— Да погоди ты! Ну не слышишь, что ли, Катька пришла! Всегда невовремя! — Вера оттолкнула Артёма, села, поправляя волосы.
— Мам, дай двести рублей! — Катя тем временем, распахнув дверь квартиры и оставляя на полу мокрые следы от снега, ссыпающегося с кроссовок, вбежала в квартиру. — Мама! Мы с ребятами в кино собрались! А ты говорила, что…
Девочка осеклась, застыв на пороге маминой комнаты.
У них в гостях был дядя Артём. Опять… Ох, как Катька ненавидела этого слащавого, круглолицего мужчину, с огромными наетыми щеками и пухлыми губами, которые он всё время облизывал. Грузное тело не давало Артёму двигаться быстро, он перемещался по квартире размеренно и как будто задумчиво, шарил в холодильнике, заглядывал в шкафы, кивал Кате, сидящей на кухне и делающей уроки, а потом из–за спины дяди Артёма выныривала голова матери и шипела на Катю, чтобы та шла на улицу.
— А, Катенька, ну привет, моя хорошая! — мужчина, встав с дивана, протянул руки к девочке, как будто желая обнять. Катька отшатнулась.
От гостя пахло дешёвым портвейном и сигаретами. Мать, растрёпанная, с недовольным лицом сидела на краешке дивана и, поджав губы, теребила край рукава своего байкового халата. Катя навсегда запомнит эти голубые цветки, рассыпанные по нежно–зеленому фону, мягкие, такие приятные, если провести по ткани рукой. А вот мамино лицо растворится в её воспоминаниях, потеряет чёткость, став лишь размытым силуэтом…
— Иди отсюда, — тихо сказала мать, отвернувшись. — Вечером придёшь. Его, — мать показала пальцем на мужчину, — отцом теперь называй. Ну, что смотришь, уходи, не до тебя сейчас!
— Нет, мам, я буду называть его Артемон, — упрямо вскинула подбородок Катя. — Он мне не отец, ты сама говорила, что наш–то папка нас бросил. Второго мне не надо. И я не могу уйти сейчас, я же сказала, мне деньги нужны…
Вера вскочила, подошла к дочери. Та развела руками, мол, ну и что дальше? Хочешь, чтобы я исчезла, дай то, что мне нужно!
— Деньги?! Только и знаешь, что клянчить. На моей шее сидишь, ножки свесила. А ну иди вон! Иди, я сказала, не мешай. Вечно ты мне мешаешь, но теперь всё, теперь отец тебя воспитает!
Вера улыбнулась мужчине, тот довольно крякнул.
Катя и сама рада уйти, уйти и не возвращаться. Вот так просто собрать свои вещи, только самое–самое, и убежать. Тогда мать больше не будет запирать её в комнате, пока у них гостит дядя Артём, Сергей, Пётр, Андрей и прочие, и прочие, коим нет числа…
— Да, Катюша, и правда! Деньги… А откуда у мамы твоей деньги, а? Деньги надо зарабатывать, — дуя пухлые губы, медленно развел руками мужчина. — Ну ничего, — тут он сгрёб Катю за плечи, притянул к себе и похлопал её по спине своими ручищами, — я помогу. Я сегодня добрый. Очень добрый. А, знаешь, почему?
Катя отрицательно помотала головой. Ей было ужасно некогда слушать этого чужака, отвечать на его вопросы, угадывать, какой ответ хороший, а какой нет. Сеанс, на который она собиралась вместе с друзьями, начинался через двадцать минут, а до кинотеатра нужно было еще ехать на автобусе.
— Не знаешь? Верочка, ты ей не сказала? — Артём обиженно скривился, глядя на женщину. — Как же так? Нет, ты меня удивляешь! Катька, у тебя ж скоро будет новый папа и кто–то там ещё! — Артём с пьяным смешком ткнул Вере в живот пальцем. — Так что я сегодня добрый, слышь? Вот, возь…
Мужчина икнул, кинулся в туалет, минут пять всё спускал и спускал там воду, потом вернулся, сунул Катерине в руки пятьсот рублей, молча показал на дверь.
Катя не заставила себя уговаривать. Надо спешить! Ребята ждут!..
Уже потом, сидя в темном зале кинотеатра и чувствуя, как Матвей крепко сжимает ее руку на душещипательных сценах, до Кати дошел смысл сказанного щедрым дяденькой.
Мать беременна… И она собралась замуж за этого пучеглазого крепыша…
Своего отца Катя не знала, мать никогда о нём ничего не рассказывала, только твердила, как это положено, что он подлец, бросил её с дитём, что изверг и пьяница. Катерина, приняв эту легенду без размышлений, от дальнейших вопросов мать избавила. И, сколько себя помнит, терпела в доме новых маминых ухажёров. Говорить, что ей это не нравится, Катя стала лет с десяти. Но потом быстро прекратила.
У Веры была тяжелая рука, и перечить этой женщине не решались даже самые могучие мужчины, коих она приводила к себе в дом. Верины романы заканчивались всегда по её инициативе. Она, не стесняясь в выражениях, выгоняла очередного друга из квартиры, сыпала проклятия на него и весь его род до и после его существования, запирала Катю в комнате, чтобы не мешала, и всласть ревела, потом запивала горе и ложилась спать, а Катя тихонько сидела под дверью, дожидаясь, пока мать затихнет.
Их квартира была на первом этаже трёхэтажного, с кое–где отвалившейся штукатуркой и лепниной по верху доме. Всё здесь было маленькое – комнаты, кухня, прихожая, но Катя не тяготилась такими условиями. Она просто открывала окно и выпрыгивала наружу. Для своих побегов она предусмотрительно держала в шкафу запасную куртку или пару резиновых сапог. Поэтому, если мать была не в духе и запирала дверь на ключ, Катька просто выходила через окно.
Но теперь всё будет по–другому. Мама решила оставить Артёшу, как она ласково звала этого мужчину, решила–таки расписаться с ним…
Катя высвободила свою руку из горячих ладоней Матвея. Не до него сейчас!
И у матери будет ребенок. Ну вот куда?! Катя видела, как живут в их городке те, кто победнее, но с детьми. Трудно живут. Вон, Матюша, так у него еще три брата. Мать на двух работах пашет, отец дома не бывает по месяцам, где–то на вахте. Матвей, самый старший, подрабатывает всякой ерундой, носится по городу, выискивая, кому быть полезным… Но тут хотя бы есть отец, семья. А у них с матерью что? Недоразумение!.. И еще мелкий теперь будет…
— Погуляем после кино? — врезался в мысли Кати голос Матвея. — Можно даже поесть где–нибудь. Я тут листовки раздавал, какой–то к нам театр приезжает. Заплатили хорошо, мама мне три тысячи отдала, сказала, что мои. Пойдёшь?
Девочка пожала плечами, рассеянно глядя на экран.
— Ну давай. Меня всё равно дома раньше вечера не ждут, — наконец прошептала она.
— А чего так?
— Артём этот нарисовался, вроде как жениться они будут. Ох, вот оно надо?! А ещё он сказал, что…
— Жениться? Так это же хорошо, будет вам полегче, матери подмога.
— Матюша! Что ты такое говоришь?! — Катя даже подскочила от возмущения, стала говорить всё громче. — Он мне чужой, не нравится мне этот мужчина, а я еще его должна буду папой называть?! Дудки!
Она хотела еще что–то сказать, но с задних рядов зашикали, пришлось замолчать.
Матвею скоро наскучило кино, он полез целоваться, но получил чувствительный тычок под рёбра. Попыхтел и успокоился. А Катя продолжила размышлять о дальнейшем своём существовании.
