– Нооо, Карько, трогай! – легонько тронул отец вожжами коня. И покатились дрожки, мягко покачиваясь, вдоль сельской улочки. Деревня ещё спала, но то тут, то там уже горланили петухи, оповещая о приближении рассвета. Хотя какой это рассвет? Летом ночи короткие, светлые – одна заря спешит другую сменить, не позволяя надолго погаснуть горизонту.
Художник Инесса Морозова
Вот интересно, думала Соня, а как там, далеко-далеко, зори встречаются? Она окончила уже третий класс и, конечно же, знала о том, что Земля круглая и что солнышко её освещает, но всё-таки было интересно – как? И почему зимой ночь такая тёмная и длинная, а летом наоборот? Почему летом солнце садится в одной стороне, а зимой – закатывается немного левее? Вопросов было много, а спросить она не смела, так как побаивалась отца, он всегда ей сказался сердитым и даже чужим. Дорога, как сказал отец, будет дальней, потому она начала придумывала разные истории, где и солнце, и земля были живыми, и зори живыми, и даже разговаривали они между собой совсем как люди…
Они почти проехали бесконечные пшеничные поля и приближались к лесу.
– Папа, а Земля живая? – насмелилась Соня обратиться к задумавшемуся отцу.
– Конечно живая! Вот сейчас ты поймёшь, как она дышит, – отец остановил коня, ссадил девочку, а сам встал на колено, – поднеси ладошку к земле. Чуешь?
Соня действительно ощутила тепло, исходящее от земли.
– Да! – радостно воскликнула она, – Какое тёплое у Земли дыхание!
– У всего живого тёплое дыхание, дочка.
– А деревья живые? А эти колоски?
– Конечно! Всё, что ты видишь вокруг живое! – он подсадил девочку на повозку, и они тронулись дальше.
Тихий лес, как показалось Соне, встретил их приветливо. Ёлки и сосны кивали своими пушистыми лапами, берёзки улыбались каждым листочком, а осинки радостно шелестели.
– Папа, а они здороваются с нами! Ты видишь?
Отец улыбнулся и подстегнул коня, который пофыркивая, перешёл на лёгкий бег.
– Ты зачем Карьку бьёшь?
– Чтобы бежал быстрее.
– Так скажи! Он ведь тоже живой и поймёт. Не бей больше!
Отец снова улыбнулся и неожиданно запел: «Живёт моя отрада в высоком терему, а в терем тот высокий нет входа никому…». Он обладал хорошим слухом и красивым голосом, самые высокие ноты звучали чисто, без малейшей фальши. Соня и раньше слышала, как поёт отец, но сейчас как ей показалось он пел по-особому, как-то широко и радостно.
– Чуешь, какой запах в лесу? А дышится-то как привольно! – раскинул он широко руки и вдохнул полной грудью.
– Пахнет чем-то остреньким, даже горьким маленько, – потянула носиком Соня.
– От живицы такой дух идёт. Живица – это сосновый сок. Она очень важна и необходима для людей.
– А для чего?
– Ну… для лекарства, например, или изготовления спирта, да много для чего, я всего и не знаю.
Восходящее солнце уже проглядывало между деревьями и красило стволы сосен в розоватый цвет, когда они остановились возле небольшой, но срубленной из добротных брёвен избушки, притулившейся к огромной ели.
– Красиииво, – залюбовалась Соня.
– Вот здесь и заночуем. Я стану мочало мочить, а ты – лес слушать да ягодки брать. Вон сколько по берегу ручья красной смородины!
– Как это – мочало мочить?
– Да сама скоро всё увидишь, вот чайку попьём и за дело. – Отец быстро развёл костерок, набросал в чайник смородиновых веточек и поставил на огонь, – Ну-ка, доставай сумку, посмотрим, что нам мать собрала. Ууу… дочка, живём! Тут и шанежки, и молоко, и творог, и тушёнка, а главное, – покачал он перед её носом конфетой, – твой «Золотой ключик». Вечером супчик сварганим. А сейчас надо плотненько подкрепиться, работа мне предстоит тяжелая.
Наскоро перекусив, они отравились в расположенный неподалёку липняк. Отец выбирал нетолстые деревца, срубал и очень тщательно очищал ствол от веток, аккуратно складывая их в сторонке. Затем делал надрез с комля и специальной заострённой лопаткой, очень ловко снимал длинные слои коры. Очищенные брёвнышки он, так же аккуратно укладывал в штабель.
