Матвей почувствовал толчок в бедро, пошатнулся с неожиданности и чуть не напоролся глазом на проволоку, которой подкручивал забор своего нового дома.
— Ты зачем спасал меня, раз не папка мне?! — услышал он наполненный гневом голосок Агатки.
— Ты чего?
Матвей почесал лоб плоскогубцами, пытаясь понять, о чём лопочет девчонка. Агатка хмурила свой конопатый лоб и сжимала кулачки, охваченная порывом откровения:
— Из моря зачем в тот день меня вытащил? Лучше б я утонула! Раз не нужна тебе! И маме не нужна! Никому, никому не нужна! — срывалась она на плач и принялась колотить Матвея по животу.
— Да успокойся ты, бешеная! — удержал её за плечики Матвей. — Что же я — не человек? Увидел, что тонешь ты, как не спасти?!
— И это всё? Лишь поэтому?
— Да!
Матвей был тронут, но внешне держался. Вот когда не видит он Агатку, то и не думает о ней, а когда она рядом и навязывается, то прям душу рвать начинает. Стерва эта Анька! Ну что за мать! Была б она нормальной девкой, и Агатка не занималась бы поисками справедливости!
— Ну какой с меня папаша, Агата! Я же болван и сам в душе ребёнок! Ничего я не дам тебе, кроме разочарования, поверь! У тебя бабушка и дедушка есть, они тебя любят, стараются… Будь с ними! А у меня своя жизнь! И вообще — никто точно не знает, папка я тебе или нет! Оставь ты меня в покое!
Агатка по-детски захлёбывалась словами, не могла ещё быстро успокоить дыхание после плача:
— А.. а… а мама знает, кто он?
— Вот у неё и спроси. А теперь беги, ради Бога, домой, пока моя Наташка нас не увидела, а то ещё и она устроит истерику.
Понурив рыжую голову, Агатка направилась вверх по улице, то пиная с дороги камушки мыском ботинка, то обрывая пожелтевшие листья абрикос и задумчиво складывая из них конвертики. Матвей понаблюдал за ней немного, сгрызаемый совестью, и вновь взялся латать забор. Жалко девчонку. А вдруг и правда его? Валандается вот так толком никому не нужная… А он что может сделать? Сам ничего из себя ещё не представляет! Господи, хоть бы не его! Но пока возился Матвей с забором, всё всплывали над поверхностью мыслей слова Агатки: «Зачем спас! Лучше б утонула!». Это что же, лучше помереть, чем без папки жить? Во даёт…
Во дворе, под виноградным навесом, Агатка воспитывала щенка Кутю, находя таким образом выход скопившимся чувствам. Имя щенку она придумала сама после того, как одна девочка назвала его «таким миленьким кутёнком». С тех пор и стал он просто Кутей.
— Вот сюда ложись… Та-а-ак… Сейчас я тебя укрою… Да лежи ты, непослушный!
— Агатка, хватит мучать его, ему бегать охота, играть! — с сочувствием к щенку говорила бабушка, видя, как тот скулит и пытается сбежать.
— Нет, бабушка, я его мама и лучше знаю чего ему надо! Я должна о нём заботиться!
— Ох!.. — качала головой Ирина Анатольевна и скрывалась в летней кухне, чтобы не видеть, как страдает щенок от тех воспитательных фокусов.
Шумят, шумят деревья на осеннем ветру, оголяются. И лепится снег на те голые ветви, и не думает о том, что холодно им и грустно прощаться с летнею, звенящею порой, когда всё так хорошо и благостно, когда жизнь легка и беззаботна… И нет возможности ни у кого отсрочить тот первый переломный момент между глубоким, сладким детством и первыми проблесками осознания той несправедливой жестокости, которой полнится мир. Нет, нет, мы ещё в тот момент пребываем в детстве, но уже отчётливо понимаем, что хотеть чего-то — не достаточно для того, чтобы это иметь, что порою сколько ни бейся, ни рви на себе волосы, а золотая рыбка не приплывёт и не исполнит наши желания, и гуси-лебеди не прилетят, не подхватят нас и не унесут за синие леса, где чудеса встречаются на каждом шагу и бабка живёт там злобная, от которой так захватывающе было бы убежать.
Время, когда Агата хваталась без раздумий за любую зацепку в поисках родительской любви, проходило так же неотвратимо, как простывают в небе следы перелётных птиц. И если обычные птицы вернутся по весне в знакомые края, то Агатка, взрослея, навсегда прощалась со своей наивной верой в то, что она добьётся маминой и папиной любви. Увядали её детские порывы, срываясь жухлыми, зря отжившими своё листьями с живого Агаткиного ума, и прорастала на их месте новая листва, не такая по-жгучему звонкая, не такая верящая в сказки, но более опытная и вдумчивая, закалённая болью разочарований.
