В середине осени стало совсем тепло, хотя через день-два налетали рвущие ветры и сыпались дожди. Уже отошли грибы, которых в нынешнем году было вдосталь.
Гриб рос везде — по кустам и оврагам, не говоря уже о лесах и опушках, на том месте где вчера, казалось, ничего и не было, сегодня находили не один и не два, а целые семейки боровиков, размером с кулак.
Степан Авенирович Ветров сидел у реки на излюбленном своём месте – между двумя деревьями на давно сломленном ветром и обросшем густым мхом толстом суку. Сюда он приходил часто и сидел тут подолгу.
Одна из осин слегка наклонилась так, что Степан облокачивался на неё и часто тут дремал, глядя на тихую гладкую воду реки, испещряемую кругами от рыб, на старый лес за ней, на заходящее за горизонт солнце. Иногда, может от движения реки или от поднимающегося от воды тумана, казалось, что сидит он где-то высоко-высоко над миром, и было так просторно, легко и свободно.
Когда потянуло ветром Ветров встал и направился к селу. Ему нельзя было сейчас студиться – завтра он едет на станцию, садится в поезд, который везёт его к дочке в гости – в Краснодар.
Первый раз он ехал туда один, без жены. Она умерла почти два года назад. Степан насушил грибов для семьи дочери, навялил рыбы. Все было готово, осталось – доехать.
И вот уже Сашка-сосед везёт его на станцию, помогает с сумками, вот уже поезд стучит колёсами, а соседка — такие милая женщина и Степан ухаживает за ней в дороге. Ну и рассказывает, больше-то о дочери.
И зря дочка переживала за него. Доехал он легко, можно сказать – отдохнул, пока ехал.
Степан гордился дочерью, её семьёй и внуком. Первое время внук часто у них бывал, они ловили вместе рыбу, дед учил внука нырять, они ходили в лес по грибы. Но подрос – приезжать стали реже: то сборы у него спортивные, то поездки на отдых южный.
Лене — дочке было всего-то 37. Она после окончания института криминалистики, оказалась в Краснодаре по распределению. Замуж там вышла.
Звала и родителей, но они не решились. И когда Сима умерла, отца к себе зазывала, но и он не поехал.
А у них, там в Краснодаре, между прочим, даже жильё отдельное есть: они с мужем каждый по службе квартиры получили по ипотеке военной, и в одной сейчас жили квартиранты.
Они подъезжали. Степан Авенирович предварительно побрился подаренной дочерью электробритвой, пригладил то, что осталось на голове и надел куртку, которую в селе и не носил – жена купила, да бушлат был удобнее. С дочкой они не виделись с похорон матери.
Лена отца встречала. Понравился он ей. Не состарился совсем, хоть и знала, что грустит по матери, первое время с кладбища не уходил, да и сейчас на могилу слишком часто наведывается.
Лена обняла отца, уткнулась прохладным лицом в его тёплую щеку и на секунду замерла – так хорошо стало. Степану тоже хотелось обнять дочь, но руки были заняты тяжёлой поклажей, и было как-то неловко от таких вот женских нежностей. Отвык.
Казалось, эта стройная красивая женщина в длинном пальто и очках вовсе и не его Ленка, которую он таскал на плечах маленькой. Не та неуклюжая девчонка, которую он учил плавать в речке голышом, чтоб не знала мать, что они все же купались в ещё непрогретой реке. Казалось, это какая-то совсем другая, отдалённо знакомая молодая женщина. Но это была она – его дочь, его Лена. И уже вскоре он забыл о минутной неловкости.
Степан приехал на две недели. Дни летели стремительно. Лена и Алексей работали, а Степан в это время отдыхал и немного крутился на кухне.
В доме, где жили дети на первом этаже был супермаркет. Дочь давала задания, а Степан старательно их исполнял. Здесь он ещё чаще вспоминал жену и старался и для неё тоже, как бы говоря:
– Смотри, Сим, тебя рядом нет, а я справляюсь…
Ходили на соревнование к Сене – внуку. Степан немного растерялся от количества людей и эмоций, но доволен был очень. Какой внук растёт!
С дочерью и Сенькой сходили в театр на пьесу «Маскарад». Степан был в восторге, правда больная спина устала, но дочке он этого не сказал. Зять не смог с ними пойти – работал.