Ей сейчас шестнадцать. Если будет совсем тяжко, а жизнь с губастым Артёмом такой и будет, она уверена, то можно уехать. Просто собраться и уехать куда–нибудь, поступить в колледж, выпросить место в общежитии… Надо Матвея напрячь, он любит всё это – собирать сведения, узнавать, выискивать информацию. Вот пусть и найдёт ей физкультурный колледж…
После сеанса они долго кружили по городу, потом, замёрзнув, заходили в кафе, долго отряхивались перед дверью от насыпавшихся на них снежинок, снимали варежки и грели руки о стаканчики с кофе или чаем. Матвей сегодня богач, он угощает!
Парень, разомлев от тепла и запаха кофе, румяный и зевающий, обнял Катю, которая сидела рядом и сыпала в стакан сахар из длинного бумажного пакетика. Катя не сопротивлялась. Она любила эти его неловкие объятия, запах порошка от свежей рубашки Матюши, мерный стук его сердца, который было хорошо слышно, если прижаться к юношеской, костляво–твёрдой груди, любила его разросшиеся, непокорные кудряшки, с которыми он походил на долговязый одуванчик–переросток, любила… Всего целиком и каждую чёрточку лица. Матюша был её отдушиной, родниковым ключом ласки и безграничной преданности, из которого можно было пить и пить, не боясь, что этот родник когда–то иссякнет…
— Значит, вы теперь втроём будете жить? — спросил Матвей, когда уже вышли на улицу из очередной кафешки.
— Пока да. Но там ведь ожидается пополнение, — без особого восторга Катя показала рукой на живот. — Мать надумала рожать. Ох, Матюша, не нравится мне всё это! В общем, как окончу девятый, уеду отсюда. Ты помоги мне только найти, куда.
— Уедешь? — Матвей растерянно остановился. — А как же мы?
Для него наличие Кати рядом было фактом неоспоримым, гипотезой, которую не надо доказывать. Она просто была, была рядом всю его сознательную жизнь. С ней лазили по деревьям во дворе, с ней собирали антоновку в заброшенных приусадебных садах, с ней записывались в секцию по акробатике и ходили в кино… Она была рядом, когда заболела Матвеева мама, соглашалась посидеть с младшими, пока Матюша ездил в больницу… С ней он, в конце концов, целовался в первый раз. Даже помнит, где. Там, за гаражами, зажал её неловко в уголке, среди наваленных кирпичей, ткнулся в лицо губами, почувствовал, как внутри всё вскипает, ноет, дрожит, а она, Катька, оттолкнула парня, пару раз отхлестала его по щекам и рванула прочь…
Катерина тоже помнит это. Сейчас, когда между ними уже всё сказано, всё ясно, когда они уже объяснились и ходят в кино, чтобы целоваться на последнем ряду, тот день кажется смешным… Катя будет вспоминать его долгие годы разлуки с Матюшей, будет снова и снова прокручивать в голове, что чувствовала тогда, что слышала, искать повторения этих ощущений, но всё мимо…
Матвей помог. Он лично съездил в соседний Верхнегорск, нашёл там спортивный колледж, узнал, когда подавать документы, есть ли общежитие и как его получить. Матвей хотел даже проверить, хорошие ли комнаты в общаге, но был выдворен вахтёршей, поболтал с ребятами, что группками толпились возле входа, а потом явился к Кате и всё рассказал.
— Место приличное, — доложил он. — Если точно решила уезжать, то надо готовиться к экзаменам…
— Спасибо, Матюш… — девушка улыбнулась. — Как же хорошо, что ты у меня есть! Но… Я еще не решила. Даже не знаю… Думаешь, получится у меня?
— А то нет! Кать, если надумала, то не сомневайся, делай, и всё!
Кате страшно было начинать что–то новое, самостоятельное, она далеко от дома никогда не уезжала… Но дядя Артём ускорил процесс принятия решения.
Точкой невозврата послужил один вечер. Новый мамин ухажёр уже переехал к ним, жил в материной комнате, в основном сидел дома и смотрел телевизор.
Вера тогда была на работе, Катя вернулась из школы пораньше. Нужно было быстро пообедать и мчаться на тренировку, а потом с Матвеем в парк аттракционов, как договорились.
Девушка разулась, прошмыгнула на кухню, включила конфорку и поставила разогреваться кастрюлю с супом. Схватив кусок хлеба, густо намазала его маслом, села за стол и, закрыв глаза, жевала, наслаждаясь своим незатейливым пиром.
А когда глаза открыла, перед ней уже стоял Артём, тяжело дышал и грузно опирался на стол своими покрытыми барашками волос ручищами.
— Вкусно? — спросил он, кивая на хлеб в Катиной руке.
Та пожала плечами.
— Мне обед сделай. Ну, что сидишь? Папка я тебе, так будь добра! Дармоедка! Все вы тут на моей шее! Все! А ну быстро мне организуй что–нибудь поесть, и там, в буфете, графинчик принеси, что уставилась?! Учти, Катька, не будешь слушаться, так отхожу, что забудешь, как рот открывать надо. И вот еще что, дневник неси, оценки буду проверять.
Он с довольным видом сел за стол, по–хозяйски провёл рукой по клеёнке, исподлобья взглянул на девчонку, а та, поджав губы, застыла, не желая подчиняться.
Артём вдруг ударил кулаком по столу так сильно, что зазвенел стеклянный графин на краю, соприкоснувшись своей гранёной стенкой с пустым стаканом.
Катя вздрогнула, встала и двигаясь к двери, быстро проговорила:
— Извините, спешу. Сами себя обслужите.
Боже, как же этот мужчина был ей противен! Лоснящийся, весь какой–то затхлый, душный, он постоянно бубнил что–то, пока мать кормила его ужином, ругал всех и всё, всем был недоволен, потом, если Катя попадалась ему на глаза, учил её жизни и слащаво смотрел, будто одной матери ему было мало.
Поначалу Катерина только усмехалась. Да кто он такой, чтобы что–то от неё требовать?!
Но его весомые доводы в виде подзатыльников заставляли подчиняться…
— Ты как с отцом разговариваешь?! — он не дал ей уйти, схватил за плечо и развернул к себе. А дальше Катя ничего не помнила. Очнулась, когда Матвей схватил её, бегущую по улице и размазывающую по лицу слёзы и кровь, стекающую из распухшего носа.
— Катя! Катя, ты чего? Упала? Ну дай же посмотреть! — парень всё пытался убрать руки от её лица, а она отталкивала его, плача и задыхаясь от страха…
С тех пор Катерина больше домой не возвращалась. Арина Иосифовна, работница комиссии по делам несовершеннолетних, пока определила её в интернат, благо он был тут же, недалеко от школы. Вера уговаривала дочь вернуться домой, извинялась, угрожала, плакала, но Катя её только гнала. Может, будь мать одна, она бы еще подумала, но Артёма девушка боялась, знала, что тот точно будет мстить за пролитый на его руку в тот день горячий суп…
… Катерина уехала, как только сдала экзамены и получила аттестат. На следующий день она уже пришла в колледж. Матвей поехать с ней не смог, были какие–то дела. Он тоже решил в школе не оставаться, ушел в училище. Их с Катей дороги как–то сами собой разошлись, да так стремительно, что и не успели ребята сообразить ,что теряют что–то важное…
… — Кать! Катерина Ивановна, ау! — Катя вздрогнула. — Вам еще зал нужен, или можно прибраться?
Уборщица, молоденькая Александра, стояла перед Катей с ведром и шваброй, устало переминалась с ноги на ногу, поправляя перчатки.
— А, да, Саш, извините, я задумалась. Можете убирать. На сегодня занятий больше не будет. До свидания.
