Нельсон, опешив, некоторое время смотрел на псину, затем коротко, без замаха треснул лапой по злющей морде. Собачонка, завизжав, кинулась в избу, позорно поджав хвост…
Кот лежал на старой, засаленной телогрейке, брошенной на лавку, и прищурив единственный глаз наблюдал, как ловко Николай расправляется с очередным куском металла.
Тот, достав заготовку клещами из горна, по цвету определил готовность к ковке, пристроил на наковальню и несколькими сильными, точными ударами молотом придал необходимую форму.
Осмотрел изделие со всех сторон своим единственным глазом и, удовлетворенно крякнув, опустил в чан с водой. Вода в чане коротко всхлипнула и забулькала, заполняя кузницу едва видимым паром с ничем не сравнимым запахом горячего металла.
— Ну что, Нельсон, на сегодня, думаю хватит?
Николай взглянул на кота. Тот спрыгнул на бетонный пол и потянулся, разминая мышцы. Это значило: «Заканчивай Коля – довольно».
Николай осмотрел инструмент, аккуратно разложил его на верстаке. Стянул с мускулистого голого торса кожаный фартук, накинул рубаху. Замел пол, почистил горн. Осмотрелся – порядок!
Присел на лавку, Нельсон пристроился рядом. Взял с верстака чиненный кисет с едва видимой вышивкой «Дорогому бойцу», набил табаком трубку и с наслаждением закурил.
Это был вечерний ритуал. Оба ожидали его с утра. Когда закончено намеченное на день, тело приятно гудит, предчувствуя отдых, а душу заполняет удовлетворение от тяжелой, но такой нужной всем работы. Нельсон полностью разделял чувства Николая, выражая это громким мурчанием.
Они были похожи, эти два обитателя сельской кузницы. Оба крепкие, сильные, в расцвете лет. Оба с отметинами на теле от горячих искр металла, оба смотрели на мир одним глазом, каждый своим.
Нельсон – желтым, с вертикальной щелочкой зрачка, Николай – светло-голубым, словно выгоревшим от сияния раскаленного металла. Николай потерял глаз на фронте, в последние месяцы Великой войны, получив осколочное ранение.
Нельсон – из-за своего неуемного любопытства, будучи еще котенком, поймал глазом раскаленную окалину в той же кузнице, после чего и получил свою кличку.
Несколько минут в день, проведенных в тишине и покое, рядом друг с другом роднили их, делали ближе. Каждый думал о своем, чувствуя присутствие другого, ничего от него не требуя. Просто сидели молча, дорожа этими минутами. Просто – хорошо!
— Опять на ферму? – Николай выбил трубку и сунул ее в кисет. Поднялся, собираясь домой. – Ну, пошли.
Кот с сожалением поднялся, потянулся и двинулся к выходу. Николай запер дверь на висячий замок и пошел по дороге в сторону дома. Нельсон шел впереди, задрав хвост, вышагивая так же неспеша, как и Николай.
На развилке оглянулся, мяукнул, словно прощаясь до утра, и пошел в сторону фермы. Там и мышей в достатке, и доярки приветят, нальют молочка. А утром – снова в кузню, где тепло и привычно.
Николай вошел в калитку и направился к бочке с водой. Сняв рубаху, с наслажденьем умыл лицо, руки, плечи. Обтерся полотенцем, висящим на плетне, и набросил на посвежевшее тело рубаху.
— Опять грязищу развел! Все залил, не пройти! – визгливо приветствовала его супруга – полнотелая Валентина. — Сколько раз тебе говорила – мойся в своей кузне, вместе с Нельсоном! Два сапога – пара! Дал же Бог муженька!
Николай поморщился, благостное настроение улетучилось, как и не было его. И чего она цепляется? Не лезь в грязь – пройди сторонкой, и все дела. Нет, надо испортить настроение человеку!
— Что, сосед, опять твоей Валентине шлея под хвост попала? – подал голос из-за плетня дед Егор.
— Ей без этого никак, — угрюмо отозвался Николай, — не успокоится, пока не увидит, что допекла.
— Ты ее поучи маленько. Вдарь раз-другой под микитки, глядишь и придет в чувство, зауважает мужа.
— Да ты что! – усмехнулся Николай. – Нельзя, пришибу еще. Женщина все ж таки…
Он взял в руки тяпку и отправился в огород, окучивать картошку.
«И чего ей не живется спокойно? Вот после войны – впору было криком кричать, настолько тяжело приходилось, так нет – мир и лад в семье был на зависть другим.
Сейчас не в пример легче, чем в те годы. Огород – с урожаем, корова нагуливает молоко в деревенском стаде, пара поросят повизгивают в сараюшке. Но нет лада в доме…»
Молоденькой девчонкой проводила Валентина Николая на фронт, дождалась его, встретила, горючими слезами омыла раны жениха. Свадьбу сыграли, а потом впряглись оба в деревенскую упряжку и потащили…
Бог не дал им детей, это очень печалило обоих. Но утешая друг друга, прожили без малого десяток лет. В середине пятидесятых отправили Валентину на курсы счетоводов, в город. Вот с тех пор и начались нелады в семье. Стала попрекать его супруга неумением пристроиться в этой жизни.