Мать её, Анька, приезжала в декабре не по-обыкновению счастливая и не одна. Гоблин-Толик отпустил её на волю и она, попорхав свободною, нашла себе нового дядю, именуемого Жорочкой, серьёзного и с квартирою. Дядя тот на Агатку почти не глядел, старался вовсе не замечать, и Агата, уже чувствуя очередное предательство, не проявляла к матери былой ласки и не напрашивалась к ним в гости, а Анька будто бы и не заметила охлаждения дочери.
— Замуж зовёт? Да ты что!
Агатка, подстёгиваемая холодом, бежала из уличного туалета и вдруг услышала оживлённый голос бабушки из сарая. Она притормозила перед дверью.
— Да, мама, наконец, жизнь налаживается! — довольно отвечала Анька, наблюдая, как мать просыпает курам зерно.
— А Агатка как же?
— Ой, ма… Ну какая Агатка? Я же беременна, у нас почти семья. Ей и тут хорошо, а Жора прямо сказал, что чужих детей растить не намерен. Это его условие. Ты, кстати, вещички Агаткины для младенцев никому не отдавала? Я заберу, а то нынче всё так дорого.
— Свọлочь ты, — плюнула Ирина Анатольевна ей в лицо словами, — натуральная! И Жора твой такой же! Забирай то тряпьё, на чердаке в мешках стоит.
Агатка не очень поняла, зачем маме её младенческие вещи, но слова о том, что она в новой маминой семье будет лишняя, сдавили ей горло и она поспешила в дом, и спряталась в дедовой комнате, и обнимая кошку, поплакала.
С приходом холодов наступили скучные дни. Агатка в основном читала библиотечные детские книжки, смотрела мультики и пару часов в день гуляла с подружками. Под новый год видела Матвея с розовой коляской и злую жену его Наташу с вечно недовольным лицом, которая будто бы и не родила, осталась по-прежнему круглой и большой. Матвей счастьем тоже не пылал, выглядел опухшим и мрачным. Шли они молча, будто поссорились.
В январе у Агатки был день рождения, исполнялось целых шесть лет. Бабушка созвала подружек, было весело, а когда Агатка задувала свечи на торте, то загадала вслух самое неожиданное желание:
— Хочу в школу пойти! Бабушка, скажи учителю, чтобы приняла меня, мне скучно дома зимой. Я уже и читаю, и пишу! Что мне дома делать ещё целый год?
— Ну ладно, спрошу я… — удивилась Ирина Анатольевна и, переглянувшись с дедом, укоризненно покачала головой — ты виноват, мол, выучил её всему раньше времени!
А на утро, когда выходила Ирина Анатольевна на крыльцо, чтобы покормить кур, то наткнулась дверью на коробочку. Проехала та от двери и поскакала по ступенькам, оставляя отпечатки на чуть припорошенных снегом досках. Подняла.
«Для Агаты.» — написано сверху.
Решила Ирина Анатольевна не открывать, дождаться пробуждения внучки. Через полчаса притащилась на диван сонная Агата.
— О, проснулась! А тут сюрприз тебе! Подарок нашёлся под дверью! Вон он, открывай!
Агатка возбудилась и стала отрезать с простенькой картонной коробки верёвки. А в коробке той! Такая кофточка со штанишками! Прям фирменные вещи, недешёвые! И размер такой, что как раз навырост. А на дне ещё одна яркая коробка — с пазлами! И сверху всех этих даров лежала записка, на которой печатными крупными буквами было написано:
«Самой умной и славной на свете девочке. Прости, что с опозданием. Твой личный Дед Мороз.»
***
Размер живота мамы поражал воображение Агаты. И там, значит, брат? Брат, у которого будет и мама, и папа, а у неё, Агатки, только баба с дедом? И чем же он успел заслужить такие почести, тогда как она с рождения была всего этого лишена? Она родилась невовремя? Её не хотели? Она гадкая, неприятная, страшная?! Выходит, что так! Вот как увидели её родители, так сразу же решили избавиться! Нет, ещё раньше, до рождения, ведь она нежеланная!
Агатка размышляла об открывшейся ей несправедливости, склонившись над раскраской за журнальным столиком. Скрипнула дверь прихожей и бабушка обратилась к внучке.
— Агатка, ну попрощайся хоть с мамой выйди, не скоро ведь увидитесь, — с укором сказала Ирина Анатольевна. Она шла проводить круглую Аньку до машины.
Агата, отвернувшись к углу, продолжала старательно раскрашивать фломастерами русалку.
— Не хочу, мне некогда.
Ирина Анатольевна не стала настаивать. Прикрыв дверь, она вставила ноги в домашние ботинки со стоптанными задниками. Анька, укутанная в безразмерный мужской плащ (больше никуда не влезала со своим животом) уже была готова к выходу.
— Ну что ты будешь делать? — вздохнула бабушка, — видишь, как характер меняется, порой не узнаю её. Раньше-то скакала вокруг тебя без устали, любви выпрашивала, а теперь всё, взрослеет, понятливой становится.
— Что ты имеешь ввиду под понятливой?
