-Жень, я тут бараночек напекла. Ты дай Коленьке, пусть погрызет! – Любовь Викторовна вжикнула молнией хозяйственной сумки и вынула оттуда пакетик с самодельными баранками. Она виновато протянула их дочери и улыбнулась. – Не знаю, уж, как получилось. Вроде вкусно.
-Мама! – Женя раздраженно вздохнула.- Ты, небось, туда и сахар положила, и дрожжи. А у Коли аллергия. Ему только особые продукты можно!
Молодая мать выхватила из рук Любови Викторовны грустно шуршащий пакетик и бросила его на стол.
-Нет, что ты! Я помню, что нельзя. Я рецепт нашла специальный! – старенькая, чуть сгорбленная и от того как будто постоянно удрученная заботами женщина в цветастом, чуть простоватом, с точки зрения Евгении, платье, стояла в прихожей. Она как будто не решалась пройти дальше, в обитель своей дочери, пересечь черту, что отделяла территорию «случайно зашедшего гостя» от зоны «Гостя», дорогого, радующего своим присутствием, званого и долгожданного.
Женька не любила, когда приезжала мать. Та вечно таскала какие-то вещи для внука, продукты и книжки. И ей как будто было плевать, что Женя любит покупать одежду ребенку только сама, что продукты они едят только из особых, «дорогих» магазинов, а книжки малышу еще рано.
-Мама! Не надо ничего привозить, у нас все есть. Не трать деньги зря!- уговаривала Евгения Любовь Викторовну по телефону.- Вот и Алеша говорит, что не нужно ничего.
Муж, Алексей, кивал, что-то быстро печатая и мельком читая набранный текст на экране компьютера.
-Да я так, немножко только. Вам плюшек напекла. Уж, такие удачные получились, пышные. А тесто, представляешь, за час подошло. Я его на солнышко поставила, на подоконник, отошла пыль протереть, а потом смотрю, а уж и крышка приподнялась…
Она еще что-то хотела рассказать, но Женя сердито перебила ее.
-Да, мама, да, но мы не едим дрожжевое, оставь себе!
-Нет, мне много. Я поровну разделила, вам завтра привезу.
-Оооо! – Женя закатывала глаза и клала трубку.
Манеж, каталки и погремушки, какие-то мудреные книжки с выдвигающимися картинками, коврики для Коли – все текло и текло в их с Алешей дом, доставляемое бабушкой Любой.
Любовь Викторовна была, конечно, «удобной» бабушкой, никогда не отказывалась, если нужно посидеть с внуком, отпускала дочь с зятем хоть на целый день, не ленилась гулять с коляской, выпихивая ее из узенького пассажирского лифта и спуская по лестнице к двери подъезда, всегда давала денег…
Но скоро, примерно через полгода после смерит Жениного отца, мамы стало слишком много в их жизни. Ее забота стала назойливой и дотошно-вездесущей. И все бы ничего, но это, как считала Женя, плохо влияло на ребенка.
-Почему Коля опять спит у тебя на руках? – сердито выговаривала шепотом дочь, вернувшись домой. – У него есть кровать, он уже большой. Вот ты приучаешь его к рукам, а мне расхлебывать!
-Он плакал, на ротик показывал. Наверное, зубки болят. Ну, я укачала его, — Любовь Викторовна чуть раскачивалась взад-вперед, улыбалась и смотрела на мальчика, корчившего рожицы во сне. – Иди, поешь. Я там мясо пожарила, картошечки…
-Мама, я же просила не трогать ничего на кухне! Мама!…
И чем больше времени проходило, тем больше Женя раздражалась, тяготясь обществом матери.
-А что ты нервничаешь, я не понимаю! – Алеша уплетал приготовленный тещей обед и щелкал пультом телевизора. – Вкуснятина! На, попробуй!
Но жена отворачивалась, а потом, когда Алексей уходил с кухни, выкидывала еду в мусорное ведро. Ведь не она ее приготовила, ведь она, Женька, опять оказалась хуже, ведь не ее, а маму похвалили за расторопность и кулинарные таланты. Везде! Везде была мама, а Женя опять уходила на задний план, растворялась, пряталась за кулисами, играя лишь эпизодические роли в своей же семье…
…-Женек! Иди сюда! – Любовь Викторовна, молодая, с красиво уложенными кудряшками коротких волос, чуть накрашенными глазами и почти незаметной помадой на губах, стояла в коридорчике и держала какой-то сверток. – Ну, где же ты?
-Иду, — Женя вышла из комнаты, жуя на ходу яблоко. – Привет!
-Привет. Я тут тебе куртку купила. В магазине, ты не думай, не на рынке. Померяй!
Женщина развернула сверток и вынула темно-фиолетовую, из скользкой, отражающей свет ткани, куртку. Женя критически осмотрела ее.