Вообще отношения Степана с зятем не то чтобы не ладились, они как будто и не возникли. Зять был немного высокомерен.
Ещё когда они приезжали всей семьей к ним в гости, в село, Степан понял – из другого мира зять. Он – не помощник. Он перешагивал через валяющееся посреди двора случайное полено, не попытавшись наклониться и переставить его всторону, он не замечал тяжёлые сумки в руках у матери.
А когда приходилось помогать, делал это нехотя, рассуждая о ненужности и бесполезности такой вот домашней работы. Зачем держать кур? Зачем садить огород? Зачем полоть в нём траву? Все нерентабельно и не оправдывает себя. Зять учил жизни.
Со свойственными пожилому умудрённому покоем и ясностью человеку Степан понимал – спорить бесполезно. Они жили так. У них всё было рентабельно. И он не спорил, а лишь разводил руками и трудился дальше, не уповая на помощь.
И даже между собой они с женой, с Самой, зятя не осуждали. Ну так, вздохнут порой, без слов понимая друг друга, и всё. Дочь его любит, лишь бы она была счастлива. А в городе это деревенское трудолюбие, наверное, и не слишком нужно.́
Но вот и сейчас Степану казалось, что Алексей в семье ведёт себя, как сторонний наблюдатель. Ладно на него мало внимания обращает, но и с сыном и женой, он тоже холоден.
Общаются они мало: утром встали, разъехались на службу, а вечером Алексей возвращался поздно, сын уже спал. Да и между мужем и женой как будто не было тепла. Они и вечерами мало интересовались тем, как прошёл день каждого, не говорили о сыне, каждый просто жил своей независимой жизнью.
Степан Авенирович лежал на мягкой перине, смотрел в окно на огни дома напротив. Ему не спалось. Он встал и присел на стул, стоящий глубоко за широким шкафом, подвинув одёжу, прислонился спиной к шкафу и смотрел в окно.
Это место за шкафом напомнило ему его излюбленный сук у реки между двумя деревьями, к одному из которых он прислонялся. Он припал спиной к массивному шкафу и задумался.
Вот они с Симой тоже не больно-то разговорчивые оба были. Порой парой слов за день и перекинутся. Но всё равно вместе.
Это чувствовалось во всём: в том, как отправлял он её в дом со двора, просто рукой махнув: иди, мол, мать, и сам управлюсь, в том, как на кухне старалась и подушки ему взбивала жена перед сном, в том, как встречал её усталую порой с фермы, выходя навстречу и забирая вёдра, как просто смотрели друг на друга – любя и с жалостью.
А тут … как чужие.
Но в дела дочки Степан не лез. Один раз спросил всего:
– А с Алексеем у вас всё в порядке?
– Всё в порядке, пап, – ответила дочь.
Но то ли показалось отцу, то ли и вправду напряжённо ответила, не искренне как-то. А больше Степан и не спрашивал. Что в душу-то лезть…
Уже через пару дней Степан должен был уезжать. Дочь уговаривала сдать билеты и погостить ещё, но Степан не соглашался – пора и честь знать.
– Папа, Алексей в командировку в пятницу уезжает, мы одни с Арсюхой. Оставайся, погости ещё.
– Так ведь дом там, куры, Пёстрая (так звали собаку)! Сколько уж Лидия их кормить будет! Неловко. Поеду, Лен. Теперь ваша очередь – в гости буду ждать, домой.
В этот злополучный день Степан Авенирыч устал: ходил в магазин и по заданию Лены сварил борщ. Скоро должен был вернуться из школы Сеня. Степан присел на своё любимое место – глубоко за шкаф и, видимо, придремал.
А проснулся от голоса зятя. Степан встал на ноги, хотел было шагнуть, но присел опять от неожиданного шока. Алексей не видел тестя, он считал, что дома никого нет, и громко разговаривал по телефону:
– Не мёрзни! Представь, дорогая, уже через несколько дней мы с тобой на тёплом пляже, мы мечтаем охладиться и делаем заплыв. Учти, я парень резвый, замёрзнуть там точно не дам …. Нет, Катя, не надо брать чайник … Я там был с женой, там есть всё…. Ну что ты милая, не нужна мне никакая жена, ты же знаешь, как я тебя люблю!…
Разговор был длинным, слащаво-отталкивающим, и Степан Авенирыч не мог больше это слышать. Он резко вышел из своего угла….