Катерина улыбнулась, кивнув уборщице, и ушла в раздевалку. Сейчас она примет душ, переоденется и поедет домой. Кирилл обещал приехать чуть позже, у него какое–то совещание… Значит, если постараться, то можно успеть приготовить в духовке рыбу, как он любит…
Вода тонкими струйками стекала по стенкам душевой кабины, к потолку поднимался пар, клубился, путался, заворачивался кольцами, а потом исчезал, оседая на поверхности россыпью капель. Катя выключила душ, провела рукой по стеклу, оставив волнистый след на запотевшей поверхности, нащупала рукой полотенце.
Катя любила это вечернее время. Оно было как бы вне графика – ты еще на работе, но уже не в ней, ты еще не едешь домой по пробкам, твой вечер еще не начат, а значит, отдых еще впереди. Приедет с работы Кирилл, они с ним сядут за стол. Поужинают, потом, возможно, сядут смотреть кино или играть в шашки. Кирилл очень любил эту игру, Катя не возражала, хотя всегда проигрывала. Потом, ближе к десяти вечера, начнут ложиться спать. Спокойно, мирно и нежно. Так, как Катя всегда хотела, наверное…
Окончив колледж, Катя плавно перетекла в институтскую жизнь. На физкультурном факультете она познакомилась с Кириллом Юрковским, который после окончания института был одарен родителями собственным фитнес–клубом, куда и устроилась Катерина.
С Кириллом у неё был роман еще с третьего курса. Но ни он, ни она не спешили форсировать события. Встречались, гуляли, целовались, а потом вдруг могли охладеть друг к другу, не звонить и не видеться неделю. Эти отношения были той спокойной, безопасной паутиной, в которой вдруг оказалась Катя и выбираться из них не спешила.
Матвей из её жизни пропал уже давно. Его мать совсем расхворалась, Матюша пошел работать, приезжать к Катерине у него не хватало времени, да и они оба изменились, повзрослели, а любовь их так и осталась детской, простой и слишком наивной. Кате она вроде бы уже была «не по размеру», слишком жало в плечах от Матвеевых незатейливых ухаживаний…
Кирилл – парень совсем другой. Став владельцем прибыльного местечка, он, не задумываясь, взял туда и Катерину. Хороший тренер, плюс еще курсы лечебной физкультуры, всегда открытая для клиентов, девушка быстро прославилась, сарафанное радио рекомендовало её, группы быстро набирались и никогда не редели к середине программы.
А Кирюша щедро платил своим работникам, хороших еще и поощрял премиями, а Катерину одаривал цветами и часто гостил у неё дома. Да и дом у Кати был не её, «служебный». Эту квартиру–студию Кирилл снял специально для неё, чтобы, как он говорил, статус ценного сотрудника не разбивался о бытовые проблемы.
— Это лишнее. Я вполне могу снимать жилье сама, — качала головой Катя.
— Можешь. Ну и хорошо, что можешь. Но позволь пока взять эту миссию на себя. Кать, мы всё же с тобой близкие люди, — целуя её шею, шептал мужчина. — Ты мне небезразлична, так что не упрямься.
Что с матерью, где она, где Артём, Катерина не интересовалась. Года три уже не звонила домой, мать её тоже не искала. Может и к лучшему? Прошлое пусть остаётся в прошлом, тем более то, о котором ты и вспоминать не хочешь…
… — Здравствуйте! Это Екатерина Ивановна Елисеева? — услышала Катя женский голос в наушниках, кивнула группе, чтобы продолжали без неё, и отошла в сторону.
— Да. А что, собственно, вам нужно? Извините, я на работе. Реклама меня не интересует и кредит тоже.
— Это Арина Иосифовна, — спокойно ответил женский голос. — Из комиссии. Мне бы хотелось встретиться с вами. Катя, ваша мама… Она умерла и…
Катерина застыла, схватившись за планку шведской стенки. Никогда бы она не подумала, что эта новость выбьет её из колеи, а вот, поди ж ты…
— Катя! Катя, вы слышите меня? — Арина Иосифовна стала говорить громче.
— Я слышу, не кричите, пожалуйста. Но я тут при чём? Мы с матерью не общались много лет, у неё должен быть муж… Надо организовать похороны? Извините, мне некогда.
Катя автоматически произносила слова, закрыв глаза и стараясь дышать спокойно, но выходило не очень.
— Катя, тут дело в другом. Никакого мужа у Веры Яновны нет и не было. Я думала, вы знаете. После её смерти осталась девочка, дочка, Лена. Ей пятнадцать. Она ваша сестра и…
Катя открыла глаза.
— Что? Сестра? Чья сестра? Ах, да, я поняла… И?
Мама тогда родила девочку. Но Катя ни разу не приезжала, чтобы поиграть с сестрёнкой, даже имени не знала. Лена, значит…
— Она пока в детском доме. Но, может быть, вы… Может быть, ты, Катя, заберешь её оттуда? Я помогу с документами. Мы оформим опекунство. Девочка сложная, но она нуждается в тебе, Катя, иначе ребенок совсем слетит с катушек, мы просто не справимся с ней!.. Я нашла твой телефон, вот, решила позвонить. Катя! Катя, ты слышишь меня?
— Извините. Я свяжусь с вами позже.
Катерина прервала звонок, вынула наушники и бросила их на подоконник. Участники тренировки растерянно смотрели на неё, не зная, что делать дальше, а она, тренер, к которому они записывались за несколько месяцев, просто сидела на подоконнике и смотрела в пол.
— Катерина Ивановна, у вас всё в порядке? — Кирилл заглянул в зал, нашел глазами подругу и теперь стоял рядом с ней, приподняв брови. — Вы срываете тренировку вообще–то.
— Вообще–то у меня умерла мать, — растерянно пожала плечами Катя. — И я не знаю, что об этом думать.
Как бы далеко от матери не жила Катерина, каким бы забором не отгораживалась от неё, но знание, что где–то там Вера всё же есть, было неотъемлемой составляющей Катиной жизни. Плохая или хорошая, но она была частью мозаики, из которой складывалась цельная картинка существования. Убери один элемент, поползут, искривятся все остальные…
— Ладно, пойдём.
Кирилл привел её в свой кабинет, велев администратору перенести все Катины тренировки, обзвонить группы. На сегодня Катерины Ивановны в клубе не существовало.
— Ты мне никогда про неё не рассказывала…
— А что тут рассказывать? Я не общалась с ней с окончания девятого класса. Да и не до меня ей было, всё личную жизнь строила. Половина города в женихах ходила у неё, вторая половина там уже побывала, да мать им отказала.
— Что, такая красивая? — усмехнулся Кирилл.
— Нет, ну не страшная, конечно, но и не красавица. Просто по ней сразу было видно, что она «не против». — Катя скривилась. — Она как будто была постоянно недолюбленной. Стоило какому–нибудь мужчине поманить её, намекнуть, что она ему небезразлична, мама таяла и сдавалась. А потом, когда в очередной раз понимала, что ошиблась, срывалась на мне. Мы не ладили. Жили как соседи, ругались, потом я уехала и вообще перестала с ней общаться… А теперь её нет, осталась какая–то девочка, моя сестра…
Кирилл плеснул себе и Кате чай, пододвинул к женщине вазочку с конфетами.
— Но послушай, у этого ребенка есть отец. Пусть он дальше всё разруливает. В любом случае ты тут ни при чём, вы не знакомы, ты занятой человек. Какая еще сестра?! И вообще, ты что, собираешься ехать на похороны?
— Мою сестру зовут Леной. Ей пятнадцать. И она сейчас в детском доме. Я должна туда поехать, Кирюш. Ну, надо как–то по–человечески… Ну, ты пойми меня!
