Рассказ основан на реальных событиях, благодарю подписчицу за историю.
1971 год
— Ну скажи на милость, зачем ты коляску туда-сюда елозишь? — соседка недоуменно посмотрела на молодую Люду.
— Так укачиваю Витеньку.
— А зачем?
— Ну, чтобы быстрее уснул.
— А разве вас не учили в роддоме, что не нужно приучать ребенка к укачиванию? Покормила, положила и он сам засыпает. Эх, молодежь, сами себе проблем создаете, — соседка Шура вытащила папиросу из кармана. — А потом все руки себе «оборвешь», укачивая его. И укутала вот зачем? Почто так кутать, скажи на милость? Мороз на улице, что ли? Сама вот в платьице вышла!
— Шура, отчего вы постоянно меня поучаете, как обращаться с ребенком? Вам откуда знать? — Люду понесло, хотя она понимала, что могла наступить на «больную» мозоль. Но как же она устала от этих поучений! — У вас ведь с мужем кроме собак и некого было воспитывать. Почему у вас не было детей?
— Был сын, — тихо ответила Шура и чиркнула спичкой, отпуская облако дыма в сторону от Люды с ребенком. — Был, но умер в Сибири.
— Простите, я не знала. Извините меня. Мне пора, Витя штанишки намочил.
Люда поднялась в квартиру, где жила с мужем и родителями.
— Чего ты такая покрасневшая? — спросила мать.
— Да… Ляпнула глупость. Шура меня поучать принялась, как правильно обращаться с ребенком, вот я и огрызнулась, спросила, почему у нее самой детей нет. Я ж не знала, что у нее ребенок умер.
— Так и есть. Мы же с Шурочкой общаемся, кой-чего я из ее жизни узнала, когда они с Георгием приехали, — ответила мать, забирая внука у дочери у укладывая его на кровать, чтобы переодеть штанишки.
— Жаль его, молодым умер, — вспомнила Люда соседа.
— Сам старательно себя в гроб вгонял, — покачала головой мать. — Они же с Шуркой дымят как паровозы, а Жорика я и вовсе без папиросы не помню. Хулиганистым был, задиристым, пятый десяток на подходе был, а все вел себя как мальчишка. Он ведь из-за своего вот этого шебутного характера подрался с кем-то еще в пятьдесят первом, да в лагерь загремел. Отправили его в Сибирь, в колонию-поселения, а там Шурочка работала в том лагере вольнонаемной. Там они и познакомились, там же у них ребенок родился и умер. И в 1955 году, когда Жорик освободился, он, женатый на Шурочке, вернулся в Подмосковье. Да не в деревню к родне, а сюда, в наш городок. Устроились они на предприятие, да дали им комнату в коммуналке, это после уже вот эту однушку в нашем доме они получили. Несмотря на свой характер, Жорик работящим был, без устали, казалось, трудился. Детей у них больше не было, собак вот заводили, они и стали утешением. Работа, да эти четвероногие друзья. А уж как в прошлом году он помер, так у Шуры кроме собаки и нет никого. Вот и выходит на лавочку других поучать.
****
Люда смотрела на соседку уже с другой стороны. Она не казалась ей грозной и бойкой женщиной. Нет, было в ней что-то другое… Отпечаток пережитого прошлого и стойкость духа. Шура была полноватой, но ей очень шла эта полнота. Все время прямая спина и громкий голос. Правда, смеялась она редко, иногда поучала других, но от нее не исходила злость. И муж ей был под стать — кулачищи, как голова у ребенка, высокий, плечистый, с лишним весом. Правда, задиристый, слова ему не скажи. Когда Георгий умер, Шура притихла, от одиночества она будто в себя стала уходить, вот и появились развлечения — после работы выходила с собакой и сидела на лавочке. Но после того разговора с Людой она перестала ее поучать, а Люда здоровалась с ней более дружелюбнее.
Но по-настоящему она стала жалеть Шуру, когда узнала истинную ее драму. Она не осуждала ее, потому что нельзя судить человека, не пройдя его путь. Со стороны всем кажется, что все так просто, но на самом деле… Делая выбор, мы всегда хотим сделать, как лучше. Не только для себя, но и для других.