….
Разговор зятя был длинным, слащаво-отталкивающим, и Степан Авенирыч не мог больше это слышать. Он резко вышел из своего угла….
Он быстро почти вплотную подошёл к зятю. Тот открыл рот в удивлении, застыл на полуслове и очень испугался, пытаясь отключить мило воркующий голос любовницы Кати, никак не попадал на кнопку.
Степан смотрел на зятя снизу вверх и молчал. Он глядел ему в лицо и ненавидел всем нутром. Сейчас он чувствовал, что не просто зол за измену дочери, он просто понял, раскусил, наконец, Алексея.
Разглядел то неприятное, что угнетало и раньше, что было в зяте, несмотря на лоск и молодость. Оно, это неприятное, сидело в нём так глубоко и было прикрыто так тщательно, что и не сразу поймёшь.
Первый испуг Алексея прошёл и он, приняв независимый вид, взял себя в руки:
– Степан Авенирович, я не видел Вас. Простите. Надеюсь, мы договоримся и поймём друг друга. Как мужчина мужчину поймём. Вы же не хотите причинить боль дочери, внуку, не хотите разбить нашу семью?
Тесть молчал и продолжал смотреть на него с какой-то жалостью.
– В конце концов требуйте, что хотите. Я всё исполню. Только Лену не оповещайте об этом разговоре! Пожалуйста. Чего Вы хотите?
– Лучше б ты от себя что-нибудь потребовал, – произнёс тесть.
– Ну, знаете ли! – Алексей забегал по коридору, – Вы понимаете, что начнётся, если Вы откроете рот? Вы причините такие страдания дочери!
– Ты зачем на ней женился? – спросил Степан. Он никак не мог понять это двуличие.
– Как зачем? – Алексей на секунду задумался, – Я люблю её. А Вы, Степан Авенирыч, не поп, а я – не на исповеди. И она Вам не поверит, я всё буду отрицать! И вообще, Вас наши с Леной отношения не касаются. Вы вообще ничего в нашей жизни не смыслите, думаете мы живём, как вы там, в своём колхозе, ан – нет. У нас тут сложнее, другие законы, и Вам их не понять…,– зять остановился, – Скажите лучше – Лена узнает это? Или как мужик мужику….
– Да какой ты мужик!
Зять продолжил разглагольствовать.
В виски тяжело толкалась кровь, к глазам подступала боль и темнота. Степан присел на кушетку в прихожей, а потом натянул свои сапоги, надел куртку и с трудом вышел во двор. Хотелось на воздух, подальше от этого пустого болтуна.
Там он сразу упал на мокрую скамью, тяжело дыша. Надо было раздышаться, вдохнуть чего-то чистого после этого мерзкого разговора, от которого грудь наполнилась чем-то тяжёлым и пакостным, отчего не дышалось.
Так хотелось оказаться сейчас дома, а лучше там у реки, и не ведать того, что узнал только что. Но тогда и дочь бы жила в неведении. А сейчас? А что сейчас!
Сейчас её отец камнем ей на плечи повесит большую беду, которую и не расхлебаешь. Сейчас он собственноручно сделает из счастливой женщины самую несчастную обманутую, переживающую предательство.
Сердце опять зашлось. А надо ли говорить Лене об этом? Надо ли? Может зять и прав … Была бы жива Сима, она бы рассудила, она мудрая, а самому так трудно…
Тучи спустились ниже, и вдруг пошёл снег. Он тихо падал в большие лужи и таял. Мир кажется просветлел и сразу стало легче.
Семён вспомнил, как когда- то давно, когда они только начинали встречаться с Симой, он, ещё стеснительный парень, зашёл с её отцом к ним во двор по каким-то рабочим делам. Попросил воды не потому, что пить хотелось, а чтоб побыть с ней подольше, заглянуть многозначительно лишний разок в глаза.
Она вынесла ковш с водой, он глотнул. А потом они разговорились, откуда-то вдруг взялось у него красноречие, и он рассказывал ей что-то про устройство трактора, а она смотрела…так смотрела. Она тогда всё и поняла.