— А то! Понимает твоё к ней отношение и платит тем же. А ты думала, она вечно будет тебя любить с собачьей преданностью, не получая при этом взаимности? Нетушки! Человек она, а не просто животное! У неё и чувства есть, и гордость, и разум!
Анька фыркнула.
— Это она ещё по-настоящему плохих мамок не видела! Вот сдала бы её в детдом… Так пожалела же, вам оставила. Может, не надо было? А то, ишь, дрянь какая растёт неблагодарная. Трачусь тут на неё, фломастеры, вон, купила с раскрасками.
— Ужас, что несёшь! Молчи лучше! Ох, какая же ты… бессердечная. Это же твой ребёнок! Пожалеешь ещё о своём отношении, да как лето пройдёт, поздно будет ходить в лес по малину.
Дочь отмахнулась и села в машину к мужу. Она была всем довольна: удалось завести новую семью и ошибки прошлого никак не мешают ей быть счастливой. Переживания дочери, будь то любовь её или, наоборот, безразличие, не сильно волновали Аню.
Снова наступило лето, снова игривые барашки побежали к берегу по тёплым и спокойным волнам Азовского моря. Агата так и не узнала кто был тот загадочный Дед Мороз, что сделал ей сюрприз на день рождения. Подаренные им пазлы она могла уже собрать без помощи картинки — успела выучить наизусть каждую деталь изображенного там диснеевского Винни Пуха в окружении друзей. А что касается того чудесного костюмчика, то девочка успела надеть его лишь пару раз на клубные мероприятия станицы: выступление в честь восьмого марта и заезжий кукольный театр. Ну а с мая наступила жара, все окончательно разделись до футболок и платьев, а костюмчик остался висеть в шкафу в ожидании осени — уж тогда Агатка его наносится, отправившись в первый класс.
Главным развлечением лета, помимо морских купаний, стало для Агатки «строительство» и облагораживание шалашей в овраге за огородами их улицы. Вся ребятня от мала и лет до двенадцати проявила небывалую сплочённость и увлечённость этим делом. Создавались «семьи», «открывались» магазины и даже школа. Стаскивался в тот овраг всякий хлам, в который дети вдохнули новый смысл: ржавые и прогнившие вёдра превратились в столы, старые истрёпанные половики, настеленные на солому, служили кроватями, а порченные мышами 30-летние газеты обретали вторую жизнь в виде персидских ковров.
В одной из семей Агатка была старшей дочерью и роль свою исполняла на пять с плюсом.
—Агатка, доченька, а ну-ка помоги мне, принеси с огорода две морковки на суп! — просила её ласково «мама» в лице двенадцатилетней и очень доброй девочки Оли.
— Хорошо, мамочка, бегу! — охотно соглашалась Агата, взбиралась на овражий склон и драла с корнем какую-нибудь траву, подыскивая ту, где корень потолще.
Давние Агаткины враги — Даня и Женя, — тоже были участниками игры и не упускали случая оскорбить или даже ударить Агату, но делали это исподтишка, потому что старшие дети грозились изгнать их из поселения за хамство. Больше заступаться за Агату было некому — братья этим летом не приехали в гости к бабушке. Максим уже слишком взрослый, ему со своей городской компанией интереснее, а Егор сильно провинился за прошедший учебный год тем, что нахватался двоек по русскому и математике, и с огромными усилиями удалось вытянуть его на шестой класс (учителя грозили неаттестацией). Всё лето родители наказали ему ходить к репетиторам.
Как-то в середине июля разбудили Агатку петухи раньше обычного. Вяло позавтракав, она отправилась на улицу и ноги сами повели её в тот овраг. Солнце ещё не распеклось, не раскалило землю. Остатки росы приятно падали на её ноги с уже тёплой травы. Агатка остановилась на минутку у спуска, залюбовавшись виднеющимся слева кусочком моря. И пусть оно не лазурное и не прозрачное, а вечно с какой-то мутью, но родное, такое родное… Агатка другого и не видела. Зато оно мелкое и тёплое! Зато рыбка в нём ловится вкусная! И мидии есть, и креветки! Ах, как дедушка замечательно умеет коптить тех креветок и не важно, что размером они с тыквенную семечку! Ладно, чуть больше, но вкусные!
Агатка подумала: стать бы птицей и пролететь над этим краем, увидеть все его закоулки, все выступы и трещинки, а потом, устав, приземлиться на нос катера и просто покачаться в такт с волнами, не думая вообще ни о чём. Идея стать птицей захватила Агатку, она раскинула руки и лёгкой рысью слетела в овраг, и ветер словно подхватывал её, и казалось ей, что она и правда вот-вот взлетит.
В шалашном поселении тишина и пустота, только мышь юркнула в траву. Агатка начала уборку — ветер за ночь навёл здесь беспорядок. Провозилась так целый час. Потом она услышала мальчишечий смех, кто-то шёл прямо к ней. Агата успела спрятаться за куст. Это были Даня и Женя. Сначала они просто дурачились, а потом у них созрел коварный план. Они решили разрушить «домики» других детей. Взялись за первый. Данил срывал крышу, Женя раскидывал ногами внутреннее убранство комнат. А что? Никто не узнает, что это были они! Вот смеху-то будет! Легко представить, как скиснут лица ребят!
