Я не верил своим глазам. Я щипал себя за уши, щеки и нос. И кажется, пытался креститься и чертыхаться одновременно. Это было совершенное волшебство, виденное мной наяву один раз в жизни…
Я много лет имею удостоверение на право охоты (jagdschein) и являюсь членом немецкого союза охотников ( Deutscher jagdverband, DJV). Если не полжизни. И ездим мы сплочённой компанией в горы Шварцвальда.
Не стану вам, дамы и господа, описывать эту невероятной красоты природу. Просто потому, что это совершенно бесполезно. Кто не бродил по лесам Шварцвальда, не встречал на его озерах рассвет и не провожал с вершины горы закат, не поймет, о чем я. Так что, перейду сразу к делу.
Компания наша состоит из пятнадцати – двадцати человек. Все мы люди давно состоявшиеся. Так уж получилось, что выросли мы вместе. В одном городе. А после жизнь разбросала нас по миру.
Но иногда, не реже одного раза в полгода, мы встречаемся в аэропорту Берлин – Бранденбург и, заглянув на склад в Pankow, где и хранится всё наше охотничье снаряжение, едем. И к вечеру прибываем на место.
Адвокаты, врачи, руководящие менеджеры, высшие чины полиции и армии и владельцы бизнесов. Да, жизнь была к нам благосклонна. Может, не ко всем и не сразу, но я очень благодарен Богу, что могу видеть лица своих друзей, давних знакомых. Наслаждаться их обществом, разговорами, шутками, смехом и разумеется, охотой, в которой не так важна сама охота, как возможность десять дней побыть среди своих и отдохнуть душой и телом.
Нас принимает лесник и егерь Клаус Залеман. Ох, уж мне эти маленькие радости жизни. Свежий воздух и друзья. Что ещё надо, ну так вот. Он организует всё так, чтобы мы в лагере были одни. А домиков и места для ночлега, застолья и тихих неспешных разговоров, более чем достаточно.
Клаус приглашает из находящегося неподалёку посёлка женщин, для того чтобы они готовили нам и немного прибирались. А мы уж можем себе позволить щедро отблагодарить их и деньгами, и мужским вниманием.
Надобно вам сказать, что в городке этом жизнь тихая и устоявшаяся. Поэтому женщинам за сорок, которым просто нечего делать, кроме как сидеть в кафе и обсуждать новости, эти наши приезды, как глоток свежего воздуха. Они нас ждут, а иногда и пишут письма по интернету, приглашая побыстрее вернуться и развеять их скуку. Так что, вечерами у нас даже вполне себе могут быть музыка и танцы.
Пару лет назад один из наших товарищей привез своего знакомого. Мужик был тихий, спокойный, всегда улыбающийся. Он представил его – Стрелок.
Ну, Стрелок так Стрелок. И стали мы его так называть. А потом заметили за ним странность — он никогда не участвовал в наших набегах на уток и зайцев. Вместо этого тихонечко, за нашими спинами, брал свой рюкзачок, кофр с винтовкой и исчезал.
Даже посмеиваться некоторые над ним стали. Потому что никогда не возвращался он с добычей. Но он совсем не обижался нашим шуткам, только как-то виновато улыбался и оправдывался, что любит побродить в одиночестве.
Но тут один из наших ребят узнал, что оказывается, этот самый Стрелок всю свою жизнь служил в какой-то элитной части, выполнявшей задания за границей. И стало нам всем интересно. Куда же он исчезает? И почему приходит без добычи? Ведь такой человек не может плохо стрелять. И стали мы донимать его расспросами, а он — ни в какую.
И даже есть стал отдельно от нас, на пенёчке. Чтобы, значит, не отвечать на наши вопросы. Было видно, что ему очень неприятно это. Но от поездок не отказался. Видно, очень уж ему нравилось бродить по Шварцвальдским лесам и горам в полном одиночестве.
И в это утро, когда Стрелок, как обычно, исчез в предрассветном мареве, ребята собрались вокруг меня и стали просить, чтобы я проследил за ним.
А надо вам сказать, что прежде, чем начал я работать ортопедом в Берлинском госпитале, я много походил по горам, даже подумывал, что альпинизм станет моей профессией, а медицину придётся бросить, пока…
Пока не сорвался я однажды во время восхождения на Чогори, что в Каракоруме. Её ещё называют – гора убийца. Но мне повезло. Несказанно повезло. И я отделался парой сломанных ребер. После чего решил закончить свою альпинистскую карьеру и устроился по специальности.
