— Колька! Коля! Николай! Ну что ты с ним будешь делать! — Аня в который раз высунулась в коридор и позвала сына. — Иди завтракать, остынет же всё!
— Не кричи, доча, пусть еще минуточку покемарит, умаялся вчера…
Мама Ани, Мария Захаровна, поставила на стол тарелку с оладушками, налила себе и дочери чай, сняла очки и привычным движением положила их на подоконник.
Вчера она с внуком ездила в деревню, Ане нужно было дать время отдохнуть, свыкнуться с мыслью, что она теперь одна, что надо как–то дальше жить…
В деревне у Марии Захаровны остался дом, пятистенок с большой печкой, резными наличниками, выкрашенными в голубой цвет, колодцем под старенькой, поросшей мхом крышей и Аниной комнаткой, которая, светлая и пахнущая сосновым духом, ждала свою хозяйку. Бабье лето, застывшее на самой своей верхушке, нещадно лило солнечные реки на землю. Воздух, сухой, наполненный легким, едва различимым запахом сухой травы и скрученных рогаликами кленовых листьев, что, шалости ради, так и норовили прыгнуть под ноги, залетал в комнаты, пробегал по деревянному дому и терялся где–то на чердаке. Там, среди сваленных в кучу старых ящиков, велосипедных колес, стульев, банок из–под варенья и темно–зеленых, мутных бутылок, в которых раньше Колин дед хранил наливки, было тайное место, чуланчик, где Николай, спрятавшись от бабушки, сидел подолгу и смотрел через щелку в заборе на бабу Машу, на соседей, которые, сгребая листья во дворе, собирали их в кучу и жгли, а крепкий, разъедающий глаза дым полз в щели бабушкиного дома, заставлял Колю кашлять, закрывая рот, чтобы бабушка не услышала, а то заставит надеть куртку, ведь у Николая слабые легкие…
— Коленька, иди вниз, не сиди ты там, с пауками! — Мария Захаровна, задрав голову и схватившись за перила лестницы, позвала внука, поправила сползший с головы платок и прислушалась.
Коля завозился наверху, но спускаться не спешил.
— Сейчас, я еще немножко посижу и приду! — крикнул он.
Здесь, в тайном уголочке, на полочке, хранились Колины богатства – дедов перочинный нож, потемневший оловянный солдатик, которого мальчик выменял у Вити Коробейникова, отдав пряжку со звездой, коробочка с фантиками от шоколадок, принесенные с речки камушки и папина фотография. Её Николай нашел в ящике маминого стола, когда хотел взять ластик. С черно–белой, чуть пожелтевшей по краям картинки на мальчика смотрел мужчина в военной форме. Он стоял на фоне какого–то орудия, браво отдавал честь, приложив руку к пилотке, и улыбался. Теперь фотография была, а папы нет. И он больше не придет…
Окончив институт, Андрей ушел служить в армию. Там его и сфотографировали. Отец, полковник, уговаривал его остаться в строю, продолжить династию, но парень отказался, ведь он уже тогда познакомился с Аней и решил жениться на ней.
— Андрюша, дорогой! — вкрадчиво говорил отец, приехав однажды к сыну и вызвав его на КПП. — Ну что ты придумал?! Жениться тебе рано, нужно сначала встать на ноги. Отучишься, звание дадут повыше, и жилье свое будет, и авторитет, тогда можно и о свадьбе говорить. А пока ты, парень, голову–то не теряй, погулял, и ладно. Я твою Аню, конечно, не видел, может, и киноактриса, но, если любит, подождет.
— Папа, перестань, у меня уже есть образование и профессия. Другого мне не нужно. Я инженер и, судя по красному диплому, неплохой, так что найду, чем заняться. Я отслужил, теперь тебе за меня стыдно не будет. Всё, извини, мне пора.
— Андрей, подожди! А ну стой! Это тебе полковник приказывает! — закричал Даниил Романович. — Стоять!