– А зачем ты их складываешь все в кучку? – поинтересовалась Соня.
– А для того, чтобы был в лесу порядок. После я увезу их домой, ими станем баньку подтапливать, жара большого, конечно, не будет, но для лета этого достаточно, а веточки в костре сгорят. Ничего не должно пропадать зря, захламлять лес не следует. Он может обидеться.
– Ну и где тут твоё мочало?
– Вот! Посмотри, здесь не всё кора, здесь половина лыка, чтобы отделить лыко от коры, нужно её замочить в воде на некоторое время.
Из длинных лент он сворачивал трубочки-тюки, корой вовнутрь, перевязал их такой же полоской и опускал в неглубокое озерко.
– И зачем нам это лыко-мочало! Какая от него польза? Деревья только зря погубил, – нахмурилась Соня.
– Эээ, погоди сердиться. Липа растёт быстро, её даже необходимо прореживать и если относиться к делу с умом и бережно обращаться с лесом, он не пострадает. Вот послушай, в старину из лыка плели лапти, делали рогожи, мешки, плели веревки. У нас и сейчас дома веревки все из лыка, они легкие и прочные. Древесина у липы очень мягкая, поэтому из середины ствола и толстых веточек делали ложки, чашки и прочие вещи, необходимые в хозяйстве. А мочалки, что у нас в бане, из того же из лыка, потому мочалками и называются, на первых порах они жёсткие, но потом мягче становятся. Кроме того, старые люди говорят, что очень полезно натирать тело именно мочальной вехоткой, мол, от этого большая польза для тела. Мама потолок и печку белит мочальными кистями. Видишь, сколько пользы приносит нам лыко. Ты пока пойди, лес послушай, если хочешь, ягодки побери, а у меня тут ещё много работы. Только смотри, глубоко в лес не заходи, когда пойдёшь – дорогу примечай, чтоб не заблудиться. Ничего не бойся, звери не тронут, если опасности от тебя не почуют, но по сторонам всё же поглядывай, если что – кричи громко, я услышу.
Соня ещё некоторое время понаблюдала за отцом, который легко орудовал топором и с большой сноровкой управлялся с деревьями, и направилась к избушке. Солнце стояло уже высоко, и кроны деревьев вычерчивали на ясном небе замысловатые узоры. Зрелище было завораживающим. Девочка подняла голову и стала медленно поворачиваться, картины стали меняться как в калейдоскопе. Перещелкивались птички, поскрипывали деревья, где-то дятел упорно долбил по стволу. Девочка была спокойна – папа рядом, такой сильный и уверенный.
***
Свернув с тропинки, Соня углубилась в лес. Мягкий светло-зелёный мох устилал поверхность, так приятно было по нему ступать. В ложбинке ласково журчал ручеёк, по берегу которого, до самой воды опускались кисти красной смородины. На солнце они горели, переливались яркими огоньками. Вода в ручейке была чистой и настолько прозрачной, что видны были разноцветные гальки и камушки. Девочка достала два камушка, но на солнышке они быстро поблекли, утратив прежнюю красоту, и она опустила их в воду, – Вам, наверное, лучше там, вот и живите на своём месте.
Внимание привлекла большая развесистая сосна, Соня приложилась щекой к её шероховатому стволу и стала прислушиваться. Сначала, кроме биения своего сердечка ничего не чувствовала, но вскоре появилось ещё какое-то слабое движение. Соня обняла дерево руками, прижавшись к нему всем тельцем, и закрыла глаза. Скорее всего, это происходило на уровне подсознания, а, возможно, впечатлительная девочка сама вызвала в себе это чувство, только вскоре она ясно ощутила, как по стволу снизу вверх движется волна, именно волна, а не что-либо другое. Эта волна увлекала её за собой ввысь, даже голова закружилась немного. Соня отстранилась от дерева на какое-то время, затем, наложила вновь руки на сосну и удивилась – волна снова подхватывала и влекла ввысь.
Живая! Ты живая, – шептала девочка, – так вот значит, как бьётся твоё сердце… я тебя слышу! Она погладила сосну, направилась к берёзе и всё повторилось. Восхищению ребёнка не было предела. Перед ней открывался неведомый доселе мир, загадочный, но ставший близким, интересным и понятным. Углубляясь всё дальше в лес, она переходила от дерева к дереву, гладила шелковистые стволы берёз, ласкала бархатные осинки и тёплые сосны, разглядывала их, разговаривала с ними и всё больше убеждалась, что лес живёт своей, особенной жизнью.
