Аленка открыла глаза и счастливо улыбнулась. Этот день наконец–то наступил! Его она ждала долго–долго, зачеркивала числа на календаре жирным красным фломастером, считая, сколько же осталось.
… Сегодня Аленке исполняется десять. Родители обещали подарить ей самокат. И не такой, как был в детстве, не трехколесный с дурацкими картинками на ручке. Нет! Такой давно отправлен на балкон, упакован в коробку и ждет, пока его отнесут на помойку.
Алена заказала себе настоящий самокат с двумя большими колесами, с тормозом на ручке и широкой, покрытой графитовой крошкой платформой. Уж теперь-то она помчит на нем в школу! Долой душный автобус, да здравствует дорога. Скорость, свобода и безбашенная молодость!..
– Аленушка! – мама девочки, Диана, тихонько заглянула в комнату. – Проснулась, родная? Ну, с Днем Рождения!
Женщина поцеловала улыбающуюся девочку в горячую, розовую после сна щечку, прижала к себе и чуть-чуть загрустила. А детство–то уходит, становится ее Аленушка взрослой, куролесит и мчит в незнакомую, калейдоскопом крутящуюся жизнь. Что там у нее впереди?..
– Мама! Ну! Ну, не томи, мама! – Аленка приплясывала на месте, стараясь быстро натянуть велосипедки и футболку. Одним движением руки собрала длинные волосы в хвост, стянула незатейливую конструкцию резинкой и выбежала в коридор.
Отец, довольный, что успел всё собрать. Промучился полночи, руль никак не хотел вставляться в платформу, нужно было досверлить отверстие, а шуметь нельзя. Пришлось идти к соседу Леониду в гараж. Ленька любил поздним вечером, особенно летом, когда душно и в квартире пахнет гарью от торфяников, уйти в свою конурку, любовно погладить по капоту старенький «Москвич» и, заглянув внутрь, в самое сердце машины, подкрутить, подтянуть, проверить…
– Лёнь, можно? – Виктор, втащил внутрь прохладного кирпичного гаража разобранный самокат.
– А, Витек, входи. Чего там у тебя?
– Да Аленке купили вот… – он положил самокат на бетонный пол. – А он, так его разэтак, не собирается. Я уж хотел молоточком, да подумал, может ты что посоветуешь. Я, честно говоря, в этих делах не ахти…
Леонид подошел поближе, повертел, покрутил детали, потом легонько что-то звякнуло.
– Ну, вот, дело сделано. Ну, удивляюсь тебе, Витька. Ну ты хоть головой покумекай, прикинь. Ерунда ведь, а ты застрял!
– Да, ты прав, что-то я… – Виктор рассеянно отвернулся, рассматривая Лёнины запасы – банки с огурцами, где один к одному, размер в размер, с пупырками и лавровым листом, сидели огурцы, оранжево–красные тельца помидоров, бело–желтые, розеточками патиссоны. В углу, у самой вентиляции, разместились ящики с домашней наливочкой, мешок с картошкой, купленной еще осенью прошлого года, какие-то консервы.
– К осаде, что ли, готовишься? – в который раз повторил уже навязшую на зубах шутку Витя.
– Да мало ли что! Инопланетяне, говорят, смотрят на нас, чего доброго, еще в гости придут, угощу! – подмигнул Леонид, а сам внимательно смотрел на друга. – Вить, случилось что? Сам ни свой ты последнее время.
– Ничего. Устал что-то.
Виктор пожал плечами.
– Сколько Аленке твоей исполняется? – нахмурился, припоминая, Леонид.
– Десять. Десять лет, – тихо ответил Витя. – Ладно, хорошо тут у тебя, прохладно так, но мне пора.
– Десять лет… Нина-то не объявлялась?
Виктор отрицательно помотал головой.
– Может, и к лучшему… Ты сам ей не звонишь?
– Нет. Я не знаю ее номера. И хватит об этом.
– Ладно. Извини. Захвати пару банок на завтрашний стол! – кивнул Ленька на маринованные гостинцы. – От нас будет презент Дианке. Я зайти не смогу, в ночную…
–Ну, давай. Сумка есть?
Мужчины сложили в большую квадратную сумку угощения, и Виктор ушел, оставив дверь гаража нараспашку. Пусть звезды смотрят внутрь, на суетливо барабанящего пальцами по капоту Лёню, пусть летят на свет подвешенной под потолком лампочки мотыльки и огромные жуки. Ленька хороший человек, пусть порадуется…
И вот теперь Виктор стоит в коридоре и улыбается.
А рядом, опираясь на подножку как выставленную в сторону куриную лапку, красуется новенький самокат – черный, с радужными колесами, с дерзкой, угловатой подписью фирмы на руле.