Кирилл нахмурился. У Кати плотный рабочий график, клуб имеет с неё неплохую прибыль, и если сейчас отпустить вожжи, то можно попасть в просак… а еще можно вообще потерять Катю, Кириллу этого бы не хотелось…
— Я думаю, это не твои заботы. У тебя своя жизнь, Катя. Работа, о которой ты мечтала, карьера, потом мы же собирались в отпуск весной, я билеты уже присмотрел… Ладно! Ладно, хочешь поехать, давай. Оформим тебе отгулы. Только не принимай скоропалительных решений, о которых будешь потом жалеть!
— Спасибо, Кирюш… Я тогда завтра все дела закончу и поеду…
Катя с трудом нашла в вещах ключи от маминой квартиры. Она даже думала, что выкинула их, но нет, всё на месте, даже брелок с Микки–Маусом, который подарил ей Матвей на какой–то праздник. Вполне возможно, что мать поменяла замки, и Катя в квартиру не попадёт…
Замки были теми же, всё также тускло горела в прихожей лампочка, пахло старой мебелью и газетами. Те, сложенные в углу, привычно высились неровной стопкой, так и угрожая рассыпаться по полу.
На кухне была гора немытой посуды, пустой холодильник был выключен. По полу разлилась лужа от растаявшего льда. Катя не заметила её, поскользнулась, едва успев ухватиться за край стола, чтобы не упасть.
В неприбранных комнатах душно и темно. Шторы закрыты, зеркала занавешены черными тряпками. Шкаф, где мать хранила одежду, распахнут, видимо, искали вещи для похорон. Кто занимался ими? Наверное, соседи…
Бывшая Катина комната изменилась. Тут была другая мебель, обои на стенах тоже переклеены, но всё также уныло и темно. На окне теперь была решетка, не выпрыгнешь.
— Арина Иосифовна? Да, это Катя Елисеева. Ну вот, я приехала. Что дальше? Нет, я не думала, заберу её или нет. Давайте, я к вам зайду, поговорим.
Арина назвала адрес, Катя кивнула. Через двадцать минут она уже сидела в кабинете инспектора.
— Я понимаю, Катюша, возможно, вам сестра сейчас совсем не нужна, у вас своя жизнь и вот так впускать в неё подростка очень трудно, но…
— Да, вы правы. Я как–то на это не рассчитывала, — кивнула Катя. — Мы с Еленой не знаем друг друга. И я, собственно, не умею воспитывать детей. Боюсь, что это не лучшая идея!
— А ты не бойся, — вдруг строго сказала Арина. — Если не хочешь, чтобы девчонка закончила свои дни где–нибудь под забором, забери к себе. Лена уже три раза сбегала из дома, у неё в городе весьма дурные знакомства. Вера, откровенно говоря, не справлялась с ней.
— Я не хочу разгребать мамины ошибки, понимаете? И не надо пугать меня заборами! У вас в детских домах работают специалисты, в конце концов пусть они и решают такие проблемы! При чём тут я?!
— Она твоя сестра, Катя. Я обязана была сообщить и попросить о помощи. Если ты не хочешь, уговаривать не стану. Но имей в виду, это всю жизнь будет с тобой. Любое твоё решение станет судьбоносным и для тебя, и для Лены. Давай так, сегодня я тебя познакомлю с Еленой, а там посмотрим.
Катя поняла, что эта женщина уже всё решила за неё… И да, жизнь уже никогда не будет прежней…
Худая, высокая девчонка нехотя зашла в кабинет директора. Коротко стриженые волосы прядями выкрашены в сиреневый цвет, футболка, вытянутая и рваная на плечах, топорщится на едва наметившейся груди, длинные и при такой худобе кажущиеся непропорциональными руки всунуты ладонями в карманы джинсов. Во рту жвачка, взгляд дерзкий, вызывающий, строптивый.
Да. Катя так себе всё и представляла. Трудный ребенок, переходный возраст, пубертатный период… Что там еще говорят о подростках? А, что с ними надо как со взрослыми…
Сёстры пару секунд оценивающе смотрели друг на друга.
— Лена, познакомься, это Екатерина Елисеева. Она твоя сестра по маме.
— И что с того? — вскинула брови Лена.
— Ничего пока. Екатерина Ивановна, я вас оставлю ненадолго, принесу Ленины документы, а вы пока поговорите.
Арина Иосифовна ушла. Ленка, дождавшись, пока за инспектором закроется дверь, отодвинула стул, схватила из вазочки конфету, вальяжно расположилась напротив сестры и, разведя руки в стороны, протянула:
— Ну и?
— Мама тебе обо мне рассказывала? — спросила Катя, рассматривая сидящую напротив девчонку. Она была очень похожа на Веру, точно копию срисовали, только черты лица чуть мягче, и эта худоба… Она делает Лену какой–то измученной, бледной.
— Мать? Нет, не рассказывала. В редкие минуты своего трезвого существования она рассказывала, что я испортила ей жизнь. А о тебе – ни слова. Ты за мной приехала? Слушай, а что это у тебя, ключи от машины? У тебя тачка?
— Да, у меня есть машина. Где твой отец? Артём, кажется.
— Понятия не имею. Верка не говорила, куда он делся.
— Верка? Почему ты так называешь маму?
— А что такого? Матери уже всё равно, хоть чем её назови. Ладно, тётенька, у меня дела там… — Лена махнула рукой на дверь. — Бывай. А денег не дашь? Нам с ребятами в кино сходить бы, да и так, по мелочи…
Катя покачала головой.
— Ну нет, так нет. Бывай, сестрёнка. Прорвёмся!
Лена встала, сгребла конфеты из вазочки себе в карман, подмигнула растерянной Кате и юркнула за дверь, смешавшись с толпой ребят в узком коридоре…
Катя быстро шагала по аллее. Она припарковала машину достаточно далеко, а с неба сыпал мелкий холодный дождь. Было промозгло, пахло жжёными листьями. От палатки напротив детдома тянуло шаурмой. Катя почувствовала, что проголодалась. Остановившись рядом с палаткой, она вдруг поняла, что идти ей, собственно, некуда. Квартира, растасканная, грязная, совершенно не располагала к тому, чтобы в ней жить. Надо попробовать найти место в гостинице…
Лена, стоя у окна, следила за удаляющейся Катиной фигуркой.
— Иди, иди! И без тебя проживу, — прошептала девочка, развернула очередную конфету, сунула её в рот, а фантик бросила на пол…
… Опекунство оформили довольно быстро. Арина Иосифовна, подключив свои связи, спешила избавить детдом от трудного ребенка и всё боялась, что Катя передумает.
— Зачем?! Зачем тебе это надо?! — кричал в трубку Кирилл, когда Катя сообщила ему, что приедет с сестрой. — Хомут на шею себе вешаешь, а ради чего? Катя, ты ничего никому не должна, пойми! Эта девочка, она чужая, не ломай свою жизнь! Да и мою тоже.
Кирилл замолчал, ожидая, что Катя начнет оправдываться, но она только попрощалась, сказав, что больше не может говорить.
А действительно, зачем? Катя посмотрела на сидящую сзади в машине Лену. Всё такой же дерзкий, колючий взгляд, резкие движения, требовательное «дай» и «хочу». Хомут, и достаточно тугой, теперь едет с ней в московскую квартиру, грызет по дороге семечки и что–то напевает, врубив музыку в наушниках.
Катя не хотела забирать сестру, она уже решила, что утром, на следующий день после их знакомства, позвонит Арине и скажет, что никакие документы оформлять не будет, пусть всё остаётся также, как есть, а потом, не найдя места в единственной на весь город гостинице и поэтому прибираясь в маминой квартире, чтобы хоть как–то переночевать, Катя нашла папку с карандашными набросками. Мать никогда не отличалась талантами, значит, это Лена. Да и подпись уголке каждого рисунка была её. Е.Е. Елена Елисеева. Надо же, мама дала девчонке свою фамилию… Интересно, что стало в Артёмом?..
