— Ну наконец-то! – Закричала Лера, увидев мать на пороге. – Я уже не знаю, что с ней делать! Сил нет бороться! За что нам с Витей это все?!
Художник Татьяна Юшманова
Людмила Александровна зашла в квартиру, положила сумку на пуфик и начала разуваться.
— Что в этот раз?
— Изводит меня с Витей! Знает, что завтра праздник и специально гадости делает! В очередной раз все приготовления коту под хвост. Ты только посмотри, что она там устроила.
— А Витя где?
— Ушел на работу, — дочь поморщилась, — подработку взял. Ты уж с ней поговори, а лучше… — глаза Леры блеснули, — забери ее к себе. Не могу я так жить.
— Не поедет, — Люда вздохнула. — Никогда она не соглашалась и не согласится.
— Ну ты попробуй ее уговорить, — почти умоляюще прошептала дочь, — хотя бы на день. Завтра ведь праздник. Двадцать пять лет Вите. Мы и гостей позвали… Ну как так?
Люда кивнула. Решила успокоить дочь.
— Попробую. Где она?
— В зале, — Лера взяла куртку, — я пока прогуляюсь… С подругами пообщаюсь и Витю после работы встречу. До вечера. Ладно?
— Иди уж, — махнула рукой мать.
Дождавшись пока дочь оденется, закрыла за ней дверь. Идти в зал не спешила. Тянула время. Решила перед разговором попить воды, а может чего и покрепче. На кухне у дочери был бардак. Грязная посуда грудой лежала в раковине. Обеденный стол был заляпан чем-то липким. На полу красовались разводы от кофе, крошки и кожура от картофеля. Мусорное ведро было перевернуто, а дверца шкафчика с посудой открыта. На кухне неприятно пахло пригоревшей кашей. На газовой плите стояла почерневшая кастрюля.
Люда открыла окно, впуская свежий февральский воздух. Не спеша вымыла руки и взяла веник, чтобы подмести мусор.
«Уберусь, а потом с ней поговорю, — решила женщина. – Время есть».
Через час кухня блестела. Вся грязь была убрана, посуда перемыта. На газовую плиту поставила ковшик с молоком, чтобы сварить какао. Настроение поднялось. Из зала послышалась громкая музыка и Люда вздрогнула. Разговора с матерью хотелось избежать. Никогда эта женщина никого не слышала и не понимала. Всю жизнь нервы всем трепала. Двоих мужей в могилу свела своими выходками. Говорили, что с возрастом успокоится, а она словно дурнее стала. Годы явно не пошли ей на пользу. И как Лера с зятем ее терпят? Хотя куда им деваться с подводной лодки. Квартира то бабкина, другой нет. Снимать жилье нынче дорого. Да и неразумно. Как на свою квартиру откладывать? Хотя она, Люда, молодец. При первой возможности сбежала от матери, куда глаза глядели. Вышла замуж за кого пришлось. Думала, что любовь навсегда, а он, не выдержав испытания пеленками при первой возможности указал на дверь. Не нагулялся, сон сильно любил и свободу. Это Люда потом поняла, с годами. Пришлось к матери возвращаться. Та, вместо того чтобы утешить, высмеяла. Мол, а я предупреждала что так будет, а ты мои слова в штыки воспринимала. Сбежала от нее Люда второй раз не выдержав упреков. Сняла комнату в общежитие и жила какое-то время спокойно. Потом долго думала о том, почему сразу так не поступила? Зачем устроила фарс со свадьбой, безотцовщину родила. С матерью вроде отношения тогда наладились. Жили раздельно и для ссор не было причин. В гости к ней приходила раз в месяц, Леру с собой брала. Все-таки какая бы не была мать, но она остается матерью. Лера бабушку не сильно любила, пугалась ее грозного взгляда и слишком грубых движений. Во время таких визитов пряталась за Люду и все посматривала на дверь, готовая в любую минуту сбежать. Но оно и понятно. Не каждый выдерживал общество Элеоноры. Что уж говорить о ребенке, на которого смотрят так, что кровь в жилах стынет.
Людмила сварила какао и присела на стул. На кухне уже было слишком холодно, пришлось вновь подняться и закрыть окно.
«Сейчас выпью кружку и поговорю с ней, — подумала Люда, — молодые вернуться только вечером. Время есть».
