После четырех суток в пути Анфиса была обессилена. Она вообще не была готова к встрече с нотариусом, а единственным желанием, которое было назойливо и вполне логично, было желание лечь в постель, зарыться в одеяло и крепко уснуть. Тем не менее, нужно было брать себя в руки и заниматься делами, ради которых Анфиса приехала в Романовск. Первым делом нужно было заселиться в гостиницу, потом где-то перекусить, а после ехать к нотариусу, у которого находилось завещание, ради которого, собственно, Анфиса и приехала в родной город.
Романовск почти не изменился, оставаясь глубокой провинцией, в которой люди выживали как могли. Анфисе было горько и даже больно смотреть на то, как разрушились дома с момента ее последнего визита в город, как жалко выглядели новые постройки, которые должны были радовать глаз, а не приводить в состояние шока. Больше всего Анфиса хотела увидеть свой родной двор, в котором стоял дом, являвшийся местом, в котором она провела свое детство и с которым были связаны особо теплые воспоминания.
Именно в этом дворе находилась квартира, которая должна была перейти Анфисе по наследству. В ней жила мать Анфисы, София Павловна, и вот, спустя полгода после ее смерти, необходимо было приехать и получить право собственности на скромную двухкомнатную квартиру. Анфиса, возможно, и не стала бы заморачиваться с таким богатством, ведь квартиры в Романовске стоили откровенно дешево, но ей нужно было учить сына, который в следующем году заканчивал школу, а за институт надо было платить деньги, которых у Анфисы не было.
Не было у Анфисы Ильиной и мужа, который мог бы разделить с ней расходы на воспитание и обучение сына. Мужчина ушел из семьи пять лет назад, кое-какое время платил скромные алименты, а потом и вовсе перестал давать деньги и интересоваться судьбой сына. Переехал с новой семьей поближе к Москве, на связь не выходил и финансово бывшей семье не помогал. Анфиса крутилась как могла, она работала в столовой поваром, по вечерам подрабатывала в кафе официанткой, в свои сорок лет выглядела ровно на свой возраст, связи с мужчинами ее не интересовали, хотелось только одного: чтобы у сына все в жизни сложилось лучше, чем у нее.
— Добрый день! – Анфиса стояла у стойки администратора в нотариальной конторе, в которой почти полгода назад оставляла заявление о принятии квартиры в наследство и пакет необходимых документов. – Я бы хотела, чтобы меня принял нотариус Иваненко, у которого я несколько месяцев назад сдавала пакет документов на наследство.
— А Иваненко у нас больше не работает, — девушка за стойкой выглядела растерянной, — но все его дела принял нотариус Егоров.
— Плохо, конечно, — посетовала Анфиса, — давайте тогда к Егорову.
— Вы по какому вопросу?
— По вопросу вступления в наследство. Мне нужно получить свидетельство о праве на наследство. Девушка, я ехала в поезде четверо суток, очень сильно устала и хотела бы решить вопрос поскорее.
— Но тут очередь, вас пригласят.
Анфиса вздохнула. Да уж, в Романовске с сервисом было неважно. То в магазине могли обвесить, то в автобусе нахамить, то в такси обсчитать. Это было нормой для маленького городка, в котором каждый зарабатывал как мог. Она присела на свободный стул и принялась ждать своей очереди.
— Ильина, проходите!
Анфиса вошла в тесное помещение, в котором работали сразу несколько специалистов. Нотариус Егоров оказался щуплым, седым мужчиной средних лет. Окинув Анфису незаинтересованным взглядом, он принялся рыться в бумагах, ища ее дело.
— Так, что мы имеем, — сказал он, а потом нахмурился, — и досталось же мне от моего предшественника! Вечно какие-то проблемные дела.
Анфиса напряглась:
— Что не так?
— Ваше дело закрыто. Появился наследник, у которого было завещание, и согласно ему квартира была передана в собственность согласно указаниям покойной Софии Павловны Стрельцовой.
— Что это значит? – Анфисе показалось, что земля разверзлась под ногами. Может быть, это была какая-то ошибка? Какой еще наследник с завещанием? Мама никогда не говорила ей о том, что вообще существует какое-то завещание.
— Это значит, что ваша матушка, будучи при жизни, составила документ, право наследования по которому перешло к другому человеку. Завещание было составлено верно, наследник предоставил все необходимые документы, а вас должны были известить об этом.
— Мне никто не звонил, — бледными губами произнесла Анфиса, понимая всю трагичность ситуации. Она ехала столько времени в Романовск, она рассчитывала на то, что от матери ей осталась квартира, которая бы так помогла с дальнейшим обучением сына, а тут ее ждало такое! Практически удар ножом в спину.