-Не приталенная,- протянула девочка.
-Да, но сейчас мода такая. Тебе хорошо будет!
-Но мы вроде договаривались, что вместе в субботу в магазин пойдем, я сама выберу, — Женя с обидой смотрелась в зеркало.
Цвет куртки ей не нравился, фасон тоже. Но сказать об этом – значит, обидеть мать. Та расстроится, понесет сдавать купленную вещь, потом будет дуться на дочь весь вечер… Так было всегда.
-Нравится? – Люба смотрела на личико дочки. – По-моему, очень хорошо! Я так рада, что успела купить твой размер! Последняя была курточка. Так повезло!
Женя только пожала плечами и кивнула. Еще одна вещь, которая радует мать, еще одна вещь, за которую стоит поблагодарить, да вот что-то не хочется…
Куртка так и провисела на вешалке всю зиму, а Женя бегала в школу в пальто, уверяя, что ей не холодно. Потом она случайно увидела такую же, темно-фиолетовую, цвета густого ежевичного варенья, курточку на одной из старшеклассниц.
-Ух, ты! Красивая, модный цвет! – затараторили подружки. – И длина хорошая…
Женя тогда быстро прибежала домой, распахнула шкаф, куда недавно убрала мамину куртку, но ее там уже не было.
-Мама! Где моя новая куртка? – крикнула девочка. – Мама, ты дома?
-Я здесь, на кухне. Какая куртка? Фиолетовая?
-Да, она!
-Я ее отдала знакомой с работы. Там у них какая-то нехорошая история с деньгами, то ли украли, то ли потеряли. А ребенку не в чем ходить. Зима заканчивается, ты курточку все равно не носишь, я и отдала. Надо было тебя спросить, но как-то все быстро получилось! Так хотелось помочь людям!…
Люба виновато посмотрела на дочь.
-Обижаешься на меня?
-Нет. Ты, как обычно, все решила сама, мама. Ну, и ладно!
Женя захлопнула шкаф, попав дверцей себе по пальцу, вскрикнула и расплакалась. Боль и обида кипели в душе, выливаясь через край крупными, горячими слезами.
-Ну, что ты, Женечка! Давай, подую! Больно? Пойдем, водой холодной помоем!
И они шли в ванную, мать обнимала и утешала дочь, включала кран с холодной водой, и Женя чувствовала, как палец начинает пульсировать, потом боль утихает, оставив только красную метку на тонкой, нежной коже…
Любовь Викторовна ходила в школу, договаривалась, «пробивала», определяя Женю в «сильную» группу по английскому языку, в секцию плавания, на кружок вышивания, на компьютерные курсы… То ли старалась для дочери, то ли проживала за нее свою жизнь так, как не могла этого сделать раньше.
А Женька прогуливала свои кружки и секции, носясь по улице с компанией ребят. То ли потому, что ей было не интересно, то ли назло матери…
А потом внимание мамы переключилось на отца. Инсульт, как это водится, внезапный, с кучей последствий и осложнений, навалился на Любину семью, навсегда изменив уклад жизни. Леонид, Женин папа, все никак не мог оправиться от болезни, Люба навещала его в больнице, потом сидела с ним дома, уволившись с работы. Все ее внимание, забота и всеобъемлющая опека, словно луч прожектора, выхватили из темноты родного человека, нуждающегося в помощи, и устремились к нему.
Женя, наконец, вздохнула полной грудью, свобода свалилась ей на голову, заставляя метаться, боясь что-то не успеть.
Теперь она сама решала, куда и с кем идти, что покупать, где учиться. Нет, мама не бросала ее, просто ее сил хватало ровно на одного, второй должен был подождать…
Женя выросла, вышла замуж, и теперь она сама стала мамой. А Любовь Викторовна бабушкой.
-Женечка, вы бы приехали в гости! – уговаривала дочь Любовь Викторовна. – У меня просторно, Коленьке есть, где ползать. Полы теплые, а парк какой рядом! Приезжайте, поживите! Я с внуком посижу, ты отдохнешь.
Евгения посмотрела на мужа. Тот пожал плечами.
-А что! Хочешь, отвезу вас. На недельку, две… — сказал он.
-Нет, мам, — Женя уже все решила. – Далеко, ребенку вредно менять место жительства. Да и погоду обещают плохую.
Она придумывала доводы один за другим, нервно сминая в руках фантик от конфеты. Она ни за что не поедет к матери, потому что опять будет под ее чуткой, облепляющей, словно паутина, опекой.
-Ну, хот на денек! – Любовь Викторовна все уговаривала дочь. – Ну, или я тогда к вам заеду.
-Нет, мама. И ты не приезжай пока. Слышала, вот, говорят, гриппом многие сейчас болеют. А вдруг Коля заразится! Давай пока каждый у себя побудет!
