Два попугая слетели на пол. Кот, не ожидавший такого, испугался и на всякий случай залез под кровать, потому что носы, то есть, клювы у них были — будь здоров…
Серый жако с красным хвостом сидел на ветке и рассматривал большого белого какаду, которого его человек сегодня утром принёс от знакомых. Не уживался он там. Вот товарищ и попросил забрать. Таким образом, у них теперь появился новый жилец, и Моня, так звали жако, собирался познакомиться, пока мужчина был на работе.
Он гордо прошел по одной из веток, которые человек прикрепил к стенке, и остановился напротив какаду. Тот крутил мансы. То есть яростно мотал головой с поднятым хохолком и, расправив крылья, делал вид, что он орёл.
— Простите меня за вопрос, конечно… — начал издалека Моня.
Но какаду ещё яростнее затрусил головой и прикинулся, что ничего не слышит.
— Я говорю, — повторил жако, пытаясь привлечь внимание. — Я говорю, вы не еврей случайно?
Какаду замер на секунду, потом труснул хохолком ещё пару раз и пробормотал в сторону:
— Ваз фар а идиот? Кент ир ништ зен мейн ноз?
— Так что ж ты тут мне понты кидаешь? — возмутился Моня. — Не мог сразу сказать, что ли? Я почему нервничать должен?
Какаду уставился на него левым глазом:
— С кем честь имею? — поинтересовался он.
— Вопросом на вопрос, — выдохнул Моня, совершенно успокаиваясь. — Наш-таки человек! Позвольте представиться, — шаркнул он правой лапкой по ветке, — хозяин зовёт меня – Красная попа, но на самом деле я — Моня.
— Очень приятно, — ответил какаду и, опять распушив хохолок, сказал: — Сёма Гольдфарб.
— Ой! — обрадовался Моня, — А вы случайно не тех Гольдфарбов будете, которые в Кишенёве магазин животных держали?
— Вообще-то я из очень старой фамилии, — начал задаваться Сёма. — Но, таки да. Именно из тех самых. А позвольте поинтересоваться, вот эта мерзкая кошачья морда, которая под нами сидит… Он кто?
— Ой, — начал Моня. — Это очень печальная история. Я подозреваю, что он таки не из наших.
— А что так? — заинтересовался Сёма.
— А как же? — ответил Моня. — Во-первых, где это вы видели, чтобы кот евреем был? А во-вторых, кипу не носит!
Сёма задумался, а потом ответил:
— А может, ему ухи мешают? Как на такие ухи вы кипу наденете, а?
— Точно, — согласился Моня. — Вот, что значит умный человек, сразу сообразил. А давайте-ка мы проверим. Может, он таки из наших. Я вам скажу, что в холодильнике у хозяина есть банка с гефильтефиш. И если он будет их есть, то… Сами понимаете.
И они приступили к проверке.
Два попугая слетели на пол. Кот, не ожидавший такого, испугался и на всякий случай залез под кровать, потому что носы, то есть, клювы у них были — будь здоров.
Какаду и жако очень долго открывали холодильник, но общими усилиями им таки это удалось. После чего они залезли на вторую полку снизу и таки сорвали крышку с банки. Потом какаду достал оттуда правой лапой рыбную котлетку и сбросил на пол.
Такого издевательства кот вынести не мог. Он вылетел из-под дивана с криком чайки, бросающейся на пулемёт, и, схватив котлетку, попытался опять спрятаться под диван, что, впрочем, ему не удалось, и тогда он проглотил её, не жуя. После чего посмотрел на какаду Сёму голодным взглядом, полным мольбы.
— Наш человек, — выдохнул Сёма и скинул на пол ещё одну котлетку.
Потом они с Моней вернулись на свои ветки.
— А кипу-то всё равно носить надо! — неодобрительно заметил какаду коту внизу.
Тот смотрел на сидевшего сверху попугая влюблённым взглядом и тихонько мурлыкал.
— А про человека нашего что вы скажете? — поинтересовался Сёма у Мони.
— Есть у меня серьёзные подозрения, — ответствовал Моня, — что он совершенно не еврей.
— Позор какой! — прикрыл правый глаз какаду. — Надо что-то с этим делать.