– Спасибо! Спасибо! Спасибо! – Алена кинулась к папке, обняла его, потом стала исследовать подарок. Мягкие, губчатые ручки, удобные, как раз для девчоночьих пальцев, подножка, широкая, надежная, колеса – блеск!
– А это что такое? – девочка фыркнула, увидев, что мать протягивает ей шлем. – Я не буду это носить! Ерунда это всё!
– Мы договаривались, это твоя безопасность!
– Брось, мам! Я в этом, – девочка ткнула пальцем в пластиковый шлем. – ездить не буду.
– Ален, не расстраивай мать! – Виктор покачал головой. – Она волнуется, беспокоится за тебя!
– Ну вот опять! – девчонка топнула ногой. – Все за меня волнуются, все переживают. Надоели! То позвони, то напиши, то предупреди! А вы-то сами разве так делаете? Оооо! – она тихо зарычала. – Надоели вы со своими нудными запретами!
Настроение праздника улетучилось, Алена ушла к себе в комнату и захлопнула дверь, Диана растерянно смотрела на мужа, а тот, махнув рукой, обулся, схватил портфель и ушел на работу.
– Ну, Витя! – прошептала Диана ему вслед. – Это просто подростковый возраст, гормоны… Аленушка! Ну, что вы все разбежались?! А завтрак?..
Поразмыслив и взвесив все «за» и «против», Аленка через некоторое время согласилась напяливать шлем. Зато теперь она – королева дороги! По тротуару плетутся заспанные, злые прохожие, а она мчит себе, забот не знает, на ногах легкие кроссовки, на плече – модный рюкзак, часы на запястье считают сердцебиение, в ушах шумит утренний город, воробьи провожают беглянку трескотней, летит вместе с Аленой ее жизнь, задорная, резвая, неуёмная…
… – Уфимцева, ты решила свои проблемы? – услышала девчонка в трубке голос директора.
Палата притихла. Нина была здесь самой молоденькой, диковинно–хрупкой и не вписывающейся в общую компанию развитых, взрослых женщин, что ходили по коридору, держась за поясницу, обсуждали свои семейные дела и ждали, когда им принесут малышей на кормление.
– Ну… Я…
– Нина, учти, пропустишь много, я тебя отчислю. Нам не нужен балласт. На твое место стоит толпа девочек. Всё взвесь, подумай.
– Ладно…
Вечером Нине позвонила мама.
– Ниночка, девочка, как ты? Ничего? Встаешь уже? Швы болят? Бывает, не расстраивайся. Мы с папой тебя простили, очень тебя любим и ждем твоего возвращения.
«Простили!» … Слово резануло острее ножа. Нина поморщилась.
Голос матери в трубке был нарочито уверенным, бодрым. Нина все ждала, что она спросит, как там Аленушка, но мать делала вид, что ребенок – это просто досадная заноза, которую чем раньше, тем лучше удалить.
– Значит так! Мы все решили, Виктор заберет ребенка. Они с Дианой оформят все документы. Ну что ты молчишь! Мы же обсуждали, это единственное верное решение! Не ломай себе жизнь, ты еще сама ребенок! Нина! Тихо! Тихо!
Нинка всхлипывала, отвернувшись к стенке.
– Уфимцева! Документы подписывай! – медсестра плюхнула на кровать девочки бумаги. В роддоме таких не любили – тех, кто отказывается от детей.
– Да, я сейчас…
Нина вынула из тумбочки ручку, перед глазами всё плыло – то ли от нахлынувшей боли физической, которую глушили уколами, то ли от боли душевной, невнятной, одинокой…
… Нина вышла из дверей роддома. Мать уже ждала ее, припарковав машину у тротуара.
А из Выписной выносили Аленушку, в красивом розовом конвертике с бантом. Девочка плакала, ей, видимо, было жарко. Диана сюсюкала и гулила, разглядывая малышку, а Виктор, обернувшись, кивнул Нине. Та отвернулась…
– Ты всё правильно сделала! – мать открыла дверцу машины. – Сейчас о другом думать надо. Тебе всего четырнадцать! Виктор хороший человек, они давно с Дианой мучаются, детей хотят…
– А где папа? – девочка сидела на заднем сидении, откинувшись на подголовник.
– На работе.
– Мог бы и встретить!
– Нина, папа работает и ради такого, – женщина кивнула на оставшееся позади здание роддома, – отпрашиваться глупо! У папы важная встреча. В училище тебе дали неделю, потом на занятия. Скоро отчетный концерт, ваша группа выступает, надо постараться, чтобы Антипов тебя заметил. Я слышала, что он ищет хорошую девочку к себе в труппу. Это такой шанс, Нинка!