Мать вздохнула. В словах дочери было что-то такое двусмысленное, неживое, холодное, что заставляло чувствовать себя отвергнутым.
Люба не стала настаивать. Нельзя так нельзя. Она затеяла дома генеральную уборку, помыла окна, сходила, наконец, в парикмахерскую…
-Женечка, не отвлекаю? – раздался как-то вечером звонок.
-Мама? Ну, я чай пью.
-Приятного аппетита, дочурка. Как вообще дела у вас? Что-то ты мне и не звонишь. Как Коля?
-Нормально у нас все. Коля сейчас спит. Хорошо все.
-Да? Это хорошо, пусть поспит, зато быстрее вырастет. А я вот на рынке была, там такие помидоры продавали! Знаешь, «Бычье сердце»?
Женя что-то промычала, откусывая печенье.
-Ну вот. Представляешь, принесла домой, а он внутри белый, почти зеленый. Совсем не спелый. Я так расстроилась…
Она еще что-то говорила, жаловалась, потом переключилась на городские новости, на то, как соседка сломала руку, и пришлось везти ее в больницу, рассказывала, как в парке посадили первые цветы…
Женя угукала, тыкая пальцем на кнопки пульта, и все никак не могла решить, что же посмотреть по телевизору. Голос матери звучал где-то далеко, шумел и прерывался, когда Евгения перекладывала телефон с одного уха на другой.
-А я, знаешь, тут так ногу подвернула, — продолжала Любовь Викторовна. – Больно теперь.
А Женя только мычала что-то общепринятое в таких случаях, а потом и вовсе замолчала.
-Жень? Женя, ты слышишь меня? – мать старалась говорить громче, повторяла, переспрашивала, а потом вдруг все поняла. Женя дает понять, что устала от разговора, что ей совершенно не интересно, как там живет навязчивая бабушка ее ребенка, что обсуждать купленные помидоры она не намерена и готова вот-вот попрощаться.
Любовь Викторовна покраснела, тело обдало жаром, стало вдруг как-то противно от себя, от того, что набрала Женькин номер, что так хотела услышать ее голос и напроситься в гости.
-Мама? Мама, что-то со связью?! – Евгения два-три раза позвала мать, а потом, пожав плечами, выключила телефон.
-Ну, что ты решила? К маме поедете? – Алеша пришел домой поздно вечером. Есть не хотелось, но Женя что-то поставила перед ним в глубокой тарелке, если не поужинать, она обидится.
-Нет, не поедем.
-Почему?
-Не хочу я. Надоела, ее стало так много! А если к ней приедешь, так вообще как под колпаком будешь. Она станет все решать, командовать и указывать.
-Не знаю, — Алеша задумчиво ковырялся вилкой в содержимом тарелки, откладывая в сторону кусочки лука, который не любил. — Нормальная у тебя мать. Просто она заботливая, ей скучно, вот она и старается. Мои бы с радостью тоже дневали и ночевали у нас, но живут в другом городе.
-Вот и хорошо, — закатила глаза Женя. – И без них проживем. А то какое то нашествие получается, вся квартира дурацкими подарками завалена, вещами ненужными… Не дают жить спокойно. Своей жизни нет, так они в нашу лезут!
Алексей вдруг строго посмотрел на жену.
-Ты не права, Жека, — уверенно сказал он. – Ты, Коля, ну, и я тоже – это и есть ее жизнь. Мы ее семья. Кому, как ни к нам ей приезжать, баловать, радовать, дарить подарки и печь пироги? А какой борщ она у тебя готовит! – он облизнулся. – Ты бы рецепт взяла, а?
-Вот сам и поезжай к ней, живи, радуйся, наслаждайся. Скоро она начнет решать за тебя все – что тебе надеть, куда пойти, завалит тебя кучей очень нужных вещей, и, конечно же, сварит тебе борщ. А мне и тут хорошо, подальше от нее. Она и готовит лучше, и заботиться умеет, и с Колей всегда знает, чем заняться. А я плохая, я неумеха. Ну и пусть, катитесь вы все к бабушке Любе, оставьте меня в покое!
-Ты не права, — с нажимом ответил Алексей. — И не нужно кричать. Никто никуда не поедет, — тут он встал, отбросив вилку. – Просто ты не умеешь быть благодарной, вот и все. Ты думаешь, я не вижу, как любовь Викторовна вся сжимается и смотрит на тебя всегда виновато, когда она у нас в гостях? Она ужасно боится сделать что-то не то, сказать, вздохнуть не так, ждет, что ты опять ее оттолкнешь. За что, Женька? Почему ты не можешь просто сказать ей «спасибо»?
-Потому что она всегда делала то, о чем я ее не просила, и потом ждала, что я искренне и от всей души поклонюсь ей в ноги, поцелую пятки, рассыпаясь в похвалах и благодарностях. Но мне это все было не нужно, а говорить «спасибо» из жалости – это глупо. И пусть больше к нам не приезжает, и книжки Коле не привозит. Я ей сто раз говорила, чтоб утихомирилась, а она все тащит и тащит. А еду… Я сама все могу приготовить, не надо мне ее стряпни!
