— Ну что вы насмехаетесь над ним? Разве это хорошо, разве насмешки украшают вас? Или вы шутками меряетесь? – Комсорг Светлана Кузьмина осуждающе смотрела на Валерку Полева.
А он стоял, переминаясь с ноги на ногу и усмехаясь (усмешка тут как бы для защиты, так было легче смотреть на Светку).
(художник Елена Ткачева)
— Да это просто шутка, — оправдывался он. – Нельзя что ли?
— Да, нельзя! Нельзя обижать пожилого человека, тем более ветерана.
— Ой, да, он больше болтает… какой он ветеран этот Мотя… да еще навеселе частенько…
— Стыдно, Полев! Еще и кличку Матвею Григорьевичу придумали, — Светлана собрала книжки в портфель, обидчиво поджала губы, взглянула с сожалением на Валерку и ушла.
— Подумаешь, комсорг, строит из себя начальника…
Дед Мотя, как звали его мальчишки, по привычке сидел у ворот дома. Под вечер он всегда там садился. Худенький, сгорбленный, седенький, со слезящимися глазами, он давно уже не работал, ходил медленно и разговаривал тоже медленно, словно вспоминая, что сказать.
И была у него мечта. Как считали односельчане, странная мечта. Сокрушался он, что никогда в жизни не видел Москвы. – Это же столица… родины нашей столица, — он поднимал указательный палец вверх, словно хотел подчеркнуть важность сказанного. — Сколь городов прошел в войну, Польшу, Югославию освобождали, а вот в Москве не был. А ведь стояли мы под Москвой… а когда домой возвращались, то через Москву ехали ведь… Да только ночью это было… спали мы… уставшие были.
Вот так, отрывками, вспоминал он свою боевую молодость. Взрослые не обращали внимания на его странную мечту. Да и какая Москва, если здесь, в сибирской глубинке, занесенной снегом зимой, окруженной тайгой, дел полно.
Ребятишки хихикали и не верили, что дед Матвей был когда-то солдатом, прошедшим боевыми дорогами. «В обозе где-нибудь тащился», — насмехались они.
То ли немощность смешила их и открывала вседозволенность в словах, то ли безобидность деда… никогда он не обижался. Скажут что-нибудь обидное, кивнет в ответ и скажет: — Здравствуйте, ребятушки. Как поживаете?
Кто посмелее, могли и рубль выпросить, не собираясь отдавать, вряд ли вспомнит этот долг.
Почему-то из всех мальчишек выделил дед Матвей именно Валерку. Может потому, что жили на одной улице, то ли потому, что из всех был он самый совестливый.
В девятом классе Валерка словно проснулся и перестал поддерживать кампанию насмешников. Один раз промолчал, в другой раз одернул обидчика. – Это на тебя комсорг Светка так действует, — заметил кто-то.
— Не ваше дело, — огрызнулся Валерка, сжав кулаки, потому что угадали его чувства друзья, нравилась ему комсорг Света Кузьмина.
Дед Матвей, как всегда под вечер, вышел за ворота и стал подтягивать горбыль, лежащий вдоль забора.
Валерка подошел и молча вцепился в другой конец. – Дед Матвей, хоть бы попросил кого, сам-то не справишься.
— Та я чуток подтяну, с дороги только… вон эту закинуть надо повыше… ага, спасибо, Валерка, спасибо, внучек.
Валерка съежился, странно было слышать, как не помня обиды, дед назвал его внуком (Валеркин-то дед с войны не вернулся). Парень отряхнул брюки и сел рядом с дедом на скамейку.
— Учиться-то куды пойдешь? – Спросил дед.
— Да пока не пойду. До армии в совхозе поработаю, а там видно будет.
Дед повернулся и взглянул на парня. – Слушай, Валерка, ежели доведется тебе, посмотри Москву, бо-ооольшой город, столи-иица. Не довелось мне в свое время взглянуть, а ведь считай, под Москвой в сорок первом стояли… сам понимаешь, какая тогда искурсия… не до прогулок было…
— Экскурсия – поправил Валерка.
— Ага, верно. Ты вот что, Валера, посмотри все-таки Москву. А с армии придешь – женись. Семья будет, детки пойдут. – Он посмотрел куда-то вдаль, где за лугами бежала река. – И землю эту люби, — он прослезился.
Валерка сидел, не шелохнувшись, вслушиваясь в каждое слово. Не знал он тогда, что в последний раз видится с дедом Матвеем.