Андреева мать строго–настрого велела мужу отговорить мальчика от женитьбы, хотела, чтобы отец повлиял на глупыша, но, видимо, закончилось Данилино влияние, всё…
Родители Андрея на свадьбу не приехали, была только Мария Захаровна, две Анины подружки и со стороны жениха паренёк, с которым Андрей вместе учился. Даниил Романович, тайком от обиженный на весь мир жены, да и невестки тоже, послал молодым деньги и разрешил занять квартиру, что принадлежала его родне, а теперь пустовала.
Аня ничего ни о деньгах, ни о том, чья квартира, не знала. Андрей в подробности её не посвящал, а она и не спрашивала. Живут и живут, и хорошо. Мария Захаровна навещала их, скучала по дочери, но вниманием своим не надоедала, понимая, что молодость любит свободу и простор.
Через полтора года родился Николаша, а еще через год баба Маша окончательно переехала к дочери, поскольку та решила выйти на работу… Так и жили бы, ладно, складно, но Андрея не стало, а жизнь почему–то всё катила и катила вперед…
Андрей погиб, когда Коле было пять. Мужчина шел вечером по улице, на него напали, ограбили, оттащили в кусты и бросили. Спасти уже не удалось…
Коле иногда казалось, что он и не помнит отца, как будто кто–то стер картинки из книги, и тех больше уж не нарисуешь. Образ папы складывался в голове Николая из рассказов матери, ее воспоминаний, и еще чего–то невнятного, смутного, что вспышкой возникало в сознании, а потом гасло, так и не дав себя рассмотреть. Коле казалось, что он видит, как отец подбрасывает его, маленького, вверх, к самому небу. Коля смотрит на лицо папы, тот смеется, а Коле страшно, что он упадет и ударится. Но руки Андрея, жилистые, буграми мышц выпячивающиеся под футболкой, ловко подхватывают ребенка под мышки и сажают на широкие плечи… Эти воспоминания приходили к мальчику здесь, на чердаке, и теплом разливались по озябшему телу…
Баба Маша об Андрее говорить не любила. Зять с ней так и не сладил, хотя сам забрал из деревни к себе в квартиру, попросив помочь с ребенком. Хотя она бы, наоборот, хотела, чтобы дочка жида с ней в деревенском доме.
На выписке Мария Захаровна, стоя за спиной зятя и видя, как Аня выходит из дверей больницы, заплакала, потом, взяв себя в руки, твердо сказала:
— Заберу их к себе в деревню. У нас отродясь младенчиками никто не болел. У нас и воздух, и продукты все здоровые, свежие, хорошо будет мальчонке, да и Аню на ноги поставим, вон, совсем тенью стала.
Андрюша, красивый, с букетом в руках, улыбаясь, пошел навстречу жене, осторожно взял сына и повел семью к машине.
Ему нравилось, что на крыльце стоят медсестры и, вздыхая, смотрят на него, нравилось думать, что он теперь отец, и у него самая лучшая жена на свете…
Как Мария Захаровна не уговаривала дочь хоть немного пожить у неё, Аня не согласилась. Она уже привыкла к ванной и телевизору, что, накрытый салфеткой, стоял в уголке, к холодильнику и горячей воде в кране. У матери всего этого не было, газ только еще тянули к их деревне, обещали поставить колонки, но всё никак не доделывали начатое. Продуктов в сельском магазине было мало, не то, что в городе. А помощи пока хватало – Андрей много времени проводил с женой, взяв отпуск.
Аня нервничала, потому что Коля плохо набирал вес, кашлял, как будто и не вылечился вовсе. Врачи говорили, что просто слабые легкие, хроническое состояние…
Через два года, когда Николаша уже ходил и болтал без умолку, Аня объявила, что нашла работу и садик для сына.
— Ты что, Анька?! Какой садик?! Там же инфекции сплошные!
— Я понимаю, но нам катастрофически не хватает денег, ты же понимаешь! Кольке надо покупать овощи, фрукты разные, мясо хорошее, а мы не можем себе этого позволить!..
— Но магазины всё равно пустые, Аня, это бессмысленно. Вот будет лето, поедете в деревню, там и ягод наедитесь, и огурцов. Что–то, вон, мама твоя привозит. Ну, хочешь, я буду к ней чаще ездить, за свежим мясом.