— Значит, мой предшественник не особо побеспокоился по этому поводу, — пожал плечами нотариус, — вы бы, конечно, могли оспорить завещание, стать наследницей доли имущества, но вы, как я вижу, трудоспособная, совершеннолетняя и не нуждающаяся в помощи государства женщина. Если бы вы были маленьким ребенком или инвалидом, тогда можно было бы оспорить завещание, а так…
— Я подам в суд! – Анфиса поняла, что уже плохо контролирует себя и свои эмоции. – И вообще, кто этот человек? Кому досталась квартира?
— Давайте посмотрим. Итак, завещание было составлено на некую Елизавету Павловну Стрельцову. Вам знакомо это имя?
— Это младшая сестра моей матери, — быстро ответила Анфиса, — но причем тут она? Она вообще никакого отношения к наследству не должна иметь! Она просто сестра, а я – дочь покойной. Почему так несправедливо?
— Ну это решение вашей матери, — мягко ответил Егоров, — возможно, у нее были на то веские причины. Может быть, обида на вас? В общем, это уже дело семейное, к закону не имеющая никакого отношения.
Анфиса вышла из здания нотариальной конторы и готова была разрыдаться. С трудом взяв себя в руки, она поймала такси и поехала в сторону квартиры, той самой, которая должна была по наследству перейти ей, но почему-то оказалась в руках другого человека.
Дверь ей открыл незнакомый мужчина.
— Вы к кому? – спросил он далеко не самым дружелюбным тоном.
— Мне нужна Стрельцова Елизавета Павловна, — ответила Анфиса уверенным голосом.
— Она тут не живет, — ответил мужчина и уже собирался закрыть дверь перед носом Анфисы, но она вовремя выставила руку и воспрепятствовала этому.
— Хорошо. А где я могу ее найти?
— Понятия не имею. Она сдает нам квартиру.
Анфиса перевела дух. По крайней мере, тетка не успела продать недвижимость, хозяйкой которой не должна была являться априори.
— Дайте мне ее номер телефона! – взмолилась Анфиса, а потом еще некоторое время ушло на то, чтобы уговорить хмурого жильца созвониться с Елизаветой и попросить разрешения на то, чтобы та согласилась поделиться номером своего телефона.
Вечером Анфиса встретилась с Елизаветой в кафе неподалеку от отеля, в котором она остановилась. Как выяснилось, Елизавета жила в соседнем областном центре, дорога в Романовск заняла у нее больше часа. Увидев тетку, Анфиса ахнула: как хорошо выглядела сестра ее покойной матери. Елизавета была старше Анфисы всего на десять лет, а выглядела словно бы моложе. Стройная, подтянутая, с хорошо прокрашенной сединой и без намека на морщины. Анфисе даже стало неловко за то, как выглядела она в сравнении с более взрослой женщиной.
— Здравствуй, Анфиса, как дела? — поприветствовала женщину сестра матери, а потом протянула руку, но Анфиса проигнорировала этот жест.
— Я не сюсюкаться сюда приехала, — ответила Анфиса, — а поговорить. Догадываешься о чем?
Елизавета пожала плечами, а потом обратилась к подошедшему к их столику официанту:
— Капучино и эклер с шоколадом.
Анфиса покосилась на свою тетку, а потом отвернула лицо в сторону. Сама она заказывать ничего не собиралась, Анфиса экономила деньги, а еще ей было неприятно то, как чопорно вела себя Елизавета.
— В этом кафе потрясающие эклеры, — зачем-то сообщила тетка племяннице, но Анфиса не собиралась обсуждать с Елизаветой вкусовые качества пирожных. Ее волновало другое: в первую очередь то, по какой причине мать оставила ее без наследства в пользу своей младшей сестры.
— Я рада, — сухо ответила Анфиса, — так скажи мне: почему тебе досталась квартира?
Елизавета посмотрела на Анфису так, словно не сразу поняла, о чем шла речь. Потом до нее как будто дошло, и женщина пожала плечами в очередной раз.
— Квартира? Ты про двушку на Ленина? Боже мой, Анфиса, я про нее уже забыла! Я думала, что ты хотела поговорить о своей матери.
— Я о ней тоже хотела поговорить, — с некоторой обидой в голосе ответила Анфиса, — но больше всего меня волнует другое. Почему мама оставила квартиру тебе, а не мне? Я приехала за тысячи километров не для того, чтобы узнать о том, что наследницей стала ты!