— Стойте! Не смейте! — выпрыгнула из укрытия Агата, когда они перешли к следующему шалашу.
Мальчики от неожиданности даже подпрыгнули. Рыжая Агатка, с запутавшимся в волосы стеблем сухой травы, предстала перед ними в напряжённой, но решительной позе.
— Я всё видела и всем расскажу, что это были вы! Вас выгонят и вы больше никогда не будете здесь играть!
— Только попробуй! Я тебя убью, рыжая обезьяна, только посмей раскрыть рот! — выпалил Данил.
— Расскажу! — топнула ногой Агата. — Вы две свиньи! И сам ты обезьяна!
Друзья переглянулись, кивнули друг другу и пошли на Агату.
— Не подходите!
Агатка испугалась и попятилась. Она тут совсем одна, а их двое и они старше…
***
— Лови её! — крикнул Данил. — Ну, сейчас ты у меня получишь!
Они ринулись на Агату, а та развернулась и бросилась наутёк куда глаза глядят. Девочка побежала по низине оврага, преследователи — за ней. Агата перепрыгивала поваленные деревья, камни, мчала во весь опор через поляну давно отсохших ландышей, а Данил и Женя пыхтели следом, не отставая ни на шаг, но и не догоняя её — Агатка бегала быстро. Выбежав на равнинную местность, на просёлочную дорогу, с колеёй проросшей посередине лебеды, Агата рванула по ней. Трава, что повыше, хлестала ей руки и лицо, обжигала, попадала в рот… Агата бежала в сторону моря, надеясь встретить там людей.
Земля стала сменяться песком, море было совсем близко. Агата запыхалась, в боку кололо, силуэты каких-то людей казались ей размытыми, а дыхание спёрло так, что она даже не могла вымолвить слова. Она споткнулась на берегу, зацепилась ногой за колючее растение и упала, но встала, побежала дальше… Однако Данил и Женя успели её догнать. Они повалили её на песок, сцепились все трое в визжащий клубок. Они накинулись на Агату, как волки, что долго преследовали свою добычу и теперь неистово жаждали кҏови.
Данил первым понял, что Агата больше не сопротивляется, а только бессильно защищает лицо. Он оттолкнул Женю, испугался, что перегнул палку, в ушах у него звенело, он отступил на шаг и только тут услышал знакомый мужской голос, что быстро приближался к ним и кричал до этого издалека.
— Отошли от неё! Убью!
Оглянувшись, он увидел перед собой разъярённое лицо мужчины, а позади него тяжело дышала от бега девочка-подросток Оля, с которой они строили шалаши. Данил, не успев убежать, тут же был схвачен за шкирку и встряхнут, а Оля толкнула Женю, треснула его по круглой в красных пятнах щеке и упала на колени перед Агатой, обняла и стала гладить по голове, утешая.
— Это что ещё такое?! Вдвоём на девочку?! Это как?!
— Ой, папа, они постоянно её задирают! Агата им ничего не делает, а они лезут и лезут! — прокричала Оля, помогая Агате встать.
Мужчина тряс Данила, как тряпичную куклу, требуя ответа. Мальчик вцепился в его руку, чтобы его не так сильно душила оттянутая футболка, и висел на ней, испуганный, но всё равно противный, и в бессильной злобе блестел глазами на спасителя Агаты.
— Отпустите меня! Я маме расскажу!
— Это я всё твоей маме расскажу! Сейчас же! И твоей тоже! — крикнул он Жене, который уже успел отпятиться на приличное расстояние и дал дёру. — Оля, сходи за удочками и ведром с рыбой, сейчас разберёмся с этим паршивцем. Так за что девочку бил?! Знаешь, что после этого ты никогда не будешь мужчиной? Мужчины девочек не бьют! Червь ты после этого ползучий, скользкий и мерзкий, а не мужик! Тьфу!
Он крепко взял пацана за руку, тот начал было выкручиваться, но подсунутый под нос кулак остудил его пыл и Данил, понурившись, присмирел. Мужчина потащил его с пляжа к дороге. Оля промокнула тыльной стороной ладони кҏовь с разбитой губы Агаты и сказала:
— Ты иди за папой, а я догоню. Мы рыбу ловили, а тут вы, как бешеные. Надо забрать. За что они тебя?
— Они наши шалаши ломали, а я увидела, — всхлипывала Агата. Вся её рыжая голова была в песке.
Оля возмущённо вскрикнула:
— А! Ах вы ж… вонючки! Ну, теперь с вами точно никто не будет дружить!
Уходя, она поддала Данилу кулачком в плечо.
Игнорируя висящий над почтовым ящиком звонок, папа Оли стал колотить по белой калитке дома Данила. Собака подняла лай и почти сразу к ним вышел Матвей. Он озадаченно взглянул на странную компанию. На Агатке его глаза задержались.
