Ленка ехала одна. Поезд стучал колесами, мельтешил сменой пейзажей за окном, расточал ароматы квашеной капусты и жареной курицы. Лена лежала на верхней полке и улыбалась.
Компания пожилых тётушек с туго набитыми сумками сразу заприметила девчонку – соседку. А как услышали они, что учится на балерину, так и начали жалеть.
– Вон уж, светишься вся насквозь! Ешь давай! А то мучают вас там, поди…
Лена так привыкла быть самостоятельной, что сейчас ее такая забота только умиляла. И она с удовольствием сдалась в руки этих добрых тётушек. Они кормили её всю дорогу.
Поезд катил на восток через оазисы деревень, пики городов, леса, холмы и равнины.
Из поезда в электричку она перемахнула очень удачно, почти не ждала.
И вот, наконец, она подъезжала к родному городку. Эх, городок…
Деревья расступились и появился ряд маленьких деревянных домов вдоль железной дороги. Именно так и пропал он из виду, когда уезжали они с матерью – вдруг дома оборвались и начался лес. Вот и сейчас – как джин из бутылки, вдруг выскользнул городок из-за очередного поворота.
Вот они заводы, вон в том работала раньше мама. А вот появились и двухэтажки, многоэтажки … Родной вокзал.
Лена вышла в тамбур. Сумка ее не была тяжёлой, но все же.
Матери везла она похвальный лист и газовый шарф, который купила специально, Светке – московский календарь и маленькую фарфоровую балерину, которую подарили им на экзамене, Наташе – мягкого мишку. Этих мишек им тоже вручил какой-то приехавший в училище балетмейстер.
Казалось, родные места уже начинают обнимать, как теплое одеяло. Лена улыбалась. Что несёт ей встреча с родным городом, она ещё не знала.
Вышла на перрон, посмотрела и направилась в сторону своей улицы.
Она дома!
Запахи и те родные. А солнечные свет золотой пудрой освещал знакомые и милые места. Даже лица… лица и те знакомые.
Лена не шла – бежала домой. Так и вбежала на свой второй этаж, запыхавшись. Позвонила в дверь.
Мать знала, что она приедет. Только вот время электрички они не обговорили, обе не знали расписание. Но день мать знала определенно.
За дверью – тишина.
Елена растерялась, вышла на улицу и села на скамейку напротив подъезда, пристроив сумку рядом.
– Ох ты! Что ли Ленка? – мимо проходила знакомая соседка.
Ленке она никогда не нравилась, уж слишком въедливая была, совала нос в их семью.
Но сейчас она и ей обрадовалась.
– Здравствуйте! – улыбнулась.
– Здорово, дорогая! Выросла-то как! И исхудала чего-то. Мамку что ли ждёшь?
– Ее. А Вы не знаете, где она?
– Так ить…вчера, вроде, тут была. А сегодня с работы я – не видала.
– А…, – Ленка слегка погрустнела, – А то я приехала, а ее нет дома.
– А откуда приехала-то?
– Из Москвы.
– А где живёшь там? – соседка смотрела на нее заинтересованно, а Лена немного удивилась, что она не знает об училище. Эта соседка всегда все знала вперёд прочих.
– В интернате мы живём.
– Ага, значит в интернат тебя мать сдала, – она стукнула по колену, – А нам-то тут, нам-то мать твоя заливает, что ты на балерину учишься, что тебя прям в Москве все на руках носят, до чего ты талантливая.
– Так я и учусь на балерину, просто Вы спросили – «где живёшь?», вот я и сказала – в интернате. У нас свой там интернат, только москвичи живут дома, ну или из Подмосковья ездят.
– Ага, и на руках тебя все носят, да?
– Нет, – Лене уже не приятен был этот разговор, она отвернулась, – На руках меня не носят. Разве что будут, когда мальчики наши повзрослеют.
Соседка внимательней посмотрела на девочку.
– Ну, коли так, тогда нормально. А то мы уж тут все решили, что сдала тебя мать в интернат. А чего? Одну – к бабке, одну– к отцу, одну – в интернат. Живи да радуйся. Но ты не обижайся. Просто разговоры тут идут, что старшей сестры твоей бабушка добивается лишения прав матери твоей. Пособие ж все хотят. Мать-то им не помогает. Самой бы кто помог. Вот и …
– Мама меня никуда не сдавала. Я сама поступила. И денег мне присылала, и посылки.
– Так и хорошо, коли так. И ладно…, – соседка уже поняла, что переборщила, девчонка насупилась, – А пошли к нам пока, там и дождешься мать-то. Вдруг долго не придет.
– Она придет. Она знает, что я сегодня приезжаю, просто не знает – во сколько. Я тут подожду.
– Ну, как знаешь? Но, коли чего, приходи. Квартиру чай помнишь.
Лена осталась одна. Настроение было испорчено. И двор уже не казался таким уж милым.
Мама появилась со стороны дома напротив. Она шла, тяжело неся в вытянутых руках авоськи. Шла очень одинокая в своей сосредоточенности. По сторонам не смотрела.
Лена тоже притихла – рада была видеть маму, и сейчас эта радость выплеснулась не в восторг, а в тихую грусть. Лена хлюпнула носом, смотрела на мать.
Она осунулась, поправилась очень и, казалось, постарела. А ещё обмякла что ли. Ее жесткость и даже злость делали ее этакой натянутой струной, а сейчас эта струна, казалось, лопнула.
Она прошла мимо. Ленка неслышно пристроилась за ней. И когда та на площадке поставила авоську, чтоб передохнуть, тихо обняла ее сзади.
Мать вздрогнула, но тут же обернулась.
– Ох, Ленка! Приехала, значит! – но в ответ не обняла.
– Как видишь.
Мать улыбалась.
– Дай, хошь разгляжу. А ладно, пошли, – она подхватила авоськи и, тяжело дыша, направилась вверх по лестнице, – А я ведь думала позже приедешь, вот в магазин пошла, думаю, кормить ведь надо, коль приедет.
То ли Лена выросла, то ли большие пространства танцевальных залов и комнат общего жилья повлияли на нее, но сейчас Лене казалось, что квартирка их стала меньше.
Разрисованные Наташей обои так и остались разрисованными, ободранные в одном углу котенком, которого как-то принесли они со Светой с улицы, они свисали со стены. А между ними и стеной уже накопилась пыль и штукатурка.
Почему-то не было штор, а вместо них на ручки окна была привязана простынь. И она уже запылилась.
Наверное, мать постаралась прибраться перед приездом Лены – на кухне был порядок, но вид кухни был удручающим.
Старенькие навесные шкафчики когда-то мама с Костиком оклеили глянцевой плёнкой. Ох, и понравилось им тогда, хоть и получалось не очень хорошо.
Сейчас эта пленка шла пузырями и рвалась. Шкафчики до оклейки и то выглядели лучше.
– А где телевизор, мам?
– Так ить продала, Лен. Зачем он мне? Все равно не включаю.
– Скучно, без телевизора-то.
– А чего скучать! Вот ты приехала, – мать раскладывала продукты на кухне, – Сварю картошки, будешь?
– Буду. Давай почищу.
– Ну, почисть.
Ленка взяла нож, встала перед раковиной. Кран задрожал при включении, потек из всех щелей. Квартира не требовала, а уже криком кричала о том, что нужен ремонт.
Лена хватилась.
– Ой! Ой, мам! Я ж подарки привезла, – она бросилась к сумке, – Вот, смотри, это – Светке. Красивая? – она показывала статуэтку, – А это тебе, мам.
Лёгкий розовый газовый шарф блестел под тусклой лампочкой освещения. Мать стояла в серой старой кофте, черной юбке, на фоне окна с облупленной рамой, и Ленка сама поняла, что подарок этот сейчас для матери не совсем уместен, слишком резкий контраст получился.
Когда выбирала она подарок, рядом была тетя Вера – мама Ани. Такая модная, на каблуках, молодая и красивая. С ней Лена и соотносила материнский подарок.
Но мать была рада, или сделала вид, что рада, примерила шарфик и обещала осенью носить.
– На какие шиши-то? – удивлялась мать.
Ленка отмахнулась.
– А это Наташке? – Лена достала медвежонка, – Хорошенький, да?
– Да, милый, – мать присела на стул и отвела глаза.
Лена догадалась – мать грустит по Наташе.
– Ты с ней видишься?
– Нет, Лен, не дают. Вернее, я и сама уж не прошу. Она ж Ту мамой называет. И считает. Меня уж, поди, и забыла. Чего меня помнить-то! Да и каково ребенку дёргаться. Ей же пятый только, запутается в мамках.
– Но ты же хочешь ее видеть?
– Да я видела весной. В больнице встретились. Мимо бегала – не признала. А Та как увидела, быстренько и увела. А я и рада, что хорошо все у нее. Я ж болею, Ленок, все так после операции и не оклемаюсь.
– Маам, а я пока ждала тебя соседку встретила, ну эту … с третьего. Так она не верит, что я в балетном, представляешь.
– Ага! Тут никто не верит. Вот вырастешь, как увидят тебя по телевизору, охнут. Будет им – неверие.
Ленка не понимала. Почему не верят? Странные люди какие-то.
Она опять потянулась к сумке, достала похвальный лист и с важностью протянула его матери.
– Вот, повесь, прям, где-нить в прихожей, чтоб все поверили.
Мать внимательно изучила похвальный лист и убрала его в комнату.
– А как ты приехала-то? Денег-то кто дал? – спросила потом.
Ленка тогда немного схитрила. Присвоила себе те двадцать пять рублей, не сказала что кто-то неизвестный тот взнос оплатил. Очень деньги были нужны.
– А нам стипендию в конце года дали.
– Да ты что, – мать всплеснула руками, – И много ли?
– Десять рублей, – Ленка врала.
– Вот ведь и кормят, и учат, и деньги платят. Москва-а! Так значит на обратную-то дорогу уж нет у тебя, да?
Ленка обернулась, встревожилась. Да, денег на обратную дорогу, на билеты, у нее не было, и она очень надеялась на мать.
– Ну, ничего, ничего, – размышляла мать, – Мне тут скоро больничный оплатят, и работу предлагают. Уборщицей. Тяжеловато, конечно, там площади, но … Я согласилась, в общем.
Ленка вздохнула.
– Так я помогу, мам!
– Правда? – мать подняла глаза.
– Конечно, а чего мне делать-то ещё? Знаешь, как мы там вкладываем. По нескольку часов у станка…Я привыкла…
Мать сидела озадаченная.
– Лен, ты чего? У какого станка? Чай ты не на заводе…
Ещё много предстояло маме рассказать, пояснить и поведать. Но и времени у них было достаточно – почти два летних месяца.
***
Лена уже не раз задумывалась над тем – а стоило ли приезжать? Можно было остаться в интернате, лежать себе кверху пузом, ездить к тете Лиде. Но …
Чем больше она смотрела на мать, тем больше убеждалась – стоило. У матери был полный упадок сил. Ленка не знала, как правильно это называется, про депрессию или стресс тогда мало ещё говорили. И она считала, что мама расстраивается из-за своей болезни и того, что у нее никого нет. Света лишь навещала изредка, а Наташа так вообще ее не узнает.
Детское сердце – самое всепрощающее. Оно, наверное, отчасти ангельское, а ангелам несвойственно помнить плохое. Вот и сердце Лены впитало в себя вместе с генами эту любовь к родному человеку, оно не анализировало, а просто любило.
Ее не надо было уговаривать принимать маму такой, какова она есть, прощать ей ее неидеальность, ее ошибки и заблуждения. Она просто принимала свою ситуацию, как таковую.
Попросила однажды мать рассказать о бабушке и та расплакалась. Было жаль маму.
Но вот увидела, как какой-то мужик подошёл к матери, и она разговаривает с ним и косится на Лену. Лене мужик не понравился, был он весь какой-то мятый и серый, во рту не хватало зубов. В этот момент скользнуло недоверие к матери.
Но вскоре все забылось.
Летнее время всегда лучшее из того, что может быть в жизни. Ленка нашла два платья, вероятно ещё Светкиных, старые, но вполне подходящие босоножки. Она крутилась перед наклонно висящим на стене зеркалом и очень нравилась себе.