Прошло полгода с того разговора, Люда с мужем переехала в другую квартиру, которую выдали ее мужу Вячеславу. Жили они недалеко от родителей, поэтому молодая мать часто к ним заходила. Вот и в тот день она пришла. Открыв дверь квартиры на первом этаже своим ключом, она услышала, как наверху открылась дверь Шуры, она с кем-то тепло попрощалась, затем со второго этажа спустился молодой человек, веснушчатый белобрысый мальчишка лет 17-18.
— Привет, мама. А что за парнишка к Шуре приходил, не знаешь? Встретила сейчас в подъезде, — спросила Люда у матери.
— Ой, Людка…Это ж сын ее. Тут весь дом на ушах стоит, бедная Шура из квартиры лишний раз не выходит. На работу прошмыгнет, а уж обратно когда возвращается, глаза прячет и бегом в свою квартиру.
— Подожди, но Шура сказала, что ее сын умер.
— Не умер он, жив.
— Но как так вышло?
— Ой, длинная история, — мать махнула рукой. — Да и не моя это тайна.
Больше мать ничего не сказала, но с той поры Люду мучило любопытство. Не то чтобы она была любительницей чужих тайн, просто странно все это.. Зачем всем говорить, что сын умер, коли он жив. И где он был?
Об этом она узнала, когда спустя пару месяцев в очередной раз пришла в родительскую квартиру. Был выходной день, Витю забрали родители мужа на дачу, Вячеслав отправился с друзьями на рыбалку, вот Люда и решила провести день с отцом и матерью. Подойдя к двери, она услышала позади себя голос:
— Здравствуй, Люда, на рынок твои только-только пошли, вы прям разминулись. А я вот с рынка иду, — Шура тащила авоськи, тяжело дыша из-за лишнего веса да и пагубная привычка сказывалась. Тут у нее выпала одна авоська из рук и картофель рассыпался по лестничной клетке. Люда принялась собирать, а потом предложила помочь.
— Не откажусь от помощи. Ох, совсем как бегемот стала. Да я никогда худенькой не было, а сейчас и вовсе как на дрожжах расперло. Пойдем, чаем тебя напою, чего в квартире одной куковать? Зная твою мамку, это надолго.
Люда не стала отказываться, да и по Шуре было видно, что ей очень хочется поговорить.
Шура включила чайник, разобрала покупки и поставила на стол тарелку с пряниками. Заварив чай, она уселась за стол и стала спрашивать у Люды как муж, как сын. Ответив на ее вопросы, Люда тоже задала свой:
— А как ваш сын?
— А армию забрали, — отведя глаза, ответила Шура.
— Почему вы всем говорили, что он умер?
— А что мне было говорить? Тут же многие приезжие из деревень. Прознали бы, что я своего сына бросила, жизни бы не дали. Это сейчас мне уже все равно. Правда, все равно… Главное, что сын меня понял и простил, а на остальных мне наплевать.
— Где он был столько лет?
— В Сибири, у моей сестры. Время есть, могу рассказать. Я только матери твоей и рассказывала, но ты вроде не из болтливых, а мне так хочется скинуть этот груз с души, вот и делюсь с теми, кому доверить могу. А кроме тебя, да мамки твоей и поговорить ни с кем не могу.
Шура потянулась к чайнику, налила по чашкам и стала рассказывать о своей жизни. А Люда сидела тихо, не перебивая, лишь изредка задавая вопросы.
****
Шура работала вольнонаемной в лагере для поселенцев. Готовила для лагерных. Жорик понравился ей сразу. Высокий, плечистый, кулаки как кувалды. Да и она ему приглянулась. Неизбалованная мужским вниманием из-за своей полноты, Шура чувствовала себя королевой, когда Жорик делал ей комплименты. На их связь начальство закрыло глаза. Жорик не был особо опасным, ну драка случилась, так не рецидивист, не по тяжелой статье и не по политической. С зятем сцепился.
Когда Шура поняла, что ждет ребенка, она сперва испугалась, но Жорик пошел к начальнику лагеря и уговорил их оформить брак. Ему сидеть осталось меньше двух лет. В 1954 году родился сын Илюша. Пока она работала, с ребенком сидела ее сестра и мать, хотя у сестры и своя дочь была.
Илье было 9 месяцев, когда Жорика освободили.
— Теперь мы можем ехать к тебе домой, — счастливо улыбалась Шурочка, сидя с ребенком на руках рядом с Жориком в родительском доме.
— Можем, — ответил ей муж. — Правда, некуда мне ехать. Моя мать сказала, что на порог меня не пустит. В доме живет сестра с мужем и детьми. Я ж ведь из-за зятя своего сюда попал. В общем, дорога в отчий дом для меня закрыта.