И говорить-то он не умеет по-умному, и выглядит, как медведь, и пахнет от него не одеколоном, а железом клятым. Дальше – больше, стала обзывать его контуженным да кривым.
— Алексей Иваныч, вон, ни одной медальки не заслужил, и на фронте не был, а гляди ж – главный бухгалтер! Почет и уважение ему ото всех! А у тебя полна грудь наград, два ордена, не считая медалей, а как был вахлаком, так вахлаком и помрешь!
Ну и что тут объяснишь глупой бабе? Награды – это ведь не образование, их за другое дают, а за что – лучше бы и не знать никогда.
А Валентина, решив во всем походить на «образованных», привезла из города породистую собачонку, из тех, что живут дома и с рук хозяев не слазят. Смех один с этой собачонкой, вместо породистой, выросла мелкая, злобная дворняжка.
Разбалованная в щенячьем возрасте, из избы выходила только чтобы справить нужду, спала исключительно на подушках. Валентина в ней – души не чаяла.
Весь следующий день Николай работал с таким остервенением, что даже ко всему привыкший Нельсон вздрагивал от неистовых ударов молота, высекавшего снопы искр с поверхности металла.
К концу дня успокоился. Как водится, посидели с котом, Николай выкурил трубочку. Машинально, думая о своем, потрепал кота по холке, тот отозвался на редкую ласку – потерся мордашкой о руку Николая.
— Ах ты, бродяга, — Николаю было приятно чувствовать привязанность кота, — Пойдем-ка ко мне в гости, у меня для тебя тоже молочко найдется.
Двери им открыла Валентина в китайском халате с драконами. Увидев у ног мужа Нельсона – аж задохнулась от возмущения:
— Ты совсем с ума сошел? Мало мне на твою одноглазую физиономию смотреть, так еще и кота привел! – Крик перешел в визг: – Контуженный и есть контуженный!
Из комнаты на крик хозяйки выскочила собачонка и, увидев кота, залилась таким же визгливым лаем, пытаясь достать его злыми, острыми зубами.
Нельсон, опешив, некоторое время смотрел на псину, затем коротко, без замаха треснул лапой по злющей морде. Собачонка, завизжав, кинулась в избу, позорно поджав хвост.
Валентину, казалось, сию минуту хватит удар. Она замолчала, прижав руки к груди. Нельсон взглянул на Николая, как тому показалось, с осуждением, развернулся, дернул хвостом и удалился со двора.
«Прав Нельсон, абсолютно прав, — пронеслось в голове Николая. — Нечего делать в этом доме».
И как ни старался сдержать себя, все-таки от души хлопнул дверью избы так, что та, охнув, скособочилась и повисла на одной петле. Не оборачиваясь на супругу прошел к калитке, вынес ее ударом ноги и пошел вслед за Нельсоном. На душе стало легко, будто он решил заковыристую, многотрудную задачу.
Все следующее утро, до обеда, он работал без перекуров. Сельчане с удивлением прислушивались к непрерывному звону металла, доносившемуся из кузницы и только покачивали головами – «Ай да Николай! До чего ж злой на работу»!
Вымотавшись к обеду, как за весь день, он присел выкурить трубку, попить водицы, заглушая голодную нудь в пустом желудке. Руки мелко подрагивали. Нельсон успокаивающе мурчал:
– Ничего, Николай, все правильно сделал.
Дверь скрипнула, в кузницу вошла Валентина. Николай и Нельсон даже не взглянули на нее.
Она молча постояла у дверей, прошла к верстаку. Постелив чистую тряпицу, поставила горячую еще кастрюлю с чем-то вкусно пахнущим, бутыль молока. Нарезала хлеб, рассыпала свежие огурчики, созревшие помидоры, пучок зеленого лука, насыпала горку соли.
— Иди к столу, Коля, обед готов.
Видя, что тот не реагирует на ее слова, тихонько подошла, пугливо присела рядом. Тронув рукой потное, разгоряченное тело мужа, вдруг по-девчоночьи зашмыгала носом и, упав головой на его плечо, затряслась в рыданиях:
— Прости меня, Коленька, прости дуру! Не знаю – что на меня нашло, морок какой-то! Мне ведь ты нужен, ты, такой как есть! Ведь так хорошо нам было раньше! Прости…
— Да ладно, ладно, – Николай был поражен поведением жены, такой она была сейчас беззащитной и несчастной. – Будет, будет, проехали… – Он осторожно гладил ее волосы, стараясь не запачкать. – Давай, что ль обедать, и Нельсону молочка плесни.
— Вот это дело! – Нельсон поднялся, выгнул спину и зевнул. Широко. Во всю пасть.
Автор ТАГИР НУРМУХАМЕТОВ