А потом вдруг вот также неожиданно вдруг пошёл снег. Снежинки падали в ковшик с водой и красиво таяли там, а они наблюдали. Не потому что не видывали такого, а чтоб подольше вместе побыть. Расставаться не хотелось.
Степан сидел до тех пор, пока зять демонстративно с пафосно-обиженной физиономией не вышел из дома. Он прошёл к автомобилю, резкими порывистыми движениями походил вокруг машины, что-то там делая, и уехал, хлопнув дверцей.
Степан с трудом поднялся с мокрой скамьи и отправился в квартиру. Сейчас на третий этаж он первый раз поехал на лифте, не было сил.
А когда разгорячённые и счастливые от внезапно наступившей зимы в квартиру ввалились Лена с Арсением, он уже натянуто улыбался. Не мог он нарушить это счастье сейчас. Не смог и потом.
Вот только дочь – не слепая. То, что с отцом что-то произошло, заметила сразу.
– Папа, ты бледный! Что случилось?
– Ничего, Лена, всё хорошо, устал просто. Плечо вот что-то свело.
– Может в больницу? А Лёша дома был?
– Был … да, заходил ненадолго, – Степан отпустил глаза и ушёл в другую комнату.
Лена всегда была интуитивно чуткой. Почувствовала и сейчас. Отец не умел врать, его лицо выражало всё. Вот и сейчас она увидела горе в его глазах. И сразу поняла отчего.
То, что Алексей её не любит, она ощутила давно, но всё надеялась, что ситуация изменится. Но в конце концов поняла: он просто не способен любить. Умение любить не входит в его жизненное биополе. И как ни старалась Лена это поле пробить – ничего не вышло.
Перед её глазами был один пример большой настоящей любви – её родители. И она никак не могла представить себя состарившейся рядом с Алексеем. Картинка не складывалась.
Как ни пыталась за эти дни она скрыть от отца свои плохие предчувствия и подозрения в отношении мужа, видимо не вышло. У неё не было никаких доказательств, а выяснять и следить было ни в её характере.
Но убеждения всё росли и росли. А тут ещё и отец! Он кажется всё понял или что-то узнал.
Лене нужен был один толчок, одно доказательство, всего лишь повод, и на этот раз она перешагнула через свои принципы.
Уже на следующий день по своим каналам Елена его раздобыла: позвонила знакомой, попросила об услуге, и вскоре узнала, что никакой командировки у мужа нет, а есть – небольшой, скрытый от неё, отпуск.
Вечером они с Сенькой провожали деда на поезд. Алексей сказал, что занят. Степан Авенирыч собирался с трудом, сам не понимал, как так случилось, что подкосила его эта история с зятем. Уезжал с тяжёлым сердцем. Дочку решил не расстраивать, но сомнения угнетали. Прав ли?
Лена замечала это, она уже накупила ему лекарств. Но никак не могла улучить момент, чтоб поговорить с отцом – рядом крутился сын. С ним разговор ещё предстоял.
А когда на вокзале Арсений убежал купить деду бутылку воды, Лена, наконец, сказала:
– Пап, ты ж всё понимаешь. Я от Алексея ухожу.
Отец широко распахнул глаза и облегчённо вздохнул:
– Да ты что!
Лена улыбалась.
– Ага, и, по-моему, ты и сам догадался, что он непорядочный?
Отец развёл руками.
– Уже квартирантам позвонила, скоро они съедут, – Лена подняла голову и посмотрела на падающий снег, – И ты знаешь, пап, мне так хорошо сейчас, так свободно стало, как будто я где-то высоко-высоко над миром! Как камень с души… Веришь?
– Верю, дочка! Больше всего верю, что ты должна быть счастлива!
– Буду, пап. Теперь точно буду!
У Степана Авенирыча не сразу, а постепенно, начиная уже с дороги, переставало болеть за грудиной и отпустило плечо. Лекарства не потребовались.
Теперь есть, с чем пойти к Симе, теперь есть для неё – хорошие новости.
***
Как важно каждому родителю – личное счастье детей! Очень важно!
А дети, которых любят, становятся взрослыми, которые умеют любить …