-Да? – Алеша быстро встал и, оттолкнув стул, вышел из кухни. – Не знал, что ты такая жестокая. Вот и ешь сама свою кислятину. Не удивительно, что Колька твои каши не ест. Тебе бы поучиться у матери, да уж куда тебе! Гордость не позволяет!
И он ушел в комнату, а Женя сердито сложила руки на груди и отошла к окну. Машины стайками мальков переплывали от светофора к светофору, люди, словно водомерки, двигались по глади вечерней улицы, спеша домой, а Женя, как большая, одинокая стрекоза, смотрела на жизнь из своего укрытия и гневно вращала глазами.
Тут заплакал ребенок. Женя, так и не убрав ужин, ушла в детскую. Сейчас она переоденет сына в комбинезончик, который подарила баба Люба, нальет ему молока в бутылку, которую купила тоже бабушка, и будет петь песни, что пели мама ей в детстве. И никуда от этого не деться. Даже будучи за десятки километров от дочери, мать умудрялась встревать в ее жизнь, напоминая о себе каждой мелочью, каждой деталью, что была в доме…
…Любовь Викторовна последнее время редко выходила на улицу. Чаще женщина сидела дома, перед телевизором, перелистывала газеты, разгадывала кроссворды, много читала, надев большие, круглые, с толстыми стеклами очки. Каждый день стал похож на предыдущий, словно жизнь остановилась, застряв иголкой в том месте пластинки, где Женя перестала пускать мать к себе. Игла царапала сердце, заставляя тревожно вскидывать голову, когда в коридоре звонил телефон, но голос в трубке был всегда чей-то чужой…
Люба так привыкла завоевывать чью-то любовь, что это стало смыслом, стилем ее жизни. С детства она поняла: любят за что-то, а еще, что нужно быть полезным, и тогда станешь кому-то дорог. И нужно определиться, кем ты станешь – тем, кто благосклонно принимает чью-то любовь, выраженную в заботе и услужливой трепетности, или тем, кто сам суетливо спешит заботиться, лишь бы не разлюбили. Любина мать свысока, по-королевски высокомерно смотрела на отца, когда тот открывал перед ней обшарпанную, облезлую дверь грязного подъезда, когда они с Любочкой еще жили в коммуналке, с трудом замечала дочь, пока та не научилась делать маме маленькие подарки, оказывать услуги, быть на побегушках, выскребая для себя хоть горсточку любви…
Люба выросла, но привычка угадывать чьи-то желания, стараться быть полезной осталась, как будто это была татуировка, выжженная в самой душе уже навсегда. Люба угождала мужу, потом дочери, жизнь текла ровно так, как женщина привыкла. Все было просто и понятно. Правда, от Жени можно было только услышать равнодушное «спасибо», но и это, после смерти супруга, оказалось достаточным.
-Значит, я нужна. Она не гонит меня, я помогаю, я хорошая! — как в детстве, оценивала себя Любовь Викторовна, не замечая, что стала уже совсем седой, что сама уже давно достойна быть любимой просто так, за то лишь, что она существует на свете…
А теперь нить оборвалась. Женя не звонила, Люба не ездила к внуку. Как будто злой экспериментатор, приучив однажды собаку выполнять трюки получать за это награду, вдруг выгнал ее на улицу, назвав никчемным животным.
А как же помогать, кому? Как же теперь доказывать самой себе, что ты хорошая девочка, которую можно любить?…
…Любовь Викторовна стояла у окна и наблюдала за тем, как дворник прилаживает банку с краской, готовясь залезть на лестницу и покрасить в яркий, оранжевато-желтый цвет газовую трубу, как какие-то мужчины в комбинезонах открыли люк колодца и теперь, один за другим, ныряют туда, включив фонарики на касках, как кошка, притаившись за кустом, ждет глупых птенцов, что стайками перелетают с дерева на дерево и громко щебечут…
Тут взгляд Любы упал на скамейку рядом с детской площадкой. Там сидела женщина. Рядом с ней стоял большой чемодан и две сумки. Женщина просто сидела, сложив руки на коленях.
-Я ее раньше тут не видела! Переехал, что ли, кто-то? – вскользь подумала Любовь Викторовна, потом отвлеклась, услышав, как свистит чайник на плите, и поспешила на кухню.
Сумерки постепенно заползали во двор, пряча пятна краски на асфальте, разбросанные в песочнице формочки, забытые кем-то на столе журналы. А женщина все сидела на лавочке, несмотря на вечернюю прохладу. Любовь Викторовна снова подошла к окну.
