— Едут! Едут! — закричала Катя, грохнув калиткой о забор. — Свадьба едет! Полинка с Федором вернулись! Ура! Мама, выходи!
Девочка вертелась на месте, приплясывала, толкаясь среди гостей, смеялась и подмигивала знакомым. Ее старшая сестра, Полинка, сегодня выходит замуж, да не за кого–нибудь, а за Федора, самого завидного жениха, по которому сохли многие девчонки, а он, шустрец, выбрал Полю.
На роспись поехали только жених с невестой и свидетели, всем остальным велено дожидаться дома, готовить стол, петь песни и веселиться, дожидаясь брачующихся. Так распорядился Федя…
Кате очень хотелось поглядеть, как это всё там происходит, что говорят, как жених невесту целует в «губы сахарные», как она смущенно заливается краской, шепчет своё «да» и счастливо улыбается…
Но Катю тоже не взяли. Нечего по жаре в машине трястись, вот вырастет, тогда на своей свадебке всё и разглядит.
— Катька, что переполошила нас?! — на крыльцо вышел дед Степан, прищурился, сморщив и без того собранное бороздами морщинок лицо, и вгляделся в дорогу. — Вот егоза! Это ж не наши, это Кирилловы едут. Их автомобиль. Ишь, гонят, пыль только натрясли.
Он с досадой сплюнул, развернулся и ушел обратно в избу. А Катя, пожав плечами, села на лавку, заболтала ногами. Ничего, она Полюшку свою дождется, кинется на шею, расцелует, поплачет немножко, что из родного дома старшая сестра уходит, да и успокоится…
В избе – дым коромыслом. Стол решили накрывать на улице, поэтому всё, на чем можно было внутри дома резать, смешивать, месить и лепить, было занято. Угощений мать невесты наготовила столько, будто полк солдат будет кормить, а еще квас, мед, наливки да настойки, привезенные из города безешки и пирожные. Невеста, Поленька, их очень любит, потому и побаловать решили родители кровиночку перед разлукой…
…— Поля, возьми меня с собой, — шепчет Катя, прижимаясь к сестре. До свадьбы совсем чуть–чуть, все волнуются. Полинка позвала Катю к себе, под ватное одеяло, погреться. Несмотря на то, что дни стоят ещё жаркие, душные, ночами холодно, промозгло, будто кто своим дыханием ледяным заморозить всё хочет. С реки ползет пар, стелется по воде, тянется причудливыми нитями, собирается клубками и катится к дальнему берегу, а потом исчезает в лесу, словно вдыхает его чаща, прячет вглубь себя, путает в ветвях…
Сестры тихонько ворочаются. Кровать у Поли узкая, девичья, двоим уж никак не улечься, но в обнимку можно, как в детстве…
— Ну возьми с собой! Я буду помогать, деток твоих нянчить! — канючит Катюша, вдыхая сладкий аромат Полиных волос.
— Да куда ж я тебя с собой возьму, Катюлька! Ну, это же жизнь новая, надо нам отдельно, — шепчет Полина, целуя младшую сестру в макушку.
Поля старше Кати на пятнадцать лет. Катюша, родившись, стала Поле вместо дочки. Девушка с малышкой нянчилась, на руках таскала, пока мать и отец работали. Катя – поздний ребенок, нежданный, как будто теперь специально оставляемый в этой семье, чтобы не заскучали родители без старшей дочери.
— А я помогать буду! Я много уже умею, пригожусь! — жарко шепчет Катя, прижимаясь горячей щекой к Полиной руке. — У тебя ребеночек родится, я ему колыбельные буду петь, бабайкать, пока ты занята. Я в избе могу прибирать, в магазин ходить… — стала перечислять Катюша свои умения.
— Нет, ты уж лучше расти, маму не бросай, а то ей скучно будет. А я к тебе в гости буду приезжать, и ты ко мне. Это же интересно! Гости… Я тебя, Катька, в своём собственном доме буду принимать, за стол сажать, вкусностями разными почивать…
Катя мотает головой. Больно ей нужны эти кушанья… Но маму, да, жалко. Уж столько она тайком проплакала, что Польку отдает. Отец на нее шикал, чтоб перестала, мама кивала, а потом, в сенцах, пока никто не видит, опять за платок да к глазам, а плечики вздрагивают, дрожит спина… Дочь замуж отдать – и радостно, и горько. От того, видать, на свадьбах так и кричат: «Горько! Горько!», чтобы волю чувствам дать…
— Поль, а ты своего Федора боишься? Дед говорит, что жена мужа бояться должна, — протягивает Катя, поворачивая лицо к сестре. Та, опершись на руку, глядит в окно, где висит ламповым осколком луна, заливая двор неверным, призрачным светом.