— Андрюш, брось, у тебя работа, до лета еще долго, а ему, Коле, сейчас надо! В общем, давай попробуем, если будет болеть, я уволюсь.
— Глупо! Глупо, глупо и глупо! — чувствуя, что Аня винит его в бедности, стукнул кулаком по столу Андрей. — Мы нормально питаемся, яблоки, вон, давай ему!
Он показал на привезенные от тёщи красновато–желтые, с длинными ножками яблоки, что лежали на подоконнике.
— На одних яблоках не проживешь… — потянула Аня.
— Тогда… Тогда хотя бы пусть не ходит в сад! Пусть с ним посидит твоя мама. Она согласится, как думаешь?
Аня пожала плечами…
… Мария Захаровна быстро законсервировала своё хозяйство и отправилась в город. Корову и двух коз своих она передала «на ответственное хранение» соседке, кур продала, огород к тому времени был уже убран, так что с ним мороки никакой.
Аня устроилась в переплетную мастерскую при типографии, вставала рано, целовала Колю, еще сонного, горячего и румяного, готовила себе и мужу завтрак, потом они вместе уходили. А Мария Захаровна, которая теперь жила в комнате внука, тихо кивала, мол, всё будет хорошо, идите с Богом!
Андрей не то, чтобы не ладил с тещей, но ее искренняя, всеобъемлющая простота – в обращении ли, в рассуждениях о жизни, даже в том, как она говорила, «токмо, давеча» и называя внука «милок», — заставляли его, интеллигента, чуть морщиться. Хотя, что тут говорить, без бабы Маши Коле было бы сейчас намного тяжелее…
И так–то он будто взрослел, но, как говорила с испугом Аня, «не расширялся». Его хилое тельце, худенькое, все косточки можно пересчитать, уголками выступало через рубашки и футболки, ноги, тонкие, как две спички, с коленками–шарнирами, торчали из шорт, как две нелепые подпорки, того гляди, сложатся назад, запрокинув тело и уронив его на асфальт.
— Ничего, Анька! Спорт – вот что ему нужно. Подрастет, будем с ним бегать, на лыжах ходить, купаться будем. В бассейн его запишу! Были б кости, а остальное нарастёт! — уговаривал ее Андрей, хватал смеющегося Колю в охапку и подбрасывал его к потолку.
— Да легонько ты ж его! Вон, ручонки как растопыривает, сломаешь сына–то! — охала Мария Захаровна.
— Не сломаю. Я из тебя, Колян, мужика сделаю. Настоящего, могучего богатыря. Подумаешь, маловесный, да кто там взвешивал, еще надо поглядеть, не обманули ли! Знаем мы эти весы, вечно что–нибудь у них не так, да, Колька?!»
И Коля, ничего не понимая, с готовностью кивал, хватая отца за шею и прижимаясь к его загорелой щеке своей маленькой, мягкой щечкой…
Иногда, очень редко, но Андрей приносил деликатесы, вынимал консервированную рыбу, икру, сетку с апельсинами и виноградом, куски мяса, какого Аня и Мария Захаровна давно уж не видели, выкладывал всё это на стол и гордо обнимал жену.
— Откуда, Андрюша? В магазинах пустые полки, откуда всё это?! Ты же не…
— Да что ты говоришь, конечно не воровал! На работе давали заказы, вот, мне перепало тоже. Здорово, правда? Ну, Колька, налегай на фрукты, дружок, заряжайся витаминами! Мария Захаровна, что вы так смотрите? Не верите? Зря, это всё честное, всё ваше. Завтра котлет накрутите с Анькой, заживём!
Такое повторялось несколько раз. В холодильнике появлялась еда, а Мария Захаровна, бродя по пустым магазинам, только удивлялась, что ж это за инженер такой, кому выдают такие заказы?.. Что только не правительственный тайный работник…
— Аня, я боюсь! Так только в Кремле кормят. Скажи ему, чтобы не приносил ничего! До деревни бы дотянуть, а там наладится всё. В воскресенье съезжу к бабе Нине, молока заберу, если есть у них, ну, еще чего–нибудь. А Андрей твой вор! Натуральный вор, о таких писали. Они в магазинах из–под полы загребают за большие деньги дефициты всякие, а простым людям и невдомек, что у нас в городе такое бывает. И иногда это всё за валюту даже… А откуда она у Андрея–то твоего? — Маша хотела еще что–то добавить, страшно кругля глаза, но тут в кухню вошел Андрей, Мария Захаровна прикрыла рот рукой, отвернулась, будто в окошко красотой любуется. Аня внимательно смотрела на мужа.