В этот момент к женщине подбежал мальчик. Он что-то говорил, женщина кивала, а потом закрыла лицо руками и замерла. Любовь Викторовна скорее почувствовала, чем увидела, что незнакомка плачет.
-Нет, это никуда не годится! – Люба поставила чашку с какао на стол, накинула ветровку и вышла на улицу.
-Вы почему тут сидите? – спросила она, подойдя к незнакомке. – Вечер, ребенку нужно ужинать и ложиться спать.
Тут Любовь Викторовна замолчала, увидев, с какой тоской и обреченностью женщина смотрит на нее.
— Я все знаю, но мне некуда идти. Если хотите, вызывайте полицию.
-Зачем полицию? Как это, некуда идти? Вы приезжая? Что-то случилось? – Любовь Викторовна села рядом на лавочку.
-Да, наверное, приезжая. У нас дом был в деревне, сгорел. Что я смогла, вынесла, вот, — женщина кивнула на чемодан. – Соседи помогли все упаковать. У нас тут родственники жили. Но теперь в той квартире совсем другие люди. Мы переночуем на улице, а завтра поедем обратно.
-Куда обратно-то? На пожарище? – Любовь Викторовна вдруг резко встала и решительно продолжила. – До завтра еще дожить нужно. Вас как зовут?
-Лида.
-Лида, пойдемте ко мне. Я живу здесь, на третьем этаже. Сын у вас на моего внука похож, только он у вас постарше. Пойдемте, я вас покормлю, спать тоже есть, где. Ребенок устал, да и вы совсем бледная.
-Нет. Не нужно. У вас что-нибудь пропадет, а вы меня обвините. Вы же меня совсем не знаете, да и я вас тоже. Не пойду я.
-Лида! Мальчик ваш замерз, он кушать, наверное, хочет, а вы сидите здесь целый день. Так нехорошо!
Застучало, заволновалось сердце, лицо разрумянилось, стало как-то сразу жарко. Люба почувствовала, как снова начинает жить, ведь рядом появился тот, кому нужно доказать, что ты хорошая.
Лида вздохнула, посмотрела на часы, потом на стоящую перед ней старушку, на сына и кивнула.
-Хорошо. Но я вам заплачу. Сколько скажете, я заплачу.
-Пойдем! Заплатит она! Ерунда какая-то!
Уже через полчаса Лида в Женькином старом халате и тапочках, с полотенцем на голове, сидела на Любиной табуретке и пила горячий, с долькой светло-желтого, кислющего лимона, чай. Любовь Викторовна стояла рядом и ловко переворачивала сырники, пузырящиеся маслом на сковороде. Рома, Лидин сын, катал на полу машинки и поглядывал на двух женщин, что сейчас стали его миром.
-Как же вы теперь? Дом был застрахован? Родственники другие у вас есть? — Люба закидывала гостью вопросами, быстро оборачиваясь и смотря на нее. – Рома, помой руки и садись за стол. Чай я сейчас тебе налью.
-Застрахован? Нет, что вы! Это дорого. Дед у нас любил печку топить, вот, видимо, и спалил избу. Я с работы прибежала, Рома в садике был. Вот вещи, что смогла, из комнат вынесла. Но немного. В-основном, это соседи дали.
Лида замолчала, потом, всхлипнув, продолжила:
-Спасибо вам, Любовь Викторовна! Вы не думайте, я заплачу. Я найду деньги и заплачу вам за комнату, за еду. И вообще…
Она тихо заплакала, пряча лицо от ребенка.
-Мама! Мама, не грусти. Я тебе новый дом построю, у тебя будет своя комната, кухня, как у этой тети, и у меня будет комната! – Рома уткнулся матери в плечо и зашептал тихо-тихо.
-Конечно, построишь! Кушай и спать ложись! – Люба потрепала его по густым, отросшим волосам. – Ты сгущенку любишь?
Тот кивнул и сел за стол…
Лида не уехала от Любови Викторовны ни на следующий день, ни через неделю. Просто было некуда ехать. В деревне их никто не ждал, городские родственники пропали.
-Лида, я тебя на работу утрою, хочешь? У нас в ЖЭКе диспетчер требуется. Пойдешь?
-Ой, пойду! Но… Как же Ромка? Садик нам пока не дают. Говорят, что нет мест.
-И не надо садик. Я посижу. Мне только в радость!
-Спасибо вам, тетя Люба! Вот огромное спасибо! Странная вы, чужим людям помогаете, как родным. Ромку, вон, с коленок не спускаете… Меня одели, обули. Где же ваши родственники? Вам никогда никто не звонит, не приезжает…
-Да все заняты. Говорят, я им мешаю, навязываюсь. Дочка у меня есть, Женечка. У нее сыночек, Коленька. Я к ним раньше ездила, а потом дочь меня прогнала.
-Как это? – удивленно вскинула брови Лида.