Даже сделала несколько балетных па.
Вместе с матерью ходила она на работу, махала тряпкой, бегала с веником. Даже там, на торговых складах оценили её трудолюбие.
Света приезжала. Матери дома не было. Поговорили, сидя на скамье напротив подъезда.
Светка узнала свое платье и сказала, что такое давно не носит. На самом деле выглядела она странно. На улице лето, а она в черном, с длинным рукавом. И ногти черные, и волосы, и брови, и проткнута губа.
Она сдавала вступительные в швейный техникум. Боялась, что не поступит. Только об этом и говорила, переживала, что бабка тогда вообще «озвереет».
Но и о жизни Ленки она спрашивала много – «что» да «как» они там учатся в Москве.
– Везёт тебе, Ленка! Москвичка! Я б тоже могла. Чё я хуже тебя танцую что ли? Но я вот с бабкой. А она знаешь какая! У! Копейку не выпросишь, до того жадная, я не могу! И папочка мой мало помогает. Тут недавно поругалась бабка с ним из-за этого. А зачем я ему? У него своих двое маленьких. Теперь бабка удумала – мать прав родительских лишать, потому что та денег на меня не даёт и пьет. И Костика тоже подговорила на Наташку. В общем, там уже все к концу, скоро ты у нее одна останешься.
Лена ещё не воспринимала эти слова серьезно. Для ее детского восприятия это было просто напросто странно.
Как одна? Но ведь ни Светка, ни Наташа для нее никуда не денутся, да и мать – вот она, рядом живёт. И не пьет, как говорит Светка. Наоборот, за здоровье переживает.
Для Лены все эти «лишения прав родительских» были пустым звуком.
– Свет, но ты ж моя сестра, да?
– Естественно. Ты только нас не забывай, когда знаменитой станешь. Тебе-то чего? Ты счастливая, ты – уже москвичка! А мне … мне б хоть в швейку поступить.
Белая статуэтка балерины крутилась у Светы в пальцах с черными длинными ногтями, как на сцене сожаления о несостоявшемся в жизни везении. Ленка смотрела на руки сестры, и вдруг заметила рубцы на запястьях.
– Что это? – она схватила Свету за руку.
Та выдернула, натянула рукава.
– Ничего. Это прошлое. Мала ты ещё, чтобы знать.
Сейчас Лене стало так жалко Светку, что она вдруг бросилась той на шею и крепко прижалась.
– Чего ты? – Света не ожидала порыва, оцепенела, напряглась, – Что с тобой?
Лена отпустила сестру.
– Я просто, чтоб наобниматься на целый год. Я вот маму обняла при встрече, а она … кажется испугалась. А ты с ней обнималась хоть раз?
– Я? Да вроде тоже нет. Она ж вечно на взводе была. Вспомни.
– Ага. Сейчас другая немного, но я как-то стесняюсь ее обнимать.
– Так а зачем? Не очень-то и надо. Жили без обниманий и дальше проживем, – Светка сказала это как-то горько, в сторону.
– У меня знакомая тётенька есть. Там, в Москве. Она часто меня обнимает. Говорит, ей не хватает этого. Дочка у нее больная и обниматься не любит прямо до истерик. Вот она и обнимает меня. Она всегда говорит, что человек без объятий сохнет. А ещё Анька….ну, я рассказывала тебе. Та вообще, как подружились, так и начала обниматься. Я сначала отталкивала ее, а теперь и сама…, – она посмотрела на Светку, – Вот и тебя захотелось обнять. Пусть что хотят делают, все равно ты – моя настоящая сестра. Ведь правда?
Они попрощались. Света жила в пригороде, ей нужно было спешить на автобус. Она все оглядывалась и махала рукой, и Ленке показалось, что Светка плакала. Хотя это на нее совсем и не похоже.
И в этот момент Ленка дала себе слово – никогда не забывать о Светке, что бы в жизни ни случилось.
Быстро пролетел июль и половина августа. Ленке было хорошо. Подружка-одноклассница, наконец, вернулась из лагеря, и они вечерами гуляли вдвоем. А дома ждала мама. Лене приятно было осознавать, что мама просто есть. И хоть состояние ее всегда было каким-то усталым и нездоровым, все равно было хорошо.
Они уже отложили деньги на билет в Москву и еще немного Лене с собой. Скоро уже и на учебу.
Ленка была юна и наивна. Она никому не верила, не замечала, что мать ведёт себя странно, что в последнее время больше злится и взваливает на нее и свою работу и домашние дела.
И в один из дней случилось то, что и должно было случиться – мать вернулась домой пьяная. Она била себя в грудь, пьяно клялась, что пьет из-за того, что ее все ненавидят, что хотят обмануть, отнять любимых ею детей и ее – Ленку, тоже отнять. Она плакала о Светлане и Наташе, утверждала, что скоро помрет.
Так и уснула, развалившись в кресле.
Ленка заперла дверь, села напротив матери и долго смотрела на нее. Как можно её отнять у матери? Ерунда какая. Пьяный бред и все.
Это потому мать пьет, что несчастна. Что нет с ней Светы и Наташи. Нельзя быть счастливой, когда у тебя отняли детей. Это факт.
Никакой обратно пропорциональной связи у Лены в голове не возникло.
И на утро мать отказалась идти на работу. Ленка, промаявшись день возле страдающей от похмелья матери, ближе к вечеру пошла прогуляться.
Сейчас уже очень хотелось оказаться в училище, рядом с Анькой, с заботами тети Лиды и новой их классной, которая становилась все родней – Софиюшки, как звали ее девчонки за глаза.
Такое состояние матери угнетало. Она направилась в парк. Танцы, видно, ещё не начались, но молодежь уже собиралась, парочки, группы прохаживались по аллеям.
Вот тут, на этом аттракционе, увидела она тогда Наташку. И та хотела подбежать к ней, но ей не позволили. И она плакала. Теперь всю жизнь, глядя на этих лошадок, Лена будет считать эту карусель – грустной. Прямо ритуал грусти какой-то, а не аттракцион.
И вдруг Ленкой овладело непонятное возбуждение. И она решилась – резко развернулась, сменила направление, направилась к папе Костику. Вернее, к сестренке. А чего? Имеет право.
До трёх лет Наташка ходила за ее подолом, а теперь что? Не имеет права что ли даже повидать?
Где они живут Лена знала и направилась туда.
Дом избранницы бывшего отчима был одноэтажный частный. Во дворе залаяла собака на цепи.
Наташа увидела Лену первая, обернулась из-за лая. Она играла в насыпанной во дворе куче песка. Подошла к деревянному забору, забавно наклонилась, выглядывая – кто пришел.
Лена присела на корточки по другую сторону забора. Наталка подросла.
– Привет, Наташа!
– Пливет… А я басенку стлою.
– Здорово! Смотри какой медвежонок, он к тебе приехал из Москвы, – Лена просунула маленького мишку в щель забора, – А ты помнишь меня?
Наташа замолчала, смотрела внимательно то на игрушку, то в щель забора. И тут случилось неожиданное– она вдруг сморщила личико, оттопырила губу и расплакалась.
Потом побежала к дому, но на полпути остановилась, оглянулась и побежала обратно, открыла калитку и со слезами бросилась к Лене.
Ленка бухнулась на колени, на какие-то мелкие острые насыпанные здесь камешки, было больно, но она не чувствовала. Все, что она хотела – так это обнимать сейчас Наташку.
На плач дочки из дома вышли оба – и Костик, и его жена. Они подошли ближе. На женщине был ситцевый застиранный халат, косынка, руки в муке.
И пахло от нее тем самым кислым дрожжевым тестом, каким пахло иногда у тети Лиды дома, когда бывала она там в гостях. Лена у тети Лиды собственноручно впервые делала начинку — шинковала капусту специальным ножом. Тушёная с луком, чуть подслащенная, она была даже вкуснее пирожков.
И когда она услышала этот запах, ей, почему-то, стала стыдно за то, что шла она сюда с худыми намерениями – воевать.
Наташка переметнулась реветь к матери. Вернее, к той, которую она считала своей матерью. Женщина тыльной стороной руки гладила ее по голове.
– Ну, ты что, ты что, Наташенька…
– Я пришла просто повидаться, простите.
Ленка уже поняла, что надо уходить. Наверное, они ее проклинают. Но она не могла предположить, что у Наташки будет такая вот реакция. Сейчас от Наташкиных слез у нее у самой встал ком в горле.
Она развернулась и пошла от калитки. Но Наташка зарыдала ещё громче и побежала за ней. Лена остановилась, обняла подбежавшую и прильнувшую к ней сестричку и растерянно смотрела на взрослых.
Что теперь делать?
Родители быстро переговорили, и Костик направился к ним.
– А давайте погуляем в парке. Пойдешь?
Ленка мотала головой. Говорить она не решилась – ком в горле ещё стоял. Наталку было повели переодеться, но она что-то бормотала и тянула за палец во двор и Лену. Лена присела там на скамью и пообещала Наташе, что будет ждать. Наташа даже доверила ей подержать мишку.
– А погуляете, приходите на пироги. Может как раз и поспеют, – предложила жена Кости.
Она осталась дома. А Лена, Костик и Наташа направились в сторону парка. Наташка совершенно успокоилась, уже лепетала свое, прыгала и улыбалась. Они с Леной развлекались. Ленка качала ее на качелях, катала с горки в детском городке, лазала повсюду и сама с удовольствием вместе с ней. Костя сидел на скамье, щурился на солнце, курил.
И когда Наташа заигралась с ровесницей, Лена подошла к нему и села рядом.
– Как поживаешь, Лен? – выпуская дым всторону, спросил Костик.
– Хорошо. Учусь.
– Москва там как?
– Стоит.
Лена никак не могла решить, как называть Костика. Когда-то звала она его папой.
– Я спросить хотела. А почему вы маме не позволяете встречаться с Наташей? Это она же ее родила, – она смотрела в парк, боялась смотреть Костику в глаза.
Он потушил и выбросил сигарету, опёрся локтями о колени, провел ладонями себе по голове.
И тоже, не глядя на Лену, ответил:
– Ну, ты ж видела реакцию Наташи. Ей это тяжело. Да и надо ли это матери?
– Надо. Конечно, надо. Знаешь, как она скучает по Наташке!
– Ну, скучала б, не пила бы. А так… В общем, Лен, не время сейчас. Сейчас уж точно не время для встреч.
– Вы ее родительских прав лишить хотите, да?
– Вот видишь, ты уже все понимаешь. Лиза ее удочерить очень хочет, а для этого нужно лишить настоящую мать. Но ведь и правда, она нас мамой и папой считает. Так уж вышло, Лен.
Ленка вспомнила вчерашнее состояние матери и представила, что Наталка живет с ней. Передернула плечами.
И опять побежала к Наташке, подсаживать ее на качель. Как-то расхотелось вести этот разговор.
Стемнело, и они направились домой. От пирогов Лена отказалась. Почему-то подумалось, что это уж совсем предательство мамы – пить чай в семье, которую она проклинает.
А наутро Лена обнаружила, что денег, отложенных для нее, на том месте осталось совсем мало. Мать махала рукой и обещала деньги к ее отъезду достать.
Теперь Лена поняла все. Именно поэтому мать и не присылала деньги, а только обещала их. Она могла долго копить, но в один миг их пропить. Это и причина всего, и смены работ, и бардака в квартире, и переглядок с неприятными личностями, и этого лишения прав на Свету и Наташу.
Ленка полдня пролежала на диване, сжавшись в клубок от обиды. Но она должна будет уехать. Должна!
И она решила. Деньги на билет она найдет. Можно попросить у Костика, или взять в долг у мамы одноклассницы, или у Светкиной бабушки. А ещё она уже познакомилась с начальницей матери на складе, где помогала мыть полы. Добрая женщина, тоже может помочь.
Август перевалил на вторую половину. Нужно было спешить.
Но, как известно, беда не приходит одна. На следующий день мать открыла дверь, и в квартиру вошли две женщины и мужчина.