— Много твой дед знает! Сейчас всё по–другому, Катя, сейчас все равны, уважают друг друга, с чего мне его бояться–то?! Ишь, тоже мне, придумали!
Полина храбрится, но Катя права, боится она Федора, уж больно завидный жених, всё ему дозволено, ведет себя везде по–хозяйски, никто ему не указ, последнее слово за ним всегда должно быть, да и первое тоже. Полина при нем тихая, лишний раз не высказывается, всё больше за его спину прячется.
Даже странно было девчонке, что на нее такой парень внимание обратил. Он, казалось, предпочитал девиц ярких, острых на язык, бойких и заводных. С такими гулял, по ночам шептался, спрятавшись в стоге сена, таких на танцах в круг тянул, а потом вдруг на Поле остановился.
Тогда, зимой, в клубе, когда стали стулья отодвигать, к танцам всё готовить, он сам подошел к Полине, поздоровался и приказал ей никого, окромя его, не приглашать. Другая бы рассердилась, ногой топнула и велела идти прочь, а Поля только рот открыла, закрыла потом, кивнула и отвернулась, будто бы ища глазами подруг. А те, обомлевшие, стояли в сторонке, шушукались и пожимали плечами…
Так и протанцевал Федор весь вечер с Полиной, от себя не отпускал, всё говорил что–то приятное, о семье расспрашивал. Полина рассказала, что собирается весной поступать в институт, что мечта у нее есть дома строить, как по телевизору показывают, архитектором быть. Уж и к экзаменам подготовилась, и родителей уговорила, дед Степан только против.
— И правильно, что против! Кому нужно столько архитекторов! — пожал плечами Федя. — Землю всю застроите, потом передеретесь. Нет, Поль, я тебя никуда отсюда не отпущу, больно надо!
— А мне надо! — выдернула свою руку Поля из его больших, горячих ладоней. — Я уже всё решила!
— Значит, перерешаешь, еще времени много! — усмехнулся парень, догоняя шагавшую домой девушку.
— А вот и нет! И вообще, что ты ко мне привязался?! — Полина запахнула потуже пальто и побежала по тропинке. Федор увязался провожать ее до дома, Поля сначала разрешила, а теперь ей это стало неприятно.
— Полюшка! Ну прости ты меня, дунюшка ты моя строгая! — парень как будто сдался. — До весны дожить еще нужно, поглядим, что и как! Ты не обижайся, просто…
— Что? — обернулась Полина.
— Просто как же я тут без тебя… Давно ж заприметил, подойти всё боялся, думал прогонишь.
— Почему прогоню? — Полина замедлила шаг, ей стало любопытно.
— Ну как же… Я такой нескладный весь, а ты орлица…
Полился бальзам на девичью душу, медовый, янтарно–сахарный, липкий. Запуталась в нем Полинка, увязла, теперь и не выбраться…
… Свадьбу решили в августе сыграть, родителей оповестили, перезнакомились.
У Федора мать с отцом тихие, на Полю глядели и кивали всё, а Федор распинался, будто лошадь продает, а не невесту представляет.
— Хватит, Федь, мне неудобно! — дергала его за рукав Полина. — Ну что ты всё про меня сказки плетешь!
— Да какие сказки! А вы бы, маменька, попробовали, какие она пироги печет, какие плюшки–ватрушки крутит! Уууу, пальчики оближешь! А в доме у них чисто, свежо, двор – хоть на конкурс выставляй. Так что невеста у меня лучше всех!
