— Фу ты ну ты, ножки гнуты, — словно желчью плевала Леонтьевна, провожая из окна взглядом внука с гостьей. Те пошли к прогуляться к речке.
Татьяна вздохнула, конечно, свекровь не про любимого внучка, а про его девушку, но слушать сегодня бесконечное ворчание не было уже сил. Оно отравляло радость встречи с единственным сыном, что приехал-то всего на два дня.
— Мама, ну что вы взъелись-то на девчонку, — пыталась снизить градус напряжения в доме Татьяна. Но бабка упрямо поджала губы и продолжала ворчать:
— С каких это пор рожавшие бабы девчонками зовутся? А уж коли ты мать, то нечО с молодыми парнишками по деревням шастать. Сиди в своем городе, за ребенком присматривай, а то когти отрастила, каблучище напялила – встречайте ее, раскрасавицу. Невеста без места. И Витька хорош! Нет, чтобы матери с бабкой что по дому помочь, он вокруг энтой все суетится. И не вздумай им стелить вместе, Татьяна! Увижу, молчать не буду!
— Да на два дня повидаться приехал, с невестой познакомить, какая помощь? Пусть передохнет. В городе же не баклуши бьет. И так грех жаловаться – только крышу в июне помог перекрыть. И постелю им в летнике, там топчан широкий. Не малые дети.
Леонтьевна даже замолчала, осеклась от проявления непокорности Татьяны. Привыкла, что та ей не перечит. Но одно дело, когда она ее гнобит по многолетней привычке, и совсем другое, когда трогает ее сына. За сына Татьяна молчать не будет.
Хочет жениться на женщине с ребенком, это его дело. Пусть женится! А какие там раздельные постели, если уже съехались. Спасибо, хоть уважили – приехали сами в деревушку их, властями и богом забытую.
Сын действительно у Татьяны давно не мальчик, отучившись, он уже сумел добиться многого. Давно самостоятельный, и времена те прошли, когда они с бабкой тянули ему в город продукты, какие-никакие деньги. Сейчас он сам им привозит всякие диковинные фрукты, сладости. И даже регулярно шлет переводы. Вон бригаду нанял, за неделю крыша как новенькая. Стоять избе еще не одно их поколение.
Хотя, что лукавить? Не вернется Витя в их деревню, прочно он осел в своем городе. Последние они с Леонтьевной жилички в доме, что возводили еще свекр с ее мужем задолго до появления в нем Татьяны. Царствие небесное им обоим… .
После того, как отец Вити утонул, могла она еще и замуж выйти, и родить, да не одного. Многие-немногие, но женихи крутились вокруг тогда еще молодой вдовы. Да не посмела. Со свекровью жила, жалела ее и привычно побаивалась. Сейчаас, конечно жаль больше себя, но годы ушли.
Через пару лет уже пенсия, теперь только внуков ждать, все пошло не так как мечталось. В деревне прижилась за столько то лет, но город манит, Татьяна деревенской до конца так и не стала.
Душа поет, когда выбирается в гости к Виктору. Когда идет по ровному тротуару, мимо красивых витрин, а рядом шумит машинами проспект, ей до боли не хочется возвращаться к Леонтьевне, к своей опостылевшей работе в фельдшерском пункте.
И осталась бы. Сын не раз предлагал – хочешь, со мной живи. Или небольшую квартирку куплю, потом моим детям все равно пойдет? Но как оставить Леонтьевну одну? Та о городе и слышать не хочет.
Вернулись ребята. Засуетилась Татьяна, на стол кинулась накрывать. За молочком к соседке сбегала, заодно и творога со сметаной у нее прикупила. Свою корову давно не держат, как Виктор отучился, так и не держат. Тяжело и смысла нет.
Хлопотала, а сама с жадным любопытством украдкой посматривала на Ольгу – девушку сына. Ладненькая, стройная, а глазища…. Видно, что ухоженная, как сейчас говорят. Что природное, что наращенное сходу и не определить, но красивая. Под стать ее сыну. И ножки длинные и ровные. Никакие не «гнуты». Вечно свекровь со своими прибаутками. Радовалась бы, что хоть правнуков, дай бог увидит, а не ворчала. Ну и что, что у невестки уже ребеночек есть, значит, ошибки уже позади, мудрости набралась и Виктора будет ценить.
Пока думала-рассуждала, Ольга уже успела переодеться и подключилась к ней. Вдвоем быстро накрыли щедрый стол из деревенских продуктов и гостинцев, что привезли молодые. Грех было не достать и домашнюю наливочку на смородине.
Пригубили за знакомство. Обсудили планы на свадьбу. Разговор шел плавно и душевно. Даже Леонтьевна сменила гнев на милость. После того, как Ольга выспросила у нее рецепт домашней наливочки и сказала, что ничего вкуснее не пробовала, но похожую ее мама делала, когда жива была, Леонтьевна как-то подобрела.
Наливочка или душевное тепло за столом повлияли, но она в мыслях уже прикидывала, что нужно перину в летник отнести. На топчане жестко будет с непривычки гостье-то.
Татьяна даже уже не удивилась, когда Ольга подхватилась помогать убирать со стола, ловко перемыла всю посуду в тазике. Словно давно это у них вошло в привычку. Словно свои, и какие уж тут церемонии. Потом они долго пили чай с ароматной малиной, вышли посидеть на крылечке.
А когда прогнали уже коров и деревня приутихла, даже песню одну спели. Причем завела ее Леонтьевна. Песня была не в тему вечера, но Леонтьевна ее очень любила и старательно выводила со слезой в голосе:
Ты скажи-ка мне, расскажи-ка мне — где мой милый ночует?
Если он при дороге — помоги ему, Боже
Если с любушкой на постелюшке — накажи его, Боже
Вспоминался ей покойничек муж, что ходок был еще тот, уж кровушки он ей попил! Ну да Бог ему судья теперь. Но песня хороша, за душу берет. И девка у Витьки хороша, и сыночек у нее славный, Оля фотографии на телефоне показала. Жаль, что не привезли с собой. Ну ничего, впереди еще лето длинное. Привезут. Оле очень у них понравилось.
А Татьяна словно впервые, как глазами Ольги, посмотрела вокруг. Хорошо-то как! Воздух пить можно. И внукам будет где разгуляться, что там в городе пыль глотать летом? Никуда она не поедет. Здесь будут с Леонтьевной век доживать.