Они по-хозяйски присели за стол в комнате. Мать как-то сжалась, отвечала на вопросы испуганно и сбивчиво. Отдала зачем-то им документы свои и Лены.
Это была комиссия органов опеки и попечительства. Мать подписывала какие-то бумаги, ей объявляли даты суда и какие-то решения.
Лена ничего не понимала, она понимала, что мать стыдят, ей было обидно, и она ждала, когда ж эти люди, наконец, уйдут.
– Собирайся, девочка. Ты поедешь с нами, – вдруг объявила ей полная тетка в синем кримпленовом платье.
– Куда?
– Пока в приют, а дальше увидим. Но ты не переживай, у нас лучший приют в области.
– Я не поеду, я с мамой останусь.
– Не положено, пойми, деточка. Давай я помогу тебе вещи собрать.
– Я не поеду, мне в училище скоро, я в Москве учусь. Скажи, мам.
– Да. Она в Москве учится на балерину.
Троица переглянулась. На лице женщины мелькнула гримаса недоверия. Она скосила глаза на начальницу, точно приглашая ту убедиться в том, с кем приходится иметь дело.
– А справка есть из училища?
Справки не было. Ленка вспоминала, что девчонки бегали за какими-то справками, но ей она тогда не требовалась.
Эх, если б вспомнила она тогда про похвальный лист! Но мать его так и не повесила, а Лена, по малолетству, ещё даже никак не соотнесла его с доказательством своей учебы.
– Собирайся. Потом во всем разберемся.
– Мам?!
Ленка искала защиты. Но мать уже сдалась. Она сидела, опустив голову, закрыв глаза рукой.
– Мам!
– Давай без истерик, ребенок, чтоб вон дяденьку не подключать. А? Тебе понравится в приюте, вот увидишь, там замечательно кормят, фрукты, там хорошие воспитатели, кино, театры…
Тётенька что-то бормотала, а Ленка не верила в происходящее. Она сидела и смотрела на мать.
– Болею я, Лен …
Угнетенная сознанием своего бессилия, она все же вынуждена была отправиться в приют.
***
Маленькая, упрямая, с резким агрессивным характером девочка не понравилась Раисе Павловне.
«Совсем несчастный и уже испорченный матерью ребенок. Насочиняла себе чего-то … С ней надо потом разобраться.» – подумала она, когда привезла её комиссия к ним в приют после обследования в больнице.
На документы и бумаги глянула мельком, не до этого сейчас, потом всё.
В приюте ожидали проверку. Да и начало года учебного, оформить в школы новеньких, обеспечить необходимым, собрать на всех документы … столько дел навалилось! Она поручила девочку Людмиле Борисовне, воспитателю, дала наказы, и забыла о ней.
– Катя! Где у нас телефоны ремонтников, найди мне! И это … Вот сюда б запрос отправить надо, – она сунула секретарю листок с названием и адресом училища в Москве, – И ещё, найди Нину Васильевну. Где она? Срочно её ко мне…
И когда пришла завхоз Нина Васильевна, они опять углубились в вопросы сверки хозяйственного имущества и приведения в порядок приюта и территории перед ожидаемой проверкой.
– Ох, как невовремя они! Скажи Людмиле пусть в школу сама позвонит, займётся документами по детям. Совсем некогда ей в этом помогать.
А Ленка устала сопротивляться. Воевать ребенку со взрослыми тетями и дядями затруднительно.
Глухо стуча ногами по бетонной лестнице, она поднималась туда, куда ей велели.
Позади были переезды из одного учреждения в другое, томительное ожидание, тягостные объяснения, недоверчивые лица, неискренние обещания разобраться.
Полдня прошли в хлопотах. Сейчас сзади шла очередная сопровождающая тетенька, которая что-то преувеличенно радостно объясняла на ходу, показывала где и что у них находится.
Но Ленка смотрела в пол, себе под ноги. Ей это было неинтересно.
Приют находился далеко от их города, сюда они ехали около двух часов. Вернее, не сразу сюда, а сначала в больницу, потом ещё в какое-то учреждение, где Ленке долго пришлось ждать в машине, и только потом они приехали сюда.
Здание, в которое привезли Лену, располагалось недалеко от областного центра, на краю какого-то поселка. Асфальтированный двор с небольшой скульптурой пионера по центру, двухэтажный длинный дом, решетки на окнах.
Воспитатель привела Лену в комнату. На одной кровати, свесив ноги, сидела девочка лет семи с куклой в руках.
– Вот, тут и будешь жить. Комната хорошая, светлая. Вот эти две кровати свободны, выбирай любую. Сейчас у Нины Васильевны белье возьму. Знакомься, это Дашенька. Она плохо говорит, если что… Располагайся.
В комнате по периметру стояло шесть кроватей. Лена бросила сумку, села на кровать у окна, слегка присыпанную желтыми берёзовыми листьями. В форточку большого окна лился влажный свет, и почти касались стекол шевелящиеся берёзовые ветки.
Воспитатель ушла за бельем. Девочка отвернулась к стене, молча играла куклой.
Лене определенно не хотелось смотреть на эту комнату. Она отвернулась к окну с решеткой. «Хорош приют, как тюрьма – решетки на окнах.»
Под окном ещё боярышник и осина обрызгались кровью. Лес был совсем чужим и тревожным.
Не может быть, чтоб она осталась тут! Ведь ее обязательно будут искать в училище.
Вот как только начнется учеба, так и будут искать. Ведь Анька не успокоится. И тетя Лида, и София Давидовна.
И запрос отсюда придет в училище. Ей обещали его отправить. Обязательно найдут её здесь, в этом заплутавшем в областных дорогах приюте.
Так что, привыкать жить здесь она не собиралась.
Но, несмотря на все эти размышления, которые по сути должны были успокоить, на душе нарастала тревога.
А если… А если её отчислят за это время? А если никто не будет заниматься поисками?
Как жить без родных стен училища, без, ставших такими родными, девчонок, и без танцев, без любимых занятий?
Настроение – бежать, которое вдруг возникло поначалу, сейчас угасло. Лена устала, да и свидетельство о рождении у неё забрали, и денег было – с гулькин нос. Лена понимала – это глупо.
Воспитатель долго не несла белье. Куда-то пропала. Ленка уже бы легла, но… в комнату шумно ввалилась девчонка постарше её.
– Ого! Здрасьте! Новенькая что ли?
– Вроде того…
– А звать тебя как, новенькая?
– Мотылёк, – почему-то представилась Ленка.
– Ха! Мотылёк! Улетать собралась? Ну, тогда я – Кузя. А это Дашка, но она не говорит.
– Я знаю, мне сказали уже, – Лена посмотрела на маленькую девочку, так и сидящую на своей постели.
– А чего ты тут? Мы там, в игровой, пошли… Хотя скоро ужин, вот я и пришла, – Кузя покопошилась в шкафу, стянула халат, отвернувшись надела шорты и майку, – А ты в какой класс пойдешь?
– В пятый.
– А я уж в седьмой. Но меня может заберут скоро, так что не знаю ещё – в какую школу.
– Я тоже уеду… Наверное,– тихо и неуверенно сказала Ленка.
В комнату вошла воспитатель с бельем. Она запыхалась.
– Вот! Задержалась. Ужинать пора, а Нина Васильевна все у директора, пока каптерку открыли… Тебе тетя Таня постелет потом, она сейчас там в столовой помогает. Пошли на ужин, – она обернулась к девочке, назвавшейся Кузей, – Дашу возьмёшь, Алла? Я за Витькой тогда.
– Ещё чего! Чё я вам нянька что ли?– и девчонка быстро вышла из комнаты, хлопнув дверью.
– Эх, упрямица! Ну ладно. Я Витю отнесу и за Дашей приду, – она пояснила Лене, показывая на девочку, – Она так и будет сидеть, не пойдет сама. А ты иди. Я ж показала тебе, где столовая, а я малышей приведу.
И она скрылась за дверью.
Ленка посмотрела на безучастно сидящую с куклой девочку, села рядом. Есть хотелось, но было так тоскливо начинать эту жизнь. Она посмотрела на Дашу, у той та же тоска в глазах.
– Не хочу никуда идти. Я к маме хочу, – вдруг сказала Ленка, как вырвалось из сердца.
Даша притихла, перестала крутить куклу.
– Ты тоже к маме хочешь, да?
Девочка молчала, смотрела на куклу.
– Это твоя дочка что ли?
И девочка кивнула слегка заметно.
– А ты ее мама. Понятно…. Пошли может, покормим твою дочку. Покажешь мне, где тут кормят, а то я не запомнила.
И Даше перевернулась, спустилась с кровати, направилась к двери, оглянулась на Лену.
– Ну, значит пошли, – решила Лена.
Всего в приюте было шестнадцать детей, эти цифры Лена услышит позже. Школьников среди них всего семеро. Но Лена подружилась с маленькой Дашей.
Утром малышка подходила к ней робко, трогала за ладонь, смотрела на Лену преданными глазами. Они вместе шли умываться и завтракать, вместе рисовали, играли в песок во дворе. Песок сбегал струйками из горсти Дашиных рук. И вот так – создавать эти струйки песка Даша могла часами.
Лена узнала её историю: два года назад погибли мама с папой. ДТП.
Даша тоже была в машине, но выжила. Долго её лечили, но она так и не заговорила. Забрала её к себе поначалу сестра отца. Но вот недавно отказалась, уезжала в другую местность или страну… Даша была лишней. И сейчас решался вопрос о переводе её в детдом.
Здесь у каждого была своя история. Но удивительней всего, что почти все дети здесь имели родителей. Их нахождение в приюте было плодом человеческой безответственности, величайшего легкомыслия или цинизма.
И все они ждали мам, пап, бабушек. Никто из подросших детей не верил, что окажется здесь или в детдоме навсегда. Все собирались в ближайшее время вернуться домой, только об этом и говорили.
– Я когда приеду домой, скажу отцу, чтоб не трогал больше бабку…не дрался.
– А у меня мама, когда приедет из командировки, сразу меня заберёт.
– В Новый год опять салюты пускать будем с Лёнькой, ну, когда домой вернусь.
Так и Лена. Она надеялась, что вернется. Вот только не домой, хотя и это было бы лучше, а в родные стены училища. К Аньке, к тете Лиде, к строгим преподавателям. Даже по их строгости и требовательности она скучала.
Здесь, в приюте, таких строгостей не было, стоял шум, гам, дети носились по игровой, немыслимо нарушая все, сорок раз проговоренные воспитателями, правила.
Няни и воспитатели менялись, но все были усталыми и перегоревшими, и, занимались, в основном, малышами, которые требовали большей заботы. А ещё занимались тем, что подбеливали, подкрашивали, меняли стенды, писали документы – ждали проверку. Было, вообще, не до детей.
И то, что Лена практически взяла на себя неподатливую Дашу, их очень радовало.
Лене пояснили – маму лишали родительских прав. У Наташи был отец, и он забрал ее, у Светы – родная бабушка, которая и затеяла эту историю с лишением. И только у Лены не было никого, поэтому и оказалась она здесь.
Лену одели практически полностью. Теперь у неё было и новое белье, и колготки, и обувь в избытке. Это ни могло не радовать. Детство – пазл, сложенный из маленьких радостей.
А ещё у неё появилась школьная форма с белым фартуком, новый портфель и школьные принадлежности. Вот это, казалось Лене, не нужно. Она будет учиться в другом месте. Ведь до сентября ещё есть несколько дней.
Но все же она немного привыкла. С лёгкой руки Алки-Кузи, ребятня так и звала её – Мотылёк. Вместе со всеми она рисовала, гуляла, смотрела мультфильмы по телевизору, слушала девичьи страшилки на ночь, и блатные, немного похабные, истории пацанов.
Ночами ей снилось училище, танцевальный зал. Ей снилось, как разучивает она новые элементы, как несётся с Анькой по коридору, опаздывая на занятие.
