– Сашка, Саш! Глянь-ка, глянь…
Только после окрика матери Саша вдруг увидел, что загон пустой. Огородка поломана, отара ушла … Шархан виновато гавкнул. Ночью пес пришел домой и просто уснул под дверью. Никого не разбудил, когда ушла отара. Стареет пёс.
А до окрика Сашка смотрел на небо. Любовался. Оно было таким просторным, свежим и холодным. Как будто и не осень вовсе, а, скорей, весна. Но морозило в последние дни сильно. Овец ещё держали в степи, они находили себе корм под лёгким снегом, находили ту травку, которая всей силой своей ещё тянулась к свету даже в небольшую оттепель.
– Мам, они где-то рядом, не могли далеко уйти. Найдутся, не переживай, – сказал серьезно, по-взрослому.
– Ох, я побегу за дедом, и дядю Витю кликну. Что ж это! А вы вокруг озера пробегитесь, –мать стянула и опять повязала платок.
Разволновалась. Отара – это их хлеб, их существование. Здесь были и их овцы, и соседские. Большая отара.
Растила их мать одна, если не считать ее отца, старого уже деда. Отец мальчишек погиб, разбился на мотоцикле, занесло однажды на обледеневшей уже земле. Саше было тринадцать, Андрюшке – одиннадцать.
– Пришли на Настю две беды-напасти, Сашка да Андрюшка, – приговаривал дед частенько.
– Да уж! – соглашалась мать, – Они – мои напасти и есть.
И как только с мальчишками что-нибудь случалось, так и вспоминали они про эти напасти. А как может ничего не случаться с деревенскими мальчишками?
Они остались одни, огляделись. Вокруг широко высились холмы. Дома, кошары казались игрушечными на пологом склоне. И куда могли уйти овцы? Следы их запорошил мокрый снег.
– Не видать, – Андрей, приложив ладонь под козырек меховой шапки-ушанки, вглядывался в даль.
– Да чего ты тут увидишь, глупый! Надо за озеро идти, там холмы, там все видно, – учил младшего брата Саша.
Медвежьи крутые бока снежных холмов не были уж слишком высоки. Но гладкое замёрзшее заснеженное озеро в небольшой низине делало и их возвышенностями. Мороз сковал лёд, готовил озеро к зиме.
До села отсюда было километра два.
– Да мы до этих холмов до вечера не дойдем! Далеко, – заохал одиннадцатилетний Андрюшка.
– А мы напрямки, через озеро. В том году мы с дядей Витей ходили, ещё и раньше.
– А лёд не провалится?
– Не боись! Он уже крепкий.
Но, если честно, Сашка тоже немного сомневался, просто сомнения свои прятал от брата. Очень хотелось найти отару, чтоб мамка не расстраивалась так, чтоб гордилась, чтоб рассказывала всем, какой у неё сын – отару отыскал, пригнал, в общем, всех спас: и своих овец и чужих. Андрюха-то – может ещё и мамкина напасть, а он, Саша, мужчина и помощник. Дед уж старый – не в счёт.
Они ступили на лёд озера. Шли рядышком, в метре друг от друга осторожно ступая, глядя на свои резиновые сапоги. Валенки надевать ещё не хотелось, хоть мать уже и велела – с калошами.
– Скользко там. Тает немного под снегом-то, – Андрюшка надеялся на слова старшего брата, но волновался все равно.
– Не трусь! Овец вокруг погоним, нам бы их найти только.
И тут Андрюшка ойкнул. Саша оглянулся, брат скользил, и прямо на его глазах падал на бок. Подумаешь – упал. Сашка даже не испугался, но когда Андрюха начал вставать, то вдруг провалился по пояс. Дубленые полы овечьего полушубка его поднялись надо льдом, глаза застыли в изумлении.
Сашка шагнул к нему, протягивая руку, но тут лёд треснул, он быстро быстро побежал назад, заперебирал ногами часто, заскользил. Пласт льда, за который держался оцепеневший от ужаса и холода Андрюшка, уходил под воду, он отпустил его, перехватился за другой край полыньи. Руки стало больно, потекла кровь от порезов, но быстро застыла, потому что на лед, за который приходилось держаться уже нашла вода. Андрюшка лишь почувствовал боль в руке.
Сначала оцепенел и Сашка. Ноги, пах охватило смертельными щипцами холода, сердце зашлось, дух перехватило. В сапоги натекла вода, они стали тяжёлыми, вот-вот свалятся. Он навалился на лёд, чтоб выползти, но лёд сломался под ним сразу, создав новую волну, от которой закричал Андрюшка, испугался.