— И что нам делать? — тихо спросила Шура. — Мои тоже намекнули, что мы не можем здесь остаться. Сестра с мужем, брат, мама с папой… Куда и нам еще здесь? Да и мои тебя не жалуют.
— А я и сам не желаю больше в Сибири жить. Хватит с меня и этих четырех лет. Мы поедем в Подмосковье, я дружку своему написал, он на предприятии одном работает, мосты строят.
— А жить мы где будем?
— Придумаем что-то…
— Я все слышала, — дверь распахнулась и появилась мать Шуры. — Получается, вы поедете в никуда, таща ребенка в зимние морозы, да еще не зная, где будете жить?
— А что делать, мама?
— Вы можете делать, что хотите, — мать, не одобряющая выбор дочери, поджала губы при виде зятя. — Но ребенок пока останется здесь. Вот устроитесь в своем Подмосковье и заберете Илюшу.
— Но как же, мама? — ахнула Шура.
— Так будет лучше! Может, вы и устроиться там не успеете, как его опять посадят, — она указала пальцем на зятя. — Ну, а ты вернешься назад.
— Мама, зачем ты так? — Шура вступилась за мужа.
— Помяни мое слово. Илья останется здесь, пока я сама лично не буду уверена, что можно его вам привезти. Вам сутки на сборы.
Мать Шуры, не любившая зятя, мечтала быстрее его спровадить. Она больше года мечтала о том, чтобы у дочери раскрылись глаза, но та будто была ослеплена.
Уезжая, Жора обратился к теще:
— Вы правы, мама. Сейчас не время с Илюшей тащиться на такое расстояние, морозы, холода… Но я из кожи вон вылезу, чтобы забрать сына.
— Мама, мы скоро приедем, — пообещала дочь.
Они уехали, но вопреки прогнозам матери, Жора больше в тюрьму не сел. Они приехали в Подмосковье, устроились на работу, но жилье им не давали. Не больно-то в управлении были лояльны к бывшему уголовнику. Тем более место прописки у него было — в деревне, недалеко от городка, где они обосновались. Супруги снимали крохотную комнату, бывшую каморку, в которой дуло со всех щелей, а во время дождя капало с потолка.
— Я по сыну скучаю, — жаловалась Шура.
— И я скучаю, — отвечал ей Жора. — Но видишь, не получается у нас ничего. Платят мало, приличное жилье не снять. А все из-за моей биографии. Потерпи, тут мастер недавно сказал, что комнату в общежитии могут нам дать.
Комнату дали, но не в общежитии, а в коммуналке. Как уж Жорика пронесло и он не сцепился ни с кем в драке, Шурочка по сей день удивляется. Но видимо, муж больше не хотел на нары. А соседи были такие, которые запросто могли устроить ему повторную ходку — пьянчуги, да дебоширы. Они колотили своих жен, устраивали на кухне друг другу скандалы, пару раз даже Шурочке пакостили — то соль пачку всю высыпят в суп, то таракана кинут. А тараканов там пруд пруди. В ванной что творилось, Шурочка до сих пор вспоминает эти грязные облеванные тазы, да кишим тараканов на кухне и в санузле. Она понимала, что маленького ребенка, который недавно начал ходить, сюда лучше не везти. Соседка одна, у которой был маленький ребенок, посетовала, что садик то и дело то на карантин закрывают, то малыш ее болеет, вот и приходится или больничные брать, или с собой на работу тащить. А нести на предприятие ребенка Шурочке никто не позволит.
Вот и мать ее не отпустила внука в такие условия.
Шура и Жорик посылали деньги, но вот приехать не могли, хотя и писали письма постоянно. В 1958 году случилось чудо — им дали однокомнатную квартиру. Супругам, которые перерабатывали, не ходили в отпуска, которые были на хорошем счету, взяли да выделили отдельное жилье. Вот тогда они и оформили отпуск и поехали за сыном в Сибирь.
****
— Почему так, мама? — тихо спросила Шура.
— Потому что у ребенка должна быть мать.
— Но у него она есть, и это не Варя. Это я!
— Ты свой выбор сделала, когда со своим уголовничком уехала, надо было оставаться здесь с ребенком.
— По твоему, выходит, что я мужика на ребенка променяла? — повысив голос, спросила Шура.
