— Вот поедешь в санаторий, да как найдешь там молодую кралю, глядишь, женишься… да, Никитич?
Водитель самосвала Серега Редькин, известный в Нечаевке балагур, и отчасти, сплетник, подмигнул односельчанину Николаю Бородину, явно намекая, что тот еще ничего.
А он, и в самом деле крепкий, хоть и бородой прикрывается. А лицо-то молодое, глаза такие еще с синевой, и лопату в руках уверенно держит. На пенсии давно Николай Никитович Бородин, вдовец, почти одинокий теперь, дети-то разъехались.
— А чего нам — молодцам скучать, найду молодуху, пущай языками потом молотят, вот, дескать, Бородин на старости лет фортель выкинул.
Серега расхохотался, прыгнул в кабину и умчался, оставив клубы пыли. Язык у этого Сереги, как помело, что не услышит, все разболтает, да еще приукрасит.
Бородин погладил бороду, усмехнулся и пошел домой. В санаториях никогда в жизни не был, хотя не так уж и далеко от них райское место – так называли те, кто побывал там. Но раз выдали бесплатную путевку, значит надо ехать.
Несмотря на летние денечки, Никитич достал фланелевую рубаху в клетку (старшая дочь подарила как-то), оглядел костюм, который годами висит в шифоньере, тоже решил взять, все-таки в приличное место едет.
Потом пошел к соседу, договариваться насчет усадьбы. Конечно, внучка Маринка приедет на выходные, приберется, присмотрит, но на каждый день догляд нужен. Во дворе куры, собака, а в огороде чуток грядок, да картошка. Главное, конечно, животинку кормить, да еще пса Шарика выпускать, пусть побегает.
Утром, отправившись на автобус, повстречал директора совхоза – тот резко затормозил на УАЗике, поравнявшись с Бородиным. – Николай Никитич, ну что, ты поехал?
— Так точно, Пал Григорьич! – Бодро отрапортовал Бородин. – Автобус жду.
— Садись, отвезу тебя в райцентр, оттуда сразу на городской сядешь.
— Да что ты, не такая я персона, чтобы директор меня подвозил.
— Садись, говорю! Как раз та персона – фронтовик и труженик.
До санатория Никитич добрался уставшим, но в добром расположении духа. Все было в новинку и удивительным первое время. Однако сосед по комнате, которому тоже было за семьдесят, оказался привычным к пребыванию в санатории, и быстро ввел Никитича в курс дела.
— Мать честная, это совсем что ли ничего делать не надо… на стол подадут и уберут, да еще колени лечат… а ты только лежи себе… скучно однако.
Но сосед по комнате развлекал разговорами, да и Никитич любил поговорить. И так, часами они могли разглагольствовать о событиях в мире, в стране, или сравнивать урожаи прошлых лет с нынешними.
Первая неделя показалась долгой, а вторая быстро пролетела. Никитича уже знали, как завсегдатая уютного пятачка под раскидистой сосной напротив спального корпуса санатория. Слышались шутки-прибаутки, а иногда и песни, — в общем, кто, что вспомнит.
Никитич уже пять лет, как песни не пел, да и шутил мало, как-то не до шуток было. А тут развеселился, балагурил от души, привлекая внимание.
— А вот еще такая песня есть, — он прищуривал голубые глаза, вспоминая слова песни, а потом тихо напевал.
— Ой, а мы и не знали! – С удивлением отмечали женщины, прислушиваясь и стараясь запомнить.
— Вы много чего не знаете, — гордо заявлял Никитич и выдавал следующую порцию частушек.
— Ой, подождите, дайте хоть запомнить! – Воскликнула девушка лет двадцати пяти от силы.
Никитич отметил сразу ее милое лицо с ямочками на щеках, белокурые волосы, которые так игриво трепал ветер, ее теплый взгляд и неподдельное внимание к незамысловатым песням.
— А погодите, девчата, — Никитич постарался бодро подняться, — вот я счас мигом, не расходитесь, мы с вами под гармошку споем.
Гармонь у него дома была, только он ее пять лет в руки не брал. Но заметил, что у массовика-затейника в специальной комнатке есть инструмент. Вот туда и направился.
Рядом с танцевальным залом была «темнушка», а в ней как раз и весь инструмент. Никитич открыл дверь легко – без замка как раз. Включил свет… вместо гармони стоял баян. А на нем он тоже умел играть, так что взял его в руки, но не успел повернуться, как кто-то тихо сказал: «Поставь баян на место».
Обернулся, а это, временно исполняющий обязанности массовика-затейника, завхоз Владимир Васильевич, мужик лет пятидесяти, с ленцой, но ответственный.
— Мил человек, да я вот тут, рядом, сыграю, а потом верну.
— Поставь, говорю, на место! – Завхоз был непреклонен.
— Ну не украду же я его!