— О, Матвей! Здравствуй! Не ожидал тебя здесь увидеть. А как же молодая жена?
— Разошлись мы уж с месяц как, — буркнул Матвей. О неудавшейся личной жизни ему говорить не хотелось. — Что случилось?
— Да вот! — подтолкнул он вперёд напыженного Данила, — был пойман за совершением злодеяния! С дружком своим толстым колотил девочку на пляже, я их оттянул. Погляди — губу ребёнку разбили! Накинулись на неё чисто извеҏги!
Матвей схватил за чуб попытавшегося шмыгнуть за калитку брата.
— За что бил? — холодно спросил он и натянул Данилу волосы так, что тот заскулил, но продолжал отмалчиваться. — За что, спрашиваю?!
Оля рассказала Матвею всю историю. Агатка чертила ножкой полукруг на пыльной тропинке и не смела поднять вновь наполненных слезами глаз.
— Так… — заключил Матвей, еле сдерживая вулкан эмоций в присутствии постороннего, — спасибо, дядь Саш, я всё понял. Вы идите, только Агатку оставьте, мы разберёмся.
Он затолкнул брата во двор и поманил туда же Агатку. Едва захлопнулась калитка, как Матвей обрушился на Данила, выкручивая ухо:
— Я сколько раз говорил тебе не трогать её?!
Агата, вся взлохмаченная, стояла рядом и размазывала по грязным щекам новый неудержимый поток слёз.
— Сколько раз говорил?! Ты доплясался! Всё! — громыхнул Матвей и стал обездвиживать мальца.
— Нет, Матвей, не надо! — взмолился Данил.
Но старший брат заломил ему руки, положил животом к себе на колено и стал с остервенением шлёпать по гọлым ягọдицам.
— Убью! Паҏшивца! Разве можно! Девочку!
Данил извивался и верещал, умолял брата прекратить. Ему было и больно, и очень стыдно предстать в таком виде перед этой вонючкой Агатой. Он ненавидит её! Ненавидит сам не знает за что! Всё в Агатке было слишком для него волнующим.
Отпустил его Матвей только после того, как ягọдицы Данила приобрели насыщенный свекольный оттенок.
— Ещё раз тронешь её или обзовёшь, станешь на всю жизнь инвалидом. Если вообще выживешь. Понял?
Данил, ревя, натянул назад шорты.
— Я всё маме расскажу!
— Валяй! Они в город поехали на рынок, беги, догоняй!
— И чего ты вообще заступаешься за неё, она тебе никто! — размазывал он по лицу сопли и слёзы, — Она уро дина!
Матвей опять шагнул к нему, намереваясь поймать. Настроение у молодого человека было не сахар — недавно он окончательно покончил с семейной жизнью, вернувшись к маме. Жена требовала денег и грозила судом, и дабы заткнулась она хоть на пару дней, Матвей отдал ей весь месячный заработок, который имел с работы в придорожном автосервисе.
— Вижу, тебе мало было…
Данил отбежал.
— Заступаешься за неё , будто она тебе дочь! Слышал я, как вы с мамой удивлялись их схожести, когда рассматривали её детские фотографии! — проревел опять мальчик.
— А может и дочь! Да! Уж если дочь, так тем более закопаю! — выпалил Матвей и поймал недоумённый взгляд широко распахнутых глаз Агатки. — И проваливай уже, пока ещё не получил!
Голубые глазки у неё! Такие чистые! А щедро рассыпанные по щекам веснушки до того милые и трогательные, что хочется погладить те щёчки и заверить девочку, что никто-никто больше не посмеет её обидеть, что он любого за неё убьёт! Такая особенная эта Агатка, такая светлая и искренняя девочка… Тронула она сердце Матвея, когда добивалась его любви! Добралась до живого! И когда родилась у них с Наташкой дочка, Матвей смотрел на неё и чувствовал огромную вину перед Агатой. Вот этого младенца, этот пищащий комочек, ещё ничего из себя не представляющий, он будет любить и заботиться, а старшую Агатку, удивительно умную и бойкую рыжульку, которая так истово и откровенно нуждается в родительской любви (даже от такого дуҏака, как он), нет? В том, что Агата всё-таки его дочь, Матвей почти не сомневался. Она так похожа на его мать в детстве с чёрно-белых фотографий! А эти черты губ с особенным бантиком верхней дуги. Ни у кого больше таких нет! Только у него… и у неё.
Данил поднялся на крыльцо и со всей дури хлопнул дверью. Матвей присел перед Агатой на корточки.
— Ты как? Иди сюда.
Он потянул её за ручку и обнял, и погладил по спине. На платье девочки всё ещё был песок. Агатка была удивительно тихой и смирной, словно затаившейся.
— Я провожу тебя домой.
— Хорошо.
Агата направилась к калитке, но Матвей опять остановил её, потянув за платье.
— Нет, нет, ты не ножками пойдёшь. Ты устала. Давай я понесу тебя.