Когда пришли договариваться с Полиными родителями, те уже всё знали. Елена Степановна, нарядившись в лучшее свое платье, сидела за столом, у большого самовара и делала вид, что занята перебиранием бусин, рассыпанных на скатерти. Отец девушки, Олег Иванович, строгий, даже суровый, хмуро глядел в окно. Не нравился ему Федор и то, что про него рассказывают. Да и за Польку обидно, что ж она, в институт свой готовилась, ночами книжки листала, а теперь, чуть поманил её этот вертихвост, так и сдалась… А Олег мечтал, чтобы в их семье был кто–то «великий», с высшим образованием, кто в люди выбился, стал такими делами ворочать, что раньше никому и не снилось! Чтобы можно было сказать: «Уваровы – это вам не кто–то там! Это люди умные, образованные, дочка, вон, в институте, вторая – отличница в школе, тоже учиться дальше будет!» А тут, на тебе, и не Уварова уж, а какая–то Никитина Полька будет, и учиться решила не ехать.
Когда поздоровались, сели за стол, налили каждому по чашке чая, и Федор о свадьбе заикнулся, Олег Иванович покачал головой.
— Ну, у Полины, насколько я знаю, планы другие были. Надо человеком стать сначала, мечту свою выковать, в руки взять, одолеть, а потом уж и замуж можно. Не так ли, мать?
Елена Степановна растерянно пожала плечами. Она о далеком не задумывалась. Ей бы Катьку на ноги поставить, да и всё.
— Мы с Полиной всё решили уже. В институт она поступать не будет, поженимся, тут работы хватит. А вот вы говорите, Олег Иванович, мечта… Архитектор – это не женская мечта, ну, согласитесь! Женщине что надо? — Федор усмехнулся. — Детей рожать, избу держать, мужа любить. Да, Поля?
Он подмигнул невесте, та кивнула, а сама на отца смотрит, всё как будто хочет в его глазах что–то найти, да не получается.
— Вот это ты правильно, Феденька, говоришь, верно всё про женскую сущность угадал! — вдруг согласно закивала Елена Степановна. — И мне помощь какая–никакая будет. А то надумали – в город ехать, семью бросать! Где родился, там и пригодился! Верно же, Федя?
Тот кивнул, довольно улыбнулся.
Катя, сидевшая в уголочке и наблюдавшая «сговор», не знала, радоваться ей или нет. Сестру теряет, теперь уж не пошепчешься с ней вечерком у окошка, не набегаешься вдоволь по полю, грибы не пособираешь, аукаясь и прячась за стволы высоких, легких, будто из чешуек сотканных, берез… Но Полинка обещала, что будет навещать Катюлю свою, в гости звала, в Федорову избу. Может, и хорошо так будет…
Когда распивали уже второй самовар, в избу вошел дед Степан, строго посмотрел на Федора, ласково, но грустно как–то, на Поленьку, потрепал по стриженной шевелюре Катю.
— Здорово всей честной компании! Что за собрание? По ком горюете?
— Да что ж нам горевать? — вскочила со своего места Елена Степановна. Степан, ее отец, человек непредсказуемый, брякнет сейчас что–нибудь, только всё испортит! А Лене дочку замуж выдать, ох, как хотелось! — Вот, Федор нашу Полину замуж берет, пришел просить нашего благословения.
— Да? — Степан прищурился. — А чего ж один? Друзья где? Просители твои? Кто нахваливать–то тебя будет? Нет, ребята, вот в наше время…
— Папа, перестань! Ну что ты начинаешь?! Сейчас всё по–другому! — Елена Степановна засуетилась, заохала, схватила тарелку, положила отцу картофеля рассыпчатого из чугунка, огурцы подвинула соленые. — Садись лучше, поешь.
— А ты мне рот не затыкай! — Степан не привык, чтобы его мнение не уважали. — Я Полю знал, когда она поперек лавки умещалась. Так что тоже свою думку имею. А ты, Полька, что молчишь? Сама–то об чем думаешь?
Полина потупилась, сбоку посмотрела на Фёдора. А что уж она могла сказать? Любить–то раньше, она никого и не любила, что это такое, знала только по книжкам да сказкам. Когда Федор обнимал её, сердце заходилось бешеным стуком, когда ласковые слова говорил, млело и останавливалось. Не так ли должно быть?..
— Дедушка, мы решили уже, что поженимся. Ты не ругайся… Ну!
Она вскочила, обняла старика, прижалась к его пахнущей табачным дымом бороде, обхватила руками могучую, жилистую шею и затихла.
