Поселение, затерянное где-то в тайге, состояло из нескольких добротных, законопаченных мхом и промазанных глиной, изб, большой общественной бани, школы и дома для общих собраний.
Война, нахлынув красной волной, унесла с собой крепких, плечистых мужиков, что валили лес, ходили на охоту, прокладывали пути-дороги. Теперь они только видели в снах, как сыплет февральский снег, укрывая норы и берлоги, как шуршат листья, ударяясь о голые, почерневшие от влаги ветви. Только в минуты забытья ушедшие на фронт могли ощутить во рту чуть кисловатый, такой освежающий вкус таёжной ягоды. И вкус любимых губ, что где-то далеко сейчас, в эту минуту, шепчут сбивчивую молитву о том, кто дорог…
Раскаты боев не доносились до этой глуши, как будто оберегая души оставшихся, чтобы те, потом, обняв победителей, своих мужей, отцов и сыновей, смогли исцелить их раны, одарив теплом, чистым, обжигающе-добрым, не забрызганным человеческими страданиями.
Лена жила в поселении с рождения. О больших городах, мчащихся по улицам трамваях, черных тоннелях метро она слышала только на уроках. Учительница, чуть сгорбленная, похожая на смятый тростник, Яна Вадимовна, показывала детям картинки, вырезанные из журналов и газет, вспоминала о своей прежней жизни в городе. А дети завороженно слушали ее.
Но Лене это было не интересно. Крепкая, словно сбитая чьими-то ловкими руками, она настолько органично вросла в таёжную жизнь, сроднилась с ней, что думать о другой и не хотела.
Отец уехал на фронт ближе к осени. Долго Ленка бежала за телегой, поскальзываясь на коричневой, размокшей от ранних дождей, земле. Ноги проваливались в глинистые колеи, но дочка все бежала, пока не выбилась из сил.
Теперь они с матерью останутся одни. Они и еще с десяток женщин, что приговорены были к разлуке и слепой вере в Бога.
Вся тяжелая, изматывающая мышцы работа, теперь легла на бабьи плечи.
Но женщины не роптали, разве что по ночам, вздыхая и охая, шептали проклятия на голову иноземцев, что отобрали их простое, женское счастье.
-Лен! Ты в баню-то сегодня пойдешь? — крикнула, подбежав к окошку, соседка девочки, рослая и худенькая Галя.
-Да как не пойти! С матерью придем, только избу вымету! — Лена, отодвинув шторку, прижалась лицом к холодному, звенящему стеклу.
Сегодня парились молча. Рубить дрова для того, чтобы истопить баньку, выпало Таисии. Складная, быстрая, она, припевая, работала топором, не хуже, чем ее бывший муж, Афанасий. Они разошлись незадолго до начала войны. Афанасий уехал куда-то, даже не писал больше.
Пар, тяжелый, влажный, расползался по комнате, повисал клубами под потолком, забирался в волосы и наполнял легкие горячим, ватным духом. Пахло таёжным сбором, что заготовили еще летом. Пучки трав висели в каждой избе, женщины брали их в баню, веря в целебную силу сухих стебельков.
-Хоть бы почта поскорее пришла… — раздался чей-то голос.
Вся парилка издала протяжный, тревожный вздох. Единственную дорогу, что связывала поселение с «большой землей», давно замело.
Только Яна Вадимовна, сидящая в самом уголке, не волновалась. Свое письмо она уже получила. Больше ждать было нечего.
-Ничего, скоро это все закончится! Видение мне было, скоро покой придет, тишина и покой! — соседка Лены, Зинаида, перекошенная лицом от какой-то неведомой болезни, подняла в верх тонкий, иссохший палец.
-Брехня все эти видения твои! — одернули ее сразу несколько женщин. — Уж лучше молчи!
Зинаида обиженно заворчала и отвернулась.
А Таисия, тяжело дыша, стояла на улице, прислонившись к дверному косяку разгоряченным лбом. Тело ломило, то жаром, то холодом обдавало лицо, заставляя мурашки ползти по уставшему телу.
Парились долго. Словно желая выгнать из тела все черное, страшное, смыть безысходность и страх будущего.
Первой из бани выскочила Лена. Она задрала голову вверх и посмотрела в низкое, серо-дымчатое небо. Тучи быстро плыли куда-то на юг. Белый, крупный, мохнатый снег падал на ресницы, губы, приятно холодил лоб.