— А разве не так?
— Нет, не так! Я любила и хотела быть любимой. Ты с самого детства говорила мне, что из-за того, что толстая, замуж никогда не выйду. А я вышла. Не как Варя, в 19 лет, а в 24 года, потому что кроме Жорика никто на меня не обращал внимания. И разве не ты сама настояла на том, чтобы я оставила ребенка, а не тащила его через пол страны?
— Слишком долго вы устраивались! — съязвила мать.
— Ты ведь сама знаешь… Сначала каморка холодная без окна, потом комната в коммуналке с людьми, которые жизнь любого в ад превратят… Ты ведь сама приезжала к нам на два дня, видела все своими глазами. А теперь? Теперь у нас есть отдельная квартира, я приезжаю за сыном и что узнаю? Что мой Илюша теперь называет мамой Варю?
— И правильно делает — кто воспитала, та и мать.
Илюша чурался Шуру, он жался к Варе, называя ее матерью. Жору тоже избегал, он все больше к Павлу тянулся, называя его папой.
— Вы что, хотите забрать ребенка и перевернуть его сознание? Он привык к Паше и Варе, считает их своими родителями.
Жора тогда едва сдержался, он вышел из дома и заночевал в сарае, благо лето было. А на следующий день со скандалом Шура выскочила из родительского дома.
Павел и отец Шуры не пустили Жорика, а тот в драку не полез, побоялся, что в местном лагере останется.
— Он все равно узнает, что я его мать. Все равно узнает! — кричала Шура.
— Его мать я, — Варя усмехнулась. — А ты кошка блудливая.
Шура и Жорик вернулись домой, они сперва пытались силой забрать ребенка, но потом мать Шуры все же поговорила с ними нормальным тоном. Она объяснила, что ребенок привык называть мамой и папой Варю и Павла, что нельзя его отрывать от тех, кого он родителями считает.
Шура и Жорик присылали деньги на малыша, иногда приезжали, но под давлением родственников молчали о том, что Илья их сын. А он считали их тетей и дядей….
****
Умирая, Георгий успел попросить жену:
— Скажи сыну, что он наш. Детей у нас больше не получилось, не срослось. Я так боюсь оставлять тебя одну. Скажи ему… Пусть сам выбор делает.
— Я скажу, Жора, скажу. Ты только молчи, не трать силы.
Но его сердце остановилось по дороге в больницу.
Шура похоронила мужа, выдержала траур и через несколько месяцев собралась в отпуск, чтобы там, на родине, рассказать сыну правду. Но перед тем как ехать, она написала письмо матери, в котором рассказала о своих намерениях и просила подготовить его. Мальчишке вот-вот будет восемнадцать, он уже взрослый и сделает выбор сам…
Но за два дня до отпуска Шура проснулась глубокой ночью от звонка в дверь.
Она встала, подошла к двери и посмотрела в глазок. Ноги приросли к полу — там стоял Илюша.
Быстро, едва слушающимися руками , Шура открыла дверь. Илья посмотрел на нее и тихо произнес:
— Ну здравствуй, мама.
— Здравствуй, сынок, — прошептала она и заплакала, прижав руки к лицу.
— Войти позволишь?
— Конечно, проходи, — утирая слезы, она провела его на кухню. Затем, резко обернувшись, спросила: — Как ты узнал?
— Письмо твое получил. Мы с Катей дома были одни ( Катя дочь Варвары), вот и решили раньше родителей почитать письмо от тети. И из него я узнал правду.
— Скажи, ты ненавидишь меня?
— Нет, — он покачал головой. — Ты же помнишь, я всегда радовался вашему приезду, считал тебя тетей из далекого города, которая всегда с вкусняшками приезжала. А еще я знал, что ты присылаешь деньги. Я расспросил бабушку и она мне рассказала правду. Я не поверил, что ты променяла меня на отца, а еще мне Катя рассказала, что помнит, как вы приезжали и хотели меня забрать. Она тогда не понимала что к чему, но ей вспомнился скандал. Обрывки детских воспоминаний всплыли в ее голове.
Шура и Илья долго разговаривали, они плакали, Шура просила прощения и когда сын, поцеловав ее огрубевшие от работы руки, сказал, что он не винит ее ни в чем, она успокоилась.
Илья прожил с ней две недели, а потом его забрали в армию…
****
— Осуждаешь? — спросила Шура после этой исповеди Людмилу.