— Ну, полно, полно, перед гостем меня не срами, а то, выходит, я лютую тут, вас подминаю… — Степан погладил внучку по волосам. — Раз решили, раз тебе люб, так и что уж… Катёк, а чего ты в сторонке? Иди, на коленки садись, будем блины есть! С чем тебе? С медом, вареньем? Ленка? А где ж сметана, а? Такой праздник, а сметаны и нет на столе!
— Сейчас! Сейчас принесу! — вскинулась Елена Степановна, быстренько принесла крынку, полную бело–сливочной, густой сметаны…
Фёдор тогда ушел довольный. Состоялся сговор, его будет Полина…
Парень медленно брел по притихшей, засыпающей деревне, его провожали редкие, понатыканные вдоль дороги фонари, кое–где в окошках мелькал свечной язычок. Экономили старики электричество. Уж сколько раз им говорено было, что не закончится оно, электричество это, а они всё боялись, что, как вода в бочке, до донышка доскребется, да и всё, вот и жгли свечи… Хотя было в этом свечении вокруг фитиля что–то домашнее, уютное, доброе. А еще трепетное, нежное. Дунешь на пламя, задрожит, взбесится, словно протестуя, метнется вбок, а потом, вернувшись ласковой кошкой, встанет опять ровнехонько, тени по стене разбрасывая.
— Нет, надо и свечи в избе жечь. Говорят, злых духов отпугивают… — кивнул своим мыслям Федор и быстрее зашагал по дороге. Сегодня уж поздно, а завтра позовет он друзей, отметят сватовство, погудят…
Через два дня отец, отозвав Полину в сторонку, велел сесть на лавку, устроился рядом и, осмотрев двор, тихо сказал:
— Ты, это… Ты поступай всё равно в свой институт. Как надо будет, поезжай, я что–нибудь придумаю.
— Но мы же с Федей уж всё обговорили, что не буду я… Тут остаюсь.
— Полина! — Олег Иванович вдруг вскочил, стал ходить перед дочерью туда–сюда, скрипеть снегом под валенками, руками размахивать. — Зря что ли я тебе книжки из района возил? Зря ты ночами не спала, готовилась?! Всё ради того, чтобы вот так бросить свою мечту?! Нет! Нет, я тебе говорю! Слушай меня внимательно: ты сдашь экзамены, ты поступишь, а там уж, осенью, решишь. А если не сладится у вас с Федькой этим, а? Ведь пустозвон он, брехун! Тьфу! Разонравится, потом будешь локти кусать, что не пошла учиться. А, если любит, то и подождет, пока профессором станешь, ну, или кем там становятся… Понятно?
Он обернулся и посмотрел на дочь. Та, съежившись, опустила голову и испуганно обхватила плечи руками.
Она же уже всё для себя решила, всё продумала–передумала. Учиться не будет, а ну её, эту блажь! Зато первая из своих подруг–одногодок замуж выскочит, как взрослая заживет. На нее девчонки теперь смотрели с завистью: их–то парни целовать–целовали, а в жены никто и не звал… Но помнит еще душа, как зажглась она мечтой – дома возводить, стеклянные, легкие, высокие, какие по телевизору показывали. Да и свою избу Поля бы перестроила, переиначила, ведь столько всего есть для удобства людей, а родители всё по–старинке живут… И учебники читала, и чертежи рассматривала, пыталась разобраться, и математику подтянула. Даже один раз за отцом в город увязалась, чтобы на институт посмотреть.
Была у Поли такая особенность – как зайдет в помещение, не важно, комната, зал или еще что, так сразу чувствует его как будто, доброе оно или злое, хочется ей там быть или нет. Фойе института, огромное, прохладное, пахнущее краской и штукатуркой, люстра высоко под потолком, колонны посередине, лестница, уводящая на второй этаж, мраморная, светлая, легкая, сразу очаровали Полину.
— Я хочу здесь учиться, папка! Я буду тут учиться! — Олег смотрел, как девчонка, забыв о приличиях, закружилась на мраморном узоре пола, затанцевала, откинув голову назад и раскинув руки. Тогда её душа пела, даже, кажется, слышно было этот стройный хоровой, многоголосный восторженный звук.
В тот миг Олег уже гордился будущей студенткой. Вот кто выведет их род в люди, перекинет мост между сельской, простой жизнью и этой, высокой, научной…
… После разговора с отцом Полина весь вечер ходила задумчивая, рассеянно делала домашние дела, кивала невпопад, не замечала Катиных улыбок.