— Аня, в чем дело? Да что такое? С Колей что? — замер мужчина.
— Нет. Только имей в виду, наш сын не ест ворованное. Ведь так?
— Так, так, Аня, с чего вообще такие мысли? Аня, лишь бы помогало, а остальное – не твоя забота! Ладно, мы с Колей гулять пойдем!
Мария Захаровна, дождавшись, пока зять уйдет, выразительно приподняла брови и выпятила подбородок – «не твоя забота» …
— А как в вам с обыском придут? Тогда что он скажет? Чья это будет забота?! — зашептала она.
— Брось, мама! Хватит! Вечные эти твои подозрения…
Мария Михайловна больше вопрос продуктов не понимала, но ухо держала востро, чужим двери не открывала, всегда смотрела в глазок, прежде чем пискнуть свое «Кто там?».
Андрей чувствовал, что тёща ему не доверяет, сторонится, но что ж теперь, ругаться с ней что ли? Привыкнет, еще потом просить начнет, чтобы принес чего–нибудь вкусненького! Хотя, тут уж крыть нечем, молоко из тещиной деревни было намного вкуснее бутылочного. И это, сказанное Андреем вовремя, несколько возвысило женщину над происходящим в доме…
Коля близко знал только бабушку Машу. Родные со стороны отца в доме не появлялись.
Они никогда не приезжали в гости, не звонили Ане, разговаривали только с сыном, потому что с невесткой не сладили еще при знакомстве.
… — Да что вы так спешите? — будущая свекровь, Ольга Борисовна, пристально рассматривала Аню, а та смущенно улыбалась и пожимала плечами. На Ольге было новенькое, модное платье, сережки, туфельки. А Аня приехала в заношенной юбке и блузке, что не надевала с самого выпускного.
Дальше следовали вопросы про образование, работу, планы на будущее, где молодые планируют жить, но тут слово взял Андрей, спрятав невесту за своей спиной. Он сказал, что пока будут снимать комнату, что увезет Аню из деревни, она, возможно, пойдет учиться, а дальше видно будет.
Ольга Борисовна кивала, улыбалась, а потом, отправив сына на кухню ставить чайник, тихо обратилась к будущей невестке:
— Знаете, Аня, я вас прекрасно понимаю, это большой шаг вперед, но только для вас. Андрюша же шагнет назад, причем очень далеко. Он мог бы построить хорошую военную карьеру, в нем есть все задатки талантливого полководца. Но, видимо, он станет полководцем только для вас и будущих детей…
— Зачем вы так? Андрей сказал, что в любом случае бы не пошёл по стопам отца, это его выбор, я тут ни при чём. Я вам не нравлюсь, потому что не вашего круга, да? Ну, как в книгах пишут, он – барин, она простолюдинка, так? Нет, Ольга Борисовна, это уже в прошлом, теперь все равны. Вы потребляете то, что делается нашими руками.
— Потребляем? Мы потребляем, а вы, значит, работаете? — взвилась будущая свекровь. Да, она не работала, муж не разрешал, но считала, что, помотавшись по гарнизонам и пожив в общежитиях, заслужила себе спокойную старость. — Хотя… Не будем… У вас праздник скоро, будьте счастливы. Но, знаешь, что, Аня, я не приеду к вам на свадьбу.
— Но Ольга Борисовна… Почему? Андрей расстроится…
— Ну, наверное, чтобы не потреблять лишнего.
— Тогда и нам от вас ничего не нужно! Ничего, слышите! — вскочила Аня.
Ольга Борисовна равнодушно пожала плечами.