Сашка оглянулся на брата. Тот, вытаращив глаза, перехватывался, рот открыт, подбородок выставлен вперёд от испуга. Этот невероятно несчастный вид младшего брата вдруг вернул в реальность.
– Андрей, Андрей держись!
Андрей забегал глазами, никак не мог сфокусировать взгляд на том, кто это сказал.
– Андрей! На меня смотри! Смотри на меня! Андрюха.
– Са-аша…, – слабо и тоненько пропел Андрюшка.
– Я сейчас выберусь и тебя вытяну, а ты ногами работай и сапоги держи, держи сапоги и работай ногами. Давай!
И Андрюшка зашевелился, задрыгал под водой ногами, со страхом хватаясь за твердыню.
Вокруг него плавали куски льда и снега, и уже не понять было где торчат светлые полы полушубка Андрюхи, а где – снег.
– Я сейчас!
Санька чуть углубился, старательно опёрся на более-менее прочное место вокруг полыньи и резко выпрыгнул из воды. Казалось, все получится. Но как только налитые водой сапоги показались из-под воды, лёд под его руками треснул и полынья стала ещё больше. Руки засаднило, Сашка окунул и правое плечо.
Андрей смотрел на него глазами полными ужаса, и молчал. Губы синие, на ресницах и носу снег.
– Не вышло, я ещё попробую. Сейчас, ща, ща, не бойся!
Сашка перебирался на другой конец полыньи, основательно стараясь держать сапоги ступнями. И вторая попытка была точно такой же.
Эта попытка чуток приблизила полынью к берегу. Сашку осенило.
– Тут, – он тяжело дышал, на долгое объяснение не хватало сил, – Тут, мы…мелко же там, мы вот так…
Летом они тут купались. Озеро уходило в глубину довольно полого, и хоть до берега было довольно далеко, но до мели, возможно, не столь. Сашка придумал. Он со всего маху навалился грудью на лёд, лёд сломался, он проплыл дальше и оглянулся назад.
– Зза мной, Андрюха, давай, ззза мной.
Это действо хоть и выматывало, но и отвлекло от боли. Руки уже ничего не чувствовали, они были, как ненужные кочерыжки. Но тело наливалось все новой и новой силой.
– Давай теперь ты, давай.
Сашка устал, ему надо было передохнуть. Андрей попытался, но у него ничего не выходило, сил не хватало прыгнуть на лёд. Сашка опять стал наваливаться сам, волоча за собой брата. Уже метров тридцать тянулась за ними водная тропа, сорок… И тут вдруг Сашка почувствовал опору под ногами, сначала думал кусок льда, но опора была неподвижной.
Говорить что-то сил уже не было, он обхватил брата и вытолкал его на ломающийся лёд. Андрюха пополз на карачках. На одной ноге пузырем воды надулся носок. Один сапог он все же потерял.
Вслед за ним точно также выполз и Сашка, потащился по снежному следу брата, потом осторожно встал на ноги – до берега ещё чуток.
– Встааавай, Анндрюха. Тут меееелко уже, если что, не утонем. Встааавай. Сапог-то где? Говорил же – держи.
Голос не слушался, челюсть била мелкую дробь. Андрюшка заплакал. Добрались до кустов берега.
– Сымай носок, выжимай! Не сиди, замёрзнешь, сымай, говорю.
Сашка растер снегом руки, как делал дядька Вася, их пастух. И правда, руки начали что-то чувствовать. Он вылил из своих сапог воду, натянул один сапог на ногу брата, а себе – свой отжатый носок. Снял с головы шапку и завернул ногу, крепко затянув шнурки.
До дома километра два. Здесь недалеко, на склоне, были дома, но какое там – обращаться к чужим. Домой надо.
– Пошли, а лучше побежали.
Андрюшка ещё ревел, утирал глаза, но брата слушался, мелкими перебежками бежал за ним следом.
– Холоднооо, я не могу…
– А давай в догонялки!
– Ууу, – Андрюшка выл, но принимал игру брата, догонял.
Студёный воздух спирал дыхание, захлестывал грудь. Штаны заледенели. Коленки внутри двигались, а штаны стояли колом. А вот дубленые их полушубки из овцы, хоть и замёрзли тоже, но как-то быстро выветривали из себя лёд, легчали и даже грели. Тело от бега казалось не мокрым, а каким-то потным, разогрелись руки. А вот пальцы ног зудели мёрзлой болью. Сашка поднял воротник, схватил Андрюшку за руку, тянул и уговаривал.