— Ты чего? Совсем голову что ли от своего Федора потеряла?! Ты куда молоко льешь?! — мать всплеснула руками и оттолкнула Полю от стола. Та, опомнившись, поняла, что вместо кувшина, молоко потекло на стол и вот уже капает на пол, становясь лакомством для кошки.
— Извини, я… Ох! — Полина кинулась вытирать пятно, усиленно, зло орудуя тряпкой. Катя принялась помогать ей, но Поля ее оттолкнула.
— Иди играй! Не мешайся тут!
Обиженно надув губы, младшая сестра убежала в уголок, где, по обыкновению, села на лавку и принялась комкать в руках кончики платка, что висел на гвоздике неподалеку.
… — Зазналась ты, Полька! Федя, Федя… Всё о нем только и думаешь, а меня гонишь… Ну и ладно, и уходи к нему! Зато нам просторнее будет! — буркнула Катя вечером, когда Полина хотела, было, ее обнять и пригреться у Катькиного бочка.
— Да что ты такое говоришь? — начала оправдываться Поля. — Да ты ж мне дороже всякого там Федора! Ты ж моя малиновка, ты моя пеструшечка пухленькая!
Но Катя уже не слушала её, делала вид, что крепко спит…
… Федя теперь ходил по деревне гордый, важный, часто в гости к Поле заглядывал, с родителями беседовал. Он как будто знал, что уже полностью завладел Полиной, теперь осталось потерпеть до нужной даты, а там и увезет её в свой дом.
… Когда весна уже во всю полосовала поля черными бороздами, в которые ныряли семена, чтобы вырасти сильными, сочными ростками, Полина вдруг засобиралась в город.
— Тебе это зачем? — насторожилась мать.
— Да так, к свадьбе ткань себе хочу посмотреть, на платье. Меня папа проводит.
— Так есть уж у нас и отрез на платье, и кто сошьет. Не сидится тебе!
— Да, не сидится. Что с того? Надо мне, я отчитываться не собираюсь.
И уехала вместе с Олегом. Нашли они в городе знакомых, Полина сдала экзамены, вернулась в деревню, никому ничего не сказали.
А Полька поступила, в списках была среди первых по баллам.
— Ну, дочка, поздравляю. Теперь до осени, а там…
У Полины как будто две жизни стало – в одной она готовилась к свадьбе, платье шила, туфельки мерила, а во второй – ждала институт. И как соединить две этих нити, как сплести из них одну надежную, крепкую, чтобы всю жизнь вытянула, не знала…
… — Федь, я сказать тебе хотела… Я всё же хочу учиться. Это всего несколько лет, а потом жить будем, а? — как–то, видя благодушное расположение духа жениха, начала Полина. — Ну, я буду приезжать, потом…
— Ты опять об этом?! Полька, ведь всё уж говорено сто раз! Мне жена нужна, а не вот это «буду приезжать». Да какой вообще институт?! Мы с тобой, Полюшка, сюда, в эту землю, корнями вросли, зацепились. Никуда отсюда нам уезжать нельзя! Неправильно это! Или обмануть меня надумала? Ты сразу тогда скажи лучше, чтобы я не надеялся напрасно!
Федор резко выпрямился, посмотрел на Полину строго, отстраненно, как будто уже знал, какая пропасть между ними. Девчонка испугалась – а ну как бросит?! Ведь на всю деревню позор какой!..
— Нет, нет, Феденька, я ничего такого, я просто поговорить…
И больше эту тему не поднимала. Да и отец велел помалкивать, мол, зачем осиное гнездо ворошить. До конца лета дожить еще надо!..
… Молодым в райцентре велели явиться в конце августа, дату назначили, всё обговорили.
— Родителей и прочих гостей не нужно везти, я так полагаю! — рассуждал Федя, сидя рядом с невестой в машине председателя. — Сами распишемся, только этих… Ну, свидетелей нужно с собой взять. А уж в деревне отпразднуем со всеми.
— Как же без отца с матерью, а? — удивленно подняла голову Поля. — Не по–людски как–то.