-Ну, не прогнала прямо, а дала понять, что я лишняя. Это сразу чувствуется, сразу становится, знаете, как-то неловко, как будто подсмотрел в чужие окна, что ли…
Лида растерянно протирала тряпкой стол.
-А почему? Почему прогнала?
-Не знаю. Все я не так делаю, все не то. Приезжаю, вроде помогаю, а, оказалось, мешаю только.
Тут на кухню вбежал Рома.
-Бабушка Люба! А у тебя есть книжки про животных?
-Есть! Есть! – обрадовалась женщина. Берегла она книги для внука, да, видимо, не судьба ему их передать. Пусть хоть этот мальчонка почитает!
И сразу стало хорошо, спокойно на душе. Ты творишь добро, тебя любят и ценят, ты живешь и чувствуешь, что кому-то нужен – этой девчонке, Лиде, ее сыну, Ромке. А они нужны тебе, они сейчас твоя семья…
Лида исправно платила хозяйке за квартиру. Они договорились, что Лида не будет спешить, поживет здесь, накопит денег, а потом решит, что делать дальше. Ее дед, что остался в деревне, пару раз звонил, просил прощения, обещал отстроить дом, Лида только кивала и ласково что-то шептала ему в ответ.
-Он у нас немного с чудинкой, — пояснила она Любе. – Сейчас живет у соседей, а потом не знаю, куда его деть…
-Ну, там разберешься. Главное, ты себя на ноги поставь. А отец-то Ромин где? – тихо спросила Люба.
-Отец? – Лида замялась. – Ну, мы не расписаны были, так, пожили, да и разошлись.
-А куда ж этот твой муж делся?
-Уехал. То ли на Байконур, то ли еще куда-то.
-Ерунда какая-то! Надо его найти!
-Зачем? Мы ему не нужны, наверное. Я сама справлюсь.
-Ну-ну…
Люба грустно посмотрела на квартирантку. Чужая, скомканная, витиеватая жизнь сейчас пересеклась с ее, Любови Викторовны, дорожкой. Случайно ли, нарочно, кто знает. И, может, не стоит ввязываться, но Роминого папу все же она найдет, благо, есть связи в нужных местах!…
Теперь Люба очень редко звонила Жене, быстро спрашивала, все ли хорошо, а потом как будто спешила куда-то, не давая Евгении рассказать, как она устала от ребенка, как он ничего не ест и кричит на детской площадке, как поздно приходит домой Алеша, совсем не занимается сыном, как…
Но Люба уже вешала трубку. Она бежала в комнату одевать Ромку, ведь нужно идти гулять, а потом еще в магазин, потом готовить ужин и ждать Лиду с работы. Ромина мама устроилась по совместительству еще на телефонный узел.
-Молодец, Лида! Пока молодая, можно и покрутиться, потом отдохнешь. Зато сама себе хозяйка! – говорили ей знакомые, а она только отнекивалась. Если бы не тетя Люба, сидеть Роме с мамой сейчас где-нибудь на вокзале да жалостные песни петь! Не смогла бы Лида сама выкарабкаться, не появись в ее жизни Любовь Викторовна…
Алексей позвонил как-то вечером, когда Лида, Ромка и Люба ужинали.
-Любовь Викторовна, здравствуйте! – начал он. – Давно мы вас не слышали! У вас все хорошо? Может быть, приехать нужно?
Лида напряглась, положила ложку обратно на блюдце с вареньем и и посмотрела на Любу.
-Алеша! Привет. Нет, все хорошо. Приезжать не нужно, у меня много дел, -улыбаясь и гладя Лиду по плечу, ответила Любовь Викторовна. – Как вы?
-Да нормально. Женька только переживает, а сама вам позвонить стесняется. Вы бы приехали, внука навестили.
-Потом как-нибудь. Да и Женя-то меня не звала. Опять не ко двору буду. Извини, Алеш, мне идти нужно. Пока!
Потом она посмотрела на Лиду. Та, побледнев, схватилась за край стола и застыла.
-Ты что? Не бойся! Они не приедут, да и, если приедут, я сама тебя впустила, ты моя квартирантка. Все хорошо!
-Голос! – вдруг сказала Лида. – Это его голос.
И кивнула на телефон.
-Чей? – не поняла Люба. – У меня с микрофоном что-то в телефоне. Искажает звук…
-Его, Ромкиного отца. Мы прожили вместе всего два месяца. Он приезжал к нам в деревню электросети тянуть. Я забыла название компании, которая этим занималась. Пожил он у нас, а потом собрался и уехал.
Любовь Викторовна, раскрыв рот, слушала квартирантку. Да, Алексей занимался чем-то, связанным с электричеством, но возможно ли, чтобы Лида знала его еще до ее Женечки?!
-Ты что-то путаешь! Алеша из хорошей семьи, родители в Новосибирске у него живут. Он порядочный человек. Как же так?.
