По жаркой пыльной весенней грунтовке, дребезжа железом, ехал рейсовый автобус. Темными квадратами свежих посевов пестрели за окном поля. Тянулись до самой кромки лесов на горизонте.
Окна в автобусе были открыты и пыль вместе с режущим песком залетала внутрь, прилипала к лицам уставших людей.
Евгений Петрович уже снял шляпу и плащ, попытался сложить все аккуратно на чемодан, но от тряски плащ съезжал и сейчас уже хозяин не поправлял его, а шляпой обмахивался.
И как они здесь живут?
Душевный покой и уверенность сейчас совсем покинули его, навалилась какая-то робость. Ему уже жаль было самого себя. Зачем он сюда возвращается? Ведь когда уехал отсюда – ничуть не жалел, не вспоминал.
А чего вспоминать-то! Её?
Так ведь ничего особенного там и не вспомнить. Женился он как-то случайно. Отец говаривал «пора да пора», вот он и женился.
А ещё назло Светке Пичугиной, хоть она в его сторону и не смотрела совсем, а все равно – назло. Так она ему нравилась, да не досталась. Вот он и познакомился тогда на покосе с Еленой.
Она была худая, сутулая, какая-то не в меру угловатая, с широкой поступью и длинными руками. Но ему улыбнулась, пошёл провожать, да так и женился.
Дом у неё был рядом и такой – добротный дом. От бабки ей достался.
Хозяйкой она была сноровистой, его любила, не перечила. Вскоре родился сын.
Сейчас Евгению Петровичу было жаль Елену.
Как же тосковала-то поди, когда он ушел! Места, наверное, себе не находила. И сейчас на шее повиснет, реветь начнет. Евгений уже обдумывал, как себя вести тогда. Надо с ней построже.
Ох, не любил он бабьих слёз! Но жаль её, без мужика же четыре года была.
А Елена пореветь любила и раньше. Чуть что – в слёзы. Тоска одна. А когда сын родился, вообще, хоть в дом не ходи: дитя ревёт, жена усталая, физиономия кислая. Он в такие моменты к матери уходил.
Мать ругалась, но пускала.
И так надоела Евгению эта постылая жизнь, что стал он узнавать и прислушиваться– нельзя ль уехать куда подальше от этой безысходности.
И ведь выведал, и ничего тогда с собой не взял – все ей оставил. Только свои вещи в чемодан сложил и, пока была она на ферме, а малой – в доме матери, ушёл.
О билетах на поезд позаботился заранее, на станцию съездил в кассу. Специально узнавал, чтоб не Верка там на кассе была, их местная, а баба приезжая, чтоб не разнесли по деревне раньше времени.
Да и с чемоданом пошёл огородами, чтоб из окон не увидел кто.
А теперь вот возвращался. Совсем другим – при шляпе, при плаще. Только вот солнце печет, как назло. А плащ, между прочим, специально куплен был – для торжественного возвращения.
Да ещё муж приедет и при деньгах. Вот Ленка рада будет. Много ль она на своей ферме зарабатывает? А тут? Прям – подарок с неба. И мужик, и при деньгах.
Но была и обратная сторона у этих дум: об этих деньгах, конечно, вспомнит Екатерина. Вот баба любит деньги! С боевой Екатериной Евгений прожил полтора года, сразу после того, как от него ушла Ольга.
Приличная Ольга женщина, инженер. С ней познакомился он, как только приехали они на стройку. Зажили сначала нормально, а потом начала она нос воротить. Ну, конечно. Образованная, начитанная, а он … Где уж тут мужа уважить, борща наварить, одни глупости на уме.
Сначала хорошо все шло, даже на море съездили, а потом… И ведь ушла – беременная. Дура совсем! Кто теперь ее ребенка растить будет?
А Катерина другая. Быстро его подцепила. Жадная только больно, все его деньги прикарманить решила. Да не тут-то было. Он взял и уехал, прихватив свое…
Пусть теперь душится.
Автобус приближался к селу. Побежали знакомые тропинки, озеро, ферма…
Работу в селе на родине он, наверняка, быстро найдет, сколько тут родни, да друзей бывших.
Вот Славка Игошев вроде мастерскую свою столярную открывал, когда уезжал он. Можно к нему пойти. Хоть и не хотелось, конечно, на старого друга батрачить, но это ж временно.
Евгений уже представлял, как придет он к мужикам в столярку, как посидит с ними, с деревенскими, как покурят, новости ему расскажут местные. А он им похвастает, как на Каме поработал, как лихо у них мужикам там платят, а бабы … а бабы они везде одинаковые.