-Лен! — услышала девушка тихий шепот откуда-то сбоку. — Ленаааа!
Обернувшись Ленка увидела Тосю, лежащую на снегу.
-Ты что? Говорила я тебе, что одной нельзя дрова колоть! А ты все сама! Сама!
Девушка, сметая с Тосиного воротника снег, подхватила женщину и потащила в сени.
-Эй! Хватит там отдыхать! Выходите, Таисии Ивановне плохо! Ну, помогите же!
Ближе всех к баньке, стоящей несколько на отшибе поселения, был домик, именуемый в народе «Клуб». Здесь проводились собрания, танцы, свадьбы, здесь же провожали в последний путь, устраивали суд по мелкому воровству.
Положив Тосю на чью-то шубу, женщины отволокли ее туда, быстро растопили печь.
-Что с ней?
-Температура шпарит!
Тут Тося закашлялась. Глухо, словно перекатывая внутри камни.
-Ты что? Тося? Милая, ты что? Давно, что ли, это у тебя? — Яна Вадимовна склонилась над товаркой и погладила ее по руке.
Однажды пожилая учительница уже слышала такой кашель. Тогда мужу повезло, выкарабкался.
-Давно. Девки, вы бы уходили, а? — Тося приподнялась на локте, очередной раз закашлявшись.
-А чего ж не сказала? Тебе в больницу надо!
-Еще и нас всех перезаражает! — пронесся по Клубу шепот.
-Ладно, давайте поступим так, — Яна Вадимовна обернулась и обвела взглядом женщин. — Вы все уходите. Мне уже терять нечего. Еду, воду носить будете сюда. А мы уж как-нибудь тут… Отвезти ко врачу мы пока ее не можем, сами знаете, лошадь не дойдет по такому снегу. Может, как-то врача сюда. -Помолчала, потом добавила — Если успеем…
Стоящие вокруг Таисии женщины зашушукались. Потом Зинаида выступила вперед.
-И правда, девочки. Нечего нам тут делать. Остается только молиться. Пойдемте!
И первая вышла из большой комнаты. За ней потянулись и остальные.
Мать хотела увести Лену за руку, но та все никак не могла решиться уйти. Они с Тосей не были подругами, уж очень велика разница в возрасте, но почему-то эта статная, красивая женщина притягивала девушку. Лене казалось, что Таисия Ивановна — это само воплощение таёжной красоты и мощи. Ее волосы, всегда собранные в тугую косу, иссиня-черные, без единого намека на седину, походили на глубокое, будто заливавшее тайгу чернилами, ночное небо. Глаза — как далекие, загадочные звезды, а голос, бархатный, певучий, низковатый для женщины, как шум ветра в кронах деревьев, как трели птиц по весне…
-Лена, пошли, глупая! — мать рывком вывела девушку на улицу. Сумерки окутали бредущие прочь фигурки, одна из которых все оглядывалась на запертые двери большой бревенчатой избы…
-Вот, поешь. Девочки еды принесли, — Яна Вадимовна осторожно приподняла голову Тоси.
-Не хочу. Все плывет перед глазами.
-Ничего, потерпи. Авось, отступит недуг поганый. Вот мой муж-то выздоровел. Давно это было. Долго потом у моря мы жили. Все говорили, что ему тот воздух полезный будет.
-А чего сюда приехали? — больная прищурила глаза и вгляделась в лицо Яны.
-Да так. Как все…
За что супруги были отправлены в глухое поселение, за какие-такие грехи, Яна Вадимовна рассказывать не хотела. Да и ни к чему сейчас. Все равно мужа уже нет. Нет и той причины, что завела их в тягучие, вязкие снега…
Женщины исправно носили в Клуб еду, оставляя ее у дверей. Яна топила печь, ухаживала за Тосей. Потом в «таёжном госпитале» прибавилось больных. Зинаида, в полубреду-полуяви смотрела куда-то в потолок, шепча молитвы. Ленина мама, ставшая такой худенькой, словно и не было никого под одеялом, просто молча лежала на боку, ожидая очередного приступа кашля.
За окнами бушевала зима. Помощи ждать было неоткуда. Ближайший населенный пункт находился за десятки километров. Связи не было уже давно. Про горстку женщин, из последних сил хранящих тепло своего домашнего очага, возможно, просто забыли, слушая печальные сводки с фронта.