Или снилось, что бежит одна, и ей что-то всегда мешает… То она забыла купальник и приходится возвращаться, то она не может идти, потому что отнялись ноги, то на ее пути вырастает странная преграда в виде толпы приютских детей, или в виде матери, не пускающей её дальше. А потом мать превращалась в местных воспитателей и нянь…
Лена просыпалась с полным ощущением, что ее будит Анька, но ее будила маленькая Даша. И реальность наваливалась тяжёлым камнем.
Наступал сентябрь. Лена ждала, что вот-вот с её вопросом разберутся и отправят в училище, но время шло…
***
– Я не поеду в вашу школу!
– Да что ты, Лена, ну какая ж она моя. Это же тебе нужно, понимаешь. Чтоб не отстать. Как только закончатся дела по твоей маме, ты вернёшься, куда захочешь, а пока…, – Людмила Борисовна не ожидала такого упрямства.
– Я не поеду!
Лена упрямилась. Даша стояла с ней рядом, морщила лобик и была полностью на ее стороне. Автобус ждал внизу.
Людмила Борисовна поняла, что не справляется, повела ее в кабинет директора.
– Вот, Раиса Павловна! Мотылева отказывается ехать в школу. Даже расчесать не даёт!
Раиса взглянула на девочку. Халат, густые распущенные волосы.
– Поезжайте без нее, пусть пропустит сегодня. Скажи Клаве там. А мы поговорим.
Лену усадили в кабинете. Людмила ушла.
Раиса долго перекладывала папки, что-то прибирала в кабинете. Потом села, наконец, за стол, посмотрела на Лену, опять встала и подошла к зеркалу, поправила свою высокую прическу.
– Волосы у тебя хороши! Ну, рассказывай, почему отказываешься учиться?
– Я должна учиться в училище. Меня там ждут!
– В каком-таком училище? Тебе же всего … Сколько тебе?
– Мне почти двенадцать.
– Школьный возраст. А! – Раиса припоминала, девочка уже говорила, что учится в Москве и даже давала адрес. Но вот отправила или нет Катя запрос, Раиса никак не могла вспомнить. Наверное, отправила, – А! Да! Вспомнила. Мы отправили запрос, но ответа не последовало. Понимаешь? Поэтому пока ты должна учиться здесь. Но это временно. Когда решаться все дела с документами, тебе определят другое место жительства. У нас все совсем недолго живут. Потерпи, девонька, чуток. Так вот жизнь сложилась… Но все у тебя будет замечательно, все ведь в твоих руках. И у тебя вся жизнь впереди. И для этой жизни надо учиться…– скрестив руки на груди, директриса вещала выразительно.
Раиса говорила эти фразы тысячу раз.
– А давайте позвоним в общежитие интерната. Я помню телефон, – девочка смотрела глазами, полными надежды.
– Ох, дорогая моя, это ж междугородка, а у нас тут ограничение стоит. Только по области звонить можно. Да и ничего это не даст, надо всё равно официальной бумаги ждать. По тебе ж дела уже в суде решаются. Не можем мы судебные дела решать по звонку. Ты учись пока, чтоб не отстать, а там и ответ придет. А я потороплю, ладно?
И Лена поверила. Так, значит так. Лишь бы не исключили… ведь она не виновата, что пропускает занятия…
Она вышла из кабинета. В коридоре, с куклой в руках, стояла Даша.
– Вот ты! Сама пришла? Дай, я тебя обниму, Дашуха.
Они отправились в комнату. А из игровой раздавались возгласы детворы.
Вышла из кабинета и Раиса Павловна, она искала Катю. Нашла ее во дворе – все убирали украшения двора – первое сентября, провожали школьников.
– Кать, а ты запрос в Москву отправляла тогда? Ну, адрес я тебе ещё писала.
Катя резко опустила руки с шарами.
– Ах! Я кажется забыла совсем, Раечка Павловна! С этой суетой вот все из головы! Но я отправлю …
***
Только первого сентября забили тревогу и в Москве, в училище. Расписка Лидии Ивановны Королевой всплыла. Она сидела в кабинете Галины Петровны и плакала.
София Давидовна тоже была здесь.
– Ну, как же так, Лидия Ивановна…посадили на поезд маленькую девочку, одну…, – обвиняла тетю Лиду Галина Петровна.
– Так ведь к матери … И созвонились они. Как без матери-то девчонке? Да и проводница там хорошая, и женщина — соседка…, – тетя Лида утирала кончиком платка заплаканные глаза.
– Вы ж понимаете, что неприятности у Вас теперь могут быть.
Тетя Лида махала рукой.
– Да наплевать на меня-то! Вы, главное, Лену найдите. Я ведь уж неделю не сплю, сердце разболелось, почуяло, видать, беду, – она сильно мяла свою грудь.
– Ну, ладно-ладно, – успокаивала строгая Галина Петровна, – Не волнуйтесь уж так. Возможно, девочка просто задержалась. Найдем.
За пару дней они сделали все возможное. Вызвали мать на переговоры телеграммой, но мать не явилась. Тогда созвонились с отделением милиции, попросили сотрудника сходить по адресу.
На следующий день позвонили опять, сотрудник этот рассказал, что мать девочки пьяна, и говорит, что девочку у неё отобрали и увезли в город учиться на балерину.
В общем, то ли он понял все не так, то ли мать напутала. В общем, пьяный бред. Сотрудник обещал сходить еще.
Но через день позвонил участковый и пояснил, что ребенок в приюте, а вот в каком, он не знал. Обещал – выяснить.
А потом потянулись непонятки. Участковый куда-то уехал, сотрудники либо не брали трубку телефона, либо толком ничего пояснить не могли. Звонили в отдел образования, написали запрос. Но у нас дела так быстро не решаются. Все просили – дать время. Начало учебного года…
София Давидовна ругалась, угрожала жалобами, и собралась уже писать жалобу на сотрудников провинциального отделения тут, в управлении. Она начала наводить справки, как вдруг Аня обнаружила телефон Светы, сестры, в тумбочке у Лены.
Опять вызов, опять потерянное зря время. Света на переговоры не пришла. Они не знали причину, а причина была проста – Света поступила и сейчас уже училась в швейном техникуме соседнего города, она не получила телеграмму о переговорах.
Анька занималась сквозь силу. Ей так не хватало Ленки, что она физически ощущала ее отсутствие.
Все было не так без подруги! Комната пуста. Уж не раз Анька валилась на Ленкину кровать и рыдала в подушку. Каждое утро она открывала глаза и с надеждой смотрела на пустую постель, как будто за ночь могло случиться чудо.
Её раздражали занятия слишком бегущие вперёд ( а как же Ленка это выучит?). Развлечения не имели без Ленки никакого смысла.
– Пап, папа, – звонила она отцу в первые сентябрьские дни, – У нас Лена пропала, понимаешь!
– Как это пропала?
И Анька сбивчиво рассказала отцу подробности.
– Да что ж ты за подругу такую нашла, одни у неё проблемы!
– Пап, она так хорошо училась. Она у нас лучшая! Она ни за что бы сама не бросила! Пап, у неё что-то произошло. Пап…., – Анька плакала.
В голосе дочки звучала такая боль и мольба.
– Ладно, приеду завтра, поговорю с вашей классной, покумекаем. Не реви только. Обещай – не реветь. Хорошо? – Андрей вообще не мог переносить детские слёзы.
Обещание он сдержал. На следующий день уже знал все обстоятельства от Софии Давидовны, которая тоже была не на шутку встревожена. Андрей понял – дочка не преувеличивает. Ситуация – из ряда вон.
Он начал действовать в этот же день.
– Коростылев! Сколько лет, сколько зим! Рад звонку.
– Алексеич, привет, – Андрей позвонил прямо из редакции, – Дело есть, помощь нужна.
– Я твой должник, говори.
– Да ладно тебе. Скажи лучше, а у тебя есть хорошие знакомые журналисты в Л.?
– Найдем! Ты ж знаешь, у нас везде свои люди.
– Ну так вот. Находить там придется не только своих людей. Я расскажу, а уж ты сам решай, интересно вам это или нет. Там ребенок пропал, её найти надо….
И Андрей подробно рассказал в чем дело.
***
– Ты почему в школу не поехала, Мотылева? – Кузя была явно не в духе.
Она бросила портфель на постель через всю комнату. Потом выложила на тумбочку апельсины и колбасу. К ней приезжали. В комнате были ещё трое девчат.
– Завтра поеду…
– Завтра! Ха! Завтра — воскресенье. Думаешь, ты особенная, да?
Кузя наступала на неё, сидящую на своей кровати.
– Вся такая осо-обенная, все её любят, с малышей она возиться, из Москвы она…как же! Так мы и поверили! Мамка твоя – пьяница, и ты в детдоме будешь!
– Я в училище хореографическом!
– Ха! Да не будешь, дура! Я лично слышала, как Катька директрисе говорила, что запрос на тебя отправлять никто и не думал. Поняла!
Маленькая Дашенька так распереживалась, что начала сзади тянуть за подол платья Аллу-Кузю.
– Да отвали ты, Малек!
Кузя со всей силы толкнула Дашу, та отлетела в угол, больно ударившись о ножку кровати. И тут вскочила Ленка. Она вцепилась Алле в волосы, завязалась драка. Они повалились а кровать, потом на пол, не уступая друг другу.
Девчонки рванули за воспитателями, прибежали взрослые. Девчонок разняли.
У Лены расцарапана щека в кровь и фингал под глазом, у Аллы тоже царапины и что-то с рукой, на которую упала. Она раскачивалась, держа руку перед собой и горько рыдала:
– А меня не забирает бабка, не забирает! – она ревела, – Ей не отдают меня. Все из-за этих ментов. Суки все!
– А это правда, что запрос на меня не отправили? – перебивала Алку разгоряченная Лена, спрашивала у Людмилы, – Это правда?
– Лена, я уточню…
– Да ничего они не отправили. Все суки! – рыдала Алла.
– Идёмте сейчас! Уточним! Идёмте, – Ленка кричала и дергала Людмилу за руку.
Людмила растерялась. А Ленка уже сама помчалась стрелой по коридору, ворвалась в кабинет директрисы. Растрёпанная, расцарапанная, в порванной одежде.
– Вы отправили запрос в училище? Вы отправили, – кричала так, как не кричала ни разу в жизни, почти рычала,– Вы обещали! Обещали!
Раиса что-то говорила, но Ленка не слышала.
– Вы обманули! Вы обманули меня! – она хотела схватить что-то со стола, чтоб бросить, разбить, растоптать.
– Мотылёк! – услышала нежный голосок Лена из-за спины и резко оглянулась.
В коридоре стояла испуганная, ошеломленная случившимся Даша. Она заговорила. И возбуждение Лены ушло, сменилось на что-то более важное сейчас.
Она подбежала, упала перед Дашей на колени, плакала, улыбалась и просила ещё что-нибудь сказать.
Сотрудники приюта как могли разруливали сегодняшнюю ситуацию. От детей сегодня не отходили.
Нашли знаменитый мультфильм «Щелкунчик». Вечером усадили всех смотреть его в игровой. Да и сами с интересом приготовились смотреть.
Алла все ещё то успокаивалась, то плакала опять. Ленка взяла себя в руки. Она держала на руках Дашу. Весь вечер Лена не отпускала её от себя. Во -первых, с ней было легче перенести то, что она узнала, а во-вторых, она все боялась, что Даша опять перестанет говорить.
Даже к приехавшему доктору пошла вместе с ней, и ее не прогнали, разрешили. Слава Богу, Даша потихоньку заговорила.
Они смотрели мультфильм. Кто-то смотрел внимательно, принимая сюжет близко к сердцу, кто-то ходил, кто-то болтал. Обычный просмотр мультфильма в приюте.
И тут зазвучала знакомая для Лены музыка. Чайковский. Одна, вторая …
Ленке сейчас было очень плохо. И эта музыка, и воспоминания …
Как во сне, она усадила Дашу на свой стул, сбросила тапки и вышла на середину зала, встала перед экраном, лицом ко всем и вскинула руки. По расцарапанным щекам больно побежали соленые слёзы.
Звучал «Танец феи Драже». И Ленка перенеслась в другое измерение.