— Я сама могу.
— А я хочу тебя понести. Можно?
Агата кивнула. Матвей подхватил её на руки и с легкой гордостью, дарящей и счастье, и избавление от давно мучавших сомнений, понёс к бабе с дедом по улицам родной станицы.
***
Большой неудачей обернулось для Ирины Анатольевны самое обыденное дело — в летнем душе закончилась вода и она полезла на его крышу, чтобы закинуть в бочку шланг. Когда же спускалась назад, то сорвалась одна «ступенька» с гвоздя приставной лестницы (сколько раз просила деда — приколоти покрепче, приколоти!). Ирина Анатольевна летела вниз кратко, но метко и приземлилась на наставленные под лестницей лопаты, грабли, тяпки и вёдра. Чудом не проткнулась она теми граблями, но травму всё равно получила, так как основной удар приняла на себя правая нога и это не говоря уже об остальных ушибах и царапинах, что расцвели на её лице и руках. К вечеру нога не только не прошла сама собой, но ещё и распухла, пришлось вызывать скорую. Рентген показал перелом лодыжки. Ногу на два месяца заковали в гипс.
Все домашние хлопоты легли на деда, Ивана Егорыча. Он-то, считай, никогда в жизни у плиты не стоял, только рыбу умел солить да коптить, а ещё арбузы на зиму замачивал в бочках. На этом его кулинарные способности заканчивались. Но делать нечего, под руководством Ирины Анатольевны пришлось натягивать кухонный фартук и стряпать хотя бы элементарные блюда. Агатке тоже забот прибавилось: теперь она была ответственна за кормёжку птиц, кошек, собаки Кути и уборку в доме. На праздные гуляния времени оставалось меньше, но всё равно хватало. Позже Ирина Анатольевна будет говорить, что словно в отпуске побывала, до того хорошо было отдохнуть от бытовухи.
Кусты малины сохли под пламенным южным солнцем. Иван Егорыч вместе с Агаткой собирали последние ягоды для компота, чтобы их сладостью разбавить вишнёвую кислинку. Вишен было полно.
— Дед, я на море хочу купаться в пять часов.
— Через полчаса что-ли? Ох, Агатка, не пойду я по такой жаре, да и времени нет, только и мечтаю, чтобы лечь поскорей.
— А я и без тебя могу.
— Ещё чего удумала! Одну не пущу, слышь-ко! И с подружками тоже! Забыла, как чуть не утонула прошлым летом? Мала ещё, бестолкова!
— Да я это… Не одна, — смущённо замялась Агата, — за мной Матвей будет следить.
— Какой Матвей?
Иван Егорыч, не глядя, закинул в рот ягоду.
— Ну тот, что вроде как… папка мне.
— А-а-а-а… Тьфу! Тьфу! Господи! — Иван Егорыч заплевал малиной, страшно морщась и чуть ли не подпрыгивая, — клопа съел из-за тебя! Тьфу!
Отплевавшись, он утёр ладонью щетину и внимательно осмотрел содержимое миски с собранной ягодой — не попался ли туда ещё один растреклятый клоп. Потом обратился к Агате, чьи огненно-рыжие волосы даже в тени горели, как флаг великой октябрьской революции:
— Агатка, деточка, не привязывалась бы ты к нему и уж тем более не навязывалась.
— А я и не навязываюсь, он сам предлагает. Мы с ним дружим.
— Дружите, говоришь? Ну что ж, иди, только бабе лучше не говори, она Матвея не жалует, слышь-ко?
— Спасибо, деда! — подпрыгнула Агатка, обняла Ивана Егорыча и убежала надевать купальник.
Не прошло и пяти минут, как она вытащила из-под навеса велосипед, выехала за двор и припустила в сторону моря. Там она принялась колесить по последней улице перед берегом, дожидаясь Матвея.
За последние две недели июля, после того случая с Данилом, они пересекались всего пару раз, так как Матвей постоянно был на работе: он чинил автомобили и менял шины в придорожном автосервисе, что располагался между их станицей и городом. Одна из тех встреч случилась в овраге, где Агата с друзьями строила шалаши. Матвей шатался с приятелем по окрестностям, услышал эхо их возгласов и ему стало интересно посмотреть чем всё лето так усердно занимается детвора.
— Ну, что, Агатка, проведёшь мне экскурсию по вашему поселению?
— Да, конечно, — обрадовалась девочка, — вот это мой дом, точнее, наш, мы тут вчетвером живём! Да ты заходи! Ой! Только ноги вытри, мама как раз полы вымыла!
Матвей с ухмылкой посмотрел на вытоптанную землю, ограждённую с трёх сторон переплетёнными ветками. Здесь явно кто-то мёл импровизированным веником, причём очень старательно.
— Хорошо, хорошо, я даже разуюсь.
Он сел на выметенный пол, заняв собою половину пространства, и с глупой улыбкой уставился на Агатку: и хотел что-нибудь сказать, да было как-то неловко.