Мать от волнения даже сжала руль крепче обычного, проскочила на красный, чертыхнулась и, взглянув в зеркальце заднего вида, покачала головой.
– Влипла ты, Нинка, по самую макушку влипла. Ну, ничего, разрулим. И чего молчала, тут дел-то – ко врачу сходила утром, вечером свободна… Ладно, говорят, мышцы после родов становятся эластичнее. Вот и посмотрим!
– Слава не звонил? – тихо спросила Нина.
– Ты что?! Я ему тогда сказала, чтобы исчез, если в тюрьму не хочет. Послушался. Да не нужна ты ему, дочка! Всё это ерунда, игрушки. Вот станешь взрослой, тогда и семью заводи, а пока…
Нина уже не слушала ее. За залепленным каплями дождя стеклом плыли конфетти фар, мигающие светофоры, яркие, красочные витрины. Там плыл мир людей, который, как оказалось, может быть таким жестоким…
… Через неделю Нина вернулась на учебу. Мать иногда навещала ее, когда не была в командировках, отец не приезжал совсем.
– Ты презираешь меня? – спросила его однажды Нина, когда он наконец поднял трубку. – За что?
– Знаешь, Нин, ты такую кашу заварила! Мать беснуется, ты изображаешь страдалицу, еще этот Слава твой… Больше у меня дел других нет, как ваши бабьи проблемы улаживать!..
Нина больше не звонила ему. Никогда.
Как и обещала мать, известный хореограф Антипов Уфимцеву Нину заметил, подумал–подумал и взял к себе. Теперь Нина выступала в известной, успешной труппе, ездила на гастроли, тянула ножку и кланялась своему отражению в огромном зеркале танцевального класса.
Об Аленушке напоминал лишь аккуратный шрам и фотографии, что Диана выкладывала в соцсети. Нина каждый день смотрела на свою дочь и верила, что когда-нибудь она заберет её к себе…
… Много еще дней Рождения прошло после того самого, десятого. Росла Алена, рос вместе с ней самокат, потом его сменил другой, взрослый. А она, знай себе, отталкивается стройной ножкой, набирая скорость, обгоняет лениво гуляющих прохожих.
Диана стоит и смотрит вслед своей девочке – вот она уже закончила школу, вот, разогнавшись, ворвалась в студенческую жизнь, поступила на химический факультет, зубрит по вечерам что–то, твердит длинные названия, строчит формулы. А потом опять прыгает на самокат и гонит на набережную. Там, на лавках – компании, у каждой своя музыка, свои шутки. Алена ищет глазами «своих». Да вот же они! Широкие штаны, свободные толстовки, капюшоны на головах, громкая музыка из Сашкиной колонки отражается от камня, стрелой летит над словно мятой, в ряби, водой, а потом растворяется в тумане вечернего города. Пронесшийся катер дробит воду на осколки, заполняя воздух запахом солярки.
– Привет! – Алена снимает шлем с головы, поправляет прическу. – Давно тусите? Не опоздала?
– А, Бравая! – Саша подмигивает. – Не, не опоздала. Ребят, кого еще нет? Все собрались? Тогда погнали!
У Алены такая фамилия – Бравая. Так ее и стали звать в институте, подметив сходство с характером.
– Ален, шлем! – подруга показывает рукой на забытой девушкой головной убор. – Надень!
Алена протягивает руку к ярко–красному, с черными молниями по бокам шлему, но потом отдергивает руку. На нее с ухмылкой смотрит Сашка.
– Да ну! Запаришься в нем только, я так! – девчонка цепляет шлем к рюкзаку, поправляет перчатки на тонких ладонях и, щелкнув подножкой самоката, разворачивает его в сторону Лужников.
Река бежит в одну сторону, несет темные, мутные воды, торопит теплоход, пузатый, со стеклянной крышей, с прозрачными окошками. А ребята едут в другую, против течения, против кудрявой глади большой воды.
Веселые, подпевающие хриплому голосу из колонок, они делают рывок – вперед несется их жизнь, они притормаживают, объезжая прохожего. Тот испуганно кидается в сторону, услышав сигнальный звонок, что–то бурчит вслед унесшийся прочь молодежи. Но те не слушают, врубив погромче любимую музыку…
– Алена! Аленка, ты чего там застряла! – подруга, Женечка, обернулась, не увидев рядом девушки с красно–черным шлемом и рюкзаком.
Алена, свернув на газон, смотрел куда–то в сторону, на гуляющих по набережной людей.
Женя развернулась и в два счета оказалась рядом с подругой.
– Что? Поехали, ребята уже далеко! – Евгения дернула Алену за рукав.
– Нет, ты поезжай. Я догоню, – девушка все прищуривалась, стараясь кого-то разглядеть.
