Давно это было.
Поступил к воеводе на службу Фрол. Парень молодой, сильный, отчаянный! Понравился он воеводе нашему. Одна беда: больно голова горячая у парня была. Не раз ему воевода пенял:
— В ратном деле горячиться незачем, иначе пропадешь. А ты уж больно горазд поперек батьки да в пекло.
А Фрол — перечить-то, знамо дело, не перечил: воевода наш, Силантий Иванович, суровый был, нраву крутого, — а про себя-то посмеивался:
— Стар становится отец-воевода, осторожничает.
А того еще разум зеленый не понимает, что воевода-то молодых да скорых от беды бережет.
Вот раз отпустил воевода Фрола мать с отцом навестить да погулять. Оседлал Фрол коня и поспешил в слободку.
А в слободке-то у Фрола зазнобушка жила, Ульяна-пряха. Хорошая такая девка была! Пригожая, добрая, к старшим почтительная, к малым ласковая, к равным приветливая.
Вот только въехал наш Фрол в слободку, как подбегает к нему Алешка, тетки Мелитины, вдовицы, сыночек.
— Фрол, а, Фролушка! — кричит, — Прокати меня!
А сам все подпрыгнуть норовит да коня за гриву ухватить.
Рассердился Фрол, заругался:
— А ну, не балуй! Беги по своим делам!
А мальчонка все не отстает, бежит да бежит за Фролом. Вот оступился он, упал, ну, заревел, конечно. Да как на зло, как раз под ульяниным окошком! Выбежала Ульянка на крик, увидала такое дело, подхватила мальчонку да и говорит Фролу:
— Что ты, Фролушка, с малым-то связался? Ну, прокатил бы его, велика важность!
— Я — человек служивый, — отвечает Фрол, — Не воинское это дело.
— Так что же, — говорит Ульяна, — воинское ли дело — ребятишек обижать?
— Тоже мне — обида! Я, чай, не нянька ему.
— Эх, Фрол! Да ведь он без отца растет, некому его покатать-то. Ты вспомни, как твой отец с тобой нянькался…
— Ну, вот еще вспомнила! — осерчал Фрол, — Нашла, об чем говорить!
— Что-то ты, Фролушка, сегодня сам не свой… — вздохнула Ульянка.
— Сам не свой, да и не твой. Один я есть, один и буду.
Тронул коня Фрол и поехал, а Ульянка еще долго на улице стояла, вслед ему глядела.
Приехал Фрол в дом родительский. Мать уж его ждала, пироги творила, ровно праздник готовила! А отец вышел из сенцов нахмуреный:
— Как же это? — говорит, — Дурная слава вперед тебя бежит! Дитя обидел, невесту обидел, это ж куда годится?
Тут Фрола совсем за живое задело, такая досада на отца взяла!
— А вы бы не всякой славе верили! — только и сказал.
— Я еще и сам не слепой, — говорит отец, — Не гоже, сынок, служивому человеку людей обижать.
— Думал я, — отвечает Фрол сквозь зубы, — погостить приеду, а вижу, не рады мне в родном доме. Поеду-ка я куда-нибудь, куда конь вывезет.
Тут матушка выбежала, ахнула:
— Да ведь у меня полна печь пирогов! Возьми хоть с собой на дорожку!
— Наелся я ваших пирогов!
— Это что же, — развел руками отец, — в дружине тебя научили на отца с матерью покрикивать? Я вот сведу тебя к воеводе, разбойника!
А уж Фрола и след простыл!
Выехал Фрол со слободки, а в груди все так и клокочет! Такая обида его взяла, что и не передать!
— Уеду, — думает, — насовсем из слободы. Живут люди сами по себе, и я так заживу. Обойдусь как-нибудь!
Едет, и чем дальше едет, тем все больше обида в его сердце крепнет. На воеводу, на сынишку вдовицына, на Ульяну, на мать с отцом. Век бы не возвращался да никого из них не видел!
Вот и поле кончилось, места пошли незнакомые. Земля все суше и суше, ровно выжженая. Трава пожухлая, редкая, а потом и вовсе один песок да камень. Конь ушами прядает, отфыркивается, видать, боязно ему дальше идти.
Вдруг видит Фрол — деревце стоит. Кривое, тоненькое, веточки иссохшиеся все скрючены. А возле деревца того — колодец. А возле колодца — старуха. Правая рука у нее подвязана, лицо платком закрыто, ноги еле держат. Стоит старуха и причитает: ведро в колодец опустила, а одной рукой достать его никак не может.
Остановил Фрол коня, спрыгнул, поклонился старухе:
— Здравствуй, бабушка!
— Здравствуй, Фролушка! — отвечает старуха.
Подивился Фрол:
— А ты, бабушка, откуда меня знаешь?
— Ох, голубь ты мой, — тяжко вздохнула старуха, — мне ль тебя не знать, коли ты меня до погибели довел!
— Да ты что, старая! — Фрол аж ногой топнул, — Совсем сдурела? До какой такой погибели? В первый раз я тебя вижу!
— То-то и оно, что в первый раз… — еще горше вздыхает старуха, — А вот, гляди, какая я через тебя стала!
— Да ты кто такая будешь? — спрашивает Фрол.
— Я-то? Я, голубь ты мой, совесть твоя.
У Фрола аж сердце захолонуло!
— Быть того не может! — кричит, — Что же ты вся такая…
— Что, не нравлюсь? — усмехнулась старуха, — А какой же мне еще быть, коли ты голосу моего не слушаешь, всяко меня забиваешь да топчешь? Совсем ты меня задавил, Фролушка, нет моих сил боле.
Села старуха под деревце и заплакала. Застыдился Фрол таких слов, голову повесил.
