— Откуда она тут взялась, да еще в такой мороз? До ближайшей деревни три километра. — Водитель и пассажир сначала не поверили, что на дороге, которая под силу лесовозам, стоит человек. Проморгались, убедившись, что не деревце, а фигура человека. Подъехали ближе — женщина! Отчаянно машет рукой, прося остановиться.
Лесовоз, огромный, рычащий, с уложенными стволами, медленно стал тормозить. — Живая? — Крикнул пассажир, мастер участка Павел Евгеньевич.
— Как видите. — Женщина, в мутоновой шубе, в вязаной шапке, сверху закутанная шалью, взяла сумку, стоявшую на обочине. — Возьмите до райцентра, на вас только и надёжа.
— Да как тебя оставить, конечно, возьмем, — он закинул в кабину сумку, помог забраться женщине, она стянула варежки и стала согревать руки.
(художник В.В. Тетенькин)
— Что за надобность такая лесовозами добираться? — Проворчал водитель, коренастый мужик, с сильными руками. Про таких говорят: широкая кость. — Отчаянная дамочка… тут и зверье водится.
— Так меня подвезли, дед Коля на санях подвез. Тут в деревеньке десять дворов всего, дед Коля на всю деревню один мужик остался, это еще хорошо, что коняшка у него есть, а то бы не знаю, как жить.
— Я думал, разогнали уже эту деревушку, а она, оказывается, еще теплится.
— То-то и оно, что не хотят уезжать, остались самые верные своей земле, и мать моя там же живет, не могу уговорить уехать. Вот и наведываюсь какой раз, зимой-то реже, потому как тяжело по холоду, летом — чаще.
— Ну а не страшно одной с чужими ехать? — Спросил водитель. Пассажирка повернулась к нему и разглядела приятный овал его лица с прямым носом, темными ресницами. — А я чувствую, вот внутри как теплая волна разливается, так людей чувствую, машину вашу только завидела, так сразу и поняла: надо останавливать.
— Надо же, какая чувствительная, смелая скорей всего.
Вскоре показалась просека и лесовоз, словно корабль среди заснеженного леса и дороги, остановился у вагончика. — Ну я приехал, спасибо, Степан, — Павел Евгеньевич пожал водителю руку. — И вам, не знаю, как имя ваше…
— Анна Васильевна.
— И вам, Анна, легкого пути.
— Степан значит? — Пассажирка повернулась к водителю и, вновь стала разглядывать его лицо, — а меня Анной зовут, это уж я так сразу с отчеством назвалась. — Она уже согрелась, сняла шаль и шапку, расстегнула шубу, под которой виднелась теплая вязаная кофта. Волосы у нее были светло-русые, наверняка, летом выгорали на сибирском солнце, которое, бывает, жарит в отдельные дни, как раскаленная печка.
— Так вам от райцентра дальше ехать?
— Дальше. Село Зеленое знаешь?
— Ну кто его не знает? Конечно знаю.
— Так вот там я живу.
— А мать почему в такой глуши?
— Так не хочет матушка перебираться, корнями вросла. Я уж ей и домик присмотрела, недорогой, но хороший. Да хоть и к себе могу перевезти… только она ни в какую, — пассажирка тяжело вздохнула, — вот не знаю, что и делать.
Женщина разглядела поношенный свитер под легкой курткой водителя. — Что же тебя жена одеждой теплой не запасет, налегке одет.
— Меня устраивает, — буркнул водитель, — неудобно в толстом свитере-то.
— Далеко нам еще ехать, — женщина перевела разговор на другое, — у меня вот и термос есть и курица вареная, маменька домашнюю сготовила. Может перекусим? А? Устал ведь баранку крутить.
— У меня тоже термос есть, не думай, что я голодный, — водитель лесовоза присмотрел место, где можно съехать на обочину, остановился, мотор глушить не стал. Достал термос, завернутые в пакет беляши, купленные вчера в киоске, перед выездом на трассу.
— Ты мои попробуй, да курочку бери, — все домашнее, сами с матушкой вчера готовили. От нее ведь, от матушки, с пустыми руками не уедешь. А уж ягода какая растет там рядышком, из дома выйди, руку протяни и вот он — лес. А еще грибов полно было раньше. А сейчас прознали наши места, так нахрапом всю осень едут.
— Молодая еще вроде, — водитель окинул взглядом простодушное лицо пассажирки, — а говоришь как-то интересно, по-деревенски что ли…
Она рассмеялась: — Так я и есть деревенская, я же выросла в этих местах, а потом уж замуж вышла, в мужнино село переехала, — радость исчезла с ее лица.
— Чего остановилась? Ешь давай, меня угощаешь, а сама что же…
— Да вот как вспомню свою жизнь, так кусок в горло не лезет.
— А что с твоей жизнью? Вроде веселая ты, смелая, холод тебя не берет.
— Замуж рано вышла, старше был, уговорил он меня, умаслил так, что и родители поверили. Да только мягко стелет, жестко спать. Босиком убежала от него через полгода. Потом снова замуж вышла, сынок родился, только мужик мой друзей больше привечал, чем нас с сыном. Да и пил горькую… Ох и намаялась я с ним, всё хотела избавить от привычки той. А он мне тумаков наставил. Ушли мы с Димкой. Видно, чуйка моя не работала тогда, вот и ошибалась. — Она отвернулась и стала смотреть в окно, чтобы водитель не заметил ее слез.
— Ну и что, на них клином свет что ли сошелся? — Он взглянул на Анну. — Такая как ты и волков не побоится в лесу, тебе ли мужика не найти.
— Находила, да не мой снова.