Там, на фоне уставших от жары, истомившихся по октябрьской прохладе деревьев Нескучного, стоял ее отец. Виктор держал за руку какую-то женщину, что-то ей говорил, та отрицательно мотала головой, вырывала свою ладонь из рук Аленкиного отца. Виктор приобнял женщину за плечи, прижал к себе…
Алена вдруг почувствовала, что краснеет, что кровь ударяет в лицо, заставляя сердце полыхать ревностью, сжимать руки в кулаки, и крик вот-вот вырвется из горла.
Виктор был на другой стороне, он бы все равно не услышал Алену, зато она видела его слишком хорошо.
Аля еще постояла, провожая отца взглядом, потом резко развернулась и помчалась за друзьями.
– Гадость! Какая это гадость! – шептала она, глотая жгучие слезы. – Мама… Ну, как же так! Мама такая хорошая, почему он с ней так?!
Алена поморщилась. Отец давно ходил какой-то грустный, рассеянный, отвечал невпопад, делал вид, что читает газету, но страниц не перелистывал, просто сидел и думал о чем–то. Вот, оказывается, что стряслось! Последняя гастроль артиста…
– Ему уже под пятьдесят, а все туда же, совсем совести нет. Матери, небось, наплел, что на работе задерживается! – Алена закусила губу. – Надо сказать! Надо маме рассказать.
Девушка съехала с дорожки на асфальт, остановилась на пешеходном переходе, ожидая зеленый.
– Наконец–то! – она юркнула в толпу шедших по улице пешеходов, протолкалась к автобусной остановке и стала напряженно ждать свой номер…
Алена успела до прихода отца. Она ворвалась в квартиру, бросив в прихожей рюкзак, скинула кроссовки и пошла на кухню.
– Мама! Мама, ты здесь?
Тишина. Только часы тикают на стене. Надо же, а Алена уж и не замечала, как они громко тикают!..
Квартира была пуста.
– Мама, наверное, вышла в магазин. Ну, ладно, подожду! – Алена переоделась, долго умывалась прохладной водой, потом села, было, подготовиться к завтрашним семинарам, но прочитанное в голове не задерживалось. Перед глазами был отец, он обнимал чужую женщину, моложе матери, стройную, высокую. Мама не такая…
Алена вздохнула.
У Дианы была «широкая кость», сколько бы она не худела, фигурка все равно не становилась тонкой, легкой. Мама была обычной женщиной, каких тысячи ходят по улицам. Обычная прическа, тонкие морщинки, мягкие руки, что так ловко всегда лепят из теста плюшки и крендельки, у мамы самые красивые глаза и нежный, глубокий голос.
Но мама стареет. Алена даже иногда стеснялась, что у нее такая мать, старше, чем у всех других одноклассников…
А та женщина молода, подтянута, она так уверенно держалась на высоких каблучках, надела такую короткую юбку…
Неужели все мужчины — вот так… Неужели, чуть стоит сдать позиции, дать слабинку, и они отворачиваются, повинуясь мужскому инстинкту обладания самым красивым?!
Нет! Мама такого не заслужила!
Алена, устав ждать мать дома, решила выйти во двор.
– Здравствуй, Аленушка, – услышала она голос дяди Леонида. – Ты что такая заполошная? Промчалась мимо, не заметила даже!
– Извините, дядя Лёнь! Добрый вечер. Вы маму не видели?
– Нет. Да что случилось-то? На тебе лица нет! – Леонид прищурился. – С отцом что-то? Или у тебя неприятности? Помочь чем?
– Нет, спасибо. Всё хорошо, я пойду.
Алена быстро кивнула в знак прощания и зашагала по тротуару и, вынув из кармана телефон, набрала матери.
Один гудок, второй, третий. Обычно мама быстро брала трубку, а сейчас нет. Может, на кассе в магазине?..
– А что, если позвонить отцу? – Алена злорадно усмехнулась. – Пусть выкручивается!
… – Алло, папа! Привет! Ты где?
– Я на встрече, Аленушка, по работе тут…
– Да? По работе? Понятно. Когда домой приедешь?
– Поздно буду, маме скажи, чтоб ложилась, не ждала.
– Да что ты, пап! Мы тебя дождемся, посидим пока, поболтаем. Ты же не очень поздно, да?
– Да… Да… Извини, мне надо идти!
Виктор так быстро отключился, что Алена не успела еще что-то сказать, спросить, намекнуть о том, что она все знает…
Алена села на скамейку. Голова что–то стала кружиться. Телефон завибрировал. Звонил Сашка.
– Эй, Бравая, ты куда пропала? Ждать тебя? А мы тут поесть закатились к Женьку. Так круто у нее! Подъедешь? – парень весело кидал фразы на фоне гремящей в квартире Евгении музыки.
