«В 2003 году я женился. После свадьбы я и жена стали жить отдельно от родителей, в доме моих дедушки и бабушки. Дом был старинный, деревянный, но добротный и крепкий. Улица, на которой располагалось наше скромное жилище, была дворов в шесть, и, в основном, населяли их пенсионеры. Да, наверно, мы были там самой молодой семьей.
Наш дом находился аккуратно между домами двух бабушек, милых и безобидных на первый взгляд. Бабе Мане было лет шестьдесят, бабе Вале – может, на пяток лет побольше. Обе схоронили своих мужей, дети разъехались давным-давно по городам, вот и доживали они одиноко свой век, коротая время взаимными чаепитиями. Иной раз бабки заскакивали и к моей жене на огонек. Я был не против, понимая ее: с ума сойдешь целый день дома сидеть (она в ту пору не работала).
Вскоре мы узнали, что жена беременна. Радости не было предела. Но вместе с тем пришла материальная проблема: ожидались хоть и приятные, но все же дополнительные расходы.
В то время я работал механизатором в местном колхозе, решил, что буду иной раз и в ночь подрабатывать. Тогда жена попросила разрешения оставлять ночевать у нас бабулек в пору, когда я буду в ночную смену. Я не возражал: страшно все же одной в пустом старинном доме. Но иной раз напрягала некая настойчивость, я бы даже сказал, настырность, в поведении бабок: они буквально не давали прохода моей жене, каждый день, строго по часам, приходили обе в наш дом и так же пунктуально через час уходили.
Вскоре я начал замечать некие странности в поведении и самочувствии жены: она стала бледной, раздражительной, вечно недовольный и изможденный вид дополняли картину, казалось, что она будто даже стала старше лицом. Я списывал все на ее «интересное» положение, поэтому терпеливо сносил все нападки и истерики, возникающие буквально на пустом месте.
Однако я заметил одну закономерность: приступы раздражительности и истерии начинались сразу после того, как бабки уматывали прочь из нашего дома. Зато у них, напротив, наблюдался необыкновенный душевный и физический расцвет: они что-то напевали себе под нос, мыли, скоблили, стирали, подметали, и при этом на щеках играл румянец здорового тридцатилетнего человека.
Как-то жену «прорвало» и, разревевшись, она призналась, что не знает, что с ней происходит, ей казалось, будто из нее медленно выкачивают энергию. И все это начиналось после ухода бабулек. Разозлившись, я строго-настрого запретил ей с ними общаться и не пускать их во двор и в дом, но, вернувшись на следующий день после работы домой, застал жену в подавленном состоянии, лежащей на кровати. В мойке стояло три грязных чашки из-под чая… Эти старухи будто специально выбирали час, когда меня не было дома, чтобы я не смог прогнать их.
Смекнув, что дело нечисто, я решил проделать с каргами одну штуку. Еще в детстве от своей бабушки я слышал, как можно сделать так, чтобы человек с недобрыми намерениями не смог войти в твой двор, тем самым причинив тебе зло. Не знаю, правда это или нет, но я в тот момент был готов на все. Отыскав в сарае огромный ржавый гвоздь (около десяти сантиметров длиной), я забил его в один из столбиков, на которых висели ворота (вообще-то бабушка говорила, что гвоздь надо забивать в порог, но так как такового не было у калитки, выходящей на улицу, я решил сделать немного по-другому).
И вот они в очередной раз у нашего дома (на этот раз я готов был ко встрече). Калитку предварительно я запер, чтобы они не завалились во двор без меня. Услышав требовательный стук в окно, я вышел на крыльцо и спросил, что нужно. Какая-то из них (не знаю точно: у обеих голоса противно-писклявые) сказала, что, «мол, мы в гости к Оленьке пришли».
Подойдя к калитке, распахнул ее: две клуши стояли и мерзостно улыбались. Я пригласил их войти, не забывая при этом думать о моем маленьком помощнике, крепко сидящем в деревянном столбе. Старшая, баба Валя, уже занесла ногу, чтобы войти в калитку, но вдруг лицо ее болезненно сморщилось, его исказила гримаса бешеной злобы! Все это длилось мгновение, но я бдительно наблюдал за ней. Быстро взяв себя в руки, она отдернула ногу и прошипела: «Олю позови». На что я ответил, что жене нынче не здоровится.
Все это время вторая, Маня, злобно таращилась то на меня, то на свою подругу, словно не догоняя, в чем дело. Усмехнувшись про себя, я пригласил этих каркуш зайти (видит Бог, каких трудов мне стоило давиться приторной улыбкой вежливости). Однако, как я и предполагал, они не зашли во двор, хоть и видно было, что очень хотят этот сделать: словно какая-то невидимая стена не пускала их дальше калитки. Потоптавшись некоторое время, они развернулись и пошли прочь, при этом баба Валя злобно скворчала, как кусок сала на раскаленной сковороде.
После я видел их, проходящими мимо нашего двора. Лица их выражали ненависть. Стали сказываться их годы: они шли медленно, сгорбатившись, гладенькие и румяненькие личики сморщились и ссохлись. Они больше не напевали песен, не трудились по хозяйству с таким рвением и энтузиазмом. Жена же, напротив, успокоилась, стала улыбчивой, веселой, приступы апатии и вялости прошли.
Гвоздь вытаскивать я не стал: нашей семье он не мешал, а на остальных мне было плевать. Добрым людям мы всегда рады, а вот недругам лучше вообще не подходить к моему дому.
Кстати, вскоре те бабки померли, буквально одна за одной: видно, не могли долго находиться друг без друга. До сих пор не знаю, кем они были, да и были ли кем-то вообще, но примерещиться мне такое точно не могло, да и совпадений я таких не признаю.
Автор: Таис