Автобус резко затормозил, обдавая стоящих на остановке клубами пыли. Евгений Петрович в шляпе, но с плыщом на руке и чемоданом спустился со ступеней.
– Жека! Ты ли? – на остановке стоял его дальний родственник, дядька Андрей.
– Здравствуйте, – представительно поздоровался Евгений.
– А ты чего это, вернулся чё ли? – он уже вступал на подножку автобуса.
– Да вот …, – неопределенно промямлил Евгений.
– Хм, интересно девки пляшут! Ну-ну…, – двери автобуса закрылись и дядька Андрей исчез за ними.
Чего это он хмыкает? Нехороший знак, – подумалось Евгению.
Интересно, сохранила ли Ленка его велосипед. Ведь только купил тогда, новый совсем ей оставил. Может продала, дура-баба.
Он шел по селу уже к своему дому. Вот сейчас повернет он за угол, обойдет перелесок и…
Он повернул, увидел свой дом. Тот же дом, бревенчатый, черный, с зелёной крышей, но обнесенный свежим деревянным забором.
«Мужик?» Неужели мужика завела?
Точно таким же забором, только пониже, был обнесен и дом его матери. Матери он писал дважды, но она ему так и не ответила. Видать – обиду затаила. Ну и ладно! Он никогда с ней не ладил, нечего и начинать.
«Ах, Ленка — сучка! Муж за порог, а она … »
Свежая калитка была заперта. Евгений попытался открыть, но не смог. Очень хотелось пить. Из двора напротив показалась старушка. Евгений узнал ее, но почему-то резко отвернулся. Ещё не хотелось ни с кем здороваться.
Но старушка направилась к нему.
– Вы чего тут? Ой! – она всплеснула руками, – Никак Евгеша явился!
Эта местная фамильярность его всегда раздражала.
– Здравствуйте, – гортанно произнес он.
– А ведь Лена-то на работе. Который час-то идёт? – спросила она.
Евгений деловито посмотрел на часы и ответил.
– Нескоро ещё вернётся. Можа ко мне пока пойдешь? – предложила она.
– Нее, я к матери вон пока.
– К какой матери?
Евгений махнул рукой на свой родной дом.
– Ты чё ли не знаешь? – старушка смотрела на него внимательно.
– Что – не знаешь? – сплошные загадки тут.
– Так ведь померла Лизавета, уж три года как с лишком… Зимой, да в лютый мороз. Но Лена – умница, все организовала, и машину дали, и сани большие нашли, с отцом положили рядком, – соседка перекрестилась, – Можа ко мне пока? – позвала она.
Евгений отказался, но попросил оставить чемодан. Плащ взял с собой. Приходил в себя от новости.
Как это – матери нет. Он вообще не думал о матери. Казалось – она вечная. И сейчас вот ехал, о Елене думал, о сыне, а о матери как-то и забыл.
Ну, и встретила его родина, ну, и «порадовала»…
Он направился в сторону фермы, но встречаться там при всех с женой, в его планы не входило. Кто знает, что ждать от этой встречи?
По дороге завернул в мастерскую. Там совсем не так было всё, как он ожидал. Мастерская обнесена забором, за калиткой кибитка. Как только он зашёл, его спросили, к кому он, и развернули назад. Внутрь нельзя, а Вячеслава Иваныча на месте сейчас нет, в город уехал.
Это Славка-то…
Эка шишка, ещё и забором обнесся!
Пока там был, огляделся. Все были заняты делом, и никто не курил, не глазел по сторонам. Лица все были незнакомые, Евгений не встретил никого, хотя бы отдаленно знакомого.
Он направился в сторону фермы.
» Так-так», – думал он. Всё складывается не совсем так, как он думал. За эти годы село изменилось. Помолодело, поднаторело. И не так, чтоб уж очень нуждалось в нем. Вон сколько молодежи в мастерской.
В небо поднимались могучие кроны сосен и кедрачей. Пятна чистого теплого света дрожали между стволами.
Знакомая светлая дорога с двумя колеями шла под самой стеной перелеска. Две колеи были разделены буйно разрастающейся высокой травой.
И вдруг Евгений услышал впереди грудной громкий раскатистый женский смех.
Навстречу ему по дороге шли доярки. Он узнал и не узнал Елену. Она была выше других, стройная, крепкая, в цветастом платье и с платком на плечах. Это она раскатисто смеялась громче других.
Глаза горели какой-то горячностью и счастьем. Такой он её никогда не видел.