– Нет, я по делам поехала. Не ждите, —сказала строго Алена.
– Алька, да что случилось–то?
– Ничего, – девчонка всхлипнула.
Александр прислушался, вышел на балкон, подальше от шума веселой компании.
В Алькином нытье было всё – и обида за мать, и ревность, и чувство, что папку скоро кто-то отберет, завладев им нечестно, не по праву, преступно. Воображение дорисовывало то, что не видел глаз…
– Приеду сейчас. Ты где? – Саша посерьёзнел. – Ну, говори, я мигом.
– Не надо. Я у дома, я просто отдыхаю на скамейке во дворе…
– Понято, сиди и жди.
–Но, Санек, я …
***
… Он примчался минут через десять, красный, вспотевший, запыхавшийся, и остановился перед растерянной Аленкой.
– Ну и чего? – строго спросил Саша. – И по ком панихида? Бравая, если у тебя помер хомяк, то давай устроим ему достойный последний путь и забудем. Ну?! Чего ты молчишь, сердце мне рвешь?!
– Нет.
–Что нет?
– Хомяка у меня нет.
–Тогда что? Да что ж вы, женщины, все такие – хоть клещами из вас тяни! У меня мать тоже – придет с работы, губы ниточкой, и молчит. И поди, угадай, что стряслось: то ли я что натворил, то ли кто-то еще. Сидишь весь вечер, голову ломаешь…
–И? – запахнув ветровку, подняла на друга глаза Алена.
– И ничего. Так и молчит. Потом выясняется, что кто-то там, что-то там ей сказал… Так что у тебя? Жвачку будешь?
Он протянул ей белую подушечку, пахнущую мятой.
– Отстань, Саша. Иди домой, к Жене, к себе, к кому хочешь. Не мешай!
– Дудки. Если уж Бравая дала маху, сидит вся бледная, куксится, шмыгает, значит беда!
– У отца другая баба! – выпалила Алена и отвернулась. – Я видела их на набережной. Вот и как теперь с ним разговаривать?
Сашка помолчал, жуя мятную субстанцию, потом поморщился, выплюнул резинку в урну и вздохнул.
– Ты уверена? Может, просто коллега? Вышли подышать, деловая встреча? – пожал плечами Сашка, хотя понимал, что говорит сущую ерунду. Коллег не обнимают и не целуют в лицо.
– Уверена, – буркнула Алена. – Так что ты тут не помощник. Иди.
– Ну, я все же тут с тобой немножко посижу, ладно?
– Зачем?
– Не знаю. Ты что тут сидишь? Отца поджидаешь? А я просто так, нравишься ты мне! – пожал плечами Саша, устроился поудобнее на скамейке, вытянул ноги, закинул руки за голову и стал таращиться на прохожих.
Алена сначала хмуро смотрела по сторонам, потом искоса взглянула на однокурсника.
– И что мне теперь делать?
– Прямо спросить его. Мужик должен отвечать за свои поступки. И ты уже не маленькая, реветь не будешь, я надеюсь?
– А чего реветь? Мы его все равно с мамой не отпустим…
Сашка ничего не сказал, только похлопал девчонку по плечу. Даже не похлопал, погладил, но незаметно, чтоб не задавалась… А так хотелось прижать к себе, шептать что-то быстро-быстро, чтобы не смогла она вставить хоть словечко! А потом целовать… Мужской инстинкт…
Алена не знала, что Санькин отец ушел от него, когда мальчику было лет двенадцать. Тоже сначала задерживался на работе, потом командировки, а потом та, другая, явилась с животом, обозначила свои позиции и забрала с собой Яшеньку. Саша ненавидел свое отчество, но менять уж было совсем как-то по-детски, так что просто просил не называть его «по батюшке» …
Тогда Александр передумал и перемечтал многое, винил себя, маму, ненавидел отца… А потом перегорело, устало, отболело и пропало всё. Словно и не было этих страстей. Душа не может вечно ненавидеть, это испепеляет ее. Саша ушел в учебу, в гонки на мотоциклах, в мысли о будущем, перетерпел боль, и она улетела, оставив шрам.
Шрамы заживают долго, оставляют некрасивые рубцы, на их месте кожа не такая, как везде. Но рубец – это доказательство того, что все позади. Рубец не разойдется, он навсегда похоронил под собой горечь прошлого.
Сколько еще нужно времени, чтобы Аленка загрубела, заматерела, перестав обращать внимание на такую ерунду?..
– Вон папа идет! – Алена вскочила со скамейки и зашагала навстречу отцу.