— Ой, Полька, хватит, вот вечно ты с излишествами своими… — начал, было, Федор, но замолчал, поймав в зеркальце взгляд сидящего за рулем председателя. Потом, распрямив плечи, вскинул голову и продолжил:
— Ну и да, зачем все эти толпы?! Автобус, что ли, нанимать? Не, распишемся уж сами как–нибудь…
Последние приготовления закончены, висит в шкафу отглаженное платье, Елена Степановна ходит, всё вздыхает, глядя на дочку, девчонки на гулянках смотрят на подругу так, будто знает она что–то такое, чего им неведомо. Только отец и дед Степан будто и не готовятся к празднику.
— Ты не рад, деда? — решилась спросить Полина у Степана.
— Чему? А… дело житейское, проходящее… Только, внученька, думаю я, торопишься. Но, если сердечко заходится, как его видишь, если дышать без него мочи нет, тогда другое дело. Вот у нас с бабушкой твоей, ты уж ее не застала, так именно и было. Хотя оба восемнадцатилетние, кажется, птенцы еще, один глупей другого, а поняли, что жить друг без друга не можем. Она ждала меня всю войну, потом поженились. Ленка родилась, махонькая, недоношенная, а вырастили. Много было всего трудного, злого в жизни много было, но вместе ничего не страшно. И не врали никогда друг другу…
Тут он замолчал, искоса глядя на Полину. Девчонка насупилась, отвернулась, потом резко встала и зашагала к дому.
— Поля, вернись! А ну вернись! — окликнул Степан. — Ты, мож, думаешь, что я Федора твоего не одобряю? Да нормальный он парень, с ветром в голове, ну и пусть, зато тебя любит. И ты его люби, слышишь?! А если нет, так и…
Он махнул рукой и ушел к себе, в пустую, одинокую избу, где жил когда–то с женой, откуда нес ее хоронить… И если бы среди тысячи женщин попросили опять выбрать себе супругу, выбрал бы прежнюю, со всеми ее хворобами и недостатками, зато родную, ласковую, нежную…
За неделю до свадьбы Олег Иванович принес дочери письмо. Из института сообщали, что принята она, что выделено место в общежитии, и ждут ее прибытия такого–то числа.
Полина быстро посмотрела на отца, спрятала письмо под подушкой.
Олег бросил тихо:
— Ну, решай.
— Поля, Поля, что за письмо? — запрыгала вокруг Катя. — Я видела, папка тебе принес! Ну, говори!
— А ну цыц, иди, вон, во дворе приберись! — гаркнул на нее отец. Катя испуганно метнулась вон из избы.
— Полька! Я тебе последний раз говорю, подумай. Будущее свое топчешь! Замуж всегда успеется, а вот учиться… — зашептал Олег Иванович.
Но тут вошла Елена Степановна, Олег замолчал, отвернулся, делая вид, что ковыряется со снастями, собирался на рыбалку.
… Накануне бракосочетания Поля спала плохо, всё вздыхала, ворочалась. Вечером, как выключили свет, Федор звал ее в окошко, кидался камешками, шептал что–то, но Полина прогнала его, захлопнула створки и отвернулась к стенке.
Катя, впавшая вдруг в немилость, лежала пластом на своей кровати. Ей очень хотелось заглянуть в шкаф, еще раз посмотреть платье сестры, но она не решалась.
— Поль, — наконец, прошептала девочка, — а как это – любить? Ну, как ты понимаешь, что любишь? Мне вот Гришка Туркин нравится, может, я его люблю?
Полина сделала вид, что вопроса сестры не слышит. Откуда она знает, как это – любить…
…Гости, все свои, деревенские, толпились у крыльца, ждали машину с новобрачными. Кто–то, те, кто половчее, уже приняли по стопочке, ходили веселые, гоготали и торкали друг друга в плечо. Девчонки, Полины подружки, кружились в хороводах, раскидывая вокруг своих тонких, стройных ног разноцветные, летящие волнами юбки. Елена Степановна, тоже в платье, сшитом по случаю свадьбы дочери, под руку с Олегом Ивановичем, стояла на ступеньках, щурясь и вглядываясь в даль.
Катя юлой металась между гостями, вынимала из кармана фартука леденцы, которыми её угостил дед Степан, и прятала их за щекой.
— Ну где же?! Где они? — она просовывала голову в калитку, потом захлопывала её, возвращаясь к матери.