Ну, так вот. Ребята просили проследить за Стрелком, куда он идёт и чем занимается. А они в это время настреляют нам дичи на обед и ужин. Я и согласился. Но кто знает, согласился бы я, если бы знал, что будет дальше…
Итак, ребята пошли по направлению к озеру, а я… Пользуясь полученными навыками, стал нагонять своего Стрелка. Шел он очень быстро, будто спешил куда-то. Но мне не привыкать разбирать тропы и следы. Там сломанная ветка, тут примятая трава. И вскоре вдалеке, за деревьями я заметил знакомый рюкзак и фигуру.
И тут начался подъём, причем такой крутой, что даже мне, привыкшему к настоящим горам, стало трудновато. Ну, ещё бы. Ведь за спиной рюкзак и ружье-дуплет.
Я думаю, на то время Стрелку было порядком за пятьдесят, а мне всего тридцать пять. Но я всё время терял его из поля зрения. И умаялся в конце концов так, что проклинал всё на свете. И Стрелка, и его скрытность, и его прыть и вообще, всю эту историю.
Тем более, что в этом месте были такие скрытые проходы в горах, что запросто можно было незаметно для самого себя очутиться Бог весть где. И бродить там в ожидании спасателей неделями.
И когда я уже решил плюнуть на всё и вернуться, когда моё дыхание стало рвать мне горло, а сердце обещало выпрыгнуть и вернуться на базу самостоятельно, я, неожиданно для себя, ткнулся лицом в большое дерево.
С трудом переводя дыхание и стараясь не кашлять, не стонать и не хрипеть, я осмотрелся. Это была самая вершина одной из гор Шварцвальда. Здесь образовалась своеобразная поляна, окаймлённая густыми кустами и высокими вековыми деревьями. Заканчивалась поляна большим выступом из куска скалы, совершенно плоского сверху, будто обточенного руками человека.
Совершенно нетронутая трава и цветы. А птицы… Я услышал их, когда удалось успокоить бешено стучавшее сердце. Они пели какие-то совершенно волшебные песни. Так, будто здесь собрались самые лучшие певцы Шварцвальдского леса. Цветы виднелись сквозь высокую траву, а запах… он был такой… дурманящий и успокаивающий.
Посреди большой поляны был пень от некогда огромного дерева, возле которого и стоял Стрелок, устремив свой взгляд куда-то за край обрыва. Там открывался такой неописуемой красоты вид, что я засмотрелся и чуть не пропустил, когда он стал распаковывать свой кофр для ружья.
Надо же такое, подумал я. Он даже ружьё не вынул. Странный человек, право слово. Ну кто же идёт на охоту с зачехлённым ружьём? Будто и стрелять не собираешься.
Стрелок тем временем покопался в своём более чем объемном рюкзаке и, достав оттуда что-то небольшое, присел на пенёк. Присмотревшись, я увидел, что это патрон. Один единственный. Стрелок достал набор каких-то бумажек и стал полировать этот патрон.
Он начищал его долго и упорно, а когда закончил, то поднял его над головой, и патрон блеснул так ослепительно, что я аж зажмурился. Потом, положив патрон на пень, он достал из рюкзака небольшую консервную банку. Подойдя к самому краю обрыва, он постоял там пару минут и, наклонившись, поставил на самом краю банку, предварительно положив в неё камень.
Отойдя от обрыва и открыв кофр, он достал из него ружьё. Я чуть не вскрикнул. Такие я видел только в музее. Это был карабин ещё с Первой мировой войны. Если не ошибаюсь, Маузер.
Стрелок отошел почти до самого дерева, где я прятался. Я так думаю, не меньше пятидесяти метров. Так что, я мог наблюдать каждое его движение и слышал даже дыхание. Он щелкнул затвором и, вставив туда единственный патрон, опустил ружье прикладом вниз. Потом взял его левой рукой, а правую выставил прямо перед собой, раскрыв ладонь и широко расставив пальцы. Он стоял и смотрел на них, а они…
Дрожали. Да, да. Его пальцы на правой руке дрожали крупной дрожью. И тогда он стал вслух уговаривать их. Он просил их успокоиться и перестать дрожать. Он показывал им красоту вокруг. И, верите мне или нет, но его пальцы послушались. Сперва они стали просто дрожать мелкой дрожью, которая сменилась на лёгкое подёргивание.
И через несколько минут его правая рука ничем не отличалась от левой. Я ортопед, но никогда в жизни даже не слышал про такое.
После этого он вдруг сделал резкое движение, перебросив карабин из левой руки в правую, поднял его вверх и, перехватив левой рукой у цевья, он, практически не целясь, выстрелил в направлении банки. Та, взвизгнув, взвилась вверх и рухнула в пропасть.
Я невольно вскрикнул, так был поражен. И только звук выстрела помешал Стрелку заметить меня.
Он упаковал свой Маузер обратно в кофр и сидел минут десять на большом пне. После чего стал доставать из своего объёмного рюкзака… Что бы вы думали?