Она танцевала и не видела никого вокруг. Зелёные шорты, узкая футболка и нога, летающая до уха. Нежные тонкие ручки её вздрагивали и порхали, она парила, повинуясь только музыке и своему состоянию сейчас.
А состояние её с течением танца от панически-трагического перенеслось в романтическое и одухотворенное. Она кружила, импровизируя на ходу. Она уже улыбалась.
Улыбнулась и Алка.
Взрослые и дети притихли, забыли про мультфильм, освободили пространство для страстно и прекрасно танцующей девочки. Такого здесь никогда не видели. Это было виртуозно.
– А Клава точно запрос отправила? – шепнула няня Таня Людмиле Борисовне, – Она ж на все сто – балерина. До чего ж…до чего хороша! И верно – Мотылёк….
***
Марина Дружинина слыла скандальным журналистом. Но дело свое знала. В области её и уважали, и недолюбливали. Уж слишком въедливая была и безмерно наглая в делах. Её огненно рыжая голова, стриженная ежиком, снилась в кошмарах уже многим областным чиновникам. Если мелькнула эта рыжая на их мероприятиях, жди разоблачений и газетных сплетен.
Срочность и тайна на неё всегда действовали возбуждающе. Она писала намного хуже, когда писала размеренно. И когда позвонил ей редактор изданий, в которых она подрабатывала, продиктовал данные, озвучил идею, она, не начав дело, уже сочиняла название будущей статьи. И фамилия у героини подходящая.
– Здрасьте! – она обзванивала приюты, – Это из отдела образования вас беспокоят. Зав.отделом социального обеспечения Марина Дружинина. Это в ваш приют поступила учащаяся Елена Мотылева?
***
– Здрасьте! – она обзванивала приюты, – Это из отдела образования вас беспокоят. Заведующая отделом социального обеспечения Марина Дружинина. Это в ваш приют поступила учащаяся Елена Мотылева?
И вот повезло. В одном из приютов тихий голосок ответил – «да». Но это оказалась всего лишь уборщица.
Приют под подходящим названием «Теплый огонёк» находился совсем недалеко от города. Марина, увидев в телефонной книге это название, аж хихикнула. Вот бы там! И оказалось – там.
Она не стала перезванивать. Уладила свои дела в редакции, заехала на заправку. И вот уже ее оранжевый москвич мчался по серой мокрой от дождя трассе.
Марина обладала удивительным даром жизнелюбия и непосредственности, умением отбрасывать от себя всё, что мешало ей жить, работать, получать удовольствие от сделанного.
Она ехала и думала о своем. Рос сынишка, правда, в связи с её работой, его воспитанием занималась, в основном, мама, но жили они вместе, дружно. Мать ее тоже была человеком позитивным и жизнерадостным. Были у Марины и романы, но ни с кем надолго она не задерживалась. Не встретила пока того, с кем хотелось остаться навсегда.
Вот и сейчас она совсем забыла, куда едет. А ведь опыт был – однажды с корреспондентами местного телеканала ездили они в детский дом. Уцепилась тогда ребятня ей за руки, в глаза заглядывают, хотят понравиться … сердце тогда зашлось. Они писали тогда о трудностях усыновления детей.
Но об этом Марина вспомнила, лишь когда подъехала к приюту и увидела через решетчатый забор играющую во дворе детвору.
Дети играли возле памятника пионеру, в лужах купались и чирикали воробьи, на скамье сидели две женщины, наверное, няни.
А пионер стоял, отвернувшись от них, стоял спиной. Он протянул свой горн к лесу, как будто туда взывал о помощи, трубил о том, что в жизни людской есть такие вот дети. Да-да, есть.
«Эх, надо было хоть конфет взять или фруктов!» – запоздало мелькнуло в голове. Но не возвращаться же.
Машина её осталась за кустарником. Только она собралась войти во двор, как увидела автобус, остановившийся прямо за ее оранжевой автокрасоткой. Из него вывалили школьники.
– Эй, ребятня, а Лена Мотылева кто тут из вас? – Марина обладала крепким голосом.
– А её нет. Она не ездит в школу, – выкрикнул маленький пацаненок.
И дети окружили Марину.
– А Вы за ней, что ли? – спросила высокая девочка.
Марина, конечно, знала, как детдомовские и приютские хотят, чтобы их забрали, поэтому очень быстро ответила.
– Нет, нет! Мне просто поговорить с ней надо.
Дети толпой, оглядываясь и обсуждая ее, направились к дому.
Последней из автобуса вышла воспитатель. Настороженно подошла к гостье.
Марина была опытным журналистом, знала, как расположить. Она расплылась в широкой улыбке.
– Здравствуйте! А вот и герои дня – сотрудники приюта. Я корреспондент газеты «Вестник нечерноземья». Во-от! К вам в приют меня направили, чтоб рассказала о вас, о передовом опыте работы с трудными семьями, о ваших лучших педагогах, о замечательном директоре… забыла, как ее?…
– Раиса Павловна.
– Да-да, о Раисе Павловне… Она на месте?
– Я не знаю … Но сейчас выясним. Проходите.
Тем временем Алка залетела в игровую.
– Ленка, к тебе там приехали.
Лена с Дашей лежали на ковре. Ленку так и не могли заставить поехать в школу. Сегодня должен был состояться серьезный разговор. К Ленке вызвали тётеньку из отдела образования, поэтому Лена решила, что это она и есть.
– Нет, Лен. Эта точно не та, ну, от школы. Она рыжая и одета смешно. Те так не одеваются.
Лена вылетела вихрем, грохнула дверь, задребезжали стёкла. Марина с Ольгой Кирилловной, вторым воспитателем, были ещё на улице, на пороге. Ленка вылетела в чем была – в коротком халатике и тапках.
– Леночка, ты чего? Почему раздета? Зайди в дом и оденься, – как-то слишком преувеличенно ласково пропела Ольга и прошла мимо. Сейчас она была озадачена приездом корреспондентки и думала только об одном – на месте ли Раиса? – Проходите, подождите, пожалуйста. Я узнаю, тут ли директор. Сами понимаете, директорские дела … может уехала.
Марина сразу догадалась, что выскочившая девчушка именно та, которая ей и нужна – Лена Мотылева. Опередившие их дети успели доложить. Она высунула голову в дверь.
– Привет, Мотылева! Я по твою душу. Чего голышом-то, холодно ведь. А ну, заходь!
Они зашли в маленький коридорчик перед гардеробом, где стояли вешалки. Тут под вешалками с куклой в руках стояла маленькая глазастая девчушка, испуганно смотрела на них. Потом подошла и взяла Лену за руку.
– Какая ты хорошенькая! – сказала она Лене, – И подружка у тебя – красотка. Это ты – москвичка, будешь?
– Я…я…ну, не москвичка, но … А вас кто попросил меня найти?
– А, – Марина махнула рукой, – Это и не важно. Важно, что твои москвичи тебя ищут, а ты тут сидишь. Давай – рассказывай …
Лена ничего не поняла, но начала рассказ. Она говорила сбивчиво и перепрыгивая с одного на другое, но лишь начала, пришлось прерваться – к ним по коридору быстро шла Ольга Кирилловна с Катериной, секретарем.
Они были напряжены. До Раисы им дозвониться не удалось. Но все инстанции, в которых она могла сейчас оказаться, уже были предупреждены – в приюте корреспондент. И ни какой-то там местной районной газеты, а из области.
И сейчас обе они были встревожены. Их задачей было выпроводить корреспондентку до распоряжения директора, но и не ударить в грязь лицом, выдворить надо было тактично.
Но корреспондент шла уже навстречу им с широкой улыбкой на лице и практически с распростёртыми объятиями.
– Как же мне нравится у вас! Вот и дети хвалят, – она махнула рукой в сторону Лены и Даши, – Вы, наверное, хотите показать мне комнаты и классы? А чаем угостите для начала? А то я с дороги… чайку б выпила. А уж потом …
И сотрудницы вынужденно сменили тактику. Чаем угостить – не трудно. Тем более, видимо, журналистка ничего плохого не хочет, а скорее наоборот – ей все нравится. И в подтверждение этого гостья восхищенно охала, хвалила и восхищалась.
А в приюте, и правда, было уютно – ждали проверку.
Только вот почему она разговаривала с проблемной девочкой – Мотылевой?
Они пили чай в директорской и вполне себе мило беседовали.
Журналистку интересовали, в основном, дела детей. Как они тут оказываются, какие юридические документы нужны для того, чтобы они отсюда были переведены?
Удивлялась, что некоторые дети вынуждены ждать своей участи более двух лет, жить тут и не знать – в детдом их потом перевезут или вернут в семью …
Ни о каком усыновлении из приюта речи идти не могло. Здесь находятся юридически неопределенные дети, изъятые из семей, оставленные близкими из-за трудной жизненной ситуации, разные. Это некая передержка детей, судьба которых не определена до решения суда.
Сотрудники уже прониклись тем, что журналистка выслушивает их проблемы и жаловались, что иногда этих решений можно ждать больше года. Они-то точно знают, как тяжело приходится некоторым детям.
И тут Марина спросила.
– А были ли у вас дети, которые учатся в училищах с проживанием там?
Они обе сразу поняли о ком идёт речь. Переглянулись. Других таких детей они припомнить не могли.
– Вы о Лене Мотылевой?
– О ней…
– Так ведь у нее не было никаких документов, подтверждающих, что она обучается там, нет оснований. Правда…, – Катя уже цыкала на разговорившуюся Ольгу, но та продолжила, – Правда, в школе подтвердили, что в прошлом году осенью ее мать брала справку о том, что она закончила третий класс, и больше девочка у них не училась.
– И что? Вы навели справки?
– Ну да, мы отправили запрос в училище…, – ответила Катя и опустила глаза.
– А можно мне посмотреть исходящие данные этого запроса? Ну, или квитанцию…
Секретарь напряглась. Все стало ясно: ничего этой хитрой корреспондентке не надо, она приехала учинить скандал из-за Мотылевой. Катя, забывшая отправить этот запрос сразу, просто испугалась и очень резко ответила.
– Без директора мы не имеем право демонстрировать никакие бумаги!
– Извините, – развела руками Ольга…
Марина поняла, что разговора дальше уже не получится. Она широко улыбнулась и встала из-за стола. Все, что надо было, она узнала. Уже своим журналистским нутром, она почуяла страх в глазах сотрудницы, поняла куда бить – запрос не был отправлен вовремя, и они будут это скрывать. Ведь журналисты – это те, кто считают своей удачной находкой чужую неудачную выходку.
Ну, и пусть скрывают, имеют право. Главное, статья уже рисовалась в голове. И ещё – девочка найдена. Свои задачи она выполнила.
Правда, для полноты и подробности образа – поговорить бы ещё с этой Леной.
Если б не было у Марины такого опыта в делах скандальных, она б сейчас попросила о разговоре с ребенком. Но она уже знала – последует отказ и действия по ограничению доступа ее к девочке. Поэтому она улыбнулась, сказала, что ей пора, и напоследок сменила тему. Они говорили о тех, кто помогает приюту, о добрых людях и участливых чиновниках. А такие, слава Богу, у приюта были.
– И вот перед проверкой, они нам кухню отремонтировали…
– Перед какой проверкой?
И опять Екатерина шипела на Ольгу Кирилловна, и та понимала, что сболтнула лишнее.
Они довольно мило попрощались на пороге, Марина села в машину и уехала, ещё раз махнув на прощание сотрудникам. В целом, приятные дамы, да и приют ничего. А проверка очень кстати… Надо узнать точную дату.
***
Лена не находила себе места. Она то бродила по коридору рядом с кабинетом директрисы, то заходила в свою комнату. Им не дали поговорить. И сейчас, всего скорей, решается ее судьба.
Может эта рыжая тётенька заберёт ее и отправит в Москву, в училище? Может за этим она и приехала?
И почему она наврала, что Лена хвалит приют, она же не хвалила, она, скорее наоборот, говорила, что хочет обратно в училище. Но она не успела рассказать все. Этой женщине она повествовала свою боль.