— Конечно, надо, — согласился жако Моня. — Нельзя же так — вся семья культурные люди, и один хозяин — черт знает что. Вон, даже кот наш, человек. А кипу не носит, потому что ухи мешают.
И они стали думать за хозяина…
*****
Утром следующего дня Боря сидел на работе в фирме совершенно разбитый. И мысли его гуляли черт-те где. А время то, между прочим, было самое что ни на есть горячее. То есть, сдача квартального отчета.
Начальник, Михаил Семёнович, высокий человек с окладистой седой бородой, долго смотрел на Борю через стеклянные двери. Потом вздохнул и нажал на кнопку коммутатора.
— Любочка, — сказал он секретарше. — Ну-ка вызовите мне этого балбеса Борю. Он что себе думает? Кто вместо него отчет сдавать будет?
Боря вошел в кабинет, ожидая справедливого разноса. И поэтому начал сразу оправдываться:
— Понимаете, Михаил Семёныч. Они у меня холодильник научились открывать. Оттуда рыбные котлетки из банки достают и кота кормят. Не представляю, что теперь с этим делать. Не в клетках же их закрывать?
Михаил Семёнович выслушал сбивчивые объяснения невнимательности на работе и поправил кипу:
— Ну-ка, ну-ка, — сказал он. — Садись, Боря, на стульчик и расскажи мне всё по порядку. Кто научился холодильник открывать, почему они кота кормят и откуда у тебя там гефильтефиш?
Боря вздохнул и сел. Он начал рассказ. Через десять минут Михаил Семёнович вытирал слёзы, лившиеся от смеха, и требовал от секретарши Любочки ещё чаю для них с Борей.
— Говоришь, они коту на голову натянули кусок ткани с дырками для ушей? Господи! Давно я так не смеялся.
Ещё через полчаса Боря был отпущен со строгим указанием закончить квартальный отчет и снять дома видео о развлечениях своих питомцев.
*****
А питомцы времени зря не теряли. Они решили вот что.
— Всё от того, — говорил жако Моня какаду Сёме, — что наш Боря не женат. Надо найти ему хорошую девочку. И она уже сама выяснит, еврей он или нет.
— А я вам говорю, — возражал ему Сёма, — что такое важное дело на самотёк пускать нельзя. Сперва надо его к раву.
За этими спорами проходило время. А у начальника Бориного, Михаила Семёновича значит, созрел план. Насмотревшись видео о домашних Бориных питомцах и наслушавшись его рассказов, он сперва рассказал всё это жене…
Она поделилась с мамой и сестрой, а сестра всё объяснила Манечке. Ну, то есть, дочке своей. Одной очень привлекательной особе лет тридцати.
Ну, так вот, дамы и господа. Вызвал Михаил Семёныч Борю к себе и начал разговор издалека:
— А что, Боря? Ты вот так сам и собираешься жить в одиночестве со своими питомцами? Жрать гефильтефиш со своим котом на пару из баночки и прочие консервы? Или какие мысли, скажем, планы, питаешь за жизнь? Ну, чтобы значит, лучше?
Боря присел на стул и уже собирался объяснить начальнику, что планов не имеет, но Михаил Семёныч взял, что называется, быка за рога. Тем более, что жена его, Софья Леопольдовна, строго настрого приказала:
— Ты там, может, кому и начальник, что мне очень сомнительно, но… Если не сделаешь, как я скажу, — и она поднесла к носу Мусика, как она называла мужа, очень увесистый кулак. И пообещала отлучить от всего съестного, а это был удар под дых.
И поэтому, Мусик бросился в бой:
— Боря, послушайте меня, я человек глубоко и безнадёжно женатый. То есть, я хотел сказать, счастливо, разумеется. Чего и вам от всего сердца… Прости меня, Господи…
И он, прошептал молитву, закончил фразу:
— Желаю. А, значит, вот…
И Михаил Семёнович вытащил из кармана пиджака фото Манечки и протянул его Боре.