И тут женщины тоже увидели его. Быстро перешепнулись и замолчали. Елена не отделилась, не пошла быстрей других, так и шла тем же ходом. Евгения это задело. Могла б, конечно, и поприветливей мужа встретить.
Женщины поздоровались, осматривая его, улыбаясь, и прошли дальше. Елена отстала.
– Ну, здравствуй, Елена.
– Здравствуйте, Евгений Петрович, – сказала она вежливо бесцветным голосом.
Могла бы быть и потеплее, муж ведь вернулся.
Они пошли в село, Елена по одной колее, он – по другой.
– Не ждала, небось, – усмехнулся он.
– Да где уж ждать. Долго Вас не было.
– Ты чего это выкаешь мне, на «ты» вроде были.
– Как скажете … скажешь …
Евгений помолчал. Он не знал о чем говорить. Потом вдруг вспомнил.
– Как сын? С кем он сейчас? Матери-то ведь нет, – он превнес в голос трагизма.
– Да ни с кем. На великах укатили куда-то с пацанами.
Евгений сначала даже решил, что она шутит. Как укатили? Маленький же…
Но он ничего не сказал, он подсчитывал. Ага, когда он уехал, сыну шёл третий, а теперь значит … неужели седьмой.
Как время летит!
Они вошли в дом. Пахло как-то особенно – свежим хлебом и чистым бельем. Запах был до того родным, что захотелось плакать.
Евгений огляделся. Нет, не «пахло» тут мужчиной, разве что маленьким, вон – игрушки детские. В остальном, все на своих местах. Новый холодильник даже.
Это как это она его купила, одна-то. Значит уж не совсем тут и бедствовала.
Он повесил плащ, вымыл руки у рукомойника и сел за стол. Лена включила электроплитку, поставила на неё сковороду, плеснув масла, достала что-то из холодильника.
Она быстро и ловко ходила по кухне, накрывая стол. Евгений расслабился.
Ну, значит хорошо все. Ну, сердится, конечно, но время подлечит, сейчас вот он достанет деньги и она отойдет. Надо было о подарках подумать, эх, надо…
– А сын-то на моём велосипеди, али купили? – Евгений вдруг понял, что не помнит, как сына зовут. Потом вспомнил – Колька же.
– На Вашем уже. Маленький покупала ему, так он немного и поездил. Научился быстро под рамой на Вашем, теперь уж и так почти достает, если не на сиденье, – Елена при этих словах сделалась мягче, в глазах – свет, видно, что любит сына.
Она поставила сковороду с макаронами на подставку посреди стола. Наложила тарелку квашеной капусты, порезала сала. Евгений сглотнул слюни, он проголодался.
Только Евгений было решил, что пора и деньги достать, как в избу постучали. Откашливаясь и теребя шапку в руках, на пороге появился старик.
Кузьмич, – вспомнил Евгений. Казалось, что он и не изменился. Тот же ватник, те же сапоги. Он приходился Елене дальним родственником, иногда навещал.
«Вот принесла нелёгкая», – подумал Евгений.
Поздоровались.
– Давай садись, Кузьмич, как раз отобедаем, – пригласила Елена.
Кузьмич помыл руки и благочинно сел, поглядывая из-под бровей на Евгения.
– Выпивать будете? – спросила Елена.
– Да разве что чуточку, за возвращение хозяина, – согласился Евгений.
Она молча подняла дорожку, приоткрыла крышку подвала и спустилась туда. Вышла с бутылкой самогона, налила по стопке.
– Ну, за Вас, – сказала Елена и пригубила, опережая Евгения, который хотел было сказать что-то торжественное.
Евгений ел с аппетитом, обжигаясь и дуя на горячие макароны. Они похрустывали поджаренками. Капуста тоже было удачной, давно он такой не едал.
– Ну, как жилось-былось? – спросил Кузьмич.
Евгений дожевал капусту.
– Да разве все расскажешь. Столько повидал, мир поглядел. Совсем по-другому там живут, не как тут у вас.
– Да где уж нам! Отсталые …
– Что есть, то есть. А смотрю мастерская-то у вас прям споро работает, расстроилась, разрослась.
– Да-а, – протянул Кузьмич, – Вячеслав Иваныч – мужик спорый, все у него ловко. Такое произвосьво организовал – ух… Только вот – жаль мужика, в том году … али не в том, – он посмотрел на Елену, – Когда, Лен?
– Два года уж почти, – подсказала она.
– Ага, два году уж, как жену похоронил, заболела она по части женской шибко, да так и не спасли. Он и в город её, и так, и сяк, да не вышло… Дочка осталася, Нюрочка.