— Нет, — покачала головой женщина. — Как я могу вас осуждать? Вы сына не бросали, денег присылали, писали им, ездили к нему. Вы любить хотели и нашли свою любовь. Я же росла в этом дворе, я помню как вы заехали в вашу квартиру. Вы ведь никогда друг с другом не ссорились, он всегда вас называл ласково «Шурочка», — на этих словах Шура опустила голову и заплакала. — Тут вообще сложно кого-то осуждать. Маму вашу? Она боялась отпускать внука в неизвестность, боялась, что зять вновь наступит на те же грабли. И опять же, она была права, когда оставила ребенка — вы ведь в каких условиях жили? Точно не для малыша. Осуждать вашу сестру? За что? Она растила Илюшу с пеленок, как сына. Она просто хотела, чтобы ребенок первое слово сказал «мама», а кому его говорить? Все хотели как лучше, только вот получилось ли, вопрос… Главное, что ваш сын вас простил и не держит зла. Только вот… За гранью моего понимая то, что вы всем сказали, что ваш сын умер.
— Да, это огромная ошибка с моей стороны, но я ведь уже объяснила — меня бы все осудили за то, что ребенка бросила. Я молодой была, мозгов нет, вот и ляпнула. Жора меня ругал за это, но слово не воробей. Глупость сделала, большую глупость.
Люда увидела в окно, как вернулись мать с отцом и попрощалась с женщиной.
А для Шуры стало смыслом жизни писать сыну в армию и ждать его со службы.
***
Илья вернулся с армии, к тёте не поехал, остался жить у матери. Устроился на ткацкую фабрику, познакомился с девушкой, а чуть позже женился на ней. Шура нарадоваться не могла. Сплетни и осуждающие взгляды остались в прошлом, за два года соседи нашли другие поводы для разговоров. У неё, казалось, стала налаживаться жизнь. И вдруг сын с невесткой сообщают ей, что они уезжают в Белоруссию.
— Как же так? — плакала Шура.
— Мама, там родители у Юли, они болеют сильно, нужен уход.
— А я одна остаюсь…
— Ты у меня еще молодцом, мама, а вот Юлина мать болеет сильно.
Шура проводила молодых и будто постарела на несколько лет. Замкнулась в себе, стала молчаливой. Сын приезжал к ней изредка, но письма писал регулярно.
А спустя годы перестройка, Белоруссия стала независимым государством. Казалось бы, что страшного? Но для Шуры сын будто стал дальше. Они уже не в одной стране жили. И слова сына ее не утешали.
Умерла мать Юли, заболел ее отец от горя и тоски. Шура поняла — молодые не собираются возвращаться, по крайней мере в ближайшее время. В последний приезд Илья сообщил матери, что он окончил заочное обучение, его повысили на предприятии и теперь работы добавилось. Для Шуры это значило одно — сын будет приезжать еще реже. Письма вдруг стали тоже редко приходить.
И Шура перестала улыбаться… Из статной женщины она превращалась в сгорбленную старушку. Однажды при встрече с Людой она сказала, что поедет к сестре. Мать с отцом уже умерли, с Варварой дочь живет, примут, небось, родственницу. В конце концов это и Шурин дом, родители не обделили ее долей…
— Письмо я им написала.. А что мне здесь делать? Илюша вот уже третий год не приезжает. Квартиру я приватизировала, сдам ее, а сама на родину помирать. Тошно мне тут одной.
— А вы скажите сыну о своем самочувствии, — посоветовала Люда.
— Нет, — покачала головой Шура. — Нет… Они с Юленькой за больной женщиной ухаживали, потом отца Юлиного тоже на себя взвалили. Только его похоронили, так что, теперь за мной ходить? У них работа там, Юлька беременна. А тут я с больным сердцем. Нет, Люда… Пусть молодые работают, живут спокойно, не хочу о своих болячках говорить и переворачивать их жизнь с ног на голову. Пусть думают, что все хорошо. А у меня и правда все хорошо.
Людмила покачала головой, не поверив. Не хорошо… Уж очень она постарела в последнее время. Оставшись одна, сидя на пенсии, она погрузилась в печальные мысли. А тут еще все чаще сердце схватывало. Сказался лишний вес и плохая привычка. Папиросы она по прежнему дымила. Нет-нет, да скорая приезжала к их дому.
Прошло еще два месяца, Люда вновь встретила Шуру.