— Очень хорошая девочка. Мы с Софочкой, чтоб она мне была жива-здорова, очень хорошо знаем её родителей. А сама она юрисконсульт в одной большой фирме. И характеру ангельского…
Мусик запнулся и, посмотрев наверх и прошептав ещё одну молитву, добавил:
— По крайне мере, мне так моя Софочка сказала. А не верить ей я не имею оснований, — сказал он Боре и тяжело вздохнул, вспомнив кулак перед носом и вкусности из холодильника, и добавил в сторону: — И смелости. Ну, Боря, как вам моя племянница Манечка?
Боря вздохнул тяжело и положил фото на стол перед Мусиком, изображением вниз.
— Что так? — спросил Михаил Семёнович. — Не вдохновляет внешность?
— Что вы? Что вы?! — запротестовал Боря. — Внешность — просто как у королевы красоты. Дело в другом…
— Ну так, смелее, Боречка, — напутствовал его Мусик. — Расскажите мне. Может, вы женщин не любите? Так не стесняйтесь.
— Нет, нет, — смутился Боря. — Дело не в этом. Просто у меня, Михаил Семёнович, зарплата очень маленькая, и живу я в съёмной однушке вместе с моими животными. На что мне содержать такую женщину?
— О, — сказал Мусик. — А вы таки, Боречка, умнее, чем я думал! Но тут таки не вижу проблемы. Я вам открою один секрет. Сердце у Манечки очень доброе, и она животных любит. А вы, шоб я таки так жил, вы совсем не нищий, не прибедняйтесь. Вы нас всех обманывали эти годы. И скрывали от нас настоящее сокровище…
— Что вы такое говорите? — изумился Боря. — Какое такое сокровище? Ничего я не скрываю. Тем более, у меня дома.
— И таки я настаиваю, — продолжал Мусик. — Я вас уверяю, что дома у вас есть настоящее сокровище, и в этот йом хамиши, а по-вашему, в пятницу, мы придём до вас всей нашей семьёй, чтобы познакомить с Манечкой.
— Ой! — испугался Боря. — Может, не надо всей семьёй? У меня есть нечего…
— Надо, Боря, надо, — сказал Мусик. — Раз моя Софочка сказала, значит, надо.
Он снял с головы кипу и, оглядываясь по сторонам, встал и подошел к Боре. После чего сказал ему на ухо:
— Боря, сделайте мне такое серьёзное одолжение. Я буду ваш должник. Вам один вечер потерпеть… Ведь моя Софочка отказы не принимает. Ну? По рукам?
— Ну, хорошо, — согласился Боря. — Пусть будет по-вашему. Есть у меня раздвижной стол. Но стульев столько нет.
И вот после работы в самый йом хамиши, а по-вашему, в пятницу вечером, в дверь маленькой студии позвонили и…
Сразу тихая квартирка наполнилась шумом, улыбками, криками и командами.
Софочка приказала всем закрыть рты. И, повернувшись к двум попугаям, замершим на ветках с раскрытыми от изумления клювами, заявила:
— И вас, куриц, это тоже касается. Только мне рты раскройте!
— Азой аз их лейбн, — простонал какаду по имени Сема. — Вот тебе на…
— Что? Что ты там вякнул?! — грозно надвинулась на него Софочка. — Да я сейчас из тебя суп сделаю!
Но тут вперёд вырвался Лев Моисеевич, бывший главный командир Первой конной армии, главный шпион и ловец самых крупных рыбов в мире. Ну, вы поняли — по его рассказам.
Он схватил в охапку какаду Семочку и радостно крикнул:
— Тихо все! Всем стоять смирно!!! Наши в городе. Ах ти моя либа. С кем бы я ещё поговорил?
После чего водрузил попугая на место и стал им рассказывать про свои подвиги. Бабушка, Ханна Тевельевна, махнув рукой на старого болтуна, пошла с Софочкой расставлять стулья и разворачивать на столе принесённые угощения.
Мусик, подгоняемый увещеваниями своей жены Софочки, суетился во всю и мешал всем, кому только получалось, пытаясь секретно налить себе сто грамм коньяку.
Мама Манечки, Магда Анатольевна, дородная и весьма авторитетная дама во всех сразу областях, как она думала, принялась устраивать место для зажигания шабатних свечей.