Наброски случайно выпали из черной папки, разбежались букашками по только что вымытому полу. Лица, море лиц – мужчины, женщины, взрослые и совсем молодые, видимо, Ленкины друзья. Рисунки были очень реалистичными, тени, светлые пятна, отлично прорисованные волосы и глаза… Особенно глаза – живые, как на фото, грустные и веселые, смелые, испуганные, как у самой художницы или податливые, скромно прикрытые веками, задумчивые или строгие, даже злые, – они смотрели с портретов в самую душу. Катя не очень любила искусство, больше увлекалась спортом, но тут, вне всяких сомнений, у девочки талант.
Но даже не это, не робкая надежда на то, что поможет вырасти сестре в знаменитого художника, помогло принять решение.
Среди рисунков было много маминых портретов. Катя воспринимала мать совсем не такой. Да, постарела, подурнела даже, но такой доброты в лице женщины, которую звала матерью, она не помнила, не замечала. А Лена от чего–то всё это подметила, сохранила…
На каждом рисунке стояла дата. Если бы Катерина знала всю прошлую жизнь сестры, она бы с удивлением отметила, каждый новый портрет Веры рождался у юной художницы в период сложных ссор, побегов из дома и скандалов. Лена, когда ей было особенно больно и одиноко, как будто придумывала себе другую маму, хорошую, ласковую, и рисовала её, быстрыми штрихами нанося изображение, родившееся в голове. Лена жила будто в двух мирах – настоящем, жёстком, и сказочном, таком, как показывают по телевизору в рекламах про счастливые семьи.
Катерина долго рассматривала мамины портреты, разглаживала заломленные уголки бумаги, отходила, потом возвращалась к рисункам вновь. Вот тогда пришло понимание, что матери больше нет. А вместе с пониманием и боль. Всё, что так долго Катя гнала из своей головы, нахлынуло, заставило судорожно вздохнуть. Мама… Катя вдруг вспомнила, как они с Верой однажды возвращались из дома культуры. Тогда мать водила Катеньку на новогодний праздник, даже подарок в красном мешочке дали. Катя, счастливая, держала мать за руку, они смеялись и пели новогодние песни. А потом, дойдя до двора, побежали играть в снежки. Катя всё боялась, что испачкает красивую юбку, которую мама сшила из штор специально для праздника. Но Вера только махнула рукой:
— Да что ты! постираем, делов–то!
Тогда всё казалось простым и таким понятным, мама смеялась, обнимала свою Катюшку, снежинки лежали на их ресницах и таяли на горячей коже щёк, в валенки набился снег, и носки Кати совершенно промокли, но мама не ругала и за это, привела домой, усадила на кухне и налила горячего чая. И были еще пирожные, печенье и конфеты из новогоднего подарка… Вот тогда мама была точно такой, как на Лениных рисунках… А потом пришло письмо. Катя еще не понимала, от кого, не спрашивала. Мать стала злой, ругалась, иногда давала дочери подзатыльники.
Лет через семь она как–то обмолвилась, что «всё из–за Катьки», из–за её существования Вера одна, никто не хочет брать на себя такую обузу. Да, так и сказала – «обузу». Катя стала обузой. С того момента Вера больше не смеялась, не было чая по вечерам, книжек на ночь и смешной возни. Что–то изменилось, и Кате просто пришлось принять новые правила игры…
Прибравшись в квартире и сложив рисунки обратно, Катя налила себе чай. Захотелось вдруг, чтобы рядом был человек, близкий, свой, которому тоже можно поставить чашку с чаем, пододвинуть тарелку с печеньем и пообещать, что курица в духовке вот–вот испечется, скоро будет ужин.
Катя набрала номер Матвея. Трубку долго не брали, потом женский голос ответил, что такие тут больше не проживают, куда переехали, она не знает.
Катя извинилась, постояла немного с телефоном в руках, а потом набрала номер Арины Иосифовны…
… — И чё, тачка твоя? — Лена, выплюнув жвачку под колёса, бросила рюкзак на заднее сидение, потом нырнула туда сама, пристегнулась и довольно потянулась.
— Нет. Это моего босса, — покачав головой, ответила Катя. — Служебная машина, так что ты давай аккуратнее.
— Ну ок, — пожала плечами Лена. — А чё мы не в нашей квартире остались? У меня вообще–то, сестрёнка, тут школа, друзья, я тут хочу жить. Ты чё, за меня всё решила, да?
— Лена, послушай, мы едем в мою московскую квартиру. Там же ты будешь ходить в школу. Там у меня работа, это очень важно, я надеюсь, тебе тоже понравится, и у тебя появится много друзей!
— Поглядим. А мамина квартира теперь как?
— Никак. Она записана на тебя. Захочешь, вырастешь и переедешь. Ты там хозяйка.
— Другой разговор, сестрёнка. А кто этот Кирилл, что тут бухтел по телефону?
Катя думала, что Ленка в наушниках не слышит, как Кирилл недовольно высказывается о ней.
— Это и есть мой босс. Он хозяин фитнес–клуба, где я работаю.
— Ясно. Ты с ним спишь?
Лена спросила это так просто, как будто уточнила, будет ли сегодня дождь.
— Это… Это тебя…
Катя осеклась. Ну как это может не касаться теперь Лену, если они будут фактически жить все вместе?..
— Он приходит ко мне в гости… Часто. И квартира, в которой я живу, тоже его.
— Ах, да, служебная, я поняла, — улыбнулась Лена. — И ты у него служебная, ну, жена.
Катя хотела возразить, но Ленка, закрыв глаза, сделала вид, что спит.
Дальше ехали молча. Кате нужно было о многом подумать. Как определять ребенка в школу, как изменить свой график работы, чтобы Лена не сидела одна все вечера напролёт, что сказать Кириллу…
… — Ну вот, заходи, — Катя открыла дверь, пропуская девочку вперед, потом включила в прихожей свет. Люстра под высоким потолком трижды отразилась от зеркальных стен, заставив Лену вздрогнуть.
— Ну прям Алиса в зазеркалье! — усмехнулась она.
— Проходи, сапоги сними. Там ванная, туалет, а вот там будет твоя комната.
Катя махала руками как регулировщик на перекрестке, Лена кивала, не стараясь особенно запомнить, что тут и как.
Когда сели ужинать, позвонил Кирилл.
— Вернулась? Я заеду сейчас, очень соскучился! — прошептал он в трубку.
— Ой, не надо сейчас, мы только–только…
Но он уже отключился.
— Приедет? — деловито спросила Лена. — Он с ночёвкой или как?
— Боже мой, Лена, вот нужно тебе всё знать! — с досадой огрызнулась Катя, потом, вздохнув, продолжила:
— Приедет, но я попрошу его уйти. Ты не волнуйся.
— Не парься. Я привыкла. К матери много таких вот Кириллов хаживало. Ты меня только в комнате не запирай, ладно? Я уже большая девочка, мешать не буду. Вы только это… Потише там, а то противно.
Катя залилась краской. Значит, и Лена вот также сидела взаперти, в комнате, пока мама принимала гостей…
— Я же сказала, я попрошу его уйти. Тебя тоже запирали?
Лена равнодушно кивнула.
— А когда появилась решетка на окне? Раньше её не было, я просто убегала гулять, пока… Ну, пока…
— Вот поэтому и появилась. Не бери в голову, сестрёнка. О, а вот и Кирилл!
Входная дверь открылась, звякнули ключи, которые гость привычным движением положил на стеклянную поверхность столика в прихожей.
— Катя! Детка, я дома!
Катерина закатила глаза, бросилась в прихожую.
— Кирюш, я же написала тебе, что сегодня никак не могу тебя принять. Я же Лену только привезла, нам надо обживаться…
Мужчина, не слушая возражений, прижал Катю к себе, стал жадно целовать, не замечая стоящей у двери кухни девочку.