— А я за него отвечаю, мне растраты не нужны…
Никитич вцепился в баян, не собираясь отдавать. Завхоз потянул инструмент на себя. – Дед, не бузи, отдай, не положено…
— Ну, будь ты человеком, не украду же я! Там такая девчонка… дай, сыграю людям…
При слове «девчонка» завхоз обмяк, в глазах появился лукавый огонек. – А девчонке-то, поди, лет шестьдесят с гаком?
— Почему шестьдесят? Лет двадцать пять, однако, интересуется она…
Лицо завхоза вытянулось от удивления. – Ну, ты дед… омолодился в санатории… ладно, час тебе на твое выступление, иди, развлекай, но чтобы потом баян без единой царапины на место вернул.
— Так точно! – отрапортовал Никитич.
Девушка, и в самом деле, была хороша. И не только внешне, было в ней и внимание к незатейливым, неизвестным ей ранее песням, частушкам, даже прибаутки Никитича веселили ее. А звали отдыхающую Евгения. – Женя значит, — ласково заметил Никитич.
(художник Александр Цыганков)
__________________
В райцентре, выйдя из автобуса, Никитич поставил старый чемоданчик на скамейку, рядом со зданием автостанции, и огляделся. Было жарко, и ничего не оставалось, кроме как спрятаться в тенечке.
Знакомый самосвал остановился метрах в пяти. – Никитич, здорово! С курорта?
— О-оо, Сергуня, только что тебя вспоминал, думаю, подвез бы что ли.
— А и подвезу! Повезло тебе. – Редькин прибавил газу, как только проехали последнюю улицу. – Ну, что как отдыхалось? Нашел себе невесту?
Никитич улыбнулся, погладил бороду. – Нашел. Невеста – во!
— Да ну?! Молодая хоть?
— А как же! Двадцать пять годов ей!
— Заливаешь, Никитич! – Серега любил поговорить на такую тему, но тут засомневался.
— А чего? Не веришь? Думаешь, Николай Бородин старый уже? Так мне всего семьдесят два.
— Ну, ты молодожен, Никитич… и как она? Хороша собой?
— По мне так хороша. Умная, образованная, студентов учит, в этом, как его, в институте работает…
Серега округлил глаза и рот приоткрыл, заслушавшись.
— Я гляжу, из тебя удивление так и прет, — заметил Никитич, — ты лучше на дорогу гляди, чем басни мои слушать.
Но слово «басни» Серега пропустил мимо ушей, а вот вся история с молодым преподавателем втемяшилась ему в голову, и пропустить ее мимо он никак не мог.
В тот же день добрая часть села знала о похождениях Никитича, но мало кто в это поверил, отмахиваясь от Сереги.
Но когда через неделю, как Никитич вернулся из санатория, возле его дома притормозил автобус из райцентра, и молодая, стройная, белокурая девушка направилась к его дому, соседи напротив, прилипли к окнам. — Вот тебе и неправда! – Ахнула соседка баба Маня. – Надо куме рассказать, приехала ведь к нему молодуха…
И уже возле магазина пошли разговоры про Бородина, что гостья у него, никак из того самого санатория явилась. И ведь, правда, молодая.
— Мать честная! Евгения Вадимовна, приехала таки… — Никитич закинул вилы на чердак, стал на ходу вытирать руки. – Ну, проходи, гостья дорогая!
А она улыбалась, щурилась от солнца. – Здравствуйте, Николай Никитич, приехала, как и обещала. Пока у меня отпуск, дай думаю, навещу, ведь договаривались.
— Проходи, счас чайку соображу… да ты не смотри, у меня тут по-холостяцки не прибрано…
— Да все у вас хорошо, аккуратно, чисто, — она достала из сумки толстую тетрадь, отрыла ее. – Не хочу время у вас отнимать, вы уж извините, да и мне вечером на автобус.
— Мое время – не бремя, для тебя хоть сутками рассказывать могу, или спеть.
— Да, лучше спойте!
Он юркнул в горницу, где на полу стояла гармошка, прикрытая старой вышитой занавеской, — пять лет там стояла, с тех пор как похоронил жену. Не пелось тогда, не моглось, не хотелось. Он и запел-то впервые в санатории.
— Ну, слушай, голубушка. – Он взбодрился, пробежался по клавишам и затянул: — Из-за леса, из-за гор ехал дядюшка Егор….»
А она всё записывает, только успевает.
— Да ты послушай сначала, а потом я тебе перескажу…
— А частушки… может еще какую вспомните, — просит Евгения.
— Да вроде все вспомнил, — он пригладил бороду, — есть еще, да слова там неприличные попадаются.
— Это ничего! Это же народное творчество, это можно, — просит она.
Никитич смущенно улыбается. – Боюсь, сережки у тебя из ушей от стыда выскочат. — И он снова запел, меняя на ходу на приличные слова.