И при этом переругивалась с Софочкой, с которой они любили друг друга, как и полагается сёстрам — не на жизнь, а насмерть.
Кот, который никогда в жизни таких запахов даже представить себе не мог, мотался у всех под ногами. И, наплевав на угрозы Софочки и Магдочки, пытался стянуть любимый гефилльтефиш. За что сперва от бабушки получил затрещину, а потом таки — целых две котлетки.
— Настоящий еврейский кот, — прослезилась бабушка. — Чтоб он нам всем был жив здоров. Ну, и мы все тоже…
И только Манечка и Боря были предоставлены сами себе. И как-то так оказалось, что они сели рядышком на маленький диванчик и стали разговаривать ни о чем. Боря рассказывал Манечке, как у него появились его питомцы, а Манечка смеялась.
Софочка толкала в бок Магдочку и глазами показывала ей на пару.
А когда сели за стол. И Мусик, то есть, простите меня, дамы и господа, Михаил Семёнович, поправив кипу, встал, и все встали, и он прочёл молитву, как полагается, и свечи горели, и все сели и приступили к ужину, Софочка не сдержалась и спросила:
— Боря, вы таки нам и не рассказали, где же и кто ваши папа и мама?
Мусик хотел толкнуть её под столом, но получил тычок в бок первым.
— Детдомовский я, — вздохнул Боря. — Нет у меня родителей…
И Манечка вдруг почувствовала, как у неё в груди что-то дёрнулось и заплакало. И она посмотрела на Борю глазами, полными слёз.
— Вот моя семья, — продолжал Боря, показывая на жако по имени Моня, какаду Сёму и кота, который тёрся о ноги бабушки.
— А я что вам говорил?! — вдруг проснулся Михаил Семёнович, которому всё-таки удалось незаметно пропустить двести грамм коньячку. — Я же говорил вам — у него дома сокровище есть.
И он указал пальцем на Борю. И тут дедушка, бывший главный командир Первой конной и шпион по-призванию, махнул рукой, опрокинув при этом котлету с тарелки бабушки.
— Завтра! Завтра идём всей семьёй в синагогу к одному моему знакомому раву. Мы как есть ему всё расскажем, и он скажет, что делать!
И тут за столом занялся спор, переходящий в еду, питьё, и так по кругу. Все одновременно кричали, ругались, целовались, смеялись и вспоминали всё хорошее, ну и немножко всё остальное…
А Манечка сжимала ладонь Боречки. И он, набравшись смелости, вдруг спросил. Но не Манечку, а ейную бабушку, Ханну Тевельевну:
— А скажите, пожалуйста. Что это такое — быть евреем? Это как?
Бабушка задумалась на минуту, и за столом наступила тишина.
— Так это же просто, — ответила она Боре. — Это, когда ты свой гефильтефиш отдаёшь другому.
И при этих словах кот, наглая морда, запрыгнул бабушке на колени и попытался стащить у неё из тарелки кусок мяса. За что и был немедленно сурово поглажен, а дедушка налил всем коньячку и сказал:
— Встали все и выпили! За нас. За здоровье. За шабат. И за Манечку и Боречку!
И даже строгие Софочка и Магдочка ничего не сказали. И тогда жако по имени Моня сказал какаду Сёме:
— Сёма, я таки вам скажу, как я вас очень уважаю. С Борей мы уже всё решили. Но вот этот кот, мне таки покоя не даёт. Он таки еврей или как?
И они засмеялись. А над городом плыла полная Луна. И из окон лился жёлтый свет, а за столами сидели люди. Они пили, ели, смеялись, ругались и смотрели телевизор.
И только мне почему-то было грустно. Я смотрел и видел тысячи, нет, миллионы голодных глаз, устремлённых снизу вверх, к этим самым окнам. И это не давало мне возможности расслабиться и порадоваться за Боречку и Манечку.
Люди, возьмите по котлетке, всего по одной, от щедрот ваших. Выйдите на улицу и покормите их. Погладьте, и они улыбнутся вам в ответ. И на нашей Земле станет больше счастья, а иначе…
Иначе, зачем мы живём?
Зачем?
Автор ОЛЕГ БОНДАРЕНКО