Ритку взяли из детского дома ещё совсем маленькой: супружеская пара Новодомцевых не могла иметь детей. Причём никаких особых причин для этого не было: все врачи утверждали, что и муж, и жена вполне здоровы.
Катя Новодомцева даже тайком посещала гадалку, сухонькую, седовласую старушку, бабу Серафиму. Та покатала ей по животу сырое яйцо и дала с собой какие-то припарки, наказав:
— Сделаешь их строго на новолуние, и тогда на сороковой день после этого понесёшь. Да смотри, не пропусти, поняла меня?
— Да. — робко кивнула Катя, забирая с собой холщовый мешочек с припаркой.
Сделано было всё, как сказала бабушка Серафима. У Кати и задержка вроде как наступила, да только — ложная тревога. Катя сразу в слезы:
—Пустышка я, Сём. Найди себе другую, здоровую…
— Не говори ерунды, мать. — Семён ласково обнял жену за плечи — мне только ты нужна. Может, через месяц-другой?…
Но и через месяц тест показал одинокую полоску. На этот раз Катерина не плакала, только сказала решительно:
— Идём в детский дом.
— Зачем? – тупо переспросил Семен. Мужчина в этот момент нарезал овощи для супа, находясь полностью в своих мыслях.
— За ребенком. – просто сказала Катя, словно речь шла о походе за буханкой хлеба.
— Погоди, Кать… Это ведь не просто так, какая-то штучка. Это ребенок. Документы собрать надо, чтобы все по уму… — замялся было Семен, но Катя стояла на своем
— Сначала посмотрим, а потом, глядишь, и соберем. У меня мама в опеке работает, подскажет, какие документы нужны.
***
Татьяна Сергеевна и правда работала в органах опеки. Она пришла в ужас, узнав, что молодые хотят взять ребенка из детдома:
— Да ты что, Катенька! Даже и не думай. Там ведь кто обитает? Дети алкоголиков и наркоманов. Отбросы общества – по-другому и не скажешь! Лучше своего роди, родного по крови. – Татьяна разрубила воздух ребром ладони, словно ставя точку в своем монологе.
— Вот и я так же думаю. – робко подал голос Семен, до сих пор сидевший молча – родим мы еще своего, Катюш, успеется!
— Вы все сказали? – в голосе всегда спокойной Кати Новодомцевой послышались нотки гнева вперемешку с металлом. – А теперь я вам скажу. У меня кровных детей не будет, я это нутром чую. – для убедительности молодая женщина ткнула пальцем туда, где горячо и быстро билось сердце. – И, если я не могу подарить ребенку жизнь так, как это принято в обществе, – голос ее был прямо-таки пропитан ядовитым сарказмом – то я, по крайней мере, могу исправить ту жизнь, на которую плюнули другие люди.
С этими словами Катя поднялась из-за стола, даже не доев свой ужин (хотя Татьяна Сергеевна специально приготовила для нее ее любимые котлетки из индейки – есть расхотелось напрочь) и ушла к себе в комнату.
***
Рита Найденова сидела на полу, скрестив ноги по-турецки. Почти за всеми ее друзьями приходили родители. Вон, даже к Ваське-хромому, и то пришла его мамка: насквозь пропитая деревенская баба в поношенном платке. Но, хоть она и пила, по взгляду видно было, как Ваську любит. И Васька ее тоже любил: каждый день ждал, не отходя от окна…
А к ней, Рите, никто не приходил. Даже серьезные дяденьки, «шефы», как их называли воспитательницы, не обращали на нее никакого внимания. Рита знала, что именно было тому причиной: у нее с детства одна нога была короче другой, поэтому девочка ходила, слегка прихрамывая. Раньше Рита грустила, что к ней никто в гости не приходит. Теперь же, когда приходили «шефы», она садилась где-нибудь в уголочке и читала книгу.
Рита помнит то утро, как сейчас: на дворе стоял лёгкий морозец, который ласково щипал детей за щёки.
Она тогда гулять не пошла: и без того толпу не любила, а в тот день ещё и засопливила. Как всегда, сидела на кровати и старательно, по слогам, читала «Дон Кихота».
Вдруг в комнату вошла воспитательница, Фаина Васильевна. Эта старуха (на самом деле ей было всего сорок пять, старухой она казалась маленькой Рите) временами была строга, даже жестока с детьми.
К примеру, тот, кто писался в постель, рисковал получить от Фаины Васильевны подзатыльник. В выражениях она тоже не стеснялась: не раз обзывала маму Риты «Подзаборной швалью». Девочка на это ничего не отвечала, лишь зыркала зло, исподлобья.