— Даниил Романович, я думаю, пора нести торт! — позвала она мужа, они исчезли на кухне, а Аня так и сидела в кресле, не зная, как быть дальше…
С тех пор и не общаются. Но Коле регулярно передают подарки, не забывают…
… Вот и сегодня, мальчик везет с собой машинку, подарок деда Данилы. Аня взяла отгул, чтобы съездить с Колей в диспансер, сделать рентген легких, как велели в поликлинике.
Разбудив мальчика пораньше, Аня накормила его, и они, оставив Марию Захаровну дома, поехали по делам.
Врач внимательно рассматривал Колин снимок, качал головой, потом, усадив Аню напротив себя и велев Николаю покормить рыбок, что любопытно тыкались в стекло аквариума тупыми носами, стал рассказывать о пользе моря, о том, что мальчик совершенно истощен, что…
Аня молча кивала. Она это всё знает, она будет стараться, Андрюша тоже выкручивается, а летом они обязательно поедут на море…
На обратном пути Николай совсем устал. Уже в автобусе он, разморенный, разомлевший, то и дело заваливался на плечо матери и ронял на пол машинку. Аня очередной раз подняла игрушку, сунула к себе в сумку и посмотрела в окно. На следующей остановке им выходить.
Взяв сына на руки, женщина вышла из автобуса и медленно, боясь разбудить ребенка, пошла по тротуару. Ей вдруг стало так грустно, она так устала, что захотелось заплакать… Но дома, окруженная заботой матери, она успокоилась.
— Да всё будет хорошо! Нашла, кого слушать, врачей этих! Залечат, и поминай, как звали. Подальше надо от них, подальше! — хмурилась Мария Захаровна, а Аня рассеянно кивала…
После того, как Коля отдохнул и пообедал, баба Маша ушла с внуком гулять. Аня же надумала немного прибраться, надела фартук, собрала волосы в пучок и раскрыла окна, чтобы в комнаты врывался свежий, прохладный воздух.
… Дверного звонка она сначала не расслышала – шумел пылесос. Но посетитель был настойчив, трезвонил и трезвонил. Аня подошла к двери и посмотрела в глазок. Двое мужчин в милицейской форме стояли и смотрели как будто на нее, прямо сквозь деревянную дверь, строго и торжественно.
— Анна Александровна? — спорил один, когда Аня, наконец, открыла.
— Да, это я, а что случилось?
Мужчины, опустив глаза, помолчали, потом один из них тихо сказал:
— Примите наши соболезнования, Анна Александровна…
Что было дальше, Аня не помнила, всё поплыло, будто на акварельную картину водой брызнули, и она стерлась, перемешалась, потеряв свой смысл… Кто–то лил на ее лицо воду, шептала что–то мама. и все почему–то держали Аню за руки, тянули куда–то, а она вырывалась.
— Надо же ехать туда! Мама, пусти, Андрюше надо помочь. Вещи соберу и поеду! — кричала женщина, а ее не пускали…
Врач, чьего лица Аня тоже не запомнила, сделал ей укол, руки ослабли, стало как–то муторно, тяжело, будто целый день мешки с мукой таскала. Аня осела на кровать.
— Ну вот и хорошо, вот и полежи, поспи, дочка, поспи. Сейчас надо тебе отдохнуть… — шептала Мария Захаровна, накидывая на притихшую Аню покрывало и поправляя руку, свесившуюся вниз.
— Вы за ней наблюдайте, всякое в такой ситуации бывает, сами понимаете… — врач Скорой закрыл чемоданчик и тихо, понимая, что в доме сейчас поселилась беда, черная, безысходная, зубами грызущая этих двух женщин, вышел в прихожую. — Я вот тут на бумажке написал, что принимать, если вдруг опять приступ случится. Примите мои соболезнования…
— Да… Да, спасибо, милок. Видишь, как оно… Сын, вот, остался… Ах, беда эта проклятая…
Мария Захаровна осторожно закрыла дверь за доктором, потом, закусив костяшки пальцев, села на табуретку и заплакала. Она понимала, что так бывает, мало ли в мире зла… Но всегда ведь думаешь, что с тобой такого не случится, ты же Богом целованный, хранимый… Нет Андрея, не приедет он больше, не поставит свои ботинки в прихожей, а Колька, маленький, звонкий, не побежит к нему со всех ног, крича и смеясь на всю квартиру… Не подкинет его больше отец к самому потолку, играя крепкими мускулами, не скажет: «Ну, Колька, полетели! Выше только облака!» … Больше никогда…
Посидев немного, Мария Захаровна вздохнула, резко выпрямилась, вытерла со щек тонкие полоски слез и, глянув на себя в зеркало, пошла за Колей. Тот сидел у соседки, играл с тамошним котом и не знал, что сегодня из его жизни пропало нечто важное…
После похорон и тихих поминок, во время которых Аня держалась спокойно, не замечая родителей Андрея, никого не замечая, а глядя прямо перед собой, потому что выпила успокоительное, жизнь в квартире как будто остановилась.