— Хочешь чай? — не растерялась Агата.
Глаза её горели. Матвей сказал, что хочет чаю до невозможности сильно. Агата с услужливой заботливостью протянула Матвею пустую баночку из-под йогурта, в которой якобы и был чай. Матвей в душе понадеялся, что эту баночку она принесла из дома, а не нашла на ближайшей помойке.
— Горячий! — предупредила она.
— Я понял.
— Ну как?
— Очень вкусно.
Матвей сделал вид, что с наслаждением пьёт.
— Он с клубникой, — деловито просветила его Агата.
— Да, я заметил, тут даже на баночке, то есть кружечке, нарисованы клубнички. И ты попей тоже? А? — он протянул ей «кружку».
Агата села рядом и «попила». Матвей с тайным удовольствием смотрел на это рыжее чудо, как называл про себя Агату. Он чуть подёргал её за выбившуюся из хвоста кудряшку.
— Ну, как дела? Данил больше не обижает?
— Нет. Он теперь и близко ко мне не подходит.
— Ты, Агатка, это… Если кто обижать будет, сразу мне говори, я разберусь.
— А если он будет сильнее тебя? Скажем, дракон или гоблин? — вспомнила Агата бывших маминых кавалеров, да и нынешнего тоже, который был с ней подчёркнуто холоден.
— Тогда я буду сражаться на смерть!
— Правда? За меня?
— Да, детка, только за тебя.
И Агатке почему-то вспомнился их гобелен с двумя отчаянными золотоискателями. Вот он, её папка! Такой же смелый и самоотверженный, как они! Она тяжело, но явно притворно вздохнула, чтобы заметил Матвей.
— Чего ты?
— Я на море хочу, а дед с бабой не отпускают без взрослых. Мы с дедушкой ходим, но не часто, он же старенький, а бабушка ногу сломала и у него теперь много дел.
Матвей почесал нос и пожал плечом.
— Ну, так давай я с тобой схожу, когда у меня выходной будет.
— Правда? — оживилась Агата, — а когда?
— Да где-то через недельку.
И Агатка каждый день ждала, когда же пройдёт та неделька. Один раз увидела его издалека с коляской, он гулял с ребёнком, но без этой своей противной Наташи. А потом он сам к ней приехал. Матвей возвращался с работы на мотоцикле, специально завернул на её улицу и обнаружил Агату, поедающую вишни с подружкой.
— Привет, Агатка! Ну что, пойдём завтра на пляж? Давай в пять часов!
У Агатки рот был набит вишней и, чтобы ответить незамедлительно, ей пришлось проглотить одну из них с косточкой.
— Да! Хочу!
— Тогда встретимся на улице перед пляжем. Поняла?
Агата закивала, а когда Матвей отъехал, взглянула на подругу.
— А почему этот дядя тебя пригласил?
— Потому что я ему нравлюсь! — гордо ответила Агата.
Матвей шёл в сторону пляжа не один, а с другом и с… Данилом. При виде последнего Агата очень расстроилась, однако Данил тоже не выказывал счастья. Когда они вышли на песок, Матвей подхватил её велосипед. Агата услышала, как Данил буркнул тихое «привет», однако не удостоила его ответом.
Художник Владимир Гусев
Они резвились в море. Матвей с другом, скрестив руки, подкидывали Агату и Данила по очереди над водой, и они падали, и шли ко дну тяжёлыми бомбочками, производя фонтаны брызг. Потом Матвей учил её плавать на спине:
— Расслабься, не бойся! Просто представь, что ты звезда, раскинь руки и ноги… Вооот! У тебя получается! Я тебя совсем не держу! Молодец!
А потом они, усталые, сидели на берегу. Данил катался со спины на живот у кромки воды и волны щекотали его ноги и бока; друг Матвея полез под причал проверить, не налепилось ли на сваи новых мидий. Агата засыпа́ла песком ноги Матвея и вдруг спросила:
— Это же ты был тем Дедом Морозом, правда? С подарком?
Матвей перестал дышать, запустил вымазанную песком руку в волосы.
— И как костюмчик? Угадал с размером?
— Ах, так это всё-таки ты! — Она резко запрыгнула ему на живот и игриво заколотила кулачками по груди. — Я так и знала!
Матвей хохотал и притворно защищался. Агатка тоже смеялась, в её кудрявых и влажных волосах путался ветер. Было так свежо, так сладостно ей в ту минуту… А потом она замолкла так же резко, как перед этим начала игру.
— Почему сам не пришёл? И почему до сих пор не рассказал?
— Я стеснялся, — просто ответил Матвей.
Прищурившись, он взглянул на Агату, и стал щекотать ей бока. Данил наблюдал за ними с воды. Он возвёл глаза к небу, помотал головой, тем самым без слов выразив мысли: «тоже мне, нашёлся папаша.» Но папе с дочкой было не до него.
***
Выряженная в белую блузку Агатка крутилась перед зеркалом. На язык просилась критика по поводу сооружённой у неё на голове причёски.