Саша не стал идти следом, просто следил глазами за удаляющейся фигуркой …
… – Привет! – Алена преградила отцу дорогу. – Как дела?
Виктор немного удивленно смотрел на дочь.
– Ты что такая странная? С мамой что-то?
– Я не знаю, где мама. Я видела тебя, видела с этой шваброй. Папа! Как ты мог, папа!
– С кем, где?
– Ты целовал ее! Ты шел с ней и целовал ее!
– Алена, ты все не так поняла! Послушай, давай, мы пойдем домой, посидим, дождемся маму и поговорим!
– Ха! Надо же, как все просто! Ты просто сообщишь нам, что уходишь? Торт купить? А шампанское? А гостей будем звать? На развод …
Алена заводилась, не желая останавливаться, прохожие оборачивались на ее крик, Виктор пытался увести дочку, хватая ее за руки, но та вырывалась.
– Это другое, Алена! Ты не должна об этом беспокоиться! Да успокойся ты!
Виктор шагал по дорожке к подъезду, уводя дочь домой.
– Я спокойна, папа! Я как кремень! Ненавижу тебя, вот прям ненавижу! Надо ж так попасть… Что ж ты, не знал, что мы сегодня там кататься будем?..
Море слов изливалось наружу, злых, острых, соленых, а внутри уже была пустота. Алена слишком любила папку, неуклюжего и смешного в своей частой беспомощности папку, чтобы вот так делить его с кем-то, кроме Дианы …
– Замолчи, Алена, пойдем домой! – раздалось за спиной.
Девушка обернулась. Перед ней стояла мать.
– Что ты орешь на весь двор. Дядя Лёня, вон, как на спектакле сидит, уши греет! Дочка, не узнаю тебя. Виктор, что ты стоишь, домой!
Женщина увела их всех, увела от внимательного Леонида, от строгого Саши, который знал, что будет дальше, только не успел сказать Аленке, что все это когда-то закончится…
… Нина знала, что дочка поступила в институт. Она даже хотела прислать ей денег, поздравить с таким событием. Но Виктор не разрешил. Он тогда долго не подходил к телефону, Нина даже звонила ему на работу. Услышав ее голос, мужчина напряженно сглотнул, закрыл дверь в кабинет и уставился в окно.
– Что ты хотела?
– Я хочу участвовать в жизни ребенка. Раньше я этого не могла, по закону и по обстоятельствам. Теперь я смогу дать ей гораздо больше, чем ты с Дианой.
– Нина! Я уже говорил тебе, не надо! Тебя нет в нашей жизни, Нина! Ты когда-то сделала свой выбор, вы с матерью все решили, она уговорила нас забрать малышку. Мы это сделали. Но с условием, что тебя в нашей жизни не будет. Так давай каждый будет выполнять свою часть работы. Мы – растить твою дочь, а ты – не лезть в нашу жизнь!
– Зачем ты так со мной, Витя?! Мне тогда было-то!.. Мать сказала, что иначе выгонит из дома. Ты же знаешь её! Она тогда жестоко поступила со мной, с Аленушкой…
– Хватит. Я знаю, ты хотела в ансамбль. Куда ж тебе было с ребенком!.. В общем, ты, пожалуйста, больше не звони. Отказ от ребенка есть, значит, тебя нет!.. Тем более, Аленка уже совершеннолетняя, да какая разница теперь, кто там кого рожал? Мы ее родители, я и Диана. Точка. Прощай!..
Тогда Нина сдалась, нет, просто отступилась, на время, чтобы собрать силы и вернуться в бой. Она работала, танцевала, гастролировала, купила квартиру – ту, которая, как она думала, понравится Алене, машину. Она заплатит девочке за всё – за разлуку, за пустоту вместо материнских рук, за всё…
… Вернувшись из очередной поездки, Нина раздобыла Аленин номер, но всё не решалась позвонить. И чем дольше откладывала это, тем больше боялась услышать в ответ справедливые упреки. Нина прокручивала в голове тысячи слов, готовила ответы, а когда, наконец, решилась позвонить, то просто молчала, слушая, как Алена кричит: «Алло! Вас не слышно, перезвоните, пожалуйста! »…
… – Диан, она видела нас. Надо ей все сказать! – шептал Виктор, пока Аля умывалась в ванной.
– Зачем? Какой в этом смысл? Она перестанет доверять людям, это жестоко! Ты понимаешь, что это подрубит ее?! Она не готова! Я тоже…
– Диан, ну, все равно узнает… Не мы, так Нина скажет.
– Я вас слушаю, – Алена уже стояла в дверях, слушая, как препираются родители.
– Сядь, ужинать будешь? – Диана старалась делать вид, что этот вечер совершенно такой же, как все остальные.