— Извини, но это было решением Софии, — в очередной раз, раздражая Анфису, произнесла Елизавета, — я просто получила звонок от нотариуса. Когда сестры не стало, он сказал о том, что есть завещание. Я не отказывалась от наследства, думала, что ты знаешь обо всем. Мы потеряли связь много лет назад, и судя по тому, что ты не пыталась связаться со мной столько лет, говорило о том, что ты в курсе происходящего, и тебя это совершенно не волнует. Ты ведь переехала в другой город, вышла замуж, у тебя была семья и свои заботы. Мало ли, что в Романовске оставалась квартира.
— Ты смеешься? – Анфисе стало обидно. Слушая Елизавету, она словно заново смотрела на уже знакомые вещи, но под другим углом. Ее тетку не волновало то, что она могла перейти кому-то дорогу. Еще бы! Ей досталась квартира в городе, за которую не нужно было платить, напротив, можно было получать хоть и небольшой, но весьма стабильный доход. Благо, что рынок недвижимости в Романовске позволял это делать регулярно и безболезненно.
— Я не смеюсь, я вполне серьезно говорю, — невозмутимо ответила Елизавета, а сама уже принимала заказ из рук официанта, — я не понимаю, Анфиса, что не так?
— Не так то, что моя мать записала квартиру на тебя, а ты молча воспользовалась этим, а теперь сдаешь ее и не мучаешься угрызениями совести.
Елизавета с удивлением посмотрела на свою собеседницу:
— А почему меня должна мучать совесть? Что я сделала не так? Твоя мама сама захотела сделать то, что сделала.
— Почему она сделала так? Я – ее родная дочь.
— А я – родная сестра, — ответила Елизавета, — между прочим, тоже близкий родственник. О том, что есть завещание, меня оповестила не ты. Более того, ты даже не соизволила мне сказать о том, что твоей матери нет в живых.
Анфиса замолчала. Многое она старалась не произносить вслух. Например то, что сама Анфиса в последние годы жизни матери навещала ее от силы два-три раза в год, практически не звонила ей и была обижена на мать из-за какой-то ерунды вроде отказа занять денег. И почему Анфиса решила, что у Софии Павловны было денег больше, чем у нее самой, женщина сама не могла объяснить. Просто считала, что мать ей постоянно что-то должна, и с квартирой выходило то же самое. И ведь самым странным и обидным было то, что София Павловна оставила наследство не родной дочери, а сестре, а очевидных причин для этого Анфиса не видела.
— Я не должна была сообщать тебе ни о чем, — сказал Анфиса, внимательно наблюдая за тем, как Елизавета с удовольствием поглощает эклер, запивая его ароматным кофе.
— Почему? Соня была моей сестрой, неужели я не заслужила того, чтобы поприсутствовать хотя бы на прощании с ней?
— Ты ее никогда не любила. В отличие от нее. Она заботилась о тебе, любила тебя.
— Я любила Соню, — возразила Елизавета, — возможно, не так сильно, как она меня, ведь у нас была огромная разница в возрасте. Тем не менее, твою мать я любила и не вижу ничего плохого или особенного в том, что она решила оставить квартиру мне.
Анфиса резко поднялась из-за стола:
— Я буду оспаривать завещание.
— Оспаривай. Думаю, что у тебя вряд ли что-то получится, да и для чего тебе это? Соня писала его, находясь во вполне здравом рассудке, ты – не маленький ребенок, не инвалид, поэтому вряд ли выйдет из твоей затеи что-то путное. Разве что, потратишь деньги.
Анфиса почувствовала, как внутри у нее начала закипать ненависть. Хотелось хватить Елизавету за волосы и хорошенько оттаскать прямо по полу кафе. У нее все сложилось хорошо: вышла замуж за богатого, родила двоих детей, владеет своим бизнесом. Зачем ей квартира, в которой так нуждалась Анфиса? И почему мать так поступила с дочерью? Анфиса ничего плохого Софии Павловне не сделала, навещала регулярно, звонила. Конечно, не так часто, как того хотелось бы самой матери, но Анфиса старалась много работать, чтобы сын ни в чем не нуждался, поэтому заботы о матери отошли на второй план.
— Я тебя ненавижу! – сквозь зубы произнесла Анфиса.
— Это твое право, — Елизавета равнодушно посмотрела на стоявшую перед ней разъяренную женщину, — только помни о том, что ненависть разрушает.
Анфиса развернулась, чтобы выйти из кафе, а потом услышала голос своей тетки:
— У нотариуса было для тебя письмо от матери.
