дарине мама прислала видео, и она принялась всей палате показывать свою старшую дочь в пышном, словно подвенечном, платье, Катя, будто невзначай, спросила:
— А фотографии есть?
Дарина показала и фотографии.
— Это мой муж, это младшая, а это мама.
Мама была славянской внешности, и Катя затаила дыхание.
— А папа?
Девушка пролистнула еще пару фотографий, ткнула в экран.
— Вот он.
Мужчина был высокий, с седыми волосами и такими же седыми усами. И восточным разрезом глаз.
«Это еще ничего не значит!» – убеждала сама себя Катя.
— А кем ты работаешь? – вдруг спросила она.
— Я? Учителем, – улыбнулась Дарина. – Ой, как директриса на меня ругалась, говорит, что не вовремя я забеременела, и это я ей еще не сказала, что на больничный ухожу, мне же на ЕГЭ надо в среду идти.
— А учитель чего? Физики?
— Почему физики? – удивилась Дарина. – Английского.
Катя провела рукой по лицу, словно смахивая паутину. Потом взяла в руки телефон и написала: «Паша, я в Твери, ты можешь сейчас за мной приехать?». После этого она открыла почту, зажмурилась, ткнула пальцем в письмо. Телефон расплывался перед глазами, она несколько раз моргнула, одна капля шлепнулась прямо на экран. Катя снова и снова читала слова, силясь понять – что все это значит? Точно все хорошо? Разве так бывает?
Скрипнула дверь, в палату заглянула незнакомая медсестра.
— Можно с вами сфотографироваться? – смущенно спросила она.
Катя подняла глаза, и та ойкнула.
— Вам плохо?
Только сейчас она заметила, что экран весь покрыт крупными каплями.
— Нет, – улыбнулась она. – Это все тополиный пух…