— Бабушка, я как белка, которую током ударило! Зачем ты меня так начесала? И бант! Что это за бант?! Я тебе что — фрейлина, у которой отовсюду торчат одни банты?! Он размером больше, чем моя голова! Не пойду я в нём! Чеши меня заново!
— Ох ты ж Господи! Тоже мне невеста! Снимай! Дед! Отрезай с него все эти поворозочки, чтоб не висели. Такой бант красивый! — Ирина Анатольевна тяжело отставила загипсованную ногу, чтобы вместить подле себя несносную Агатку, которой этим утром всё было не так. Подумаешь, первое сентября! Как на собеседование готовится!
— Не надо ничего резать! Косу плети! — приказала Агата, — и быстрее, не то опоздаем! А бант выбрось, я его носить не буду! Пусть дед сам его носит, раз купил без меня такой ужас.
— Ну, готовы вы там? — заглянул в комнату выряженный в рубашку дед, которому надоело терпеть эти бесконечные бабские сборы, — Сколько можно ждать!
— Да всё уже! Всё! Иди с Богом! — облегчённо выдохнула бабушка и подтолкнула Агату к двери. — Рюкзак не забудь!
Но Ивану Егорычу не суждено было в одиночестве отвести Агату в школу на первое сентября. Выйдя за калитку, они обнаружили ждущего их под вишней Матвея. Он был такой красивый! Как и дед, нарядился в светлую рубашку и брюки. Агатка впервые видела его таким представительным.
— Доброе утро! А я тут вас уже минут пятнадцать жду.
— Доброе… — Иван Егорыч непонимающе уставился на Матвея.
— Иван Егорыч, а позвольте я отведу Агатку в школу? А вы можете идти домой.
Агата не сдержала восторженный возглас. Дед отвечал:
— Да чего уж! Давайте все вместе пойдём! Я уже при параде весь, слышь-ко! Зря, что-ли, старался.
Матвей забрал рюкзак Агаты и неуверенно протянул ей руку. Возьмёт ли? Агатка застеснялась, это было так ей несвойственно, но руку взяла и с полной доверчивостью посмотрела снизу вверх на Матвея: вот она я, отдаюсь твоей власти, папочка, бери меня и неси по волнам жизни во взрослость и сам взрослей рядом со мной, ведь мы едины с тобой, ты и я, из твоего теста я вымешана.
Матвей с уверенной, но мягкой твёрдостью держал её маленькую ручку в своей широкой ладони. В нём опять встрепенулось отцовское чувство. Он должен быть рядом с нею, чтобы вести её, направлять, поддерживать и от всего защищать. Это Агатка разбудила его своей непосредственной и искренней настойчивостью, это она заставила его протрезветь от его детской безответственности… Это она смогла его так изменить и уверить, что иметь ПАПУ — это до невероятного значительно в жизни каждого дитятки, что быть ОТЦОМ — это звучит по-настоящему гордо.
На первой линейке расставили полукругом вымытую, расчёсанную и разряженную детвору, которая ещё вчера, что тот шальной ветер, носилась по станице, как дикие и пыльные первобытные полчища. Матвей видел вертлявый рыжий затылок Агатки, а рядом с нею, в белой блузочке, стояла её совсем молоденькая симпатичная учительница, приехавшая нарабатывать опыт после педколледжа. Матвей усмехнулся, представив, как изумится эта учительша, когда шестилетняя Агата начнёт бегло читать азбуку на уроках и рисовать в прописях аккуратные буквы вместо палочек с крючочками. До чего же умна его шалунья!
— Иван Егорыч… Я чего спросить хотел… — конфузясь, обратился Матвей к Агаткиному деду, когда учеников повели в классы на первый урок, — дайте мне номер телефона вашей Аньки, пожалуйста.
— А зачем тебе?
— Да хочу обсудить с ней один вопрос… По поводу признания моего отцовства.
Иван Егорыч выразительно поморгал, пытаясь сообразить что к чему. Наконец, он выдавил из себя с хрипом:
— Во дела… И что же ты, хочешь Агатку забрать у нас?!
Солнце уже жгло, даром, что сентябрь. На загорелом лице Матвея, как два смущённых топаза, сияли в прищуре глаза.
— Ох, знаете, у меня сейчас жизнь на таком шальном перекрёстке стоит, что и не соображу никак, куда надо сворачивать, но точно знаю, что от дочки своей я больше не отвернусь и без неё никуда не стану сворачивать. Вместе с ней по жизни буду шагать. Ведь когда рядом есть кто-то родной и близкий, в котором ты ни капли не сомневаешься и которому доверишь ты, если надо, даже свою никчемную жизнь, то всё-всё на свете по плечу становится.
— Это ты про Агатку что-ль? Она ж ребёнок ещё, слышь-ко? — криво улыбнулся дед, не сдержав иронии.
Матвей энергично замотал головой, протестуя:
— Нет, она уже Человек, а вырастет в Человечище, моя милая и славная дочь.
Конец.