Поэтому, когда Фаина Васильевна сказала ей, что пришли родители, Рита восприняла это, как жестокую шутку:
— Вы же сами говорили, что мамка меня под забором родила, а потом померла. Про отца моего вообще никто ничего не знает. Так как же они прийти-то могут? – Маргарита оторвалась от книжки, проницательно глядя на воспиталку своими темно-карими глазищами. Фаине от этого взгляда стало не по себе, захотелось спрятаться.
— Молчи, сопливая! – прикрикнула она на всякий случай. Потом подумала и решила сменить гнев на милость – это другие родители, приемные. Они пришли сюда, чтобы дочь себе взять. А я им тебя посоветовала. Ну, пойдем, пока не передумали!
***
Ритка помнила, как другие дети, ее друзья, радовались, когда к ним приходили знакомиться будущие родители. А она вот не радовалась. Даже сама не знала, почему. Когда вышли в фойе, девочка увидела там тетку и дядьку, сидевших на потертом старом диване.
Дядька был похож на медведя: такой же большой в своей меховой шубе и мохнатой шапке. Тетка – на белку: все время суетилась, что—то быстро говорила мужу.
— Вот, это наша Рита Найденова. – представила Фаина Васильевна, подталкивая девочку вперед. Ритка, по характеру боевая и веселая, тут как-то оробела: встала рядом с дядькой-медведем (так она мысленно его прозвала). И стоит, глазами своими хлопает, ну дура дурой.
Дядька-медведь протянул ей свою огромную ладонь-лапищу:
— Здравствуй, Риточка. Я – папа Сема. Запомнишь?
Рита и сама потом не знала, что на нее нашло. Обычно она к чужим не шла: чай, не дворняжка приблудная. А тут прижалась к папы-Семиной руке – не оторвешь. В себя привел скрипучий голос все той же Фаины Васильевны: «Найденова! Ты вечно собираешься тут стоять?» — оказывается, ушли уже и папа-Сема, и та тетка, Белка. Маргарита понуро побрела в группу: а вдруг ее обманули? Вдруг не заберут?
***
Тихая девочка запала в душу Семену: печальные карие глаза в обрамлении длинных ресниц не давали ему покоя. А как она к его руке прижалась? Ну чисто бездомный котенок…
— О чем думаешь? – спросила его Катя за ужином.
Семен сначала хотел солгать, но в итоге решил, что с женой надо быть честным до конца:
— Да вот, все о той девчушке, Рите Найденовой.
— А что ж о ней думать? Там таких сотни. – пожала плечами Катя.
— И ничего не сотни. – не согласился с ней муж – ты видела, как она ко мне прижалась?
— Ну видела, и что? Они ко всем так. Ласки-то в детдоме много ли?
Вот же блинтон-клинтон! Обычно это он, Семен – тугодум в их паре, а тут на-ка – Катерина жару дает!
— Может, возьмем ее к себе? – ну их в баню, намеки эти!
Катя секунду смотрит на него, как на помешанного. Затем переспрашивает, словно бы не уверенная в том, что только что слышала:
— Что ты сказал?
— Я говорю, может, нам к себе ее взять? – в тоне Семена слышится неуверенность, он понимает, что решение это очень поспешное. Однако, он понимает и другое: больше никого, кроме этой девочки, полюбить у него не получится.
Тем временем Катерина как будто выходит из транса:
— Сем, ты с ума сошел? – в этом вопросе испуг: кажется, она на самом деле так думает. – Мы эту девочку видим в первый раз. К тому же, это не младенец, у нее уже сформированный характер, и…
— И мы ее берем! – настаивает на своем Семен – ты хотела ребенка?
— Д-да, но… — Катя мнется: она ведь хотела младенца, чтобы тот не помнил свою «до домашнюю» жизнь. Вот только как объяснить это мужу, она не знала.
— И он у тебя будет! Точнее, она! – Семен поднялся из кресла, ставя точку в этом, на его взгляд, бессмысленном разговоре.
Татьяна Сергеевна на эту новость отреагировала ещё более бурно, чем дочь:
— Да вы что, сбрендили?! – отнюдь не интеллигентно проорала Семенова теща, когда услышала разговор о Маргарите – она же взрослая уже, к тому же, вы даже не знаете, кто были ее родители!
— Это не я сбрендила, а Семен! Заладил: «Возьмем эту девчонку» — и точка!
****
В тот год у них чуть до развода не дошло, но Кате пришлось уступить: под недовольные вопли Татьяны Сергеевны собрали документы, и к весне забрали Риту из детдома. Тут-то и встал вопрос, где им жить: в городе оставаться было нельзя, потому что каждая «добрая» соседка считала своим долгом сказать Рите о том, что она не родная:
— Давай тогда к моей маме переедем. – предложил Семен.
— В Каменку? – ужаснулась Катя – в такую глушь?!
— Хоть и глушь, зато воздух чистый! – стоял на своем глава семьи.