-Я не знаю. Но голос похож. А у вас есть его фотография?
-Есть. Сейчас альбом найду.
Любовь Викторовна принесла большой, с отклеивающимися страницами фотоальбом.
-Вот он, на свадьбе. Вот! – она ткнула рукой в фотокарточку. – Ну, смотри, он?
Любовь Викторовна замерла, внутри все сжалось. А если, и правда, муж ее дочери когда-то знал Лидию, да и еще ребенок у него есть!? Лучше бы она в тот день не звала к себе в дом Рому и его мать, лучше бы все было по-другому!…
Лида тем временем быстро взглянула на веселое, счастливое лицо жениха, потом перевела взгляд на невесту.
-А это ваша дочь? – спросила она.
-Да, это Женечка.
-Красивая. И платье у нее просто замечательное! – Лида вдруг встала, чтобы уйти.
-Нет, ты скажи, он это или не он! – Люба усадила женщину обратно. – Не молчи, говори, как есть!
-Нет, не он, — тихо ответила Лидия. – Просто голос похож.
Рома внимательно смотрел на двух женщин и накручивал макароны на вилку.
-Рома! Ешь аккуратно! – прикрикнула на него мать и, схватив свою тарелку, метнулась к раковине. — Давай быстрее, я устала!
Люба, прищурившись, следила за тем, как Лида сосредоточенно намыливает тарелки, вилки, как, задумавшись, начинает мыть все по второму разу.
-Ладно, иди отдыхать, я все уберу, — Люба выхватила из рук женщины губку. – А Ромка на него совсем и не похож. Только волосы, — добавила она, как будто уговаривая саму себя..
Лида медленно вышла, закрыв за собой дверь. Шум воды, Ромин голос, тиканье часов на стене- все ушло куда-то далеко, как будто Лида погрузилась на дно большого пруда, и теперь в ушах стоит гул от давящей сверху воды.
Она и боялась, и надеялась, что услышанный в трубке голос окажется голосом ее мужа. Ну, пусть не мужа, но человека, для которого она когда-то была единственной, желанной и самой лучшей на свете… Тогда бы можно было спросить у него, чем она провинилась, что сделала не так, отчего он ушел из их с Ромой жизни!
Но мужчина на фотографии был как будто совершенно чужим. Может быть, Лида просто пока не готова узнать, по какой такой веской причине мужчина не вернулся к женщине, которую любил…Пока не время…
А Любовь Викторовна стояла у окна и улыбалась. Отчего-то стало так легко на душе, будто беда, лютая, черная, прошла вдруг мимо, испугавшись опустить свои страшные, рваные крылья на ее семью.
-Лида, Лидочка! – позвала Люба. – Идите кино смотреть! Индийское, с песнями!
Казалось, что весь мир вокруг должен вот так же затанцевать, закружиться в цветастых юбках, радуясь тому, что Любина семья, теперь уже ставшая больше на двух человек, не рассыпалась от дуновения из прошлого…
…Женя позвонила сама через несколько дней.
-Мама! – услышала Люба осторожный, вкрадчивый голос дочери. – Привет, мамочка! Как дела?
-Хорошо, спасибо.
-Мама, Коля по тебе соскучился! Приехала бы в гости, мы очень ждем.
-Даже не знаю, Жека, — пожала Люба плечами. – Занята я, может, на выходных тогда.
-Но, мама! Мне нужно уехать на пару дней. Алеше будет тяжело одному, поживи с Колей у нас. Ой, давай, я видеосвязь включу. Ты на внука посмотришь. Он так вырос!
В сотовом что-то зашуршало, Люба отодвинула трубку от себя. На экране появилась дочка с Колей на руках. Он улыбался и что-то говорил.
-Привет, Коленька! Привет, мой хороший! –Мальчик с интересом заглядывал в телефон, но Любу не узнавал. – Где наш Коленька!?
Они разговаривали, когда Лида вернулась с работы. Она зашла на кухню, чтобы поздороваться с хозяйкой.
-Тетя Люба! – громче, сем нужно, сказала Лида. – Я вам деньги за квартиру принесла.
Женя вдруг замолчала и прислушалась.
-Мама, кто там у тебя? Какие деньги?!
-Да это Лидочка. Они с сынишкой у меня живут уж третий месяц. У них в деревне дом сгорел.
-Что? Как живут? С каким сыном! Мама!
Женя смотрела на экран телефона, а там чужая женщина разгуливала по маминой квартире в ее, Женькином, халате, а потом, бессовестная, налила себе чай в ее, Женькину, кружку с кораблем.
Первой мыслью было то, что мать обманули, обвели вокруг пальца, захватили ее квартиру и ее, Женину жизнь, пусть прошлую, детскую, но ее и ничью больше! Потом, когда Люба показала дочке и Коле Рому, играющего на полу в гостиной, Женя почувствовала, что ее предали, променяли, нашли ей замену.