— Привет, — сказала та. — И что, даже чая не выпьете?
Она смело глядела на квадратного качка в костюме, что застыл, раскрыв рот.
— Кирюш, это Лена, моя сестра. Вы познакомьтесь, пожалуйста!
Катя засуетилась, стала переставлять статуэтки на столике, потом, вспомнив об ужине, побежала на кухню.
Беседа за столом как–то не клеилась. Кирилл угрюмо молчал, тщательно пережёвывая еду, Лена улыбалась, а Катя приставала ко всем с добавкой.
— Мясо пересушено, я не буду, — отставил тарелку Кирилл. — Раньше ты была внимательнее.
— Не знаю, может быть, духовка сломалась, я…
— А вот мне нравится! — пожала плечами Лена. — Кать, положи–ка мне еще кусок, голодая я, жуть! Спасибо большое! Просто с возрастом челюсти работают хуже, вот и не жуётся… — добавила она.
Лена заметила, как изменилась Катя с приходом мужчины. Она стала похожа на мышку, маленькую, суетливую, с дрожащими усиками. Металась, старалась навести порядок в норке, и всё равно ничего не получалось.
— Чего?! Ты с кем так говоришь?! — гаркнул Кирилл.
— Лен, ну зачем ты! Я действительно пересушила мясо, Кирюш, ну прости, Лена просто устала, она…
— Ладно, проехали. Кать, принеси мне кофе в комнату.
Кирилл встал и, вытерев руки о салфетку, ушел.
— А спасибо сказать?! — крикнула ему вслед Лена. — Кать, а чего это он такой невоспитанный? Он точно твой босс?
Катерина сделала вид, что не расслышала, включила кофемашину и наблюдала, как напиток тонкими струйками стекает в красивую, маленькую чашечку. Потом, вынув из микроволновки подогретый круассан, положила его на тарелочку, поставила всё на поднос и собралась нести в комнату.
— Стоп. Ты устала, три часа за рулём. Я отнесу! — Лена перегородила сестре дорогу.
— Не надо, Лена, это лишнее.
— Да что ты! Босс сказал нести, я принесу.
Она выхватила поднос, слегка разлив кофе на белую салфетку, и зашагала по коридору.
— Дядя Кирилл! Дядя Кирилл, где вы? — громко спрашивала она, толкаясь во все двери. — Ах, вот вы где. Я кофе принесла. Правда, разлилось малость, но это ничего. Я тут поставлю, с краю дивана, вы осторожнее.
— Где Катя? — обернулся мужчина.
— Устала, пошла в ванную. Да вы не беспокойтесь, я только совсем чуть–чуть отпила, круассан не трогала. Не люблю выпечку, от неё толстеют.
Улыбнувшись и пожелав спокойной ночи, Лена ушла, а Кирилл, брезгливо оттолкнув поднос, уставился в телевизор.
Ничего, он подождет, пока Катя придёт из ванны, потом они лягут спать, и он скажет, что нужно делать дальше.
— Котёнок, милая, давай поговорим, — начал он, выключив свет. — Я понимаю, ты хочешь, как лучше, но эта девочка, Лена, она совершенно неуправляемая. Я вот что предлагаю, у меня есть знакомые в школе–интернате, там очень хорошо, на высшем уровне, не бедлам какой–нибудь, а приличное заведение. Можно отправить девочку туда, а на выходные забирать. Зато тебе не придётся жертвовать работой.
Катя сбросила его руку, села на кровати.
— То есть как в интернат? Я не отдам её никуда, она будет жить здесь. Да, я хотела поговорить насчет графика, мне теперь бы освободить несколько вечеров, надо же уроки еще делать с… с ребенком.
— Катя, ты понимаешь, что расписание тренировок не под тебя и твою наглую сестрицу сделаны, а под клиента. Если они могут вечером, значит ты будешь приходить вечером.
— Кирюш, ну хотя бы первые несколько месяцев, а? Ладно, там посмотрим. Извини, я очень устала.
Катя отвернулась от выпяченных вперед губ Кирилла, накрылась одеялом и сделала вид, что спит.
— Знаешь, что! Работа есть работа. Если не хочешь вылететь на улицу, то будь добра, как в договоре написано, так и действовать. А там чётко сказано, по расписанию. Изменять ничего я не буду. Это твоя жизнь изменилась, моя осталась прежней.
Катерина резко повернулась.
— То есть как это? Я думала, у нас как–то жизнь общая, разве нет?
— С тех пор, как ты привезла это чучело, нет. Извини, Катя, я не понимаю тебя. Чужая, нагуленная твой матерью девчонка, хамка и выскочка, как я слышал, еще и на учёте в детской комнате состоит… Зачем она тебе? Хочешь показать, какая ты добрая? Только не за мой счёт, дорогая моя.
— Замолчи! Как ты можешь?! Замолчи!
Катя закусила губу и накрылась одеялом с головой.
Утром Кирилл просил прощения, клялся, что просто устал и совершенно нормально относится к Лене, Катя сделала вид, что верит ему…
Лена оказалась довольно способной, училась нормально, быстро делала уроки, а потом маялась от безделия, слонялась по квартире. Катя пока попросила её не выходить одной, боялась, что девчонка заблудится. Но ключи запасные всё же Лене сделала.
Девочка иногда выходила подышать. Бродила недалеко от их с Катей многоэтажки, рассматривала витрины магазинов, заходила в бутики, ничуть не стесняясь того, что одета совсем не так, как другие клиенты, ничего не покупала, но примеряла всё, что ей нравилось. Лена выглядела старше своих лет, поэтому вопросов о родителях у продавцов не возникало.
Вернувшись, Лена готовила что–нибудь простенькое на ужин и ждала сестру. Кирилла на ждала. Он уехал в командировку, вернется только через две недели.
— Лен! Лена, иди сюда, я тут кое–что купила, не знаю, то или нет… — Катерина шуршала в прихожей пакетами.
— Ну где ты ходишь! Всё стынет! Что там у тебя? — начала Лена, потом запнулась.
Катя держала в руках альбом, карандаши, о каких Ленка могла только мечтать, дорогущие, целый набор, папку для рисунков и краски.
— Это что? — наконец спросила она.
— Это тебе. Я подумала, раз ты любишь рисовать, то надо всё хорошее купить. Или я не угадала? Продавец сказал, что это лучшая бумага и…
— Подожди, я чего–то не поняла. Ты это для меня купила? Просто так? — Лена удивленно хмурилась.
— Ну да. А что такого?
— Спасибо, неожиданно как–то…
— Так бери, а то у меня уже руки отвисли. Ммм! А чем так пахнет, а? Ты котлеты нажарила? У, Ленок, молодчина!
Лена улыбнулась, кивнула и поманила сестру на кухню.
— И картошки нажарила. И пусть пойдет прахом твоё здоровое питание! — крикнула она.
Их жизнь потихоньку налаживалась. Только о матери никогда не говорили, словно на эту тему было наложено табу. Вера никогда не упоминалась, даже если Лена рассказывала о своей прежней жизни.
— За что тебя поставили на учёт? — просила как–то Катя.
— Ах, это… Мы с ребятами разрисовали граффити стену школы. Она была скучная, серая, а мы сделали на ней красоту. Нас не поняли, творчество замазали, обозвали вандализмом.
— Понятно… Лен, а ты думала, что дальше? Ну, после девятого останешься в школе или куда–то поступать будешь?
— Не думала. Не знаю. Работать, может быть, пойду.
Катя покачала головой, но спорить не стала…
Кирилл приехал поздно вечером, быстро перекусил, Катя так и вилась вокруг него на кухне, соскучилась.
— Ладно, ладно, я устал. Кать, я спать пойду, ты сама тут прибери. И рубашку мне на утро подготовь, на совещание еду.