Как ты думаешь, папа добрый? – прислонилась она спиной к берёзе, – Он такой сильный и умелый, вон как много умеет и знает. Глаза сегодня у него такие тёплые и добрые, совсем как у мамы.
Налетел ветерок, и листочки березы легонько зашелестели.
Вот! – обрадовалась Соня, – Ты со мной согласна, берёзонька! Добрый и хороший! Он знает, что ты умеешь разговаривать, а я теперь знаю его тайну и никому не расскажу, даже маме. Нет, маме я всё-таки расскажу, – решила она.
***
– Соооняаа… Соня… Эге-гей… Соня.. – донеслось издалека. Девочка увлеклась новыми знакомыми и не заметила, что удалилась от тропинки, она растерялась, не зная в какую сторону пойти, но папин голос звал и приближался, Соня успокоилась.
– Идууу! – громко прокричала она в ответ.
– Я же тебе не велел далеко уходить! Почему своевольничаешь! Уже почти час тебя ищу, – грубо прокричал отец, схватил за руку и быстро пошагал по лесу.
Снова стал таким же, как дома, злым и грубым, – думала она, еле поспевая, – а весь был, был другим! Почему? От обиды девочка была готова расплакаться, сегодня она узнала отца с новой, необычной стороны, успела полюбить его «такого», теперь у них была общая тайна и вот всё пропало. Каждодневный страх перед отцом, который выпивал и частенько устраивал дома скандалы, почти перечеркнул едва зародившееся чувство любви к нему. Соня резко остановилась и выдернула руку из его ладони:
– Я не люблю тебя! Ты злой! Я тебя боюсь!
Ни жена, ни кто-либо из шестерых детей не смели перечить отцу. Этот резкий и открытый протест младшей дочери словно окатил его студёной водой. Он любил своих детей, по-своему, но любил. Особенно эту маленькую, бойкую и как две капли похожую на мать. Слова дочери глубоко ранили. – Значит и другие дети так же считают и не любят меня.
Это открытие огорчило, расстроило и заставило впервые об этом задуматься. Несмотря на вспыльчивость, в душе он был добрым и отходчивым человеком. Страх от того, что Соня могла заблудиться и пропасть в непроходимом лесу, уже миновал и нервы успокоились. Отец присел на корточки рядом с дочкой и обнял:
– А я тебя люблю. Очень люблю, доченька моя ненаглядная! Пойдём, надо ужин готовить.
И сразу стал близким и понятным, таким, каким очень понравился сегодня. Она не хотела расставаться с этим новым чувством. Хотелось снова окунуться в отцовскую ласку, слушать его спокойный голос. Соня сама взяла за руку отца:
– Пойдём.
Некоторое время они шли, молча, девочка чувствовала тепло отцовской сильной, шершавой ладони, и от этого ей было очень уютно, хорошо и не терпелось поделиться с отцом всем, что она открыла для себя:
– А я знаю твою тайну.
– Какую?
– Я слушала лес, разговаривала с деревьями. Ты ведь тоже это умеешь, правда, папа?
– Не умею… как разговаривала? – забеспокоился отец, подозрительно посматривая на дочь. – Ладно ли всё с тобой, Сонюшка? Голова не болит?
– Ну как же, папа! Ты сам сказал – иди и слушай лес.
– Говорил, и что?
– Вот я и слушала!
– Ничего не понимаю, – потрогал он лоб девочки.
– Да вот так! – Соня подтащила отца к дереву и прижала его руки к стволу, – Слышишь?
Отец недоумённо пожал плечами:
– Что я должен слышать? Шумит и шумит себе сосна.
– А как волна идёт вверх, чувствуешь? Сильная волна!
– Нет. Ничего не чувствую.
Немного разочарованная, недоверчиво поглядывая на отца, девочка поволокла его к берёзе:
– А тут слышишь? Берёзка она… как тихая река… Ну, папа!
Отец, молча, взял её на руки, и понёс осторожно, как драгоценную ношу.
***
Потом они варили суп из домашней тушёнки и долго пили чай со смородиной и лесной мятой и, конечно же, с любимым «Золотым ключиком».
