В густом молочном тумане раздавались тихие шаги.
Старуха, которую звали Айна, сидела на завалинке, перебирала какие-то коренья и, нюхая влажный воздух. Ждала.
Осень выдалась холодная, будто кто-то взял и выключил лето. На смену теплу пришли дожди и слякоть. Листья в лесу в одночасье стали какими-то блеклыми. Не было той «золотой поры», которую она любила.
Набрякшая от дождей и сырости земля пахла тленом.
— Духи земли прогневались на нас,- тихо сказала она, поправляя седую прядь волос, выбившуюся из под платка.
Она порылась в складках своей обветшавшей юбки и достала трубку.
Медленно поднявшись, пошла в избу и, достав из очага тлевшую головешку, раскурила её.
Когда она вышла на крыльцо, то на завалинке уже сидел косматый старик. Он копошился в своей бороде, выбирая из неё насекомых и что-то бубнел под нос.
— А, это ты, трухлявый пень, шаркал по лесу,- прокашляла старуха, присаживаясь на нижнюю ступеньку крыльца.
Леший, а это был именно он, посмотрел на неё из-под кустистых бровей и, достав из рукава трубку, засунул её в рот.
Некоторое время они сидели молча, погруженные каждый в свои думы. Табачный дым растворялся в густых клубах тумана.
Из под коряги показалась любопытная мордочка ежа. Он повертел головой, уловив знакомый запах, поспешил выбежать на середину.
— Пришёл, шатун колючий,- тихо сказала Айна, медленно поднимаясь на крыльцо и взяла мисочку с молоком. Поставив её перед ёжиком села на место.
Леший, вытряхнув трубку, спрятал её запазуху. Он поднял голову вверх и втянул в себя влажный, густой воздух. На душе было печально.
Туман начал рассеиваться и сквозь серые тучи пробивалось голубое небо. Подул лёгкий ветерок и в лесу несмело защебетали синички.
— Я чего приходил-то,- сказал наконец он. — Ревматизма проклятая замучила. Вон сырость-то какая, а у меня как дождь, так колени так и ноют, так и ноют. Дай ты мне мази своей, она мне прошлую осень помогла. Хорошо помогла твоя мазь. Всё лето по лесу скакал, как молодой.
Сказав это он грустно засмеялся и шершавой рукой начал растирать колено.
Первый за месяц луч солнца осветил ёжика, который выпил всё молоко и, благодарно посмотрев на старуху, поспешил спрятаться под корягу.
Она улыбнулась и согнулась за миской.
— Да, проклятый ревматизм постоянно напоминает о том, что время уже близко. Растирай, ни растирай, а матушка земля зовёт,- сказала Айна, тяжело поднимаясь на крыльцо.
Она скрылась в своей избушке оставив лешего в одиночестве.
А он посмотрел ей вслед и тихо вздохнул.
Хорошая ведунья была Айна, справедливая, да мудрая. Все духи леса приходили к ней за советом, всем помогала безропотно. Увы, но эта осень станет для неё последней.
Так сказал старый дуб.
Эх, никак ему не привыкнуть к тому, что людской век короток. Сколько было на его памяти ведунов и ведуний и каждого он отпускал с тяжёлым сердцем. Не должен леший таким быть, не хорошо это. Но, что поделать, таким он уродился.
Его мысли прервал скрип открывающейся двери. Айна показалась на пороге с узелком в руках.
— В глиняном горшке мазь, на две осени должно хватить. А в мешочке шишки хмеля. Положи под подушку, чтобы сон крепким был. Знаю я тебя, с боку на бок до полуночи ворочаешься, заснуть не можешь,- сказала она, протягивая лешему узелок.
Он взял и хотел было поблагодарить, но она отмахнулась и развернувшись скрылась в избушке.
— Знает,- тихо сказал леший, прижимая узелок к груди.
Он медленно побрел в чащу леса.
Солнечный луч затерялся в серых, тяжёлых тучах. Замолчали синички. Подул холодный ветер и начал моросить дождь.
Последняя осень Айны была наполнена скорбью под аккомпанемент печального крика улетающих журавлей.