– Я не хочу есть, я хочу знать, – Аля повернулась к отцу. – Ты от нас уходишь?
– Нет.
–Но ты должен. Это предательство, а его я не прощу.
–Заканчивайте! – ударила кулаком по столу Диана. – Никто никуда не уходит, никто никому не изменял, Алена, ты все придумала. Ужинаем и ложимся спать. Я всё сказала!
Она расставляла на столе тарелки, звенела вилками, а когда обернулась, никого на кухне не было. Виктор ушел на балкон, Аля – к себе. Отец сунул ей в руку письмо…
– Что это?
– Прочти, просто прочти.
Виктор вздохнул…
«Здравствуй, Аленушка! Девочка моя, ягодка, солнце моё! Ты не знаешь меня, а я знаю тебя всю жизнь. Ты не помнишь, как я целовала тебя, а я вижу это во сне каждую ночь.
Ты прости меня, я была молоденькая, глупая. Ты появилась у меня слишком рано, для меня рано. Мне так сказали, что рано. Я взяла тебя на руки в четырнадцать. А через пять дней после твоего рождения, я отдала тебя Вите. Витя мой двоюродный брат, он умный, взрослый. Тогда мне казалось, что так будет правильно… У Вити была жена, Дианочка, но деток не получалось… Я сама была ребенком, а Виктор – взрослым, он хотел стать отцом…
Я никогда не беспокоила тебя, никогда не приходила к тебе. Я всегда молчала.
Ты сейчас удивишься и спросишь, что заставило меня появиться в твоей жизни через почти двадцать лет?
Я хочу, чтобы мы познакомились. Ничего больше, просто чтобы ты знала, как плохо совершить ошибку в ранней юности… Я расплачиваюсь за это всю свою жизнь. Не ты ошибка, а мое решение, решение моих родителей. Я отказалась от тебя, понимаю, что навсегда. Не вернуть… Так было надо моему отцу, он занимал важный пост, гулящая дочь с ребенком на руках в его планы не входила…
Виктор запретил мне звонить, приезжать, ты даже не знаешь, что у тебя есть твоя мама, я, Нина… Я сама во всем виновата, влюбилась, натворила ошибок …
Я не знаю, что будет дальше. Не знаю. Нужна ли тебе?.. Но ты нужна мне, прости…
Я знаю, что родитель – это тот, кто воспитал. Диана и Витя твои родители. Но, может быть, ты сможешь уделить мне пару минут своего времени? Можно, я стану тебе кем-то. Хоть кем-нибудь. Возможно, и нет. Но я хотела бы попробовать…»
Далее следовал адрес и телефон, по которому Нина просила связаться с ней…
… – Зачем ты ей отдал письмо? – изумленно спросила Диана. – Как дальше будет жить человек, который узнал, что его обманывали всю жизнь?!
– А в чем мы ее обманывали? По документам мы родители, живем нормально. А Нина бы все равно свое дотянула. Лучше уж так, чем она подкараулила бы Алену у института. Поверь!
– Ты всегда любил эту Нинку, эту взбалмошную девчонку… Неужели ты не понимаешь, она просто ненормальная! Да по ней видно. Она…
– Помолчи. Она просто испугалась тогда. Отец давил. Если бы родители Нину поддержали, Аленка выросла бы в их семье. Но…
Я не понимаю, почему теперь это все надо скрывать? Нина просила меня передать письмо. У нее никого нет, Диана! Никого! А самое страшное, что ее родители не захотели оставить ребенка. Внучку не захотели… А Нине потом надо было в ними жить…
– Она сама виновата! Зачем с первым встречным… Голова на плечах уже была же! Она совершила ошибку, потом исправила ее, так и пусть живет дальше! Зачем приехала, высунулась?! – сорвалась на крик Диана. – Как ведь была распущенной, так и осталась! Прыгает в своем ансамбле, так пусть и прыгает. Без Алены!
Ей было так страшно, что их с Аленой мир вдруг рухнет, что появится между ними кто-то чужой, лишний. Отберет, уведет, пленив вдруг своей новизной и деньгами …
– Он был не первым встречным, Диана. Я его знал, он был хорошим парнем. Но тетка запугала его, грозила судом. Убежал, да. Плохо… Но неизвестно, как бы поступил я на его месте… Слава, кстати, стал достойным человеком. Я, как только мы Алену взяли, написал ему. Знал его номер.
– Да? Ты и с ним общаешься? Надо же! Одна я живу, ничего не знаю, считаю ребенка своим… – Диана с грохотом свалила посуду в раковину. – Чего еще я не знаю?
– Слава похлопотал, чтобы Аленку приняли в институт. Она баллов не добрала. Если бы не он, то не взяли бы, ну, или на платный. Это слишком дорого…
Виктор смотрел куда-то в ночную темноту, чувствуя на лице ветерок, врывающийся в форточку.