На этот раз Катя не стала особо сопротивляться: в Каменку, так в Каменку. Выкупили вторую половину дома, того самого, где жила Катина свекровь, Надежда Николаевна. В отличии от Татьяны Сергеевны, та сразу приняла приемную внучку, как родную:
— Чужих детей не бывает! – заявила Надежда Николаевна, когда к ней в гости привели Риту, знакомиться.
Самой Риты при этом не было, но она как будто чувствовала особое расположение бабушки к себе и отвечала ей тем же: и в доме подмести поможет, и воду принести из колонки, а недавно вот баба Надя научила девочку доить корову. Коровка у них смирная, рыжая, Мартой зовут. Бабушка говорит, что Марта все понимает, и она, Рита, ей верит. Не зря же Марта стоит спокойно, пока баба Надя ее доит. Беспокоило Риту только одно – мама Катя ее не любит.
Малышка чувствовала это с самого дня своего приезда, чувствовала всем своим шестилетним сердцем, но вот объяснить никак не могла.
Уже пробовала дарить маме цветы. Она только бросила, что их надо поставить в вазу, даже «Спасибо» Рите не сказала. Как-то, когда Кати не было дома (сколько Рита себя не переучивала, но назвать её «мамой» даже мысленно у неё не получалось) она прошла к папе Семе и спросила:
— Почему она меня не любит?
Папа Сема, оторвался от чтения газеты и внимательно посмотрел на Риту.
— Кто тебя не любит, Ласточка? – от этого нежного обращения приемного отца у Риты защипало глаза. Она отвела взгляд в сторонку, чтобы папа не заметил слез, и проговорила:
— Катя. Это потому, что я не ваша дочь, да?
Секунду или две Семен не знал, что ответить: он-то думал, что его Ритуля давным-давно все забыла, раз не вспоминает про детдом. Сделав глубокий вдох, он проговорил:
— Ты – наша дочь, Ласточка. Кто бы что ни говорил при этом.
— А вот тетя Даша говорит по-другому. – покачала головой Рита.
Семен напрягся: тетя Даша, она же Дарья Григорьевна Камышева – главная сплетница всего села. Надежда Николаевна часто беседовала с ней через забор о житейских неудачах, и, вполне возможно, могла случайно взболтнуть что-то об удочерении Маргариты:
— Солнце, а что именно говорила тетя Даша? – стараясь не выдать себя, спросил Семен.
Маргарита подперла голову рукой, наморщила лоб и проговорила старушечьим голосом:
— «Чужие выкормыши никому не нужны! Вот перестанут мамке с папкой за тебя деньги платить – они и откажутся!»
Возмущению Семена не было предела: накинув на себя то, что под руку попалось, он побежал к Дарье Григорьевне – разбираться. Какое право она вообще имеет такое говорить ребенку?!
Оставим их пока что: пусть сами разбираются. А вот Рита осталась дома одна и решила помочь маме – может, хоть тогда она ее полюбит? Ну хоть немножечко?
Подумав, решила испечь пирог. Катин любимый – с яблоками. Да только полезла на верхнюю полку, за мукой – и просыпала почти половину мешка. Такой ее и застала Катя: белой, как привидение.
— Ах ты дрянь! – накинулась она на приемную дочь – ты вообще соображаешь, что делаешь?! – Рита съежилась: того и гляди, сейчас изобьют! С ней на старом месте это случалось пару раз: так старшие девочки младших на прочность проверяли. Если пойдешь к воспитателям – объявят стукачкой.
Однако, что-то в самый последний момент Катина рука сама собой остановилась: «Что я делаю? Ведь я только что чуть не ударила ребенка. Ребенка, о котором столько лет молила Небеса!» – женщине стало вдруг мучительно стыдно. Так стыдно, что она, но одеваясь толком, выбежала из дому…
«Надо бежать! Куда-нибудь далеко-далеко, где никто не найдет. Да хоть в детдом, к жестокой воспиталке Фаине, главное – отсюда подальше!» –думает Рита, но вместо этого никуда не бежит, а прячется в старый сундук, стоящий в углу чулана. Этот сундук папе Семе от прабабушки достался, тут сильно пахнет овечьей шерстью и таблетками от моли: «Посижу тут, а ночью, как все уснут – сбегу». – решает Рита.
А вечером гомонит вся деревня: «У Новодомцевых пропала девочка!» «Да-да, девочка пропала!»
Обыскали все колодцы и сараи, но Риты нигде не было. Катя плакала, Семен успокаивал ее, как мог. Наконец, ему пришла в голову идея заглянуть в старый сундук. Рита спала там сном ангела:
— Доченька моя! – тихо шепчет Катя, целуя Риту в лоб: «Мамочка». – в полусне шепчет Рита. Катя счастлива: она, наконец, обрела дочь…
Автор: Турьева Елизавета