— А скажи мне, что за место здесь такое пустынное, ровно выгоревшее? — спрашивает.
— То, Фролушка, душа твоя. Гордыня твоя ее выжгла, обида опустошила, злоба иссушила.
— Да как же ты здесь живешь-то? — ахнул Фрол.
— Да вот, — кивнула старуха на колодец, — Старалась из твоей души, из самой ее середки, хоть каплю живой воды добыть. Полила бы я тогда вон то деревце. То жизнь твоя, Фролушка. Да только не нужна я тебе стала, решил ты загубить меня. Вон, глянь, пожарище какой подбирается! Сгорим все: и я, и душа твоя, и жизнь.
Глянул Фрол туда, куда старуха указывала: а там огнище до самого неба пышет, и прямо на Фрола идет.
***
— Что же нам делать? — спрашивает, — Как спастись? Научи меня!
— Ох, боюсь, поздно, голубь ты мой, — говорит старуха, — Разве что огонь остановить, пока совсем не подобрался.
— Да ты скажи только, как остановить!
— Гордыню тебе поубавить нужно. Вспоминай, Фролушка, на кого ты осерчал сегодня.
— Да ни на кого я не осерчал, — думает Фрол, а огонь все ближе, жаром так и обдает.
Задумался Фрол крепче. Как так сталось, что оказался он в этой пустынке? Да ведь он из дому ушел! Отец ему попенял, а он и коня поворотил. И было бы из-за чего!.. Верные отцовы слова-то были.
— Эх, матушка! — заплакал Фрол, — Мне бы батьку послушать, да на пироги у тебя остаться, никакой бы беды и не было! Вот ворочусь домой, стану прощения просить.
Только так подумал, глядь — отступил огонь, жар поутих, дышать полегче стало. Обрадовался Фрол:
— Утишили мы огонь!
— Огонь-то мы утишили, — говорит старуха, — Да вон еще сколько работы! Сушь какая! А, ну, как вернется огонь? Враз до нас доберется!
— Как же быть? — спрашивает Фрол. — Скажи мне, все сделаю!
— Злобу утихомирить надобно! — говорит старуха, — Думай, Фролушка, кому согрубил сегодня.
Снова Фрол задумался, никак вспомнить не может. А земля под ногами от засухи уж и трещинами пошла, камни — и те того и гляди рассыпятся. Конь копытом бьет, головой мотает, боязно ему. Вспомнил тут Фрол — ведь малец за ним бежал, коня за гриву хватал, покатать его просил! Эх, напрасно он на Алешку заругался! Чего бы стоило прокатить его по улице! Коню-то не в тягость, а парнишке — в радость! Сам-то каким был в те годы!..
Вздохнул Фрол тяжелехонько:
— Вот башка спесивая! И чего я так с мальчонкой? Ведь он ко мне по-доброму!
Только подумал, будто воздух свежее стал. Земля влагой наполнилась, травка зазеленела, а в сухом колодце на донышке водица показалась.
— Ох, и славно же дышится! — радуется Фрол, — Сейчас бы напиться!
— Успеешь, — говорит старуха, а сама выпрямилась и перевязь с руки скинула, — Надобно сперва деревце полить, а для того — колодец наполнить.
— Как, как наполнить? — торопит Фрол.
— Надобно обиду прогнать! Вспоминай, Фрол, кого ты обидел да на кого сам обиделся!
Еще крепче Фрол задумался. Как так вышло, что обида в душе поселилась и дышать не дает? Смотрит он на деревце корявое, а перед глазами яблонька молодая, а под яблонькой — Ульяна! Да ведь это же он Ульянку разобидел да и сам разобиделся!
— Ульянушка ты моя! — выдохнул Фрол, — Душенька моя! Сегодня же повинюсь и больше уж тебя сам не обижу и никому в обиду не дам.
Подумал так — глядь, а деревце-то и выправилось, листвой покрылось! Вздохнул Фрол полной грудью, подошел к колодцу, зачерпнул воды, от души сам напился, и коня не забыл.
— Ну, спасибо тебе! — говорит. Обернулся — нет нигде старухи! Что за чудеса! Вдруг смотрит: на веточке сидит голубица сизая.
— Ступай домой, Фролушка! — воркует голубка. — Я теперь всегда с тобой буду, только уж и ты про меня не забывай. — сказала так, и пропала. А только на душе стало покойно да радостно.
Сел Фрол на коня и поехал в обратный путь.
Приехал домой, перво-наперво, пришел к отцу с матерью с повинной. Те обрадовались, уж и не чаяли его увидеть! Тут-то и пироги пригодились, что мать с утра напекла, в жизни ничего вкуснее Фрол и не видывал.
Под вечер поехал Фрол к ульянину дому. Видит, Алешка сидит на заборе, палку строгает. Увидал Фрола, хотел стрекача задать, да Фрол его подозвал, на коня усадил, три круга по всей слободке прокатил. А потом подъехал Фрол под ульянино окошко. Выбежала Ульянка, остановилась под яблонькой, глаза опустила, молчит.
— Простишь ли меня, Ульянушка? Не то совсем я тебе утром сказать-то хотел.
— Что там! — покраснела Ульяна, — Я ведь и сама тоже…
Обвенчался Фрол с Ульяной, зажили они дружно. Что дочки народились — то красавицы, что сыночки — то богатыри.
Время пришло, Фрол и сам воеводой стал, часто он вспоминал Силантия Ивановича. А как молодых наставлял, так себя вспоминал, каким был по молодости горячим да отчаянным.
Удаль да горячность в жизни не помеха, ежели совесть душу живой водой наполняет.