— А что вы, Шура, не уехали еще?
— Нет, — покачала головой женщина. — И не поеду. Не нужной я оказалась. Племянница написала, что сестра моя Варя болеет, что еще одна пожилая родственница ей не нужна. Мне прямым текстом написали, что меня там не ждут, просили не приезжать. Переживают, что дом делить начну? Нет, никогда бы не стала. Просто от одиночества выть охота. Это одиночество — плата за мой грех. Осталась бы на родине, выбрав ребенка, может, по другому бы все сложилось.
— Шура, а вы к маме чаще заходите…
— Своим не нужна, чужим и подавно обуза, — смущенно улыбнулась Шура.
И вдруг мать Люды рассказала дочери, что к Шуре стала ходить женщина по имени Елена. То продукты принесет, то уберется, то стирку затеет.
— Может, соцработник? — пожала плечами Люда.
— Нет. Эта Елена раньше работала с Шурочкой. Не верю я, что по доброте душевной она ей помогает. Не верю.
Скоро оказалось, что мать была права. Шура, придя к матери, решила заглянуть к соседке в гости. Шура была одна, она сидела на кухне и пила чай и даже обрадовалась, увидев Людмилу.
— Проходи, проходи. А мне вот Лена булочек напекла немного. Врачи не разрешают, но как от сдобы отказаться? Лена молодец, продукты добывает, муж у нее на складе работает. Сама знаешь, полки нынче пустуют…Ленка говорит, что нечего врачей слушать. Вот и готовит мне что повкуснее.
— А кем вам Лена приходится? — поинтересовалась Люда.
— Работали вместе. Я ее еще молоденькой помню, пришла только после училища. А тут встретились как-то, вот я и посетовала, что руки не слушаются, одышка мучает, вот она и вызвалась помогать.
— Не просто так? — усмехнулась Люда.
— Ах, Людочка… Кто же в наше время будет все делать просто так? Плачу ей крохи со своей пенсии..
— А что же Илья?
— Вот уже четвертый год не приезжает, письма пишет и все. А в последнее время прям вообще писем практически нет, я уж беспокоюсь. Последнее пришло перед Новым годом.
— Странно, — Люда крутила чашку в руках. — Насколько помню, Илья часто вам писал.
— Работы, наверное, много. А еще письма, видать, на почте пропадают. Я это из новогоднего письма поняла, прочитав фразу: «Я в прошлом письме тебе писал». А я точно помню — этого не было. Я ему вот сейчас письмо собираюсь написать, отнесешь на почту?
— Хорошо, — кивнула Люда.
— А лучше ты напиши, мои глаза уж плохо видят. Садись, я надиктую, а ты напишешь. Лена завтра должна прийти, а мне ведь чем раньше, тем лучше.
Люда писала письмо и ручка порой замирала в воздухе. Как оказалось, Лена вовсю «обработала» Шурочку и обещала за ней ухаживать, взять полностью под свою опеку если та на нее завещание напишет. Вот Шура и решила посоветоваться с сыном, открыв правду о своем здоровье. Да и решить, что дальше делать. Если он или Юленька могут приехать и ее забрать, или остаться с ней, то она завещание на сына напишет. Если же нет возможности или желания, то она завещает квартиру Елене взамен за уход и опеку.
— Не слишком ли много? Не проще ли по-прежнему платить ей деньги или нанять соцработника?
— Леночка сказала, что если я напишу завещание, то она ко мне жить переедет. А мне и правда страшно одной жить…
Люда покачала головой. В конце концов это не ее дело, Шура вольна сама распоряжаться своей квартирой, как хочет.
Прошел месяц, пошел второй, а от сына ни телеграммы, ни письма. Шура чувствовала себя все хуже и хуже. Наконец она поддалась уговорам Елены и написала завещание. Женщина тут же переехала к ней. А вскоре, не прошло и несколько дней, как к подъезду прикатила скорая помощь. Как оказалось, она встала с кровати и упала. Это был инсульт. Нужно отдать должное Елене — в больнице она не отходила от женщины, кормила ее из ложки, гладила ей руки, говорила ласковые слова. Но через неделю Шура умерла…
Хоронили ее всем домом, Людмиле и ее матери было жаль Шурочку и слезы были искренними.
— Елена, вы отправили телеграмму ее сыну? — спрашивали соседи.
— Отправила тут же, едва ее в больницу увезли, но Илья Георгиевич не приехал, — пожала плечами женщина.