Музыка затихла и Люда сделала глоток, наслаждаясь сливочно-шоколадным вкусом. Почти как в детстве. Что-что, а вот в плане питания всегда был порядок. Элеонора всегда заботилась о том, что в холодильнике не было пусто. Чтобы свежий хлеб на столе был и молоко настоящее, а не это разлитое по бутылкам неизвестно где. Люда вспомнила, как мать нашла где-то молочницу. Ездила к ней в деревню за молоком. Для внучки, как она объясняла, потому что так надо. Люда с благодарностью принимала помощь. Тяжело было одной. Платить за комнату в общежитие, поднимать дочь на ноги. Да и с работой было туго. Но тогда трагедией это не воспринималось. По молодости со всем почти можно было смириться. И эта комната воспринималась не как убогое жилище, а как островок свободы. Никто не контролировал и не упрекал ее ни в чем.
Когда дочь перешла в пятый класс, Люда познакомилась с мужчиной. Эдик был бедным художником из провинциального городка. Как и многие переехал в столицу за лучшей жизнью. Жил он в полуподвале жилого дома и кажется, был счастлив. Его скромное жилище больше походило на мастерскую. Повсюду холсты, краски, кисти, какие-то крепежи, мольберты, шары и гипсовые скульптуры. Здесь же в маленьком помещении был старый трухлявый диван и маленький столик со стулом, за которым он обедал. Готовил Эдик на переносной плите редко, в основном перекусывал на ходу, покупая себе что-то в местной булочной. Людой был очарован почти сразу, назвал ее своей музой. Ухаживал как мог. Люда сдалась быстро, решив, что это любовь навсегда. Своей матери говорила, что встретила талантливого художника, и чтобы та не смеялась над ней, наврала с три короба, что он богат и знаменит. Мать, конечно же, отнеслась к новому роману дочери скептически, но с внучкой посидеть не отказывалась. Не забывала при этом раздавать советы и наставления. Не нравился ей новый роман дочери. Люда вновь почувствовала себя любимой и желанной, днями и ночами пропадала в мастерской Эдика. Позировала ему, краснея и смущаясь, при этом чувствуя себя кем-то вроде успешной актрисы. Роман длился всего год, а потом сошел на нет. Люда перестала вдохновлять Эдика, и он нашел себе новую музу. К слову, его новая пассия была в два раза старше его, и была не так хороша собой. Но у нее все же было то, чего не было у Люды – деньги и связи. Эдик довольно быстро поднялся вверх. Стал успешным. Его работы вдруг стали востребованы и обсуждаемы критиками.
Успех бывшего любовника не радовал, обида на него не исчезла даже спустя года. Через пару лет Эдик пришел к Люде в гости. Похвастался, что уезжает в другую страну. Решил по старой дружбе отблагодарить бывшую музу. Спросил, что она хочет. Обещал любое желание выполнить. Деньги предложил. Люда уставшая снимать комнату, подачку приняла. Гордость гордостью, а жить в собственной комнате гораздо приятнее, чем ежемесячно искать деньги на ее съем. Выкупила метры и по-настоящему ощутила свободу. Элеонора, узнав о том, что произошло, назвала ее глупой и неразумной и именно такой Люда себя и ощутила, когда поняла, что упустила такой шанс.
— Квартиру лучше бы попросила. Не обеднел бы твой художник.
Лера восторга матери также не разделяла.
— Живем как бомжи. Общая кухня, туалет, душ. Вечные пьянки у соседей. Друзей некуда позвать, а парней тем более. Засмеют.
Люда обижалась. Не понимала ее ни мать, ни дочь или не хотели понимать. Но с первой она редко общалась, а вот с дочерью приходилось мириться. И чем старше становилась Лера, тем больше случались между ними скандалы. А уж когда у дочери появился этот Витька, будь он неладен, Лера совсем обезумела.
— Я даже пригласить его не могу! Никогда мне замуж не выйти! Помру в этом клоповнике, как старая дева. А все по твоей вине. Лучше бы ты тогда у того Эдика квартиру просила. Права бабушка была. Там хоть сами себе хозяевами жили. Краснеть перед людьми не пришлось бы.
Долго бесновалась дочь. Сетовала на свою жизнь и никак не могла порадоваться тому, что у нее есть.