Совсем недавно приезжали сюда Света с мамой. Конечно, инициатором была Светка. Это она как-то притащила мать. Тогда Лена, глядя матери в глаза, подробно рассказывала о бытовом – о том, чем кормят, об обновках, о комнате. Но ни словом не обмолвилась о своем душевном состоянии, о том, как плохо ей тут, не обвинила мать.
Ей казалось, что она и сама должна догадаться, как страстно хочет дочка вернуться в Москву.
– Я вот подумала, может лист этот похвальный надо было привезти? – вспомнила мать.
– А ты не привезла? – глаза полные надежды.
– Нет, хотела, но забыла как-то.
Во всей этой ситуации мать казалась Лене жертвой. Она не виновата. Это её обижают. Сначала – бросил Костя, потом уехала Светка, отобрали Наташу … Где-то глубоко внутри Ленка понимала все по-взрослому, все понимала, но не хотела принять. Легче же думать, что мама нив чем не виновата. Любому ребенку так легче.
А сейчас она бродила по коридору в ожидании участи.
Девчонки из комнаты, естественно, были с ней на одной волне, также выглядывали в коридор, наблюдали в окно.
– Рыжая такая! Огонь! Она из Москвы?
– Я не знаю….
– А она тебя заберёт?
– Да не знаю я, отстаньте!
Но никто и не собирался отставать. Всем было интересно, что же будет?
– Ленка, Ленка, или сюда! Она уезжает …
Во дворе секретарша и воспитатель мило беседовали с рыжей, провожали. Сквозь пожухлые ветви деревьев со второго этажа хорошо просматривалась оранжевая машина. Женщина села в машину и … уехала.
– Уехала! – констатировала Танька, – Нафиг ты ей нужна!
– Да мы здесь все – нафиг никому не нужны, – добавила Кузя-Алка.
Ленка бросилась на подушку, глухо заплакала. Даша присела на коленки рядом с ее кроватью, положила голову на ее подушку и через минуту плакала тоже. Тогда Ленка успокоилась. Ещё не хватало, чтоб Даша плакала из-за нее!
Она села, утерла нос, и велела успокоиться Даше.
Девочки ещё не умели быть тактичными, говорили только об этом, но Ленке уже было всё равно. Главное, что сказала ей эта рыжая тётенька, так это то, что ее хватились и ищут.
***
Марина не уехала. Так просто она никогда не сдавалась.
Она остановилась метрах в двухстах, свернув на грунтовку. Машина её была яркой, да и сама она со своими почти красными волосами тоже была слишком заметной. Марина достала с заднего сиденья серый широкий шарф и повязалась почти под самые брови. Направилась пешком обратно к приюту. Только подобралась с обратной стороны, там, где стояли хозяйственные постройки.
Она легко перемахнула через забор. Делов-то. Обошла постройку и увидела пацана, что-то усердно прячущего за сараем.
– Привет! – резко гаркнула она у него за спиной.
Пацан испуганно сел, вытаращив на неё глаза.
– Бежать собрался?
– Нет, я просто…– он насупился, чуть не разревелся, так и сидел на земле, держась за согнутое колено.
– Да ладно, не дрейфь, не выдам я тебя. Как звать-то? – Марина присела рядом на ящик.
– Коля. Правда не заложите?
– Зуб даю.Так, а зачем бежишь? К мамке что ли?
– Не-ет. Мамки нет. Меня – в детдом, а я хочу жить вольно и независимо.
– Ну, тогда, конечно. Другой расклад. Лучше умереть, сражаясь за свободу, чем быть узником до конца жизни …Только баш на баш. Я – твою тайну храню, ты – мою.
– Какую? – у Кольки загорелись глаза.
***
Лена намазывала на хлеб кубик масла в столовой, когда к ней подошёл мальчишка лет девяти. Он заговорщически прошептал ей, чтоб она шла за ним. Оба отправились, типа, в туалет. Сотрудницы тоже обедали, беседовали.
Колька повел её в сторону спортивной комнаты. Даша тоже вскочила из-за стола, увязалась следом.
– Тебе нельзя, – отталкивал её Колька, – Только тебе можно.
Он тянул Ленку.
– Даш, пойди пока – кушай, я скоро…
Младшие любили Лену, но этот Колька не особенно был и младше её. И чего ему нужно? Что-то хочет показать?
Колька затащил её в спортивную комнату и ретировался. И тут Лена услышала стук и увидела в окне тётку в сером платке, повязанной прямо над бровями. Кто это? Лена опешила.
Та махала рукой, просила открыть высокое окно изнутри. Похоже ей было неудобно.
Да кто же это?
И тут мелькнула рыжая челка.
Так это ж…
Ленка ловко подтянула к окну скамейку, на неё взвалила маты и, добравшись до окна, открыла его. Теперь они были лицом к лицу. И Ленка увидела, что тётенька тоже стоит высоко над землёй, балансируя на чем-то.
– Привет, Ленка, ещё раз. Если не свалюсь, рада буду дослушать твою историю до конца. А то нас прервали…ой! – что-то качнулось под ногами тетеньки, – Кстати, меня тетя Марина зовут.
– А Вы разве не уехали?
– Блин! А ты не видишь? Вишу тут на подоконнике, как эквилибрист. Расскажи, как ты тут-то оказалась?
– Я же к маме приехала …
Они довольно долго беседовали. Кто-то из детей обедал, кто-то уже ушел в комнаты, поэтому Лену не хватились. Да и Колька был на стрёме. Марина успела выспросить все, что ей требовалось.
– Слушай, твои там ещё не знают в каком ты приюте просто, – она перехватила руки, уцепившись за подоконник, – А так-то они б уже тебя нашли. Я сейчас как приеду, так и сообщу где ты. А ты жди вестей от меня. Ну, или звонка от своих. Береги крылья, Мотылёк, – она посмотрела вниз, на землю, – Мне б они сейчас тоже не помешали! Все будет хоккей, связь – через Кольку. Классный парень… – тут под ее ногами что-то затрещало и она исчезла из поля видимости Лены, громыхала где-то под стеной, а потом с ящиками в руках, слегка прихрамывая, показалось дальше от стены, – Лен, с Колькой поговори, он на свободу собрался. Поговори, скажи, что свобода – это очень тяжёлая ноша.
***
В этот день Андрей звонил Софии Давидовне, сообщая адрес приюта, который нашла журналистка, а также телефоны города, по которым возможно до приюта дозвониться. Лена нашлась, а это – главное. Жива, здорова…
Но сначала София помчалась сообщать новость Лидии Ивановне. Та не находила себе места от неизвестности. Лидия в этот день не дежурила. София направила старшекурсника по ее адресу.
И в этот же день Раиса Павловна предпринимала все, чтобы отгородить себя от возможных неприятностей. Она уже успела наорать на Ольгу Кирилловна за длинный язык, разругаться с Катериной, довести персонал до слез.
Она узнала все об этой журналистке и поняла, что вляпались они в большие неприятности. Эта Дружинина – страшная скандалистка.
Утром следующего дня она еле дождалась девяти, первая вышла на московское училище, дозвонилась сама. Разговаривала очень вежливо, толково разъясняла юридические аспекты, поясняла, что действовали они юридически правильно и в задержке девочки ничуть не виноваты. Полночи это обдумывала.
Её собеседница просила о разговоре с Мотылевой. Раиса, как могла, ситуацию придержала. Мол – отсутствует девочка, но сама позвонит в ближайшее время.
Теперь надо было поговорить с самой этой Мотылевой, узнать её настрой. Если она будет вести себя как тогда, когда орала тут у неё в кабинете, то допускать её до разговора никак нельзя. Но это не срочно. Куда спешить?
Надо было ещё поговорить с журналисткой, смягчить ситуацию.
Она нашла телефон редакции, где работала Дружинина.
– Здравствуйте, Марина. Это Раиса Павловна, директор приюта «Теплый огонек».
– Ну, надо же. Какое совпадение, а я как раз название статьи продумываю, а тут Вы звоните.
– Какое название?
– Ну, может Вы подскажите, какое Вам больше нравится, вот тут у меня несколько версий, знаете ли, – она выдержала паузу, – «Мотылёк в паутине бюрократии», «Обожжённые крылья уже не порхают», или «Огонек, который больно жжет», а вот это мне больше всех нравится «Стремясь к материнскому свету, попал мотылёк на огонь», а можно и проще «Лети, мотылёк…». Уже и статья готова, а с названием просто села, просто беда какая-то …
– Марина! Марина! Постойте, – перебила ее Раиса Павловна, – Какие крылья? Кто обжигает? Мы уже созвонились с училищем Леночки и сегодня она поговорит с педагогами. Зачем статью? Просто…ну, Вы ж понимаете, что нужно основание, чтоб ребенка отправить, чтоб его кто-то отвез. Так много ещё нужно сделать. Не так все просто…
– С кем отправить – найдем. Не проблема. А вот если будут долгие разборки, то эта статья запланирована на…сейчас скажу…на …, – Марина шуршала листочком, делала вид, что искала дату, а на самом деле хорошо её помнила, – На 24 сентября.
Раиса Павловна ахнула. Проверку ждали – 25-го.
После разговора с журналисткой, она промокнула лоб платком и почти бегом направилась в комнаты девочек. Она вспомнила, что Мотылева не ходит в школу.
– Леночка, солнышко, нашлись твои педагоги. Представляешь, мы так старались и вот… Хочешь поговорить с училищем, а потом и поехать туда?
У Лены задрожали руки и подбородок. Она только кивнула и как во сне пошла по коридору за директрисой. Следом плелась Дашка, и Раиса даже её не гнала.
Невыносимо долго директор соединялась с училищем, потом там невыносимо долго ждали кого-то к телефону … Лена стояла рядом и не верила.
Может она спит?
Даша сидела рядом на стуле, крутила любимую куклу.
И вот, наконец, Раиса перекинулась с кем-то парой слов и сунула трубку Лене.
– Лена, это ты? – такой дорогой, такой близкий голос Софии Давидовны.
– Да…
– Ты здорова?
– Да…
– У тебя все в порядке?
– Да…
– Мы тебя искали, переживали, особенно тетя Лида …
– Да…
И тут, на том конце провода, педагог поняла, насколько потеряна сейчас эта девочка. За время своей работы с классом, она уже поняла её характер – сильный, независимый и твердый. А сейчас …
Душа девочки была пуста, как будто напряжение в её сети упало. Как будто сломалась пружина, держащая ее. И София решительно сменила тактику.
– Мотылева! – строго начала она, – А занимаешься ли ты растяжками?
– Н-нет…
– Это интересно почему же? Растяжки – дважды в день по сорок минут! Физо или бег по часу. И станок, Мотылева, станок! Все элементы и батманы, которые помнишь, особенно грант. Полтора часа – минимум! Слышишь – минимум, а лучше – больше. Нет станка, есть стена, перила, стул … Повтори!
И Ленка повторила.
– И школу, чтоб посещала и училась! Иначе отстанешь, будешь отчислена! Поняла?
– Да, я пойду в школу!
– А мы за тобой приедем в ближайшее время, как только все уладим. Держи себя в форме! Тебе ещё своих догонять! – и в конце, все же мягче, добавила, – Не унывай, Лена, ты вернёшься к нам обязательно!
***
Когда Марина приехала в следующий раз с фруктами и конфетами, привезла документы из отдела образования на учащуюся Мотылеву – ответ на запрос из Москвы, её встретили заискивающе. Но, она не удивилась.
Удивилась она другому. Тому, как изменилась Лена. Подтянутая, жёсткая, уверенная в себе. Она занималась разминкой – бегала вокруг приюта, а маленькая глазастая Дашенька считала круги, сбивалась, забывала счет и путала.
Марина села рядом с ней – надо было помочь в счёте.
***
София Давидовна сама решила ехать за ученицей. Далеко, конечно, но только так, только ответственному педагогу, вооруженному необходимыми доверенностями, ее могли отдать.
– Я не уверена, что мы Вам сможем оплатить билеты, София, – переживала Галина Петровна, – Но замену часов полностью компенсируем.