– Только с Ниной он так и не связался. Я не знаю, почему. Диана! Ну, что ты молчишь?! Рвешь ты мне душу! Всё плохо, я так и знал, что всё это плохо кончится!..
Диана стояла к нему спиной, как будто мыла посуду. А по щекам текли и текли слезы. Вспоминались слова Нинкиной матери:
«Сама родить не можешь. Бывает. Так возьми лялечку, славная такая девочка родилась. Я заплачу тебе даже! Не наказывай Виктора своей бездетностью. Вон, у нас, Нинка, молодуха, выносила, вам на радость. Бери!»
Диане тогда стало противно, что о ребенке говорят как о товаре. Показывают его со всех сторон, расхваливают. Однозначно, Диана согласилась забрать ребенка, даже думать не о чем. Но не из-за сунутых ей Нининой матерью денег… Согласилась, с условием, что никто никогда не влезет в их жизнь…
… Алена сидела в своей комнате, держа в руках письмо. И ей уже было непонятно, что лучше – чтобы отец просто ушел к другой женщине, – тогда можно было бы винить его, ругать, жалеть себя и мать.; или вот так, походя, узнать, что у тебя есть другая мать… Это вообще разбивает всю предыдущую жизнь…
Хотя… Алена скользила взглядом по фотографиям на стене. Детство, солнечное, доброе, веснушчатое смотрело на нее с фотокарточек. И это было ее отцом и матерью детство – и море, и домик в деревне, который папа снимал на одно лето, и зима в лесу, с лыжами и санками… Это настоящая жизнь!..
Алена, слыша, как ругаются на кухне родители, набросила ветровку и ушла. Тянуло на улицу, на рвущий первые пожелтевшие листья ветер.
– Сашка! Ты все сидишь? Ты что! – Алена с удивлением увидела друга на той же лавке, где она его оставила.
– А… Бравая… Ну, что скажешь? Вечер удался?
– Более чем… – прошептала Алена, села и уткнулась в Сашкино плечо, чувствуя, что очень хочется заплакать…
Ее жизнь, словно сломанный самокат, потеряла управление, неслась, скользя по мокрой мостовой. Тормоза отказали, руль кое–как держался, но, того гляди, оторвется.
Алене сейчас был нужен кто–то рядом, кто–то, кто схватит сзади, заставит остановиться и перевести дух.
Сашка схватил, остановил, заставил дышать, глядя в звездное небо бурлящего города…
– … Вот такие дела, – кивнул Александр, выслушав скомканный рассказ подруги. – Так отец не изменял? Не уходит?
Алена кивнула.
– Ну и хорошо!
– Да уж…
– А что ты заморачиваешься! Тебе годков уже сколько, мать моя! Ну, познакомься с той женщиной. Это часть твоей жизни теперь, как ни крути. Я думаю, она хороший человек. Попробуй!
– Я маму люблю! – огрызнулась Алена.
– Я знаю. Но, просто понимаешь, та женщина не просит от тебя любви. Она просит внимания. Ну, и прощения, конечно. Тебе жалко? Ты хорошо живешь, дай и ей шанс на спокойную жизнь. Вот мне было бы интересно познакомиться с твоей второй мамой.
– Почему? – удивилась Алена.
– Потому что это часть тебя. Любопытно увидеть, какой ты вырастешь. Может, страшненькой?
Сашка скорчил рожицу и улыбнулся…
… Алена решилась на встречу с Ниной только через две недели. Посидели в кафе, поговорили, потом приехали Виктор и Диана. Алена все пыталась сравнить Диану и Нину, но не получалось. Да Нина и не претендовала ни на что, понимала, что Алена теперь все равно будет в ее жизни, но лишь вскользь, пунктиром…
Через год Нина вышла замуж. Детей у нее больше не было, но через четыре года она стала бабушкой. Аленка родила девочку, хорошенькую, белобрысую. И малютке хватит любви на этой земле сполна. Ведь у нее теперь есть и мама, и две бабушки, и даже два деда. Слава, после долгих уговоров Виктора, решился познакомиться с Аленкой. Он уже давно был женат, растил сам двух детей…
… Катится, вспарывает колесами жаркий воздух самокат, везет вперед он девчонку в красно–черном шлеме, мчит ее в будущее, а девчонка смеется, ведь рядом едет мама Алена. Она счастлива, а значит, все в этом мире хорошо!..
… – Ну, что, Бравая? – целует Сашка свою жену. – Вот ни напиши тогда мама Нина тебе то письмо, кто еще знает, вышла бы ты за меня в итоге или нет… Всё к лучшему!