Все в доме тогда осудили Илью. Ведь никто не знал истинной правды…
Он приехал через три месяца. Илья позвонил в дверь родителей Людмилы и ее мать, Галина, сердито уставилась на мужчину.
— И чего?
— Здравствуйте, а где мама Шура? Звоню в квартиру никто не открывает. Я вот только сейчас смог вырваться к ней. В письме я писал, что не смогу сразу приехать, чтобы дождалась она меня. У меня на работе было ЧП, пока разобрались… Но я сразу же, едва выдалась возможность, приехал. Заберу я маму..
— Как? А вы разве не знаете? — ахнула Галина. — Шурочка умерла.
Мужчине стало плохо, он побледнел. Галина завела его в дом, заварила крепкий чай и рассказала про последние дни Шуры, про похороны и про то, что там теперь живет чужой человек.
Илья плакал.
— Как же так? Как же так? — слезы текли по его лицу, он даже не стеснялся плакать перед чужой женщиной. — Я ведь написал ответ, я просил ее чуть-чуть подождать, ничего не предпринимать.
— Она ничего не получала, — Галина покачала головой. — И от этого ей было тошно. А неужто вы не получили телеграмму от Елены?
— И я ничего не получил.
— Вот что, Илья, оставайтесь пока у меня, завтра сходим на кладбище, а потом я попробую у почтальона что-нибудь узнать. Я с Ларисой общаюсь , думаю, если письмо было, так она утаивать не будет.
На следующий день Галина сводила Илью на кладбище, тот положил цветы, заказал в храме службу, а потом они решили поговорить с почтальоном.
— Постоянно письма приходили, я их все Елене отдавала. Она будто караулила меня и я отдавала лично в руки платежки и письма, — удивилась Лариса странным вопросам.
— Лариса, а можно узнать, отправляла ли Елена телеграмму Илье?
— Можно, отчего нет. Пойдемте в отделение.
Отделение было недалеко, Лариса сама вошла внутрь, поговорила с сотрудницами, вышла и покачала головой.
— Нет, не отправлялись телеграммы Комарову Илье Григорьевичу в республику Беларусь.
Вышел большой скандал, в ходе которого выяснилось — Елена и правда не присылала телеграмму, а вот по поводу письма она нагло заявила, что в глаза его не видела.
— Ради квартиры на такую подлость пошла, — качали головой соседи.
— А вы меня не судите! Пока ее сынок за другими ухаживал, я тут её обстирывала и убирала всё, я ей готовила и за давлением смотрела.
— Ленка, но ведь за деньги же, — другая соседка Зина пыталась пристыдить.
— А что тех денег? Крохи. И вообще — завещание есть, она сама писала, какие претензии?
— Так кабы от сына ответ прочитала, не писала бы завещание, — удивилась её словам Галина.
— И тем не менее я была рядом с ней, завещание есть, квартира моя!
— А уж не ты ли постаралась и Шурка раньше времени на тот свет ушла? — спросила одна из соседок.
Елена покрутила пальцем у виска и скрылась в подъезде.
Илья уехал, а вот Елену вскоре жизнь стала наказывать. Пришла расплата за ее грех, за ложь и подлость.
Спустя несколько месяцев муж Елены тяжело заболел, а через два года, не выдержав боли, покончил с собой. Не успела она оправиться от пережитого, не успела оплакать мужа, как ее сын попал под машину и погиб.
Сама Елена тяжело заболела и ушла из жизни от инсульта.
— Смотри как бумерангом все возвращается.. — шептались соседки, когда выносили гроб из квартиры. — Она ведь закончила жизнь как Шурочка. За Ленкой ведь тоже последнее время ухаживала чужая женщина, которой теперь досталась эта квартира. И тоже ведь померла от инсульта, хотя и молодая.
— Да, но все равно жалко ее, досталось бабе по первое число.
— Всегда есть плата за грехи, всегда, — перекрестилась Зинаида.
ЭПИЛОГ
Сейчас практически никого больше нет из старожилов в этом доме, живут новые люди, которые друг друга не знают, не принято сейчас знаться по-соседски. Не стало и этого предприятия, цеха снесли, на их месте отстроили помещения для складов. Но это жизнь, на старое приходит новое. Только вот та квартира до сих пор хранит о себе воспоминания и служит примером того, что есть бумеранг и за грехи надо платить, порой одиночеством и тоской…