Был он одиноким. Жена десять лет как покинула белый свет. Двое детей не выжили, когда еще малолетними были. Так и коротали они свой век вдвоем. А когда Матвей один остался, ходил немного как не в себе. Добрые люди понимали, угощали иной раз, кто пирогами, кто на обед позовет. Ну а то, что мальчишки дразнили, так не обращал он на то внимания.
Проводить деда в последний путь вышла вся улица. Представитель военкомата почему-то заметил наблюдавшего за всем происходящим Валерку и вручил ему награды деда, лежащие на алой подушечке. И тогда увидел Валерка и медали и орден… и сердце сжалось от обиды… не вернуть уже ничего…
Уже потом, за какой-то надобностью, оказался он в маленьком доме Матвея Григорьевича, и бросились ему в глаза картинки из журналов с видами Москвы. Вспомнил, что старшая сестра Валерки открытки с артистами собирала раньше, а дед Матвей… с видами Москвы. Вот такой он был странный, этот дед Матвей, или как звали мальчишки – Мотя.
После похорон деда в семье Валерки со дня на день ждали повестку в военкомат. А кода получил повестку, словно ошпаренный, побежал к Светке Кузьминой. Запыхавшись, кинул камешком в ее окно, всполошив бабушку Марию. Присел за палисадником, спрятавшись от ее строгого взгляда, дождался Светку.
— Слушай, Света, я на днях в армию ухожу…
— Ну и что? Вопрос-то в чем?
-Да брось ты как комсорг со мной говорить, я о другом. – Он попытался пригладить непослушные темные волосы. – Я тебе письмо напишу. Ответишь?
Света опустила глаза и молчала.
— Если не хочешь, тогда не надо отвечать. Но я все равно напишу.
Она посмотрела на него. – Напиши, Валера, обязательно напиши. Я буду ждать. Я отвечу.
На лице у Валерки словно солнце заплясало, такой он был радостный. — на проводы приходи, в среду. Обязательно приходи, а лучше я зайду за тобой. Хорошо?
До армии ни разу не провожал ее, никогда не танцевал с ней и не целовал. Но почему-то знал Валерка, что будет Света писать, вот почему-то в ней, в этой зеленоглазой девчонке, которая нравилась ему с восьмого класса, на первый взгляд, строгой, был уверен как в себе.
______________
Служил Валерка в Курской области. Успел до армии курсы водителей окончить, вот и водил военный грузовик.
А возвращался домой через Москву. Он и не вспоминал наказ деда Матвея, пока не увидел, что ехать с пересадкой через столицу. Поезд прибыл утром, а следующий только вечером.
Валерка, блестя начищенными пуговицами и ботинками, щурясь от весеннего солнца, стоял на перроне, вспомнив, как мечтал увидеть Москву дед Матвей.
За один день мало чего посмотришь. Но на Красной площади он все же побывал. Потом гулял по шумным улицам, рассматривая широкие проспекты и площади, причудливые здания и спешащих людей. Купил подарки матери, отцу, сестре, племяннику и… Свете. Потом сидел на скамейке в парке и ел мороженое. А в душе оставалось смятение и воспоминание о Матвее. «Ну вот, дед Матвей, передал ты мне свою мечту, а я ее исполнил, — с грустью подумал Валерка, — красивый город, не зря ты мечтал».
______________
Он попросил водителя остановиться, когда село только показалось, хотелось пешком пройтись. Дорога вела мимо кладбища, и он свернул, сорвав первые весенние цветы, положив их своей бабуле. Нашел и деда Матвея, и ему оставил цветы. – А Москву я все-таки посмотрел, правда, совсем немного, ну уж как получилось. Спасибо тебе, дед Матвей. За все спасибо.
_____________
Мать не могла оторваться от сына, не могла наглядеться на младшего. Племянник повис на шее, сестра прибежала чуть позже, отец раньше приехал с работы. – Я сейчас, — сказал он, раздав подарки и высыпав в вазу конфеты, — я быстро.
— Да поняли мы, поняли, — сказала мать, — дай Бог, сынок, хорошая девушка… приводи Свету к нам, вместе посидим.
И Валерка бежал к Свете счастливый, представляя, как увидит ее, обнимет… как поженятся. А они обязательно поженятся. И будет у них семья, будут дети. И село свое никогда не перестанут любить… В общем, все так, как говорил когда-то дед Матвей, странный, на первый взгляд, дед.