– Смотри, Соня, как заря горит… – задумчиво сказал отец, – Заря горит – работа́ть велит!
– И что это значит?
– А то и значит, что завтра будет хороший, солнечный день.
Костерок горел, весело потрескивая, искры вырывались вверх, как от маленького фейерверка и гасли. Соне хотелось вот так сидеть и сидеть рядышком с отцом на брёвнышке, бесконечно слушать его голос и смотреть на огонь, задавать вопросы, на которые у него всегда есть ответы. В сердечке маленькой девочки росло и крепло большое и светлое чувство любви к отцу. Возможно, в подобные моменты и сближаются людские души.
– Папа, а ты меня не обманываешь, правда не слышишь деревья?
– Это большой дар, Сонюшка! Не каждому он даётся. Тебя, видимо, Боженька в макушку поцеловал, а я просто очень хорошо себя чувствую в лесу. Тишь здесь такая, что душа отдыхает, как в храме божьем. Лес, наверное, и есть тот самый Храм. Всё уходит куда-то, становится малозначимым… – и после паузы добавил. – Ты только никому не рассказывай, доченька, что чувствуют ручки твои золотые, – погладил он её по голове, – люди смеяться будут, потому что им этого не понять.
– И маме?
– Маме всё можно и нужно рассказывать.
Отец забросал землёй угли костра и запалил у порога избушки дымокур – гнилую корягу. Улеглись на топчане, покрытом толстым слоем душистого свежего сена. Как же хорошо лежать вот так рядом с отцом! Соня раньше никогда не чувствовала себя настолько счастливой и спокойной.
– Папа, а ты дома совсем не такой, – осторожно заметила Соня.
Отец привлек её к себе, чмокнул в нос и проворчал:
– Такой, не такой! Спи, давай, завтра рано вставать.
***
– Школа на линейку построена! – доложила пионервожатая директору.
Ох уж, эти общешкольные линейки 60-х годов прошлого столетия. На них хвалили отличников, распекали двоечников и нарушителей дисциплины, словом, решали все внутри школьные вопросы. Попасть «под обстрел» на линейке считалось в то время большим позором.
Только в этот день линейка была не обычной, на ней присутствовал и председатель колхоза, и строгая, толстая тётка в милицейской форме, а ещё зачем-то родители Вовки Зыкова и Витьки Чугаева. Сначала завуч школы коротенько доложила об успехах примерных учеников, потом вперёд вышла директор школы:
– Ребята, – обратилась она к детям необычно официальным, чужим голосом, – произошло вопиющее событие: двое наших учеников разбили стекло в правлении колхоза. Это Зыков и Чугаев – известные личности! Выйдите на середину! – приказала она, – Не успевают практически по всем предметам, поведение на уроках безобразное…, – стала она озвучивать, и довольно долго, весь список «безобразий» этой парочки.
Чугаев, красный от стыда, уставился в пол, а Зыков с тоской глядел в окно, отвернувшись, чтоб не видеть заплаканную мать и отца, инвалида Великой Отечественной войны.
– Так вот, – заключила директор, – всем этим безобразиям пора положить конец! На педагогическом совете принято решение отчислить Зыкова и Чугаева из школы и поставить на учет в детскую комнату милиции.
За ней выступила заранее подготовленная девочка из восьмого класса и тоже сказала, что им не место в школе, потом ещё кто-то что-то говорил… говорил…
***
Вот это новости! Не фига себе! – подумала Сонька. Витька Чугаев учился вместе с ней в шестом классе, а Вовка Зыков – в восьмом, но это совершенно не мешало им дружить. Мысли путались, девочку лихорадило: Как это – выгнать из школы!? Подумаешь, парочку уроков сорвали… подумаешь, прогуляли, ну и что, что они двоечники… за какое-то несчастное стекло – из школы!?.. столько вместе взято снежных крепостей, столько вместе на лыжах пройдено маршрутов… да нормальные они парни!.. ну уж нет! Допустить такого она просто не могла, а тем более промолчать, уж это совсем было ей чуждо, и… Сонька ринулась в бой, как на снежную крепость, со всей присущей ей отвагой.