Нет, вы ни за что мне не поверите! Да я и сам бы не поверил, если бы не видел это своими глазами.
Он стал доставать пучки морковки, разрезанные на кусочки головки капусты и ещё разные яблоки, груши, сливы…
Пока он ходил и раскладывал эти яства по поляне, я чертыхался. Он добрался сюда лёгким галопом, даже не запыхавшись, с рюкзаком, под завязку набитым тяжелыми овощами и фруктами, а я с одним ружьём, рюкзаком с бутылкой воды и бутербродом, не мог за ним угнаться.
Тем временем Стрелок разложил всё из своего рюкзака, а на пенёк положил несколько пригоршней разных орехов. Встав посреди поляны, он в наступившей после выстрела абсолютной тишине вдруг стал извиняться.
Он говорил так, будто перед ним был близкий человек. Тот самый, единственный, которому можно открыть душу. Он просил прощения за выстрел и просил понять его, ведь это был единственный способ унять дрожь в его правой руке. Он просил понять его и простить.
Потом он поклонился и, отойдя, присел на пень. Тишина стояла вокруг, и я уже хотел расхохотаться про себя и признать слова наших друзей о том, что у Стрелка не все дома, но тут…
Тут вдруг деревья вокруг дружно зашумели листвой, а птицы… Птицы просто взорвали тишину пением. И было слышно, что в их голосе звучит радость. Я, как зачарованный, смотрел на поляну.
Потому что на неё выходили три косули, помахивая маленькими хвостиками, а за ними шли зайцы, смешно перешагивая, ведь они привыкли только прыгать, а за ними появились ёжики и еще много всяких маленьких животных. Они все ели принесённые угощения.
А с деревьев спускались белки. Они запрыгнули на пенёк и, схватив лапками орешки, забрались на колени, плечи и голову Стрелка. Они смешно отпихивали друг друга, стараясь сесть поближе к его уху и схватиться за него лапками.
Я не верил своим глазам. Я щипал себя за уши, щеки и нос. И кажется, пытался креститься и чертыхаться одновременно. Это было совершенное волшебство, виденное мной наяву один раз в жизни…
И, разумеется, если я расскажу хоть кому-нибудь, меня немедленно лишат лицензии врача и поместят в психиатрическую лечебницу.
Зайцы, тем временем, толкались под ногами у косуль, и они опускали головы вниз и разглядывали пушистых малышей. Но те, не оценив такое внимание, всё время поворачивались к косулям своими хвостиками.
И вдруг… Понимаете, дамы и господа, мне вдруг так захотелось увидеть лицо Стрелка, будто от этого зависела моя жизнь. Он сидел на пеньке ко мне спиной, и я стал очень осторожно обходить поляну вокруг, прячась за деревьями и кустами, чтобы никого не спугнуть и не выдать своего присутствия.
Солнце и его тёплые, ласковые лучи скользили по поляне. Я остановился перед последним деревом и взглянул на Стрелка. Он сидел, закрыв глаза. И в лице его было такое умиротворение, покой и безмятежность, что мне показалось… будто не Солнце освещает поляну, а его лицо светится каким-то внутренним светом. Пальцы его тихонько перебирали шерсть на спинках белок, усевшихся у него на коленях…
И тут мне почему-то стало не по себе, словно я подсматривал за чем-то очень интимным, не предназначенным для всеобщего обозрения. Я опустил глаза и стал выбираться в сторону нашей базы. А в голове у меня стояла всё время эта полянка с животными и со Стрелком, сидящим с закрытыми глазами, и звучала музыка. “Аве Мария”…
Спустился я, когда Солнце уже почти село. И меня немедленно окружили все охотники, которые давно вернулись. Они горели нетерпением узнать, что мне удалось увидеть.
— Ну, ну? — кричали они, столпившись. — Расскажи, что ты увидел? Что этот ненормальный там делает? Ты же доктор. Может ему в лечебницу надо?
Мне стало не по себе, будто мне в лицо плеснули стакан холодной и грязной воды. Я посмотрел на всех и ответил:
— Он болен. У него тремор правой руки. Вы бы перестали над ним издеваться, не по человечески это. Ей Богу!
И тут один из компании, полковник в отставке, вдруг схватился руками за голову:
— Господи! Господи… — повторил он. — Ну конечно же. Я вспомнил этот случай. Нам рассказывали… Жуткая история была. Они попали в засаду, и из всех ребят только он остался жив. Он похоронил их всех, в одиночку. И долго шел за теми, кто их убил. Он отстреливал их по одному, а потом…
Потом он возвращался почти пятьдесят километров по лесам. И когда вышел к вертолёту, говорят, он не был похож на человека. Вот так-то!