Скоро стали заканчиваться припасы. Кому-то нужно было идти на охоту. Лена вызвалась попробовать. Ради матери.
Взяв в руки отцовское ружье, она вспомнила, как он учил ее стрелять, как тогда пахло в лесу хвоей и недавно вылезшими из-под земли грибами. Это было так недавно, и вот уже память откатила воспоминания необозримо далеко. Лена вдруг стала взрослой, оставив прошлую жизнь где-то там, бегущей за телегой по осенней распутице…
Первый выстрел был неудачным. Зверь, проломившись через шапки снега на кустах, скрылся в чаще. Лена вздохнула, успокаивая трясущиеся руки. Закрыла глаза, прислушалась. Где-то далеко почудился рокот самолета. Ветка хрустнула слева. Справа взлетела в небо испуганная птица.
Второй выстрел принес удачу. Лена, продрогшая, уставшая принесла добычу. Сегодня тайга ли, Бог ли были милостивы.
Скоро девушка взяла на себя большую часть обязанностей по хозяйству. За больными требовался уход. Яна Вадимовна уже не справлялась. А из здоровых осталась лишь молоденькая Ленка, да полуслепая старушка, которая варила лечебные отвары.
Лена уже и не думала, что из того, что нужно делать, мужское, что женское. В то время уже, наверное, никто не думал. Латать крышу, как делал дед, рубить дрова, разжигать костер, а потом рыть лишь слегка оттаявшую землю, чтоб похоронить ту, что не справилась с хворью… Елена бралась за все. Почему-то постоянно сравнивала себя с Таисией…
В ту зиму выжили Лена, ее мать, Яна Вадимовна и Тося.
Поселение их сожгли, а самих женщин забрали.
Самолет надрывно гудел, продираясь сквозь облака. Женщины, тесно прижавшись друг к другу, сидели на лавке, тянущейся вдоль всего нутра самолета. Было холодно. Скоро жизнь разведет их по уголкам огромной страны.
-Таисия Ивановна! — Лена вдруг шепотом обратилась к сидящей рядом женщине. — Я хочу быть похожей на вас. Если мы больше никогда не увидимся, то знайте, что вы мой идеал!
-С чего это? — Тоня удивленно уставилась на нее.
-Ну, вы прям настоящая женщина. Таких нет больше! Вы, наверное, и есть такая, какими мы все должны быть!
-Дурочка ты!- Тося грустно посмотрела на такую взрослую с виду девчонку. — Какая я такая!? Неправильная я, понимаешь ты?! За это, видать, и в лес проклятый попала. Я не женщина, Леночка, я баба. Всегда такой была. Все сама, Афанасий дома и палец о палец не ударит, привык, что жена все сделает. Испортила я его своей самостоятельностью. Все казалось мне, что горы могу свернуть, столько внутренней силы было. Только не туда я ее направляла. Вместо того, чтобы борщи варить да уют создавать, топором махала. Вот и домахалась. Мужики от меня бегут, как от чумной. Чувствуют, что сильнее их. Поэтому и жила я в тайге. Там, вроде как, «бабы» в почете…
Самолет начал снижаться. В ушах звенело, хотелось лечь на пол и вцепиться пальцами в обшивку.
А Тося быстро продолжила, приблизив губы к самому Ленкиному уху:
-Ты бабой не будь. Нежной будь, слабой, заботливой, тогда и мужик тебе будет верен всю жизнь, привяжешь его навсегда, Он впереди, ты за ним. Так правильно будет! Не отбирай ты у него то, что Богом дано…
…С тех пор прошло несколько лет.
Лена, стоя у большого, во весь рост, зеркала, смотрела на свое отражение. Не на что было там смотреть! Кожа да кости.
-Леночка! Ты надень платье свое, ну, то, что сшили мы! Красиво же!-мама украдкой радовалась за дочь, которая сегодня идет на свидание.
-Мам! Да я в нем как оглобля! Не умею я это все! — Лена обиженно села на кровать.
Резкие, точные движения, развитые, крепкие плечи. Даром, что худенькая, но сразу было видно, что Лена атлетически сложена.