— А чей?
— А кто же его знает? Но не мой точно, да и сына моего невзлюбил, Димка тогда в школе учился, это сейчас он в колледже, скоро уж выпускник. — Она снова повернулась к нему: — А вот ты, Степа, нечаянно встреченный мной, по душе мне… ой, чувствую, по душе. Так бы и смотрела на тебя, да у окошка ждала. Я ведь постоянная, любовь моя была бы крепкая…
Степан усмехнулся. — Ну так и скажи это холостому, а я-то женатый, супруга меня дома ждет.
— Ой ли, Степа! А ждет ли? Может твоя «любушка» да на постелюшке…
— Ты чего мелешь, попутчица? — Он остановил машину, махина с могучими стволами тяжело заурчала. — А ну вылезай!
— Куда? Не приехали же еще!
— Пешком дойдешь! Нечего тут наговаривать, да предлагать себя.
— Да что ты, это я так сказала, не подумавши, вырвались слова эти, сама не ожидала. И себя я не предлагаю. Сказала, что на сердце было. Доедем до райцентра, выйду и больше не увидимся.
— Я говорю: выходи! — Водитель был непреклонен.
Анна, второпях, надела шапку, накинула шаль, выбралась из кабины и осталась стоять на обочине: с одной стороны поле, с другой — лес. И машин не видать, лесовозы только и ходят изредка.
Машина тронулась и стала набирать скорость. Анна почувствовала разницу с теплой кабиной: сразу обдало холодом. Она растерянно посмотрела по сторонам, сильнее завязала шаль и стала всматриваться в белую пелену.
И вдруг лесовоз, проехав метров сто, остановился. Стоит на месте, тарахтит. «Неужели сломался», — подумала Анна, — да вроде, нет… никак меня ждет…»
Не веря,что водитель сжалился и ждет ее, пошла с сумкой за машиной, боясь, что тронется с места и уедет обидчивый водитель.
Молча села в кабину. Всю дорогу молчали. Хотел Степан проучить пассажирку, да не смог оставить на холоде.
Вышла Анна, как только въехали в райцентр. — Спасибо, я и деньги могу заплатить, скажи, сколько.
Степан молча махнул рукой, показав, что не нуждается в ее деньгах.
— Ну прости ты меня за слова лишние и за жену прости, забудь, что сказала, хороший ты человек, чувствую, так пусть же у тебя хорошо все будет. Счастья тебе, Степан!
— И тебе не хворать! — Сказал на прощанье водитель.
Разгрузился Степан только к вечеру. Должен был еще раз поехать, да отложили поездку, груза пока нет. Михалыч, слесарь, взялся подвезти на своей машине до самого дома. Маленькая у него машинка, мотор совсем негромкий. — Она у тебя, как кошка, урчит, почти не слышно, — заметил Степан.
— Такая она у меня, — похвастался Михалыч, высаживая уставшего Степана.
Ворота закрыты наглухо и калитка на щеколду, в окнах темно: — Спать, наверное, Лида легла, вот и закрылась на все засовы. — Ему стало жалко будить жену. С другой стороны дома был проулок, вот с него он и зашел со стороны огорода. Предвкушая домашнее тепло и горячий чай, торкнулся в сени, — закрыто на засов. «Придется все же разбудить, — подумал Степан».
Долго никто не выходил, Степан стучал несколько раз. Наконец раздался голос жены: — Кто там?
— Лида, это я, открывай, стучу сколь времени, замерз уже.
— Так ты же завтра должен был приехать.
— А получилось сегодня, — он закрыл сени на засов, вместе вошли в дом. Снял верхнюю одежду, стал разуваться, наклонившись. И тут увидел под табуретом носок — чужой носок. Таких у Степана не было. Какой-то особенный носок, модный, аккуратный… в сенях что-то стукнуло. Степана, как подорвало с места: выскочил босиком. Тот, кто убегал, даже дверь не прикрыл в сенях, только пуховик мелькнул. Так срывался с места обычно кот Мурзик, когда нашкодит. А тут человек — сомнения не было, кто-то чужой выскочил из сеней.
— Стой! — Кричал Степан, не чувствуя холода. Настиг у калитки, когда тот открывал засов. Схватил за капюшон, в темноте успел увидеть лицо с усиками. Капюшон так и остался в руках у Степана. Его колотило, как при высокой температуре.
В дом не вошел, а ворвался, как разъяренный зверь, и сразу наткнулся на злой взгляд Лидии с кочергой в руках: — Только попробуй, пригвозжу сразу. — Растрепанная, в халате, неправильно застегнутом, она был озлоблена не меньше Степана.
— Это кто был? Ты без меня тут…
— А ты без меня? Откуда я знаю, чем ты там в поездках занимаешься, все эти годы в дороге…
— Да я… я и не думал никогда…
— А я думала… Опостылело все, уж не знала, как намекнуть тебе… надоело твои потные рубашки да свитера стирать…
Степан еще долго выговаривал, потом утихомирился, ненависть подкатила комом в горле, вспомнил он, как изменилась Лида за последний год. Да и раньше жили, можно сказать, без охотки.
Спать лег в зале, хоть и хотелось бежать из дома. В голове с трудом укладывалось случившееся. И вдруг он вспомнил попутчицу, ее лицо, а особенно глаза, кажется они у нее зеленые. «Это она наговорила, это все она… Зачем я ее взял». Степан хватался за эту мысль, как за соломинку: не хотелось ему верить, что жена виновата, кто угодно, но только не жена. И было это с его стороны наивно, ведь застукал, своими глазами видел, а верить не хотелось.
Татьяна Викторова