Она резко и решительно вышла на середину зала и встала рядом с парнями плечом к плечу, как в бою:
– Как это выгнать из школы!? – прозвучал в тишине её возмущенный и дрожащий от волнения голос, – Как выгнать?! Вы же комсомольцы! – повернулась она к шеренге ребят восьмого класса. – А что вы сделали, чтоб Вовка учился хорошо, чтоб поведение было другое? Что?! Другие ребята тоже шкодничают, только потихоньку, плохо учатся и ничего! Другие-то лучше, что ли? Чем лучше? Несправедливо это! Неправильно так!! Так нельзя!!! – голос её всё больше и больше креп от фразы к фразе, и она повышала и повышала его интонацию. – Мы, пионеры, например, решили взять Витьку на поруки, чтоб он не остался на второй год, правда ведь, ребята?! Правда?! – давила она на свой класс.
Не о каких «напоруках» разговора не было, и шестиклассники растерялись. Валерка Ожиганов толкнул Нинку Субботину в бок и шепнул:
– Нинка, а что такое напоруки?
Та отмахнулась от него как от назойливой мухи:
– Да погоди ты! Потом разберёмся!
Закадычная Сонькина подружка, с которой они тоже не блистали примерным поведением и частенько вместе «шкодили» на уроках, как всегда, нашлась и поддержала в трудную минуту:
– Конечно! – громко выкрикнула Нинка, – Мы возьмём над Чугаевым шефство и вытянем его!
***
Дальше последовала немая сцена: учителя и родители – в полной растерянности, толстая тётка милиционер поджала губки и укоризненно смотрит на директора, а председатель колхоза улыбнулся, потер лоб и направился к выходу.
Сонька, с чувством исполненного долга, встала в строй и хитренькими, озорными взглядами всячески поддерживала своих дружков, которые смотрели на неё во все глаза, не понимая ещё, что произошло. Откуда пришло к ней это словосочетание «берём на поруки» девочка и сама не знала, но чувствовала, что попала в точку.
Дома она, конечно же, не рассказала об этом событии, но через несколько дней к отцу по делам заглянул председатель колхоза и прямо с порога бахнул:
– Ну, Иван Павлович, уж не знаю, что только из твоей девки выйдет!
– Что такое? – напрягся отец.
Мать притихла на кухне, перестав брякать посудой, а виновница замерла в комнате на диванчике, предчувствую бурю, и неминуемо последующую за ней порку.
***
Отец был крут и скор на расправу. Года два назад они с той же Нинкой Субботиной разбросали огуречную грядку у «вредной» соседки, которая вечно ворчала на детей и была всегда и всем не довольна. Старушка пришла жаловаться к отцу, который в это время запрягал лошадь.
– Иван Павлович, ваша Сонька и Нинка Субботина сегодня ночью нарушили мне гряду огуречную…
Он не дал ей договорить и вытолкал бабку за ворота со словами:
– Чтоб моя Сонька, да по чужим огородам?! Пошла вон, старая!
Тут же, со свистом, выдернул чересседельник и, молча, стал учить дочь уму-разуму…
***
Девочка невольно почесала пятую точку и ещё пуще притаилась. Она хорошо помнила, как летала по двору, увертываясь от ударов, но тонкий ремешок жёг, доставая её повсюду и оставляя глубокие рубцы. Напрягая до предела слух, она стала вслушиваться и ловить интонации разговора взрослых.
– Да вот, недавно двое парнишек выбили в правлении стекло. Местные хулиганы – Зыков да Чугаев. Было решение исключить их из школы, так ведь она постановила по-своему! А слова-то какие нашла! На поруки, мол, берем! Комсомольцев пристыдила, что дескать вы-то сделали, ребята. Другие, мол, нисколько не лучше, только их не гонят из школы. Да так всё повернула, что нам и крыть-то было нечем, – похохатывал председатель, отхлёбывая с шумом горячий чай.
– Что уж сразу исключать-то? Ну, разбили стекло, дети ведь, – вставила робко мать.
– Да нет, тут не только одно стекло. Много «подвигов» за этими ребятами числится, только вот после выступления вашей дочери, решили оставить пока, до первого предупреждения. Вот девка! Боец! Какая же смелая она у вас, да отчаянная! Уж эта не промолчит и в сторонке не постоит – мол, моя хата с краю! Что из неё выйдет, не знаааю, – протянул добродушно председатель.
– Что-нибудь да выйдет, – произнёс, кряхтя, отец. По его довольному сопению, девочка поняла, что гроза прошла стороной, и облегчённо вздохнула:
– Значит, это хорошо, что моя хата не с краю.
Tags: Проза Project: Moloko Author: Шевчук Л.И.