Мужчина отодвинул льнущую к нему Катерину, вздохнул и ушел спать.
Катя растерянно смотрела ему вслед.
Он даже не спросил, как Лена. Даже не поинтересовался, где она. Ленка тогда сидела в своей комнате, велела её не беспокоить.
А ночью Катя проснулась от рыданий сестры. Та металась по кровати, рвалась куда–то, плакала.
— Мама! мама, ну пожалуйста, не надо! Мамочка, не уходи. Я буду тихо сидеть, я буду умницей! Мама! — булькая слезами, кричала девчонка.
Катя вскочила, отпихнув Кирилла, бросилась в соседнюю комнату, включила настольную лампу.
Лена невидящим взглядом смотрела куда– то мимо неё, рыдала и всё просила у матери прощения.
— Лена! Леночка, не надо, Лена, я тут, всё хорошо! — Катя обхватила сестру, прижала её к себе, чувствуя, как дрожит худенькое тело под мокрой от пота пижамой. — Ты что, детка! Ну проснись, не кричи. Давай водички попьём!
Катя поглаживала Лену по спине, шептала ей что–то, а потом, поняв, что сестра немного успокоилась, замолчала. А Лена стала что–то петь, мерно раскачиваясь. Катя прислушалась. Стишок. Детский, мама его читала, когда Катька была маленькой.
«Раз морозную зимой, по тропинке лесной»… — тихо говорила Лена.
«В толстой шубе меховой шел медведь к себе домой»… — продолжила Катя.
— Кать, — вытирая слёзы, подняла вдруг голову Лена и посмотрела на сестру. — Кать, а мама нас любила? Знаешь, я иногда вспоминаю, как маленькая была. Она играла со мной. Мало, но было. А ты?
— А я вспоминаю, как ходила с ней на праздник, на Новый год. Мне тогда еще подарок дали… Любила, Ленок. А как не любить?.. Конечно любила!
Катя врала. Себе, Ленке, всему миру, убеждая его в том, что Вера была хорошей, только очень несчастной. Сто раз мать могла бы сделать выбор в пользу Кати, но выбирала других, а Катя сидела в своей комнате под замком. Это не любовь.
Лена тоже это поймёт. Но сейчас нельзя, Катя не могла объяснить, почему, но знала, что нельзя…
Они уснули уже под утро. Кирилл, не обнаружив Катю рядом, разозлился. Он последнее время вообще много злился. Жизнь выходила из–под контроля, в ней появлялись новые люди, прежние менялись, а он ничего не мог с этим поделать…
… Лена пропала внезапно и как–то не к месту. Накануне они с Катей ходили по магазинам, покупали одежду, веселились, а на следующий день Лена ушла из школы, а дома так и не появилась.
Напрасно Катя звонила ей на сотовый.
— Да брось! Потеряла где–нибудь или продала. А сама тусит с друзьями, о тебе и не вспоминает. Катя, не психуй, она уже не маленькая, придёт, никуда не денется! — пожимал плечами Кирилл.
— Ты ничего не понимаешь! Мы с ней стали близки, она не могла вот так просто меня бросить. Она разумный человек и понимает, что я волнуюсь. Город большой, незнакомый, она тут мало что знает… Я заявлю о пропаже, я не буду ждать!
— Прекрати истерику! — ударил по столу Кирилл. Точно также, как Артём перед тем, как ударить саму Катю…
Катерина напряглась, испуганно подняла на мужчину глаза, будто в тот момент опять стала ребёнком.
— Перестань кудахтать и накорми меня! Что у нас сегодня на ужин? — продолжил чуть тише Кирилл.
«Мне обед сделай! Ну, что сидишь?» — раздался в голове голос дяди Артёма.
Катя сделала три глубоких вдоха, потом встала и, выходя из кухни, ответила:
— Извини, у меня другие дела. Поешь сам.
— Катя! Катя, вернись! — строго приказывал Кирилл, но она не слушалась. Она уже мысленно раскрывала окошко и прыгала туда, на землю, чтобы бежать без оглядки…
… — Здравствуйте, у меня пропал человек, сестра моя. Лена, Лена Елисеева. Она не вернулась из школы. Да… Да… Конечно! — Катя сбивчиво отвечала на вопросы оператора волонтёрской службы по поиску людей.
Приметы, возраст, куда могла пойти, как была одета… Катя вдруг с ужасом поняла, что не помнит. Она провожала Лену до школы сегодня, но совершенно не запомнила, что та надела…
— Так, погодите, куртка… Белый пуховик. Точно! И джинсы. На ногах? На ногах сапоги, низкие, с пряжками… Кажется…
Она ошиблась. Пуховик Лена, случайно испачкав, сдала в химчистку, сегодня была в серой спортивной куртке…
— Да, фото… Сейчас вышлю…
У Кати не было фотографии сестры. Ни одной. Только в личном деле в школе. Она побежала туда, благо завуч еще не ушла.
— Да… — протянула она. — Большие детки–большие бедки. Вот её личное дело, смотрите!
Через полчаса по столбам в их районе расклеили объявления о пропаже ребенка.
— Группы уже вышли на поиски. Будем надеяться, что быстро отыщем! Обзвон больниц ничего не дал, вы лучше подумайте, куда она могла пойти.
Оператор была тактична, не вселяла лишней надежды, но и не сгущала краски.
А потом Кате на сотовый кто–то позвонил.
— Катерина Елисеева? Катя, ты?
— Кто это? Кто говорит? Извините, я не узнала вас…
Голос показался ей знакомым, но память никак не хотела оживлять картинку, та маячила где–то вдалеке, в тени.
— Катя, это Матвей.
— Матюша? Матюша, ты?
Она всхлипнула, потом села на скамейку, устав бегать по улицам, и расплакалась.
— Матюш, у меня сестра пропала, она… Лена…
— Я знаю, Кать. Ты сейчас где? Я в поисковой группе, мы двигаемся по набережной к Лужникам. Ты сама где? А, всё, сиди, вижу. Сиди, не двигайся. Не хватало еще тебя потерять!
Через десять секунд Матвей стоял перед Катей, а она, уткнувшись лицом в его куртку, рыдала, что–то пищала сквозь слезы, невнятно, по–детски перекосив лицо, хватала друга за руки, отпускала, снова причитала.
— Не, ну с вами, Елисеевы, не соскучишься! Вы отпочковываетесь, протягиваете свои ложноножки и заполняете весь мир! Это невозможно! Ладно, пойдем, время, не ждёт!
— Ведь ты найдешь её, да? Ты её найдешь? — не отцеплялась Катя.
Матвей осторожно разжал её пальцы и зашагал вперед…
… На смотровой площадке было ветрено и безлюдно. Река далеко внизу пестрела разноцветными бликами фонарей, дома подмигивали светом из окон, где–то играла музыка, гудел поезд. Лужники огромным блюдцем со свечой внутри лежали впереди, напоминая космический корабль. Москва–Сити всей пятерней упиралась в низкое, нависшее дождевыми облаками небо. Где–то слева грохотал салют. Пошел мокрый снег. Лена, подняв воротник и натянув шапку на уши, стояла и смотрела на переливающееся пожарище ночного города. Так бегают по головешкам искорки, когда главное пламя уже утихло, и всё медленно тлеет, постепенно угасая.
Так и ее, Ленкина, жизнь, угасала, вспыхнув глупым, наивным пламенем.
Она так быстро доверилась сестре. Даже начала любить её. Это оказалось просто, если ты хочешь, чтобы рядом был близкий человек… Катя была похожа на мать, нет, не по характеру, внешне. Хотя ее полное подчинение Кириллу, возможно, и было отголоском маминых выкрутасов. Но Катя была сильнее, она жила своей жизнью, впустив в неё еще и Лену. А потом оказалось, что Катя врала.