Галина Петровна сейчас несказанно рада была, что София Верещагина оказалась у них. Знаменитая балерина, одна из солисток Большого…
Поначалу боязно было брать человека без педагогического опыта, но теперь… Теперь Галина Петровна поняла, что вот также, как балету, София посвятит всю себя воспитанию юных танцовщиц.
Она заочно получала пед образование. Прошло всего полгода, а Галина Петровна поняла – перед ней педагог от Бога.
А София …
София чувствовала свою вину. Столько сил ушло у неё на то, чтобы ускорить этот процесс возвращения ученицы. Нельзя сказать, что лишь Лидия Ивановна виновата – отправила ребенка одного на такую даль.
Она тоже не уточнила планы девочки, не вникла. А должна была. Но опыта было мало – на ошибках учатся.
И вдруг отец Ани Коростылевой, с которым она уже хорошо была знакома, предложил ей поехать вместе с ней – отвезти на машине. Совершенно безвозмездно, хоть София ещё и надеялась чуток компенсировать бензин. Он говорил – это ради дочки.
Выехали они рано утром, когда солнце ещё не вошло. Было по-осеннему уныло и серо. Листья уже все облетели. Быстро убегали назад огни витрин, светофоры, мелькающие фары машин. Москва оставалась позади.
Сначала они разговаривали лишь по делу, ночь сковывала желание беседовать.
Но вот с рассветом все изменилось. Асфальт шоссе, мокрый после дождя, был похож на уснувшую реку.
Первая скованность исчезла довольно быстро. София была внешне мягка, податлива, боялась причинить неудобства, а Андрей, хоть и суров был с виду, но довольно благодушный и отходчивый, с хорошим чувством юмора.
И через пару сотен километров пути им уже стало казаться, что знакомы они целую вечность. Им было хорошо вдвоем. Так хорошо, как бывает со случайным попутчиком, когда легко и откровенно рассказывается о себе.
Андрей даже удивился про себя. Его проклятый замкнутый характер не позволял ему быть ни с кем по-настоящему близким. Да, его уважали даже может быть любили, но доверительных лёгких приятельских отношений у него не было ни с кем. Может с женой было, да и то поначалу. А потом уже совсем не понимали друг друга…
– Неужели Вашей ученице так хочется возвращаться? На ваши-то тамошние строгости? – улыбался Андрей и смотрел на дорогу.
– О! Это Вы просто не знаете, как затягивает искусство балета. Иногда готовы всю жизнь положить, только б танцевать. Я, когда училась, у нас случай был – девочка чуть с крыши не шагнула, когда ее забраковали из училища… Вовремя остановили.
– Ничего себе. Такие жертвы! Вы уж меня предупредите по знакомству, если с Анькой что…
София улыбнулась:
– Предупрежу. Но Аня не склонна к таким вещам вообще. Исключительно позитивный ребенок! Вам так повезло с дочкой …
– Да… Не спорю. А у Вас есть дети?
– Нет. Своих детей у меня нет, – она вздохнула и отвернулась к окну, стиснула дверную ручку.
Андрей понял, что вопрос вызвал у собеседницы эмоции негативные, решил больше об этом не говорить.
– Можно я приоткрою?
София опустила стекло. Рвущийся ветер трепал её темные волосы, ворот рубашки. Андрей смотрел на нее краем глаза. Красивая длинная тонкая шея, прямой нос, смуглая кожа. Она сейчас была похожа на героиню, сошедшую со старинной гравюры. Он стряхнул с себя нахлынувшее вдруг желание – спутницу обнять.
Она прикрыла окно и вдруг начала рассказывать.
– Понимаете, балет – это жертва себя искусству. Я ж тоже из провинции, из-под Ленинграда. У нас там хорошая руководительница была, многие поступали в Вагановку от неё. Вот и я… И все хорошо шло, гоняли нас до багровой пелены перед глазами, зато толк был. Я в Большой танцевать потом довольно-таки легко попала.
Карусель репетиций, спектаклей, гастролей, чужие города. Во Дворце съездов часто танцевали. Я за границу ездила на конкурсы…
София помолчала.
– Мы только из Праги тогда вернулись и собирались в Китай. Программа такая серьезная, меня на первые партии потянули в «Озере» и в «Жизели». Так тяжело было, но получилось … Если б я знала.
В общем в Праге у меня любовь началась. Там посвободнее было. Он наш был, из балетных. Но тоже, после Праги, на гастроли уехал с другой труппой, мы разъехались временно.
Время идёт, работаем, все на взводе, готовимся. Каждая – незаменима, но конкуренция все равно … В общем, Вам трудно понять, говорю же – этим жить надо. Мы растворились все тогда в этом. Кто раз попробовал этой жизни, тот уже не уйдет от ее чар. Ноги в кровь, мертвые – с репетиций…
И тут чувствую – не все со мной в порядке. Мутит, голова кружится … Думала – переутомление. Немудрено.
Оказалось – беременность. Инесса подметила, руководитель наш, велела идти к врачу нашему. Я не пошла, я в женскую пошла… Льву потом звонила. А что он? Он тоже балетный, и испугался ещё больше, чем я.
Инесса тогда сказала – «решай», а сама скорей – замену искать… Китай же скоро. И я тогда решила, что балет – моя судьба. Танец – единственное искусство, материалом для которого служим мы сами. Матери даже говорить не стала, боялась я ее как-то …
Сделала аборт на позднем сроке уже. Ох, как вспомню, как репетировала в дни после … Инесса догадалась, наверное, но молчала.
В Китае мне скорую вызывали однажды. Долго меня это не отпускало. Но…выдержала. Главное – танцевать! Какие дети?
Монотонно стучал по лобовому стеклу дождь. Они ехали уже давно. Андрей предложил Софии вздремнуть и она уснула. А он все ехал и думал о ней. Как жаль! Ведь совсем молодая женщина, талантливая и красивая. Так сожалеет о содеянном.
Они подъезжали к кафе, когда проснулась София. Забежали, перепрыгивая лужи, туда перекусить и выпить кофе.
– София, я все думал о Вас.
– Ох! А я уж пожалела, что так разоткровенничалась. Это на меня не похоже. Просто дождь этот, осень…грустно что-то…
– А что дальше было, расскажете? Как жизнь сложилась дальше?
– Дальше? … А дальше и слава пришла. Такая значительная. И замуж бы вышла, был кандидат. Очень обеспеченный московский молодой чиновник. А отец – чиновник, о котором Вы слыхали, не могли не слыхать. Только вот к тому времени я уже успела операцию сделать, потому что проблемы мои не прекращались, мешали жить, танцевать… Сказала ему, что детей не смогу родить, он и ретировался. А потом ещё кандидаты…, – она махнула рукой, – Я к чему Вам это рассказываю, Андрей. Балет балетом, но не давайте дочке совершать ошибок. Семья и дети в жизни любой женщины – это наиважнейшее. Это я Вам говорю – бывшая титулованная титулами и знаменитыми ролями балерина.
А потом Андрей рассказывал о себе. И тоже откровенно, правда не столь эмоционально. Чего рассказывать – скучно все у него. Может это осенний дождь выбивает какую-то слезу из душ человечьих?
Почему-то хотелось откровенности обоим.
Дорога сближала. Передремал и Андрей, а потом поехали опять.
– София, а давай перейдем на ты, мне уже кажется, что дорога нас этак сроднила.
– Я не против, давай.
Они держали связь с Мариной, звоня ей из телефонных автоматов кафе и заправок. Марина звала к себе, ломая все их планы – остановиться в гостинице.
– Да вы чё! У меня дом знаете какой! Ну, не у меня лично, а у родителей. Вам каждому по комнате или одну? Хорошо, будет каждому! Не выдумывайте! У меня мама таа-акие пироги печет! Прямо ко мне приезжайте! – и спорить с ней было просто невозможно.
И приехали. Ночью.
– Вот не сидится вам дома по ночам-то в такую погоду! – встретила их сонная, но все же жизнерадостная Марина в пижаме с бегемотами.
А наутро пироги и блины от Марининой мамы – замечательной хозяйки и бабушки шустрого Маринкиного сынишки.
Они направились в приют.
– Ох, что-то я волнуюсь. Мы столько хлопот им причинили. Как встретят? – заерзала на заднем сиденьи Маринкиной машины София.
– Ха! Отлично встретят! У меня ж статья в загашнике. Я им почитать дала несколько абзацев … Видели бы вы глаза директора. Ух! Остановите Землю – я сойду … Кажется мне, что все у них готово, чтоб Лену отдать. Нутром чую… А жаль! Хорошая статья, напечатать бы, – она крутанула руль, водила Марина также, как писала – скандально, – Только вот сейчас в магаз заскочим. Детям конфет купим.
И Андрей с Софией были благодарны подсказке.
***
Приют встретил запахом горелой каши, стирального порошка и детским гомоном. На первом этаже висело постельное белье, пеленки. Затянувшийся дождь не позволял сушить белье на улице.
Они поднялись в кабинет директора. Марина была права, встретили их довольно приветливо. Все документы были оформлены. Вот только Лена – в школе. Пришлось ждать…
Лена вбежала в кабинет директора без стука, бросилась в объятия Софии Давидовны. Бросилась и разревелась.
– Ну, ну, Лена! Все хорошо! Поедешь с нами, вот с Андреем Викторычем тебя заберём.
Лена бросилась обнимать Андрея.
Раиса мягко улыбалась. Она все сделала, чтоб скандала эта история не вызвала. Документы все лежали в папочке, на столе. Суда по матери все ещё не было, статус девочки не определен, но официально они ее передают соцзащите Москвы и преподавателю училища.
И теперь участь Мотылевой – не их проблема. Ох, сколько хлопот из-за нее… С такими вот хлопотами Раиса ещё не сталкивалась. Дети были из неблагополучных семей, они убегали, дрались, отказывались учиться, но так, чтоб пресса… чтоб дошло до области, не было никогда.
Поэтому Раиса сейчас ждала только одного – отдать девочку и забыть о проблеме.
– Собирайся, Леночка, – сказала Раиса.
– Разрешите, я помогу? – встала София.
– Конечно, конечно! А вам может кофе? Марина, Андрей…
София и улыбающаяся растерянной улыбкой Лена вышли из кабинета директора. У перил лестничного марша стояла Даша с куклой.
– Даша, Даш… – Лена взяла ее за руку, на её лицо упала пелена печали, она молча пошла вместе с ней.
В комнате растерянно огляделась. София зашла следом, поздоровалась с присутствующей маленькой девочкой с красными пятнами диатеза на пухлых щечках, и с девочкой постарше с каким-то невыспавшимся лицом. Вспомнила про конфеты, вернулась в кабинет директора.
А Лена присела перед Дашей.
– Даша! Даш! Понимаешь, мне надо пока уехать. Мне учиться надо на балерину, понимаешь? Но я, когда вырасту, я сразу тебя найду и к себе заберу, понимаешь? У меня есть младшая сестра, я тебе говорила, но у нее и папа, и мама теперь есть, даже две мамы. А у тебя никого. Будешь моей сестрой?
– Буду… Мотылёк, а ты сколо велнёшься?
Лена помолчала, в раздумье посмотрела на Дашино серьезное бледное личико.
– Нет! Не скоро, Даш. Мне долго надо учиться, помнишь, я тебе показывала, как кружится балерина?
– Помню!
– Ну вот, и я так хочу научиться…
– А я умею, смотли!
И Даша выскочила на пространство между кроватями и неумело по-детски закружилась, сильно отталкиваясь одной ногой.
Вошла София, встала у двери, смотрела на девочку. Та так старалась, что Софии в один момент пришлось ее поймать, чтоб не упала. Она прихватила её за руку.
– Ты совсем закружилась, малыш! Чего это ты показывала?
Даша отдышалась.
– Это так балелины клутятся, – объяснила непонятливой тётеньке.
– Ух ты! Здорово! А я конфет принесла. Будешь?
Даша мотала головой – нет.сейчас ей не хотелось конфет. Она посмотрела на Лену. Та сидела на кровати, безжизненно опустив руки.
– Ты чего, Лен? Не собираешься? – София была удивлена.
Ленка упала в подушку. Но не ревела, просто лежала молча.