И вот наконец долгожданная машина неспеша вползла на пригорок, зафырчала, зашипела, точно кашлянула, потом сделала последний рывок и остановилась у дома Уваровых. Из салона вылезли «свидетели» – Петька Воронцов, Федоров товарищ, и Настя Туркина, сестра того самого Григория, что покорил сердце девочки Кати.
Сам Федор, посидев немного рядом с водителем, тоже медленно вышел, захлопнул дверцу и, бросив на пыльную дорогу пиджак, пошел прочь.
— Федя! Федя, поздравляю! А где Поля? — Катя первая подбежала к нему, схватила за руку и потянула к себе.
— Кинула меня твоя Поля. Передай отцу, ждет она его в райцентре, с вещичками. Говорит, учиться пойдет, уж всё у нее там определено. Эх, Катька… Всю душу разорвала мне сестра твоя… На вот, сережки, хотел Полине подарить, да не стал. А тебе подарю, на будущее…
Он вынул из кармана золотые сережки с красным камешком, положил их на ладонь Катерине. Та, глотая слезы – от того, что жалко было Федю, он ей очень нравился, веселый, добрый, от того, что Поля сбежала, что не будет свадьбы, праздника, — обхватила Федора руками, стала гладить его, утешать, всё шептала, что вырастет, сама за него замуж выйдет.
Федор, присев на корточки, вытер слезы на Катькином лице, подмигнул и прошептал:
— Ну, тогда расти, дружок, я подожду!..
… Федор уехал через два дня. Куда, даже матери не сказал, просто ушел утром с рюкзаком, и всё. Писем не писал. Одно только прислал Кате. Она конверт открыла, а там засушенная веточка лаванды. Федя знал, что девочка травы любит, разбирается в них, вот и сделал ей подарок.
Отшумели слухи, отзвенели сплетни, стала деревня жить, как и раньше, будто и не было несостоявшейся свадьбы…
… Полина сидела в зале аэропорта. Рейс из–за метели задерживали во туже третий час. Вокруг вповалку спали люди, держа руки на своих мешках, чемоданах и сумках.
Полина Олеговна встала, прошлась вдоль огромного окна, за которым был только снег, поискала глазами комнату для курения, не нашла, вздохнула и вернулась на свое место.
Репродуктор опять гнусаво сообщил, что рейс откладывается, пассажиры вздохнули. Полина тихо выругалась. И тут ее внимание привлек идущий по залу мужчина. Красивый, в форме летчика, он равнодушно смотрел по сторонам.
— Федя?! Ты? — она застучала каблучками, побежала, окликая мужчину.
Тот остановился, поправил сумку, что висела на плече.
— Вы меня?
— Фёдор! Ну разве не узнаешь? Полину свою не узнал? — улыбнулась женщина. — Ведь из одной деревни, а, смотри, какими стали!
Она восторженно оглядела бывшего жениха.
— Да… — Федя улыбнулся. — Теперь узнал. Хорошо, что не породнились тогда, иначе такими бы не стали! Прямо Бог отвел тогда… Ну, бывай, Поля, меня жена ждет. Прощай!
Полина Олеговна Уварова, рядовой работник проектировочного бюро, смотрела вслед летчику, что уверенно шел по залу аэропорта к своей семье. Жена и двое детей махали ему и что–то кричали.
— Ишь ты, укомплектован как! — с досадой прошептала, как плюнула, Полина.
Уварова свою работу не любила, всё порывалась уволиться, да только что еще ей делать? Домой возвращаться? В деревню? Да, поди, она уж там жить не сможет. Ну, и отец так доволен, что вырвались Уваровы из деревни, покорили город, стали учеными… Не все, Полинка только, надежда его и светоч во мгле…
Катя же Олега Ивановича разочаровала. После школы выскочила замуж за паренька хорошего, тракториста, гармониста. Сама Катька агрономом стала, ковыряется в теплицах. Никакой солидности. Детей нарожала – трое, все пацаны, все на папу своего похожи.
Одно хорошо – не Уваровы они уж, так что фамилия Олега Ивановича не пострадала.
— Ничего! Полина еще встретит свою судьбу! Мало ли на свете таких вот Фёдоров! — твердит Лене муж.
— Ну, мало или нет, кто знает, да только такой он один был… — вздыхает Елена Степановна, глядя на внуков, Катиных мальчишек. Хочется выдать замуж Полинку, ой, как хочется, да, видимо, не судьба уж…