– Давай до того ущелья бегом, а там шагом…Вон, до загона быстро быстро, ага?
Андрей кивал, понимал игру брата. И когда Сашка совсем устал, когда поскользил назад с маленькой горки и застыл там от немоготы, уже кричал.
– Воон, Саш, уже Каманин дом. Ещё чуть-чуть. Залезай, давай руку.
По селу шли молча. Не сговариваясь понимали друг друга. Нельзя никому говорить – мамке доложат, а она …
А она расстроится. Мать они любили очень. Втихаря вечерами договаривались, как ей помочь, как жизнь ей облегчить. Как не быть – напастью. А тут…
Это ж какие они помощники, когда столько раз она говорила, когда все говорили, что нельзя по осени по озеру, нельзя. А они все равно пошли. Сашка винил себя. Это он виноват! И овец не нашли, и сами все мокрые. Прав дед – одна напасть от них матери. Помощнички!
Дома никого не было. Сашка на шее носил ключ от замка. Он потрогал остывшую печку, опять почувствовал, как продрог. Подбросил дров, затопил. Они быстро разделись, сунули свою одежду на печь, распрямили, как делали это мама и дед при сушке, и переоделись в сухое.
Потом пошли к столу, вынули из шкафа хлеб, репчатый лук, похватали прямо из кастрюли холодной картошки.
– Давай кипятка попьем, некогда чаевничать, – предложил Сашка, – И пойдем овец искать.
– А мамка же заметит, что дома были мы, что сырая одежа, – Андрей устал, глаза его слипались.
– Так скажем – намокли от снега. А вот с сапогом что и делать не знаю. Скажем – потерял, так она спросит – где. Искать пойдет, и нас поведет. Сапоги-то жаль! Вот ты растяпа! Говорил же, держи!
– Я чего чувствовал-то! Я думал – держу…
– Думал! Видать не твое это, думать-то. Не думать надо было, а держать!
– Ну чего ты начинаешь? Сам меня через это озеро потащил…, – Андрюшка зло откусил горбушку, отвернулся, чуть не плача.
– Ну, ладно! Не злись. Валенки вон мать давно приготовила с калошами, давай, надевай. И я – валенки. Нам бы найти отару-то…
Они оба натянули пальто. Вообще-то, пальто были не слишком тёплыми. Мать собиралась убрать их до весны и все переживала, что Андрею уже будет впору Сашкино, а Сашке надо покупать новую одежку. Так вот – в валенках, теплых шапках и лёгких пальто, прихватив большую дедову пастушью палку и верёвку, отправились они на поиски овец. Овечьи дублёнки сушились на печи.
Опять отмотали они два километра до озера, встретили тетю Галину, в упавшем назад пуховом платке, взмокшую и припадающую на правую ногу. Она тоже искала отару, там были и ее овцы.
– Нету, нету нигде. Уж везде убегались.
– А за озером были? – спросил Сашка деловым тоном.
– Я-то – нет. А мужики были, говорят – и тама нету.
Мальчишки шли и говорили об овцах.
– А помнишь эту, у которой морда в пряслах застряла тогда. Чуть шею себе не сломала. Это она забор сломала, а не баран. Вот я уверен. Дурная она.
– А мне белую жаль будет больчее всех, если пропадет. Лобастенькая такая, красивая. Она все пальцы мне сосала, когда маленькая была.
Подходили к озеру. Водная тропа, которую они проделали, уже припорошилась снегом, но ещё была заметна невооружённым глазом. Мальчишки шли по берегу.
– Смотри! – Андрюшка махнул дедовой палкой, показывал на их полынью.
– Чего?
– Сапог мой…
– С ума сошел! Он утонул давно, он же с водой.
– Дет…, – почему-то стиснув зубы спорил Андрей, – Вон он…
– Да где?
Сашка присмотрелся. И правда, что-то чёрное похожее на сапог, припорошенное снегом, торчало на первых метрах ведущей от большой полыньи водной тропинки.
– Ну, даже если это он, мы туда не полезем, – Сашка двинулся дальше, но не так, чтоб уж очень решительно.
– Мы не полезем, а я полезу. Это ж я сапог потерял, значит мне и лезть. Сам говоришь, мамка расстроится. Сапоги-то большие, года на три хватит, – Андрей уже пытался ступить на лёд.