Кирилл сказал Ленке по секрету, что за опекунство Катерине платят большие деньги, а она ни копеечки не даёт сестре, всё забирает себе. А еще он сказал, что Катя планирует отправить Лену в интернат. Даже документы показывал, там черным по белому написано заявление…
— Ну это так, чтобы ты тут особых надежд не возлагала, — добавил Кирилл в конце. — Ты ей не особо нужна, вы совершенно чужие люди. И тебе тут, откровенно говоря, делать нечего. Катя не так проста, как ты думаешь, жизнь научила её быть расчётливой. Она и со мной–то ради этой квартиры, денег и работы. Она не умеет любить. Знаешь, говорят, что если мама в детстве ребенка своего не долюбила, то всё, этот ребенок – пропащий человек. Ну, дальше сама всё знаешь!..
Лена знала. Она – пропащий человек. Катя – тоже. Кирилл, она этого, правда, не знала, такой же. Мама очень старалась его любить, но некогда было, работала с утра до ночи, Кирюша рос один, на пятидневке в саду, потом кое–как в начальной школе, дальше – школа с проживанием. Ничего, вырос, только голодным остался, голодным до любви. Поэтому и держал Катю рядом всеми силами – жилплощадью, машиной, хорошей работой. Чтобы только не ушла, чтобы любила… Его одного. А делить Катю еще с кем–то он не хотел, это бы обделило его, мешая напиваться любовью досыта…
Лена, сняв шапку и расстегнув куртку, стояла, точно статуя, у парапета смотровой площадки. За плечами рюкзак, в кармане сотовый. Она давно выключила его и теперь думала, что лучше, выбросить или продать. Продать выгоднее, но могут привязаться, откуда у неё такой аппарат, выбросить жалко…
Лена решила пока не спешить. Если получится доехать до родного города, друзья помогут подать так, чтобы не возникало вопросов…
— Она! Матвей, это она! — Катя рванулась, было, к девочке, но мужчина удержал её.
— Стой здесь, дыши и думай, что скажешь ей. Если побежишь прямо сейчас, сорвёшься, отругаешь, будет только хуже. Мы не знаем, почему она это сделала, надо осторожно!
Совершенно случайно Катя вспомнила, что рассказывала сестре про это место, про то, что оттуда видно весь город, и это прекрасно. Матвей сразу предложил поехать и проверить, ведь куда пойдет любопытное создание? Туда, где интересно!..
— И весь мир у твоих ног… — Матвей остановился рядом с Леной, облокотился на перила и, как будто они были знакомы сто лет, стал показывать ей и рассказывать, где и что видно. Лена удивленно смотрела на него, потом следила за вытянутой рукой.
— А вот там, да, вон там, далеко, мы искали в прошлом году девочку. Примерно твоего возраста, ушла из дома, пропала, оставила на набережной вещи, думали, утопилась.
— И?
— Нет. Не решилась. Жизнь штука интересная, тем более в самом её начале. Лен, а ты как думаешь, стоит она того, чтобы бороться? — Матюша внимательно посмотрел на девочку. Он уже написал в чат, что беглянку нашёл. Ребята кидали друг другу поздравления, но работа еще не была закончена.
— Откуда вы меня знаете? — напряженно огляделась Лена.
— Да тебя уж, поди, половина города знает, только вот все ищут девочку в белом пуховике.
— Ой, я его в химчистку сдала, испачкался… А как же?..
— А вот так. Сестра твоя неугомонная, Катерина, подняла весь поисковый отряд, на уши всех поставила, мол, найдите мне Лену, и всё тут. Не знаешь, почему?
— Знаю, — вскинулась девочка. — Ей за меня деньги платят, за то, что она меня опекает. Вот, видимо, жалко стало такого дохода лишаться, вот и засуетилась. Мне Кирилл, её босс, рассказал.
— Да? Ты, правда, этому веришь? — Матвей нахмурился.
— А с чего быть по–другому? Катя любить–то не умеет. Везде только выгоду ищет. Вот с Кириллом она со своим живет только ради квартиры, машины, ну, работы еще. Разве это любовь?
— Оглянись.
— Чего?
— Оглянись, я тебе говорю. Там, у фонаря, стоит твоя сестра. Сейчас мы подойдём к ней, и ты просто посмотри ей в глаза. По таким взглядам всегда понятно, кто умеет любить, а кто нет. Я в поисковиках уже шесть лет, кое–что понимаю.
Лена пошла вслед за Матвеем.
Катя, бледная, даже серая, кусала губы и мяла в руках шапку. Только что она нашла двух любимых людей, сразу двух! И как она могла их вообще потерять в этой жизни?! Немыслимо!
Лена всё увидела в Катиных глазах, абсолютно всё. Кирилл ошибся…
… Когда Катя привезла уставшую Лену в квартиру, Кирилл был там.
— Зачем ты наговорил ей всю эту чушь?! — тихо спросила Катя, велев сестре идти спать.
— Потому что я не хочу делить тебя с кем–то ещё. Я сделал всё, чтобы ты ни в чём не нуждалась. Ничего в этой жизни от тебя не требовалось, только любить меня. Ты ничего не достигла сама, всё тебе дали, в клювик вложили, только будь ты со мной. Но тебе мало. Ты предала меня.
— Кирюша, это же глупо! Ты, как маленький, делишь маму… Кирилл, я не твоя собственность, не рабыня и не жена. Даже не жена, обрати внимание! Да, у меня есть сестра, и ты знаешь, я этому рада. Мне есть, кого любить, и кто будет любить меня. Но это не ты.
— Пошла прочь! Прочь отсюда пошла! — он кинула в неё стакан. Тот, ударившись о стену, разлетелся на мелкие кусочки, рассыпавшись фейерверком брызг.
Катя собрала кое–какие вещи, растолкала Лену, помогла ей собраться и вызвала такси.
— Куда, а, Кать? — Лена растерянно прижимала к себе рюкзак.
— Поехали к Матюше. Он спит, наверное, неудобно, конечно… А завтра домой поедем. Сделаем ремонт, тебе комнату обставим, я на работу устроюсь, ты в школу вернешься свою. Разберемся!..
— Кать! — Лена сонно обхватила руку женщины и прижалась к ней щекой.
— Что? — Катя всё никак не могла найти в сумке кошелек, нервничала.
— Кать, а я тебя люблю, — прошептала девочка. — «С той поры медведь решил, что зимою надо спать…» Как там дальше?
— На хвосты не наступать. Спи, медвежонок, спи, Ленок…
Медвежонок… Вера так называла своих девочек, иногда, очень–очень редко, когда вдруг понимала, как сильно их любит…
… Матвей уговорил Катю остаться в Москве, в его квартире, благо места там было много. На вопрос, в качестве кого, он просто, будто рассказывал о погоде, сообщил, что в качестве жены. Кирилл, конечно, уволил свою бывшую возлюбленную, помыкавшись, она устроилась в детский центр инструктором по фитнесу, потом, отучившись, стала работать по программе реабилитации. Денег было меньше, чем платил ей Кирилл, но всем хватало.
Лена после девятого класса ушла в медицинский колледж, долго билась над органической химией, выручил Матвей, нашел среди своих друзей отличного репетитора.
Поначалу Катя всё боялась, что что–нибудь случится, и её новый мир рухнет, отняв любимых людей. Но каждое утро она просыпалась от поцелуев, нежных, настойчивых, каждое утро она улыбалась и как будто рождалась заново, купаясь в безграничной любви. Лена, Матюша, родившиеся через полтора года близнецы – были её вселенной. А еще друзья и знакомые, коих в доме всегда было предостаточно. Она будто вынырнула из океана, вдохнула чистого, пахнущего йодом воздуха и поняла, что жива. И это была любовь…