Шаркала на кухне тапочками баба Маша, шумели за воротами двора грузовики, подъемный кран, скрипя, тащил вверх тяжелые, бетонные плиты, строя новый дом по соседству, а Аня будто перестала быть. Она ходила на работу, делала домашние дела, гуляла с Колей, но всё это как во сне, с трудом понимая, что происходит вокруг. Время пока не лечило её или, возможно, прописало не то лекарство, не угадало с процедурами…
На сорок дней, без предупреждения, приехали родители Андрея. Мария Захаровна, поставив на стол угощение, вышла.
Аня и свекры долго сидели, молчали, потом, свёкор, Даниил Романович, почувствовав, как жена толкает его под локоть, вдруг сказал:
— А что, Анют, переезжайте к нам! Квартира большая, не то, что тут, у вас! Кольке и побегать негде. А там просторно, генеральский дом всё–таки. И школу найдем не абы какую. Что скажешь?
Аня рассеянно посмотрела на него.
— Зачем? — наконец спросила она. — Я тут работаю, мама моя рядом. Я не хочу.
— Глупенькая! Работа везде есть, а нам внука видеть хочется каждый день, участвовать, так сказать, в его воспитании. Андрей хотел, чтобы Колька спортом занимался, а у нас там есть стадион, тренеры из олимпийской команды, отдадим Николая в бокс, будет хорошо!
— Да, Анечка, ты подумай, не спеши, — встряла Ольга Борисовна. — Но надо о будущем Николая заботиться. Сейчас это важно!
— А раньше? — вдруг вскинула голову Аня. — Раньше это было не важно?
— Что ты имеешь в виду? — Ольга Борисовна удивленно вскинула брови.
— Я имею в виду, что Коле уже почти шесть, но он вас почему–то все эти годы не интересовал, он вас даже не знает. Так что изменилось сейчас? Нет Андрея, вы вспомнили про его сына? А ведь его могло бы и не быть, да, Ольга Борисовна? Ведь Андрей мог бы построить военную карьеру, блестящую, да? Так ведь?
— Анечка, да что ты такое говоришь?! Мы всегда…
— Бросьте, Ольга Борисовна! Коля маленький был, сколько мы с ним в больницах лежали, всё легкие лечили, вас тогда не было рядом. Врачи говорили, на море надо, на всё лето, продукты хорошие надо ему, а мы не могли себе позволить ни икры красной, ни моря. Рядом была моя мама, в деревню моталась каждую неделю, чтобы молока хорошего, парного привезти, с Колей сидела, пока я на работе была, а вот вас я что–то не помню. И не надо говорить мне, что это из–за нашей с вами вражды. Вы сами ее начали, еще при знакомстве. Разговор наш помните? Про полководца?
— Да, помню, Аня. И про то, что, если бы ты его тогда с пути не сбила, он бы сейчас…
Ольга Борисовна всхлипнула, отвернулась.