— Как имея столько прадедов за спиной, не иметь как минимум двадцать квартир сейчас? Как можно рожать ребенка, не подготовив ему квадратные метры?
— А Витька твой что? У него тоже все плохо с жильем? Что же он тебя к себе не заберет? – Дулась в ответ на Леру Люда. Специально острый вопрос задала, знала уже ответ. Мать Витьки, фифа без гроша, невзлюбила Лерку с первого взгляда. Свое отношение не скрывала и за словами не следила.
— Лицо слащавое, фигуристая девка, да к тому же безотцовщина, — сказала она прямо за столом во время знакомства, — такая гулять на стороне будет.
— По себе судите? – Возмутилась Люда, решив заступиться за дочь.
— Приживалок мне тут еще не хватало, — оскорбилась сватья. – Правду говорю. Аль мозгов сыну хватит… прислушается.
— Ясно. Кто чем наполнен, то и проецирует.
— Одно то, что мы знакомимся с вами в моей квартире, говорит уже об очень многом. – Ответила женщина.
Лерка расплакалась. Витька, шикнув на мать, вывел невесту из-за стола.
А Люда осталась сидеть. Вспомнила свою мать. Та, тоже та еще язва. Ни за словами не следит, ни с чувствами людей не считается. Так что сватья не напугала.
Впрочем, оно может и хорошо, что та так себя повела. Сразу видно, кто перед тобой сидит. Отгородиться и общение сократить. Вычеркнуть человека из своей жизни и забыть про него. Люда уже проходила этот этап со своей матерью, так что и Лера справится.
Молодые стали думать, где бы им съехаться. Несмотря на страхи и комплексы дочери, жизнь в общежитие Витьку не напугала. Напротив, он был рад и этому. Но тут на горизонте замаячила другая проблема. Молодым негде было дать волю гормонам и насладиться ночью обществом друг друга. Тут и вспомнили про бабушку, которая к тому моменту воспринималась чуть ли не врагом.
Элеонора, привыкшая жить одна, внучку с мужем встретила нормально. Но не удержалась, чтобы не съязвить по поводу ситуации. Но и тут ее быстро осекли.
— Моя доля тут есть. Не дашь им жить, на разделение счетов подам, а там заселю кого из тюрьмы, временную прописку оформлю. – Пригрозила Люда своей матери и невольно объявила тем самым войну.
Первое время Витя с Лерой жили нормально. Закрывались в своей комнате и внимание на бабушку не обращали, хотя та старалась наладить контакт. Жили с ней как соседи. По сути, квартира превратилась в коммуналку. Ничем не лучше общежития, в котором жили. Кухню, туалет, ванную приходилось делить с бабушкой. Элеонора, чтобы выжить молодых, начала гадить. Не смывала за собой, наводила беспорядок на кухне, оставляла грязь, включала на всю громкость музыку. Лера с Витькой все терпели. Все же делить комнату вдвоем куда приятнее, чем втроем. А также была цель накопить на собственное жилье. Люда, чтобы утешить дочь, пыталась успокоить ее.
— Рано и поздно, квартира тебе достанется. Так чего же вам мучиться? Снимите жилплощадь и живите себе, а там видно будет, что и как…
— Я сейчас хочу жить, а не ждать, когда она помрет. А платить за съемную квартиру огромные деньги вообще глупо. Беднеть пока другие богатеют.
И опять начались бесконечные обвинения. Жалобы на судьбу. Лера смотрела на ровесниц, у которых уже были свои квартиры, машины, хороший стабильный заработок и совсем не замечала тех, кто, как и она пытается выжить в тех условиях, что имеются. Но Люда уже на нее не обижалась. Разве можно злиться на человека за то, что он мечтает жить как все? В своей квартире, со своим мужем. Разве она не вела себя также со своей матерью, не желаю ту даже выслушать и воспринимая все ее слова в штыки.
Из комнаты вновь раздалась громкая музыка. Люда, вырываясь из воспоминаний, смахнула с плеч невидимые пылинки и встала.
«Пора».
Мать сидела на диване с пультом в руке. Увидев Люду, прибавила громкость, показывая свой протест. Посреди зала на четырех стульях стоял деревянный гроб. От увиденного стало не по себе, по телу Люды пробежались мурашки, и она невольно поежилась. Элеонора, заметив испуг в глазах дочери, только усмехнулась и что-то сказала. Расслышать ее не удалось.