Анфиса остановилась:
— Какое еще письмо?
— Я не в курсе. Об этом мне говорил еще Иваненко, когда вел наследственное дело. Уточни у его преемника.
«Зачем мне какое-то письмо? Завтра же уеду из этого гадского города!» — думала про себя Анфиса, а сама уже садилась в такси, чтобы поехать в гостиницу и наконец выспаться. Хотя в таком возбужденном состоянии вряд ли бы у нее получилось уснуть.
С утра ее мнение изменилось. А вдруг в письме мать пыталась оправдаться перед дочерью? А вдруг там написано о том, что Елизавета силой заставила Софию Павловну написать завещание? Анфиса тут же рванула в нотариальную контору.
— Не знаю ни про какое письмо, — холодно ответил ей Егоров, а Анфиса была готова глаза ему выцарапать за такой быстрый и не вполне правдивый ответ. Нотариусу просто лень было заморачиваться: искать письмо, рыться в горе бумаг, да еще и за бесплатно.
— Я заплачу вам, — быстро проговорила Анфиса, — не через кассу.
Через десять минут в ее руках был запечатанный конверт, а Егоров, ухмыляясь, расшаркивался перед Анфисой и желал ей удачи в оспаривании завещания.
Она уже не слушала его, дрожащими руками вскрывала конверт, стоя прямо в коридоре нотариальной конторы. Голоса людей, сидевших в ожидании очереди, слились в какой-то гул, который ей совершенно не мешал. Важным оставалось только то, что было написано в письме от матери.
«Милая моя Анфиса! Дочка! Пишу тебе из больницы, зная о том, что осталось мне совсем немного. Жаль, что у тебя не получилось приехать и помочь мне, так не хватает близкого человека рядом. Лиза приезжает ко мне, а я скучаю по тебе. Читая это письмо, ты уже знаешь про завещание и про мое решение. Не обижайся на него и не сердись на меня. Я не могла поступить иначе, потому что жизнь моя прошла так, что мне бы многое хотелось теперь изменить, но это невозможно, да и поздно менять что-то. Лиза – не моя сестра, она – моя дочь, которую я родила, когда сама еще была ребенком. Родила от любимого, но не любящего человека, а позор семьи твоя бабушка решила скрыть, удочерив Лизу и лишив меня возможности называть ее дочкой. Рожала я в другом городе, о беременности не знал никто, кроме врача и моей матери. Лиза до сих пор не знает правды, и я прошу тебя ей об этом не говорить. Квартира – это то, что я должна была ей завещать. Моя бедная девочка, лишенная любви матери, жила с ощущением ненужности. Мать никогда не любила Лизу как родную дочь, а меня до конца жизни винила в моей неосмотрительности. Прости и ты меня за то, что я не делилась этим с тобой.
На этом про Лизу все, душу я излила, стало немного легче. В банке открыт счет на твое имя, там лежит приличная сумма. Номер счета и сумму на нем ты узнаешь, если обратишься в любое отделение. Так я заглажу вину и перед тобой. Люблю тебя, целую и прощаюсь. Твоя мама».
Анфиса аккуратно свернула листок, а потом увидела лицо какой-то женщины, сидевшей в очереди к нотариусу и внимательно следящей за ней.
— У вас все хорошо? – спросила незнакомка. — Вы плачете.
Анфиса закивала, а потом достала из сумочки пачку салфеток и вытерла слезы. Прижала письмо к груди и испытала стыд. Глубокий стыд перед матерью, которой уже не было в живых. Она любила своих детей, но всю жизнь несла крест, заставлявший ее молчать. Нет, Анфиса ничего не скажет Елизавете, да и видеться с ней больше не будет.
После нотариуса Анфиса поехала на кладбище. По дороге купила букет свежих роз, долго сидела на могиле у матери, глядя на ее фотографию на памятнике. Тихо плакала, что-то шептала, прося прощение у покойной женщины. Мать была права: уже ничего не вернуть, уже поздно, а так бы хотелось назад в прошлое. Обнять маму, прижать к себе, сказать все то, что Анфиса вечно не успевала сказать. Жаль, очень жаль, что уже невозможно было ничего переменить.
— Прости меня, — проговорила она, гладя памятник и ощущая холодную гладкую поверхность под пальцами, — я тебя люблю. И сделаю все так, как ты меня просила. И я не обижаюсь, а вот ты вправе обижаться на меня. Жаль, что не могу уже сказать тебе этого, глядя в лицо.
Автор: Юлия Бельцова