— Ну здорово же! – радуется Евгения. – Мы со студентами прошлым летом по деревням ездили, фольклор собирали – очень интересно. А тут вы – как шкатулка с народным творчеством.
— А теперь давай обедать, Евгения Вадимовна, — не обессудь, чем богат, тем и рад, отведай щей моих.
— С удовольствием! Как же мне вас отблагодарить?
— А ничего не надо, все у меня есть, жизнь прожита…
Она окинула взглядом его одинокое жилище. — Знаете, Николай Никитич, я бы вот что вам пожелала: чтобы не скучно вам было, чтобы с кем-нибудь по вечерам чай пить и советоваться…
— Вот на том и спасибо! – Он прищурил голубые глаза. – А у самой-то есть кто?
— Есть, — не без смущения призналась девушка.
— Не обижает?
— Нет.
— Замуж зовет?
— Был у нас разговор, зовет он меня.
— Ну, так не тяни, а то наука – это одно, а человеку человек нужен. А ты пригожая, умная… деток нарожаешь…
________
Проводил он гостью до самой остановки, под прицельным взглядом односельчан. И все ахнули: прав был Серега, раз молодуха к Никитичу наведалась.
И смотрят на него, намекают… попытался отнекаться, сказать, что за фольклором девушка приезжала, с которой в санатории познакомился, да кого там, не верят.
А через неделю в районной газете появилась заметка (а районную газету читали в то время все, в восьмидесятые без газеты в районе не обойтись, все официальные новости из нее узнавали). Так вот в газете вышла небольшая заметка – благодарность Николаю Никитовичу Бородину за то, что поделился народным творчеством. Неизвестными песнями, частушками, поговорками. И благодарила как раз молодой преподаватель ВУЗа Евгения Вадимовна Ермольникова, она как раз устное народное творчество преподает, а еще научную работу пишет.
Вот тогда и поверили, узнали правду, кто приезжал на самом деле. Серега Редькин, узнав об этом, даже расстроился, ведь сначала думал: вот конфуз будет, когда старик на молодой женится, даже молодоженом стал за глаза называть.
__________
Николай Никитич надел свежую рубаху, тот самый костюм, что для редкого случая берег, и пошел на соседнюю улицу. Знакомые ставни видны издали. Нина Егоровна как раз в палисаднике траву дергала, а потом тяпкой подравнивала скромные клумбы.
— Здорово, Нина!
— Здравствуй, Николай Никитич. Чего вдруг? – спросила она и поправила ситцевый платок. Ее карие глаза излучали теплоту, а сединки, как серебро поблескивали.
— Да я тут подумал… может мы снова попробуем решить наш вопрос.
— Какой вопрос?
— Сама знаешь, четыре года прошло… давай, как говорится, вместе чаевничать, за одним столом.
Она убрала тяпку, подошла к изгороди. – Коля, да куда уж нам, сам знаешь, чем дело закончилось.
Конечно, он хорош помнил, как четыре года назад, когда сватался к ней, тоже вдове, и как старшая дочь Никитича обиделась и сказала, что год всего прошел, как мамки не стало, а ты жениться надумал. И младший сын Нины тоже воспротивился, ведь также год как отца схоронили.
И смутились тогда Никитич и Нина, устыдились что ли… и остались каждый в своем доме.
А время шло. Дети еще больше повзрослели, кажется, поумнели…
— А знаешь, Нина, давай тогда в санаторий вместе поедем! – Предложил Никитич. – Вот я побывал… место культурное, хочу тебя свозить.
Она засмеялась. – Коля, ну какой санаторий, куда я от огорода?
— Сестра у тебя, пусть приглядит… неужто не заслужила ты? Вот схожу к Павлу Григорьевичу, похлопочу насчет путевок на следующий год… а мы к тому времени распишемся, в этот раз не отступлю, даже если снова откажешь.
— Ох, Коля, не молода я…
— Как же не молода?! На четыре года моложе меня!
— Тут к тебе совсем девчонка приезжала, — напомнила она.
— А ты и поверила? Да она, что моя внучка Маринка…
— Конечно, не поверила, знаю я тебя, сказочника, любишь пыль в глаза пустить, народ удивить…
— И на том спасибо. – Он стоял, пряча улыбку в бороде, и так спокойно и хорошо было возле того палисадника, будто душа отдыхает. – А я, Нина, на гармошке снова стал играть. Вот ведь, девчонка эта разбередила душу, всколыхнула, сам не заметил, как за инструмент взялся… приходи, у меня такой запашистый лист смородиновый для чая есть… я тебе на гармошке сыграю.
Она смеется. – Ладно, Коля, чего уж теперь, приду, жди.
— А в санаторий? – спросил он с надеждой.
— И в санаторий.
Он одобрительно хмыкнул, поправил кепку и пошел домой, полный надежды на новую жизнь.
Автор: Татьяна Викторова