Гулким эхом эти слова звучали у Полины в голове с каждым ударом сердца. Это не мой ребенок, это не мой ребенок, это не мой ребенок…
Рожала она долго и сложно, никак не могла разродиться. Акушерка сначала ругала ее, потом уговаривала, потом пугала, что сейчас повезут кесарить. Аленка появилась на свет в двадцать два пятнадцать. Огромный розовый младенец, который громко сообщил всему миру о своем появлении. Когда прижала ее к своей груди, дочь оказалась теплой и тяжелой. Полина рассматривала гладкое личико дочери, ее полупрозрачную кожу с сетью сосудов, непонятно пока какого цвета мутные глаза. Около ушка была маленькая темная родинка.
Потом Аленку забрали, увезли куда-то, и Полина вмиг осиротела. Когда ее перевели в палату, где рядом с каждой кроватью стоял маленький кувез, она еще острее ощутила тоску по только что обретенной дочери. Всю ночь Полина не могла уснуть, вспоминая милое личико ребенка.
А утром ее принесли. Тугой кулек, из которого только глаза и видны. Глаза были закрыты – ребенок крепко спал. Полина хотя и знала, что у самой не получится повторить это пеленальное чудо, все же раскрыла девочку, чтобы убедиться все ли с ней в порядке – пересчитать пальчики на руках и ногах, осмотреть всю с ног до головы.
Холодок пробежал прямо по позвоночнику, когда она не нашла той самой родинки у левого ушка. Полина в испуге глянула на бирку – все в порядке, там ее фамилия, но… Где же родинка? Ей захотелось закричать, позвать врачей, спросить, где ее малышка, но почему-то было страшно. Поэтому она затаилась, словно раненый зверь в сонной лощине, но внутри беспрестанно повторяла: это не мой ребенок, это не мой ребенок, это не мой ребенок.
— Извините, — спросила она у медсестры, когда та зашла в палату, чтобы выдать роженицам прописанные назначения. – Мне кажется, у моей дочери была родинка возле ушка. Разве она могла исчезнуть?
Медсестра одарила ее своим ленивым взглядом и сказала:
— Женщина, в первые сутки все может, не паникуйте, все с вашим малышом в порядке.
Но Полину это не успокоило.
Ночью, когда все уже спали, она прокралась в комнату, где младенцы лежали под синей лампой в борьбе с желтушкой, и внимательно осмотрела каждого ребенка. На их головы были надеты шапочки, закрывающие глазки от излучения, поэтому ей пришлось заглядывать под каждую. Родинки ни у кого не было. Полина повторила свою вылазку и во вторую ночь, а на следующий день их выписали.
Она смутно помнила первый год материнства. Сама Полина была по характеру тихой и спокойной, а ребенок был криклив и непоседлив. Почему-то про себя она никогда не называла ее дочь, только «ребенок» или «Алена». Муж, поначалу очарованным розовым одеяльцем и пухлыми щечками, скоро тоже признал, что ребенок им достался не подарок. Первый год они вообще практически не спали: колики сменяли зубки, потом пошли какие-то энтеровирусы и прочие детские радости.
Полина подолгу всматривалась в лицо ребенка, пытаясь отыскать там хоть какие-то свои черты, но не находила. Самыми горькими ночами она укачивала ребенка на руках, слоняясь из одного угла в другой, и повторяла: это не мой ребенок, это не мой ребенок.
Они с мужем вообще бы не решились на второго ребенка, так ярки были воспоминания о том ужасном первом годе даже спустя несколько лет, но тут Полина залетела. Муж обрадовался – он так хотел сына и был уверен, что на этот раз будет мальчик. А Полина ни в чем не была уверена, кроме того, что хочет рожать в больнице, где ее ребенка не заберут после родов и не увезут куда-то, в больнице, где она сможет проследить каждый шаг и убедиться, что все в порядке. Пришлось выложить кругленькую сумму за платную клинику, но муж не поскупился, хотя второе УЗИ четко показало – будет девочка.
Тая родилась копией своего отца. Полина аж рассмеялась от облегчения – тут уж не было никаких сомнений. Даже мама, которая недавно вышла на пенсию и приехала пожить у них, чтобы помогать первое время или с младенцем, или со старшей, так и сказала на выписке:
— Ну надо же, словно Серегу в пеленки завернули!
Муж светился от гордости, и думать забыл про то, что, вообще-то, хотел сына.
На этот раз все было иначе. То ли потому, что Тая оказалась тихой и спокойной, как и сама Полина, то ли потому, что мама всегда была на подхвате, но на этот раз как-то незаметно прошли и колики, и зубки, и детские инфекции. Единственное, что не нравилось Полине, так это то, что мать слишком балует Алену, позволяет ей беситься, водит ее на всякие аттракционы, а она и так гиперактивная девочка, ей бы в театр или на рисование. Мама в ответ только хохотала и бежала с внучкой на каток.
— Вот и забирай ее себе, раз она тебе так нравится, — как-то в сердцах бросила она и тут же испугалась.
Мама в итоге вернулась в свой Краснодар, и на лето действительно забирала к себе Алену, а иногда и Таю, но та не любила солнце, море, пляжи и долго ехать на поезде, поэтому если и приезжала, то вместе с родителями.
Когда старшей дочери было двенадцать лет, а младшей семь, и обе уже ходили в школу, Полина однажды увидела в ток-шоу историю, как детей перепутали в роддоме. Старый страх всколыхнулся в ее душе, и тогда она впервые задумалась о генетическом тесте. Почему-то Полина считала, что это стоит бешеных денег, но оказалась сумма вполне подъемная, у нее в заначке такая сумма точно была. Когда она шла в лабораторию, думала, что придется долго и путано объяснять свою историю, краснея и заикаясь, но никто и слова не сказал. Дочери она сказала, что это стандартный тест на бактерии, но та и не спрашивала особо – она с рождения часто болела, и родители вечно водили ее по врачам и анализам.
Самым сложным оказалось дождаться результата теста. Неделя тянулась словно год, и Полина уже репетировала речь, которую скажет мужу.
— Дорогой, это не наш ребенок, ее подменили в роддоме.
Нет, так он точно в обморок хлопнется. Лучше так.
— Милый, ты только не волнуйся, но, кажется, Алена не наша дочь…
Тоже не очень, но как еще это сказать?
Конверт с результатом она вскрыла сразу же, как забрала. Врач начал было что-то ей говорить, но Полина не хотела объясняться перед ним как она, мать, столько лет не могла понять, что воспитывает чужого ребенка. Она выбежала из кабинета и села на лавочку в коридоре. Достала заключение. Положительное? Девяносто девять процентов? Что все это значит? Нет, это какая-то ошибка. Она раз за разом перечитывала одни и те же строки, не замечая, что слезы падают на бумагу, и свежая краска расплывается серым ореолом вокруг букв.
— Женщина, вам плохо? Может, стакан воды? – спросила молоденькая девушка в белом халате.
Полина покачала головой, поспешно встала и побежала прочь. Ей нужно было домой, к своим дочкам, а особенно к Алене. Сможет ли она когда-нибудь искупить перед ней свою вину, долюбить ее за все эти двенадцать лет? Полина не знала, но знала точно – это ее ребенок.