София озадаченно посмотрела на девочек. Те молчали. Но в глазах читалось – все знают и понимают.
– Девчонки, а кто конфет хочет? Налетай! – она положила пакет на стол и присела.
Девочки начали подходить.
– Мотылёк Дашу не хочет оставлять, вот и ревёт, – разворачивая конфету, доложила старшая из них.
– Да не ревёт она, лежит просто…чё ты…
– Ну лежит, а все равно из-за Дашки. Вы забираете её да? – дети перебивали друг друга.
– Кого? Лену? Да, забираем на учебу, она же училась у нас в училище. Да, Лен? – чтоб растормошить, обратилась София к Лене.
Но Лена не отвечала.
– А ты, Даш, ей кто? – спросила Соня.
– Сестла…, – ответил ребенок.
Но девчонки хором закричали, что это не так. Что у Даши нет родителей, и сестер и братьев тоже нет, что она – сирота, и поедет скоро в детдом.
Они так разгорячились в рассказах, что не заметили, как Даша открыла шкаф, ящик Лены, и начала переносить из него на кровать ее вещи.
Лена тоже села на кровати и изумлённо смотрела на Дашеньку.
– Даш, ты чего это? Ты помогаешь мне собираться уезжать?
– Да! Поеззай! Научись на балелину, а потом плиедешь и меня научишь!
– Молодец, Дашенька! – похвалила София.
Ленка утерла нос и начала укладывать вещи. Подключилась и София. Даша старательно помогала засовывать носок в носок. Вскоре в дверях возникла толпа ребят. Мальчик повзрослее упёрся руками в дверной косяк и сдерживал любопытных.
– Улетаешь, Мотылёк?
– Улетаю! Вы Дашу тут не обижайте, пожалуйста.
– Не дрейфь, матрос ребенка не обидит.
Вещи Лены были и в прачечной, и в коридорных ящиках. В этой суете сборов София оказалась в коридоре с Дашенькой наедине. Даша рисовала что-то в блокноте.
– А вы – утить будете Лену? – наивно спрашивала она.
София присела перед ней на корточки.
– Да, хорошая моя, буду.
– Только двойки не ставьте, Лена – доблая.
– Обещаю! А что ты рисуешь?
София взглянула. Рисунки были очень хороши для семилетней девочки. Четкие линии, вырисовка. В красной кофте с черными пуговицами женщина и рядом с ней – мужчина.
– Это мама и папа.
– Красивые…, – София боялась говорить об этом.
– Да, поэтому и заблал их Бог. Они ему тозе нлавятся, – сказала легко и даже весело, а потом подняла полные надежды и такие взрослые глаза на Софию, – Я буду здать Мотылька.
В коридоре показался Андрей. София поднялась, подошла к нему.
– Славная девчушка. Говорят, Лена к ней очень привязалась, – показала София на Дашу.
– К Лене, видимо, вообще легко привязаться. Вот и Анька моя жить без неё не может.
– И знаешь, эта Даша – круглая сирота.
Андрей посмотрел на Софию вопросительно, и она поняла его взгляд.
– Нет-нет, ну что ты! Это я так … просто так жалко их всех! Сколько детей обездоленных.
Андрей понимал ее чувства, и самому было тут некомфортно.
В коридоре появилась Марина.
– Дашка, привет! – крикнула она малышке, – Ну что? У директрисы все готово. Как там Лена? Собирается?
– Да, побежала за ботинками в котельную. Они там сушатся. Огорчена она из-за Даши.
– О да! Это боль! Я тут справки о ней навела, оказывается наши освещали ту аварию. Ох! Жёстко все там, непонятно, как малышка и выжила. А теперь вот совсем одна. Но… Она заговорила благодаря Лене… И это очень хорошо. Теперь она отличный кандидат на удочерение. Смотрите, хорошенькая какая! Хоть себе бери. Но меня саму можно материнства лишать, если посчитать сколько времени я провожу с сыном. Видели какой балованный. Ужас! И обещаю, что я встороне не останусь, теперь следить буду за ее судьбой. Тётенька у меня знакомая есть, мы с ней по детдомам ездили. Она как раз занимается подобными вопросами. В общем, буду держать руку на пульсе.
– Спасибо Вам, Марина! Вы замечательная.
Серая зыбкость дождя встала туманной пеленой между ними. Даша стояла в окне приюта. Стояла и улыбалась.
А вот Ленка сдерживалась из последних сил, делала вид, что улыбается, махала рукой, и как только забралась в машину, заднее стекло которой было непрозрачным от дождя, упала на сиденье и горько заплакала.
Они тронулись.
Взрослые сидели и молчали. Понимали – тяжело.
Они доехали до дома Марины, перегрузились в свою машину, сытно пообедали невероятно вкусными угощениями Марининой мамы и отправились в дальний путь – в Москву.
И Ленка, как только поняла, что покидает Дашу уже окончательно, опять принялась плакать.
София, сидевшая впереди, попросила Андрея остановить машину и пересела назад, к девочке.
– Ну, что ж ты так плачешь? Знаешь как тебя Лидия Ивановна ждёт! Как сильно она переживала, когда ты не вернулась. А девочки. Видишь, Аня даже папу уговорила поехать за тобой….
– Понимаете, у меня мама есть, сестры… Вы не верьте, что она плохая, она хорошая, моя мама.
А София соглашалась.
– Я верю тебе, Лена. Это жизненные обстоятельства такие. Мы сейчас оформим тебе стипендию, социальные льготы, летний отдых. А маму и сестер ты всегда сможешь увидеть. Я лично это тебе обещаю.
– И Дашу, ладно? У меня-то есть мама, есть Лидия Ивановна, Вы, Аня. А у Даши, понимаете, у неё вообще никого в мире нет. Она – одна!
София потихоньку начала ей рассказывать о том, что поведала им журналистка. Обещали, что и Лена будет в курсе судьбы Дашеньки. Говорила как-то потерянно и грустно, останавливаясь на каждом слове.
И Лена немного успокоилась. Она ещё сопела носом, тревожно всхлипывала, но засыпала. София прикрыла её пледом и, чтоб удобней Лене было спать, опять пересела вперёд.
Андрей тихонько наблюдал за Софией. Что-то было не так. Неужели она так расстроена из-за слез Лены. Когда она закусала губы, все же не выдержал – спросил.
– Соня, что не так? На тебе лица нет…
Она, как проснулась…
– Андрей, а ты веришь в предопределение?
– Во что?
– Ну, в предварительную заданность судьбы человека, в знаки?
– Кем заданность?
– Ну, Богом, наверное. В общем, не важно…заданность и всё!
– Скорее, нет. А почему ты спрашиваешь?
– Да эта девочка, Даша… Она не выходит, просто не вылезает из моей головы… – и Софья коснулась пальцами лба, – Ты знаешь, она нарисовала маму и папу там, в коридоре. А мама в красной кофте с черными пуговицами. И это знак.
– Какой знак? – Андрей объезжал большую лужу.
– Красная кофта с черными пуговицами – моя любимая, много лет носимая кофта.
– Вот те и на… Но, Сонь, ты ж сама сказала, что просто жалко их всех…Может это просто эмоции. Ты посмотрела на этих детей, устала, перенапряглась, понервничала.
София моргала, не понимая, что происходит с её душой.
– Ну, да. Ты прав, наверняка. Но с этой девочкой был бы смысл в моей жизни. А так…Да и кто мне её даст? Я ж – одиночка. Таким не дают.
– Ну, это-то не проблема! Есть я, разведённый. Ради Бога, для такого благого дела я готов заключить с тобой брак. Я уверен – с тобой ребенок будет счастлив, ты такая … такая настоящая, – Андрей не умел говорить красивых слов, покраснел и скорей добавил, – Мать из тебя выйдет прекрасная.
– Понимаешь, она посмотрела на меня, как будто внутрь заглянула, я и сейчас вижу ее взгляд, я….
И София долго поясняла свои чувства, так проникновенно говорила, что и сама разрыдалась.
Ох!
Андрей остановил машину. Кругом сырость – и за окном, и внутри салона… Больше всего он не любил женские слезы. Вообще не умел успокаивать.
– Мне очень плохо, Андрей!
– Сонь, что будем делать?
– Надо вернуться, надо! – София хлюпала носом, – Извини, что эта истерика моя на тебя свалилась. Понимаешь, я не смогу теперь…я буду очень жалеть, что не сделала этого. Наверное, всю жизнь…
Девочка тоже ему очень понравилась, хоть и не считал он себя особо сентиментальным.
София была на эмоциях, но Андрей рассуждал трезво. Дашу сейчас удочерить нельзя никому. До той поры, пока она в приюте, и юридические дела по ней идут. Так какой смысл возвращаться?
Но…
Есть же свой человек – Марина!
– Сонь! Слушай, я храбрился, говорил тебе, что у меня сейчас все хорошо. Но знаешь, и мой жизненный этап сейчас какой-то … какой-то пустой что ли. После того, как жена нашла другого не больно-то хочется жить. Только Анька вот и держит.
София слушала внимательно.
– И я тут подумал. А если б … если б у нас. В общем… Короче, – он раздраженный, что так и не нашел нужных слов, что, наверное, торопит события, заводил мотор, – Вот что. Едем к ближайшему телефону. Будем звонить Марине!
– Будем! – София сразу успокоилась, – Будем, Андрей. И я так тебе благодарна …
***
Лена проснулась оттого, что они никуда не едут. Осмотрелась – в машине она одна. Уже смеркалось, но возле здания, где они остановились, горели фонари. Их свет пробивался сквозь затуманенные сыростью стекла.
Лена приоткрыла дверцу машины, вышла. Не мешало бы сходить в туалет. Она направилась к зданию.
Это было какое-то кафе или столовая, здесь звучала музыка, заходили и выходили люди. Под навесом они стояли без верхней одежды, беседовали и курили. Видимо, что-то праздновали.
Моросил мелкий дождь.
И тут Лена краем уха услышала знакомый громкий голос дяди Андрея. Она подошла к углу и увидела Софию Давидовну и дядю Андрея у телефона, который висел на боковой стене. Он громко говорил, прижимая трубку к уху:
– Да, Марин. Ей аж плохо. Она очень хочет взять Дашу … Да, удочерить хочет. Возвращаться собралась …Да, вот и я говорю, что смысла нет… Напишем… вышлем … сделаем, не вопрос…
Потом трубку взяла София.
– Марина! Я так на Вас надеюсь! Я умру, если не получится… Ой, – София смеялась, – Вы ж обещали им, что не опубликуете. Андрей, послушай, что она говорит…Она говорит, что долг журналистов – успокаивать обеспокоенных и тревожить ублаготворенных. Она сможет забирать Дашу на выходные, представляешь! – и опять громче в трубку, – Марина, а я как только документы соберу, приеду. Я очень хочу опять с Дашенькой увидеться, – и очень серьезно добавила, – Мне кажется, что она – моя неродившаяся дочка…
Лена прижалась спиной к стене и посмотрела на стоящие на площадке перед кафе фонари. За углом вдруг стало тихо, Лена заглянула туда.
Дядя Андрей и София целовались. Ей стало неловко, она отпрянула и направилась на площадку …
***
Андрей и София вышли из-за угла. Дождь так и моросил. Взрослые гуляющие прятались под навесом. Они собрались там кучкой и все внимательно смотрели на сырую от дождя площадку.
Там, под мелким дождем, легко ступая по осенним мокрым листьям, освещаемых тусклым фонарем, в курточке и теплой шапке, под музыку вальса, доносящейся из здания, танцевала девочка.
Она кружила и порхала так грациозно, что полная слегка подвыпившая женщина, прослезившись, вдруг сказала:
– Смотрите! Ну, ведь порхает, словно мотылек …
***
«Мотылёк» окончен, друзья!
Пусть герои поживут пока без нас. Лена пусть поучится, София с Андреем начнут новый виток жизни, а маленькая Даша обретёт родителей….
Пусть у них все будет хорошо. И у вас, мои друзья, тоже пусть все будет хорошо…так хочется этого для каждого …
***
Всё! Не плачем … Пусть плачет только дождь осенний…