Тут полковник расставил руки в стороны и растопырил свои толстые и волосатые пальцы. В полной тишине, возникшей после его рассказа, он сказал:
— Мужики! Если кто ещё хоть одно слово плохое про него скажет… Я вас этими самыми руками… Задавлю и тут оставлю. Всем ясно?
Охотники стали расходиться в полной тишине. Мне почему-то верилось в обещания полковника. Он вполне мог…
А на столах, тем временем, женщины спешно накрывали праздничный ужин. Ровными, тоненькими кружочками нарезалась колбаска и укладывалась рядами. Копченое сало золотилось, подбоченясь кусочками ветчины на одноразовых тарелках. И запах от салатов шел такой, что слюнки, казалось, текли даже у деревьев.
Жирные сельди, нарезанные поперёк, толпились на продолговатых тарелках, украшенные кружочками синего лучка. Кто-то уже включил тирольскую музыку, и женщины, переодевшись по-быстрому, прыгали с несколькими охотниками. Ох, как же я люблю всё это.
Это именно тот случай, когда не надо никого и ничего стесняться. И самый худший танцор чувствует себя наравне с самым лучшим. А потом, из динамика загремела музыка восьмидесятых. Солнце уже село.
И зажегшиеся фонари высветили фигуру Стрелка, вынырнувшую из-за деревьев. Он осмотрел веселящихся и, улыбнувшись, подошел к отдельно стоявшей скамеечке, достал свой бутерброд и собрался перекусить. Он привык к тому, что сидит отдельно, но тут к нему подошел полковник:
— Солдат! — сказал он. — Ты почему отдельно сел?
— Так, я… — попытался сказать что-то Стрелок.
— Молчать! — вдруг гаркнул на всю базу полковник, и все остановились и обернулись. — Молчать солдат, — повторил он.
И Стрелок встал и вытянулся по струнке.
— Твоё дело не рассуждать, а выполнять приказ вышестоящего офицера. Ясно?
— Есть, — ответил Стрелок не пошевельнувшись.
-Ну, то-то же, — согласился полковник. — Иди ко всем и садись. И чтобы я больше этого не видел. Всё понял?
Стрелок ещё раз ответил:
— Есть!
И, строевым шагом проследовав к скамейкам, окружавшим длинный стол, уставленный яствами и напитками всех мастей, присел. И тут немедленно все разом заговорили и бросились к столу, и началось то, ради чего, собственно говоря, мы и приезжаем сюда.
Начался пир горой, весёлые разговоры, песни и переглядывания с женщинами.
Это был самый незабываемый вечер. И всё было хорошо. Уж простите нам эти вольности и шалости. Кто из нас без греха, ей Богу…
Ну, так вот. Двадцать лет прошло с той поры. Или больше. А я помню ту картину так, будто это было вчера. И с тех пор я никогда не стрелял больше в животных, не мог. А просто приезжал с нашей компанией на то же самое место.
Стрелок вскоре умер. И я ходил на его полянку. Точно также доставал из большого рюкзака банку из-под пива и, наполнив её камнями, ставил на край утёса. Отходил до конца поляны и поднимал свой дуплет. Долго целился, пока в глазах не начинало рябить, и делал один выстрел.
Я так и не попал в эту банку за все двадцать лет. Ни разу…
Потом точно, как Стрелок, становился в центре поляны и извинялся, объяснял и долго-долго говорил, потом раскладывал овощи и орешки, доставленные сюда в рюкзаке. И садился на пень в ожидании появления чуда…
Но животные так ни разу не появились. За все двадцать лет. Ни разу, но это не огорчало меня. Потому что, я научился читать лес, понимать шелест листвы и видеть десятки маленьких глаз, устремлённых на меня из-за деревьев.
Я встаю и ухожу, не оборачиваясь, а у первого дерева, перед тем, как исчезнуть за ним, я оглядываюсь и бросаю последний взгляд…
И вижу, как на поляну выходят, осторожно озираясь, косули, у их ног смешно прыгают зайцы, а с деревьев спускаются белки и бегут к орешкам, рассыпанным на пеньке. И я улыбаюсь.
Я спускаюсь в наш лагерь, и новые ребята кричат мне смеясь:
— Эй, Стрелок, ты попал наконец-то или нет?!
И я смеясь отвечаю им. И эта игра очень нравится нам. Мы повторяем её каждый год. А недавно, я заметил, что один парнишка следит за мной, и всё пытается догнать меня по дороге к вершине горы, и может быть… я поддамся.
Вот я и думаю, дамы и господа. Может быть, Стрелок тоже выбрал меня, чтобы показать… Чтобы я увидел…
Но если вы спросите меня, что? То я вам не отвечу.
Просто, после этого моя жизнь изменилась.
Автор ОЛЕГ БОНДАРЕНКО