Очень худо жили дед с бабкой. Бедно. На отшибе села, совсем одинокие. Тоска, прямо помирай. Откуда тем осенним промозглым днем нарисовался кот, неизвестно.
Бабка с дедом вернулись из лесу (гуляли, сосну для гробов выбирали), а на лавке кот сидит что человек, ног… лапами выжидающе болтает. Сплошь серый, здоровый, морда круглая что будильник, а ушки махонькие. И лыбится.
Старик со старухой остолбенели. А этот тип подмигнул янтарным глазом, да и говорит: – Ну, привет что ли!
Дед покрепче стиснул топор, а бабка перекрестилась и сказала: – Амба! Знать давеча были не опята…
– Спокойно. – сказал кот и деловито полюбопытствовал. – Алло, пакля есть? Свищет из щелей, а я люмбаго очень боюсь.
– Пакля в сенцах. – ответил дед и добавил мрачно. – Вот, значит, как съезжают с катушек-то…
Кот успокоил стариков как мог и живо законопатил все щели в старой покосившейся избенке. Ловкий очень оказался зверек. Дед с бабкой сидят на лавке, только фарами на ремонтные работы хлопают: « О! А!..».
А кот последний пучок пакли заправил и такой: – Есть в этом заброшенном вигваме веник, я спрашиваю?
И живо подмел пол. И паутину из углов тоже прочь. Чистоту, значит, уважает. Все у него в рук… лапах так и горит.
– Знаешь, Марусь. – шепчет дед старухе. – Если это помешательство, то я нахожу его прекрасным! Ты глянь-ка, этот хорёк уже печь затопил и блины затеял.
– Да-да! – горячо согласилась бабка. – Где он только муку и животное масло взял? Украл, наверное…
В голосе старухи звучала неприкрытая ласка.
– Ну, попятил манеха из сельпо. – подтвердил подозрения кот, ловко замешивая блины.
– У меня ж и кошелька-то нету. Но главным образом денег.
– Ты кто ж будешь, милок? – спрашивает обескураженный дед.
– Фелис сильвестрис катус. Но вы можете звать просто – Васька.
Так кот у старичков и поселился. А те не нарадуются. Позабыли и в лес ходить, сосну на гробы выбирать (сосны, наконец, вздохнули). Зажили старик со старухой! – помирать не надо. Тепло, чисто, приятное общество в лице исключительного кота. Что ни день блины, али селедка иваси. Каеф!
Заметно округлившийся старик лениво макнул блин в сметану и изрек:
– Слышь-ка, Василий.
– Что, дедушка?
– Ты того. Завязывай сельпо бомбить. Поймают и прибьют тебя.
– А ты ведь нам как родной! – попыталась всхлипнуть бабка, но лишь гулко икнула. Пятнадцатый блин был явно лишним. Кот пёк как заводной.
Василий отмахнулся. – У меня девять жизней. И эта только четвертая. Стоп! Или шестая? Шучу-шучу! Четвертая.
– Аа… – многозначительно промычал дед. Данный приятный факт из жизни кошачьих все менял.
– Зашибись! – сказала бабка. – Ну, тогда наведайся и к председателю падлюке. У него куры, утки страсть жирные. Самогон… – благословила она новую продразверстку.
– Ок! – рапортовал Василий, как заправский командир продотряда.
Это был просто какой-то клад, а не кот. Покрытый шерстью бриллиант. Хвостатый изумруд. Сапфир с усами. Обаятельный и на все лап… руки мастер. Часы с кукушкой починил. Мышам в норку что-то такое шепнул, что грызуны строем и с песнями свалили в туман. Напоит, накормит, на печь уложит, анекдот перед сном задвинет, чуть дуба не дашь.
– Ха-ха-ха! Ну, Васька! Эх, Васька! – заливались на печи сытые, довольные старик со старухой.
Василий опять стоял у окна, заложив лап… руки за спину. Пушистый хвост задумчиво мотылялся. Второй день вот так молча глядит в засиканное дождиком окно, за которым серое небо и неряшливое поле.
Старики уныло притихли на лавке. Бабка ткнула деда в бок. Тот вздохнул и спросил:
– Али заскучал, Васенька? Может… Может тебе кошку привести, ась? Или двух? Мы со старухой уйдем…
– Не в том дело. – сказал Василий. – Пора мне.
– Ахти! Куда это?! – всплеснула руками бабка.
– Понимаете, мои старенькие друзья, еще много кому нужен дружественный кот и поддержка… Пора…
Кот повесил на палочку лапоточки, что на прощанье сплел ему дед, палочку на плечо, подосвиданькался и зашагал в поле, где тотчас и растаял… Старики погоревали-погоревали, да и завели кота.
***
А. Болдырев