— Дык, Аня, ты говори, да не заговаривайся! — вскочил Даниил Романович. — Ты с кем такое себе позволяешь?! Я полковник, а не какой–нибудь там портняжка! Это мужем ты крутила, как хотела, он из–за тебя карьерой пожертвовал, место хорошее ему давали, а он, вон, муравьиной возней занимался, чтоб недалеко от тебя быть. А мог бы офицером сделаться! Да, не сразу бы жилплощадь дали, поездили бы по стране, а что такого? Вон, Оля поколесила, жила там, где мало кто выдерживал, а видела сколько, и не сиреневые кустики из окна, а госпитали, где помогала. Но ты, Анечка, ж у нас по гарнизонам не можешь, ты теперь городская, к удобствам вдруг привыкшая, нежная… Хотя, насколько я знаю, родилась ты в баньке, жила в халупе, а мать твоя в сельском магазине торговала. Мы смирились, пусть, раз сын так хочет, так и женится, и сам решает, кем быть… Вы ж от нас обособились, Колю и не показывали почти. Если что–то было нужно, сказали бы! Андрей гордый, почти не позволял помогать, так мы и не лезли. Теперь другое дело, теперь мы у тебя одни остались. Так думай головой–то, как лучше будет ребенку! Понимаю, ты тут прижилась, но ведь и сюда приехала, диким всё казалось, но в болоте жить, только лягушкой квакать, ты пойми! Николай сейчас должен…
— Он никому ничего не должен. И я никому ничего не должна. У меня есть мама, она Коле в сто раз ближе, чем вы, уж извините.
— Ну, должна–не должна, это еще как сказать… — протянул Даниил. — Хотя… Ничего ты нам не должна. Ради Коли делали, ради него и теперь… На, вот, билеты, на море поедете. Я договорился, чтоб Николая приняли в санаторий, наш, подведомственный. Андрей отказывался, говорил, ты не разрешишь поехать, если узнаешь… А теперь молчи! Молчи и бери билеты, как продукты брала раньше.
— Что? Продукты? Так это вы? Андрюша говорил, заказы…
— Я, Анна Александровна, тоже не совсем глуп, — усмехнулся Даниил. — Если напрямую не получается, приходится изощряться. Да, были заказы. Они – театр, спектакль, постановка. Андрей ничего не знал. Ну а как иначе? Мне докладывают, что вы тут шкурками картофельными питаетесь, а мне, что, сидеть спокойно? Сами всё, сами…Помощи не приемлете, глупыши… И вообще зря весь этот разговор про Андрюшу мы сейчас затеяли! Помянем…
Он встал, закрыл глаза и быстро выпил. Женщины тоже отпили по глотку, поморщились. Было слышно, как тихонько плачет за стеной баба Маша.
— Позови ты её, ну неудобно, родня всё–таки! — велел Даниил Романович, глядя на Аню.
Та послушно встала, привела мать, усадила её за стол и, обняв за шею, поцеловала.
— Вы, Мария Захаровна, тоже с нами на юг поедете, так что собирайте вещи.
— Нет, нет, я… Куда ж мне… — замахала руками Маша. Ей было стыдно, что считала Андрея вором, плохое про него думала, а прощения попросить уж не может…
— А вот спорить со мной не нужно. Едете вы и мы. Санаторий, хорошее питание, врачи опять же. Николай поправится, всё пойдет по–другому. И не думай, невестка, что это я сейчас усовестился, мол, сына похоронил, перед вами грешки замаливаю! Мог бы и раньше Колю отправить, но светила наши от медицины сказали, что сейчас самое время, мол, перемена климата, пусть и незначительная, сейчас переживется им лучше всего. Так что не думайте, что вы тут одни над Колькой, как орлицы, бились, а мы на всё готовенькое. Не будем делить внука, смешно это. Оля, пойдем, что ли?
Даниил Романович тяжело поднялся со стула, посмотрел еще раз на фотографию сына, что стояла на подоконнике, замер на миг, крепко сжав зубы и поклявшись найти виновных, и ушел в прихожую…
Аня, растерянно держа в руках билеты на поезд, проводила свекров до двери, потом вернулась на кухню и стала убирать со стола.
Анна Александровна никогда не позволяла себе унижаться, просить помощи, признавая тем самым, что в чем–то слаба, всего добивалась сама, пусть и шишками, но зато никому не обязана. А теперь, выходит, она вся в долгах… Из–за Коли… А чем отдавать – непонятно. И переступить через это Ане было трудно, а тут еще море…
— Мам, вот зачем они это всё? Как будто облагодетельствовали, будто перстень с пальца сняли и нам сунули. Зачем?