– Стой! Стой, дурак! Да погоди ты! Дай подумать. А это точно сапог?
Они приглядывались. Было похоже, что это и верно – сапог. Но вполне возможно, что-то выбило из воды.
– Давай вот как сделаем: я пойду, обвяжусь веревкой, возьму палку дедову…, – начал было Сашка, но Андрей перебил.
– Наоборот. Я полезу. Тебе меня легче вытянуть, случись что. Давай – меня обвязывай.
И был он так решителен и важен в этот момент, что Сашка понял – надо уступить. Да и прав, в общем-то, младший брат: он легче, и Сашка его вытянет вернее.
Они обвязали Андрюху веревкой, взял он в руки палку и не пошел, а пополз на карачках к полынье. А Сашка смотрел ему вслед и думал: что б сказала мама, зная их сегодняшние приключения? Опять сказала бы, что они – её напасть, вздыхала бы и расстраивалась.
Как только веревка натянулась, Сашка тоже пополз за братом, держа ее конец, накрученный на руку. Полз и полз, оглядываясь на берег. И он уже не был уверен – мелко ли под ним или глубь. Он все хотел вернуть Андрюху, окликнуть, но не смел.
Перед полыньей Андрей лег на живот смешно раскинув валенки и, как партизан, пополз по-пластунски. А вскоре поднял вверх сапог и заорал что есть мочи:
– Сапоог! Сапоог! Это мой сапог!
– Ползи назад, дурак! Ползи! – Сашка тоже громко кричал.
Выползли. Потом плясали на берегу, как пьяные на свадьбе, распевали «Орленок, Орленок, взлети выше солнца…», подкидывали вверх сапог, из которого все ещё выскакивали льдинки.
А потом направились дальше, но не успели дойти и до середины обходного озера пути, как на холме показалась пара голов овец, а за ней ещё и ещё. Это была их отара. То ли случайно вышли овцы навстречу мальчишкам, то ли метнулись испуганные, что потеряли хозяев на их голоса и песни…
Гордо и как-то по-стариковски вальяжно гнали Саша и Андрей овец по домам. У села к ним присоединился дядя Витя и ещё пара мужиков, а в селе вышли из-за углов и домов мать и другие бабы. Саша прятал Андрюхин сапог под резинкой штанов, сапог мешал, торчал колом, но этого в суете и счастье обнаружения отары никто не заметил.
Овец разбирали по дворам, покрикивая и ругаясь.
– Где нашли-то?
– За озером!
– Так были мы там. Кружили они, видать… Ну, молодцы, мужики. Помощники матери.
Мать гордилась, видно сразу. Отвечала:
– Так ведь материнское слово мимо не молвится.
Овец загнали, сыпанули на радостях ещё кормов.
А дома мать начала хлопотать
– Ох! Сейчас кормить вас буду, оладьев напеку. Ноги не стоят, убегалась вся, но напеку.
– Мам, устала же, не пеки. Давай вон – каши…
– Напеку, напеку…Такие Вы у меня, помощники. Такие молодцы! Это ж надо, никто не нашел, а они нашли! – задвигались по плите кастрюли, миски, мать уже крутила ладонями деревянную мутовку, ходила по кухне, улыбаясь тихо. Шипело масло на сковороде.
Печка разогрела избу. Андрюха клевал носом, Сашка подталкивал его в бок.
– Чего? – оживал Андрей, – Расскажем-то когда?
– Вот вырастем и расскажем. Тогда уж ей совсем за нас не страшно будет. За взрослых детей уж не боятся.
– А чего одежка-то на печи? – спросила тут мама, – Пришла, глянь… а там всё. А вы в пальтишках. Думаю – нуу, видать навалялись в снегу. А снег-то сырой ещё шибко, разве можно! Застынете, ведь, окаянные.
Мать подошла, обеими руками одновременно потрепала их по волосам.
– Ох, напасть вы моя, напасть! Пришли на Настю беды да напасти …
И засыпая, Сашка вдруг понял – не станут они для матери взрослыми никогда. Останутся её вечной напастью.
И было, почему-то, ничуть не обидно.
***
Друзья!
Эту свою историю рассказала мне подписчица Татьяна. А я лишь написала по ней художественный рассказ. Совсем другой, но все же по ее жизненной истории.
В конце Татьяна написала: «И ни соплей, ни кашля, благо, не было. Вот такие бравые ребятки.»