-Мама! Так ты все это время!… –Женя задыхалась от досады. – Мы ждали тебя, а ты!…
Люба вдруг выключила камеру, Евгения услышала в ухе ее голос.
-Нет, ты не ждала меня. В том-то и дело. Я была в тягость. Мои услуги, помощь, подарки – все тебе было не в радость. Я отошла, было тяжело, но я решила оставить тебя в покое, потому что насильно нельзя дарить свою любовь, девочка моя. Может, пойми я это раньше, все бы было по-другому. Но уж что есть, то есть. Лиде, моей квартирантке, было тяжело, а мне нужно было кому-то обязательно помогать. Вот мы и нашли друг друга. Зато она никогда не смотрела на меня с презрением.
-Но, мама! – Жене захотелось расплакаться, как в детстве. – А как же я?
-Ты моя дочь, я тебя очень люблю, но, видимо, моя любовь стала слишком приторной. Ты отдохни от меня, а я подожду.
Женя услышала в трубке короткие гудки. У мамы была теперь своя жизнь, и она, Женька, в нее не вписывалась…
-Алеша! Алеша, ты слышал?! Мама взяла к себе жить какую-то женщину с ребенком! Алеша, нам надо поехать к ней! – Евгения лихорадочно кидала вещи в чемодан.
-Зачем? – Алексей спокойно сидел на диване. – Мама тебя постоянно раздражала, пусть живет, как знает.
-Нет! Так нельзя! Эта тетка ходит по маминой квартире в моем халате и пьет из моей чашки! Она как будто стала мной, и мама стала ее, а не моей! Лешка, что ты молчишь?!
Она плакала, а муж гладил ее по голове, по плечам, по худой, напряженной спине. Женя снова была ребенком, и она хотела к маме. Пожалуй, впервые за эти несколько месяцев…
-Давай завтра к ней съездим. Спокойно поговорим, без крика. Давай? – он заглянул в Женины глаза.
Та кивнула.
-Любовь Викторовна! Мы с Женей завтра к вам приедем, ненадолго. Удобно вам будет? – решил предупредить тещу Алеша.
-Да, конечно, приезжайте! Я буду рада.
-Тогда часам к двум постараемся быть. До свидания!
…Лида все слышала. Завтра к Любови Викторовне приедет дочка, муж и их ребенок. Завтра придется познакомиться с ними. Но Лида этого не хотела.
-Тетя Люба! Мне тут комнату в общежитии дают. Говорят, нужно сейчас переехать! – Лида уже собирала их с Ромкой вещи. – Я согласилась.
-Зачем? Здесь лучше! У меня лучше же! И Рома привык, и ты на работу спокойно ходишь, я за ребенком пригляжу… Лида, ты из-за Жени, что ли? И не думай даже! У них своя жизнь, они приехали и уехали, а ты живи! Пожалуйста…
Лида смотрела на печальные глаза тети Любы, на ее руки, нервно перебирающие тесьму фартука.
-Нет, не нужно это, — быстро сказала Лида, а потом тихо добавила:
-Я все равно никогда не стану вашей дочерью, ваша любовь должна принадлежать ей. Просто она еще не научилась ее принимать… Не надо. Мы лучше поедем. За этот месяц деньги я положила на стол. До свидания!
Люба смотрела, как женщина с большим чемоданом идет по тротуару, как рядом с ней шагает Ромка, постоянно оглядываясь назад. Любовь Викторовна помахала им вслед, так и не узнав, что все эти месяцы баловала и любила Алешкиного сына. Лида соврала тогда, она сразу узнала Алексея на фотографии. Но прошлое не хотело возвращаться к ней, значит, и не надо его ворошить…
…-Женя, я тебя очень прошу, — Алексей сидел с женой в машине. – Ты не нервничай, будь с мамой поспокойнее. Она любит тебя, как умеет. Для нее это подарки, гостинцы, вкусности. Ну, и пусть! И книги она хорошие дарит, просто тебе лень их с Колей смотреть.
Женя сердито посмотрела на мужа, а потом вздохнула. Она постарается, очень! Ведь это так страшно, когда тебе вдруг находят замену…
…-Привет, мамочка! – Женя протянула Любе букет ее любимых гладиолусов. – Ничего, что мы приехали? А где твои квартиранты?
-Лида вчера переехала в общежитие. Зря, конечно, но что поделаешь. Я так рада, что вы здесь!
Любовь Викторовна обняла дочь и шепнула ей на ухо:
-Я очень скучала, моя девочка! И никто никогда не сможет заменить тебя. Просто позволь мне любить тебя, Колю, позволь заботиться о вас. Я по-другому жить не умею…
Женя кивнула и уткнулась щекой в мамино плечо…