-Бедная ты моя… Не умеет… — мать села рядом и взъерошила короткие, только начавшие отрастать волосы дочери. — Ничего, родная! Все у тебя еще будет. И платья, и танцы, и…
-Брось, мама! Я переросла все это! — перед глазами почему-то стоял их Клуб. Там Лена в первый раз увидела танцы. Там же увидела боль человеческих страданий.
Война закончилась совсем недавно. Город, где теперь жили Лена с матерью, стал наполняться возвращающимися домой солдатами.
Девушка познакомилась с Лёней в трамвае. Молодой человек, немного прихрамывая, шел по салону, но тут трамвай дернуло. Мужчина качнулся и, если бы Лена не поймала его за руку, упал бы на пол.
Слово за слово, Лёня стал часто бывать в доме Елены, приглашал ее на прогулки. Девушка ему явно нравилась.
-Какие танцы, мама! Он же хромой, — резонно заметила Лена, встала, резким движением натянула платье и посмотрелась еще раз в зеркало.
Тонкая голубая ткань лежала красивыми складками на бедрах, туго обтягивала худенькие ребра, воротничок прикрывал грудь.
-Иди, он уже ждет! — мама подтолкнула девушку к двери, быстро чмокнув в щеку.
Если бы Ленку спросили, как она себя чувствует, она бы сказала, что «не в своей тарелке». Привыкшая к ружью за плечами и незатейливому быту ополченцев, она никак не могла взять в толк, как вести себя по-другому.
Но Лёня ничего не замечал. Лена была его первой любовью, слепой, штормовой, яркой. Но и недолгой.
Что-то не заладилось, что-то развело, оттолкнуло.
Так было и со многими другими, кого Лена встречала на своем пути. Мужчины тянулись к ней, как к диковинке, дикарке. Она, как старый, закадычный друг, могла говорить с ними о всем подряд. Вот только замуж никто не звал…
Лена ждала долго. Потом в ее жизни появился Женя. «Положительный», как говорила про него Ленкина мама, он через полгода знакомства сделал предложение. Стали жить вместе. Появилась своя комната. Лена, на седьмом небе от счастья, пока муж был на работе, набила на стены полочек, карнизы смастерила для шторок; как могла, дырки в паркете заделала. Дело спорилось, комната заполнялась вещами, становясь из безликой жилплощади Лениным домом.
Женя только цокал языком, но никогда не хвалил жену. А ей как будто и не нужно, как будто стеснялась она его благодарности.
День Рождения мужа в этом году решили отмечать дома. Друзья уже собирались в небольшой комнатке. В уголке, на диване, затянули песню, сам Евгений встречал гостей у двери.
-А где жена-то? — друзья осматривались, ища Лену глазами.
-Да в магазин побежала. Сейчас придет. Вы не стесняйтесь, проходите к столу!
Гости расселись по местам.
Лены все не было. Она застряла в длиннющей очереди продуктового магазина, нервно поглядывала на часы, но уйти не могла.
Наконец хлопнула входная дверь. Женя встал навстречу жене.
Женщина, с большой авоськой и еще какими-то кульками, запыхавшаяся от подъема на третий этаж, с порога сказала:
-Привет честной компании! Вот, картошки Таня из соседнего дома дала! Завтра пожарим!
Все одобрительно закивали.
Лену усадили за стол, налили рюмку.
Один из гостей, которого Лена даже не знала, поднялся и, глядя на именинника, сказал:
-Женька! Я хочу выпить за твою жену! Тебе крупно повезло. Так, как никому из нас! Вот это женщина! Вот это настоящая баба! За тебя, Леночка!
Все, морщась, опрокинули рюмки. Женя поцеловал Лену в щеку.
Но она вдруг резко встала и, кивнув тостующему, вышла в коридор.
«Баба», «настоящая баба» — звучало в ее голове.
А потом всплыло лицо Таисии, там, в холодном самолете. Потухшими, словно чужими, глазами она смотрела на Ленку.
-Ты бабой не будь! — кто-то как-будто сказал в самое ухо Елены.- Не будь! Не будь! Он впереди, ты за ним…
Где-то сейчас Тося, Антонина, краса таёжная, нашла ли она свое счастье, жива ли?…
Лена ничего не знала о ней. Но те слова, сказанные шепотом, сохраненные в памяти и сейчас вспыхнувшие ярким факелом, она повторила несколько раз, как молитву, что приведет к счастью, счастью быть слабой рядом с сильным… Сложится ли, получится ли стать такой? Кто знает…