Элеонора щелкнула пультом и экран погас. В комнате воцарилась тишина.
— Зачем? Для чего ты это все делаешь? – Спросила Люда мать.
Элеонора отвернулась.
— Вы же все этого и ждете.
— Чего?
— Моей смерти, — ответила она с обидой в голосе. – Мешаю я всем, тебе, внучке, Вите этому… Мужьям своим мешала. Вот и подумала, может мне и пора туда… — Элеонора указала на потолок. — Гроб купила, чтобы не кремировали. Деньги оставлю, уж уважь меня хоть раз. Не поленись.
Люда почувствовала неприятный ком в горле. Наверное, мама ждала, когда ее начнут отговаривать. А иначе зачем эта провокация?
— Хорошо. Одежду подготовь.
— Какую?
— В чем хоронить тебя будем, — стараясь контролировать голос, произнесла Люда. – Лучше тебе сегодня помереть. Завтра все-таки у Витьки праздник. Двадцать пять лет ему. А что… Ты лучше вот прямо сейчас ложись. – Люда подошла к гробу и откинула крышку.
Элеонора сглотнула и отвернулась.
— Ну… Давай, вперед. Я помогу тебе залезть. — Ладони вспотели, крышка гроба выскользнула и захлопнулась. Женщины вздрогнули.
Люда, еле сдерживая слезы, опустилась на пол. Закрыла глаза и зажмурилась, стараясь не разрыдаться.
«За что мне это все? Что за жизнь такая?»
Элеонора, всегда стойкая и грубая, неожиданно всхлипнула.
— Уходи.
Люда не сдвинулась с места, а мать все продолжала рыдать. И от ее слез на душе стало еще гаже. Больше сдерживаться не было сил. Рыдали долго. Не разговаривали. Да и слов не было. Что тут скажешь. Словно коллективно ума лишились. Одна гроб себе заказала, вторая залезть туда предложила. Так себе провокативная терапия. Агрессивный способ достучаться до человека, который давно закрыл двери. Ну, а что еще она могла? Как бороться с матерью, которая никого не слышит и ничего не говорит. Только гадит и гадит. Точно не старая мудрая женщина перед ней, а избалованный подросток.
Первой сдалась Элеонора.
— Я жить хочу, — вытерев покрасневшие глаза, произнесла довольно тихо. – И не враг я вам. Сами меня такой сделали.
Люда расслышала каждое ее слово, но отвечать не стала.
— Уходи. Не буду больше вытворять подобное. – Пообещала мать. – Уеду. Живите тут. Радуйтесь.
Но Люда не сдвинулась с места. Посмотрела на деревянный гроб, а затем на мать. Неожиданно дошло. И это осознание было хуже всего. Элеонора тоже пыталась до нее докричаться. Только методы у нее другие. Необычные. И гроб этот тому прямое доказательство.
А может и не надо было с матерью бороться. Может надо было попробовать ее понять? Ведь двери Люды для матери тоже были давно закрыты. Так чем она лучше? И дочь свою против нее невольно настроила…
— И куда ты поедешь? – Голос Люды охрип.
Элеонора устало вздохнула и отвернулась. Некуда ей было идти. Одна сама у себя осталась. И винить некого.
— Может ко мне? В гости… — Люда предложила неуверенно. Знала, что мать откажет. Никогда Элеоноре не нравилась та комната в общежитии. Всегда она презирала дочь за решение жить отдельно. Показывая свой характер, даже не потрудилась ее хоть раз навестить. Впрочем, ради справедливости, ее там не ждали. Люда, переборов себя все-таки решила сделать еще один шаг на встречу. Надоело враждовать и лелеять свои обиды. Ведь сама не лучше. Так кого судит? Собственную мать?
— Может и к тебе. – Мама улыбнулась. – Давно пора посмотреть, как ты живешь. Там хорошо?
Люда выдохнула с облечением. Встав с пола и присев к матери на диван, взяла ее руки в свои.
— Очень. Рядом есть сквер… Разбиты палисадники. Летом сажают цветы, очень красиво. Особенно вечером, когда жара спадает и зажигаются фонари…
Элеонора прикрыла глаза. Она не слушала что говорит дочь. А наслаждалась тем, что они сейчас рядом. Лед тронулся, и она смогла до нее «докричаться», хоть и выбранный способ ее вовсе не красил.