– А я вот сына ещё и не видал, – Евгений сыто откинулся на спинку стула, – Лена говорит, катается где-то на велике моём.
– При-е-дет, – протянул Кузьмич, – Есть захочет, быстро прискочит, – а потом вдруг вспомнил, – Он мне щеколду-то вчера починил, Лен. Вот ведь – голова.
Евгений понял, что с Кузьмичом Елена живёт тесно, видать – вместо деда Кольке.
Кузьмич ушёл. Елена опять молча убрала со стола и как-то незаметно исчезла во дворе. Видно, хлопочет по хозяйству.
Надо было за чемоданом сходить. Он так и остался у соседки. Евгений вышел на крыльцо, издали последил за женой.
Она, как ни в чем не бывало, очень спокойно управлялась во дворе: вот пригляделась к цветам, вот набрала в ведра воды из бочки, что-то там растворяла.
Никакого волнения. А ведь муж вернулся!
Он подошёл к ней ближе.
– Это… Пойду я, за чемоданом схожу, я его у соседки оставил, чтоб не таскаться.
Елена, разогнулась и, глядя опять же на свои грядки, произнесла.
– Вы, Евгений Петрович, с чемоданом-то в материнский дом ступайте. Ключи на гвоздике в прихожей там. Мы дом поддерживали, не беспокойтесь, порядок там. Белье постельное чистое глаженое в шкафу, где и было. Завтракать приходите, коль нечего, а потом уж сами…
Евгений стоял ошарашенный… Гнала…
– Ой, забыл совсем, Лен. Я ж денег привез, вот, – он достал из-за пазухи, из внутреннего кармана пиджака пачку денег в пакете и протянул ей.
Елена посмотрела на деньги, но как-то вяло, равнодушно, даже бровь не дрогнула.
– Хорошо это, – невозмутимо сказала, – Коль останетесь, они Вам потребуются. У Вас печка совсем плохая, перекладывать надо. Да и дом старый, много ремонту потребует.
И отвернулась, опять принялась за свои грядки.
И что? Уходить что ли? Так ведь жена же.
– Мы ж женаты с тобой как никак! Я ж муж твой! – сказал в сердцах и понял – не так надо было, мягче как-то.
Но Елена спокойно ответила.
– Так ведь документы вернулись. Не нашли Вас. Я года два назад отправляла, а потом рукой махнула. Подумала – да ладно. Что эти бумаги решают? Ничего. Ведь если нет мужа, так его и нет. Хошь пиши на бумаге, хошь не пиши…
– Так вот он я, вернулся вроде …
Елена посмотрела на него настолько спокойным взглядом, настолько равнодушным, что Евгению стало не по себе.
Она ничего не сказала, опять принялась за свои дела, заткнув повыше юбку и наклонившись над грядками.
Дальше Евгений Петрович не знал чего говорить. Он направился в дом, взял ключи и пошел за чемоданом. А злость закипала.
А он что, мало что ли на этот дом батрачил? Чай на его деньги поначалу жили, она дома сидела, рожала да с дитём нянчилась, а он ишачил в совхозе. А материнский дом – избушка в землю вросшая. Разве можно там жить?
Он вернулся к Елене уже с чемоданом:
– Ну вот что! Я сына увидеть хочу.
– Конечно, как прикатит, скажу ему, чтоб к Вам зашёл.
Больше ему сказать было нечего.
Материнский дом вогнал в ещё большую тоску. Матери нет.
Да и все тут казалось таким убогим, нищенским. Видно было, что порядок тут поддерживался Еленой. Двор ухожен, в доме шторы свежие, порошком пахнут, герань вся в цвету на окнах, часы тикают, но … Разве можно тут жить?
Он достал из скрипучего шкафа чистое белье, принялся стелить постель. Она была высокая, пушистая. Но до конца так и не застелил, снял пиджак и прилёг. Постель обожгла холодом.
Он все обдумывал свою ситуацию, как уладить все, и не заметил, как уснул.
Проснулся от стука в окно. Выглянул – стучал Кузьмич, махал рукой, выйди, мол…
На улице собирались быабы, видать, слух о его возвращении уже разнёсся.
Евгений надел пиджак и вышел. Посреди двора стоял босой наголо стриженный веснушчатый мальчик. Около калитки на земле лежал велосипед. Евгений узнал его.
Кузьмич присел в отдалении, у сарая на завалинку.
– Ну, здравствуй, Николай Евгеньевич!