Аня хмурилась и посматривала на мать. А та, помешивая кашу в кастрюльке, задумчиво пожала плечами.
— Знаешь, Анют, нельзя запретить человеку делать добро. Ну, плохо это. Они ради внука стараются. Зачем полковнику, большому человеку, тебе что–то доказывать? Ради чего? Просто любят они его, кузнечика нашего, всё же и их кровь в нём течёт. Вот и заботятся. А ты учись благодарить, учись принимать помощь, в жизни–то пригодится. Не пресмыкайся, не стелись, гордость свою имей, но и другим гордость не топчи.
— Чем же это я их гордость топчу?
— Да тем, что хорошее делать не позволяешь. Выходит, брезгуешь. Зря это, людей унижать нельзя. Они могут – они делают. Ты сможешь – ты им чем–то поможешь. Круг замкнется, и всем хорошо… А, не согласна что ли?
Аня ничего не ответила. Да и что она может сделать для Андреевых родителей? Что такого есть у неё. Чего нет у них? Разве что Николай…
… Коле очень понравилось на море. Оно, ласковое, нежно–бирюзовое, качало его на себе, словно на простыне, а дед, кряжистый, кривоногий держал внука за пояс и учил плавать. Аня внимательно наблюдала за ними, отошедшими уже довольно далеко от берега, слушала, не плачет ли мальчик. Но вода приносила только отзвуки его звонкого смеха.
— Данька мастером спорта по плаванию был, — прошелестела из–под соломенной шляпки Ольга Борисовна. — Не бойся, с Николаем ничего не случится. Андрюша тоже так плавать учился… Именно здесь… Всё повторяется…
Аня кивнула.
— Мама! Мама, иди сюда! — позвал ее Коля. — Иди, я покажу, как уже умею плавать!
— Иди, а то уж больно звонко голосит, сейчас подумают, что потонул! — забеспокоилась Мария Захаровна, поправив длинную юбку. Маша наотрез отказалась переодеваться в купальник, сидела под большим зонтом и томилась от жары.
Аня послушно встала и зашагала к воде.
— Мария Захаровна, а вы как малину варите? — поинтересовалась Ольга. — Мне подруга обещала две корзины малины, а я, признаться, и не умею это всё.
Маша оживилась, придвинулась чуть поближе, потом, покряхтев, перетащила зонт и подробно, с оговорками, рассказала, как варит малиновое варенье. Оля внимательно слушала, кивала, переспрашивала.
На миг Марии Захаровне показалось, что собеседница лишь делает вид, что ей интересно, просто, чтобы разговор поддержать, но потом Оля, усевшись поудобнее на шезлонге, стала рассказывать, как по молодости пошла в лес, в малинник, что рос прямо за забором части, где муж тогда служил, корзину взяла, сапоги резиновые надела. Собрала уж много, думала, принесет в общежитие, будет сюрприз, выделится перед женщинами, да только потом с медведем встретилась. Он, ошалелый от учебной пальбы и звука пил, что доносились от строящегося амбара, перепутал всё на свете и выскочил прямо на Ольгу. Та кинула в него корзину, и бежать! А мишка, испуганно взревев, стал продираться через кусты в другую сторону.
— С тех пор, Маша, я в лес по ягоды да по грибы не хожу. Как вспоминаю, поджилки трясутся… Да что ты смеешься?! Страшно было, жуть! Мой–то потом с ружьем пошел, искать косолапого, так и не нашёл…
— Поди, медведь тот от страха сам уж убёг, да за границу! — хохотала Мария Захаровна.
Они еще говорили о чем–то, и море лизало берег своим мягким языком, и стирались следы на песке, всё отходило в прошлое — и плохое, и хорошее, и вот уже Аня, смеясь и таща сына на закорках, идет к сидящим женщинам, а Даниил Романович, запыхавшись, несет пригоршню ракушек, что насобирал там, на глубине.
— Вот, каждой бабушке по красоте! — раздает подарки Коля и улыбается. Он счастлив, только папы не хватает рядом… Но, если закрыть глаза и тихо–тихо позвать, то папа приходит, встаёт рядом и, ероша Колины волосы, целует его в макушку. И выше этого счастья только небо…