– Здрасьте, – мальчик потупился.
Что спросить-то?
– Как учишься?
Мальчик поднял голову:
– Я не учусь …
– Как это?
– Я осенью в школу пойду.
– А… Ну да, верно! Но учись хорошо…, – Евгений совсем не знал, что ещё его спросить и о чем беседовать.
– А ты знаешь, это ведь мой велосипед.
– Знаю…
– Цепь-то спадает?
– Спадает.
– И что делаешь?
– Надеваю…
– А матери помогаешь?
И тут мальчик поднял голову и Евгений встретился с ним взглядом. Парень слегка улыбался, взгляд его был насмешливый и умный. Не такой уж он простак. И опять Евгению сделалось неловко. Совсем он не умел разговаривать с детьми.
– А ведь я это велосипед по большому блату в городе достал. Знаешь, какая очередь за ними была, а я … Я деньги откладывал, договаривался, ездил. Знаешь… А!– он махнул рукой, – Да ничего ты не знаешь, вы теперь, дети, как сыр в масле катаетесь, а раньше все по-другому было. Вот так вот! Мы дорожили всем, вот так вот велосипеды не бросали.
Мальчик продолжал стоять. Говорить было не о чем. Молчание стало гнетущим.
И тут в калитку заглянула белокурая кудрявая девочка лет четырех, подошла к Николаю и всунула ему в руку свою ручонку. Он посмотрел на неё:
– Ты чего, Нюрка?
– Я с тобой хочу.
Николай поднял глаза на отца, и Евгений раздражённо сказал:
– Ну ладно, ступайте себе.
Дети убежали с радостью.
Кузьмич, кряхтя, поднялся с завалинки.
– Ну, вот и встретился с сыном, вот и поговорили.
– Так ведь о чем с ним говорить-то? Малец ещё.
– И верно, малец. Что с него взять – безотцовщина.
– Упрекать станете.
– Да чего мне, старику, упрекать. Без меня жись упрекнет. У грехов тени длинные.
– Какие грехи? Я деньги, между прочим, привез. А она не взяла.
– Так ведь самый большой грех – не ненависть, а забывчивость да равнодушие. Оно все убивает. Вот и связь вашу убило. В прошлое не вернёшься уже.
– Мы разберемся, много слишком советчиков! – процедил Евгений.
– Так ведь и не советовал ещё ничего. А если б советовал, то сказал бы – уезжай! Нет уже тебе тут места.
– А это что за девчонка? Славкина что ли? – с ехидцей спросил.
– Да, Славкина, – дед с любовью глянул в сторону калитки, куда ушли дети.
– Ну, тогда ясно все, – развел руками Евгений.
– Ну и хорошо, что ясно. Можа и прояснится что в голове, – сказал дед уже обернувшись в калитке.
Евгений спал плохо. Проснулся с рассветом от крика петухов. Голое окно освещало комнату холодным светом. Ни на что не хотелось здесь смотреть.
Он вышел во двор, закурил. Вспомнилось, как с матерью сидели здесь во дворе, когда был ещё мальцом. Она любила вечерами про дела и жизнь с ним поговорить, прибауток много знала, сказочек, пела потихоньку.
Рядом с отцом что ли она теперь? Вместе что ли? Как знать… Наверное, на кладбище сходить надо, далеко только очень.
Он вышел за калитку и вдруг увидел прислоненный к забору велосипед. Это что ж, сын ему вернул значит?
Гордый, значит. Малой, а уже … Поди ж ты!
И Евгений всё решил. Он быстро вошёл в дом, собрал свои ещё неразобранные почти пожитки. Достал немного денег из пачки и положил их на стол, под ножку самовара. Пусть знают – он не жмот какой.
Потом подумал и немного убавил. Ему теперь тоже деньги нужны. Ему перед Катериной надо оправдываться.
Он вышел за калитку, перевез велосипед к дому Елены, завез во двор. Пусть ездит сын. Сын ведь – не жалко.
Хоть и приняли его тут так, совсем плохо, но он – мужик благородный, он зла не держит, он прощает их.
Евгений шёл к автобусной остановке по знакомым тропам. Утренний лес ещё просыпался. Эти запахи и звуки возвращали память, возвращали прошлое и весь окружающий мир как будто возвращался к нему.
Почему-то этот свет давил, как будто бился кто в темную стену души, да никак …
Евгений шагал меж стволов по влажной от росы траве, а на сердце было горько. Прошлое уже не вернёшь … Ему было так жаль себя.
***
Тут мне и добавить нечего, дорогие читатели…